Пустоцвет (часть 1)
Это продолжение рассказа Зрение
Третью неделю подряд весь город говорит о моей старшей сестре. Валя Якимова — одаренная девочка. Круглая отличница, активистка, староста класса. Первые места на региональных олимпиадах по алгебре, в местной газете ей даже посвятили статью на целую страницу. В начале этого учебного года директор в шутку сказал на линейке: «Если Валентина Якимова не возьмет золотую медаль, я сложу с себя полномочия». А может, и не в шутку, но это неважно: все прекрасно понимали, что при таких условиях полномочиям директора ничто не угрожает.
А впрочем, теперь неважно вообще все. В позапрошлый понедельник Валя закрылась в ванной и наглоталась таблеток из домашней аптечки. Я вернулась из школы, а дома какие-то люди в белых халатах, и мама в слезах, и папа уводит меня в комнату, повторяя «посиди тут, не выходи пока, пока не выходи, хорошо?». Дальше все застлал черный туман, и воспоминания растворились в нем как в кислоте, оставив только разрозненные обрывки — занавешенные зеркала, много родственников, бесконечный говор, плач. Даже похороны будто промелькнули мимо. Мама сказала, пришло почти полгорода, а я не помню, чтобы хоть с кем-то перемолвилась. Вообще ничего не помню, разве только то, что был неуместно ясный и теплый октябрьский денек, и что я едва не упала, когда наклонилась, чтобы бросить горсть земли.
Мгла вымывалась из меня неторопливо. Сначала появился аппетит, потом отступила боязнь ванной комнаты с аптечкой на верхней полке, дальше все потихоньку начало набираться светом. Реальность снова стала понятной и последовательной. В голове все уложилось, пусть и кое-как.
Сегодня я впервые с того понедельника заставила себя прийти в школу. Утопая во мгле все это время, я не переставала осознавать, что жизнь снаружи продолжает идти своим чередом, поэтому в конце концов придется наверстывать упущенное. И лучше начать как можно раньше.
Стоит появиться в вестибюле, как несколько Валиных одноклассниц подлетают шумной стайкой и многословно выражают сочувствие. Безостановочно киваю, не разбирая ни слова. Если представить себя внутри невидимого кокона, все эти шевелящиеся губы в кораллово-розовом блеске и налитые слезами глаза кажутся всего лишь плоской картинкой. Без веса и смысла.
Остальные просто отводят взгляды, делая вид, что не произошло ничего особенного. Это напрягает гораздо меньше.
— Верка! — кричит Соня.
Мчится из другого конца вестибюля, чтобы заключить меня в объятия, едва не сбив с ног. Вдыхаю запах мандаринового шампуня с кучерявых волос и невольно улыбаюсь:
— Задушишь.
Соня отстраняется, оглядывая меня с недоверием.
— Написала бы хоть, что явишься, — говорит. — У меня чуть сердечко не выскочило. Думала, еще долго тебя не увижу.
— Да я спонтанно как-то решила, — пожимаю плечами. — Проснулась рано, вот и подумала, что можно уже и в школу.
Сонька берет меня под руку и ведет в коридор, прочь от любопытных глаз.
— А тут новость, — шепчет. — Слышала, может?
— Нет, я… Я ни с кем за это время не разговаривала толком. Вообще как-то выпала. Что за новость, хорошая?
— Прекрасная. К нам новенький пришел, вот дня три назад. Красавчик, не могу!
Соня мечтательно закатывает глаза, щеки наливаются румянцем. Киваю пробегающим мимо одноклассникам, мысленно прося не подходить с вопросами и дурацкой вежливостью.
— А самое прекрасное знаешь что? — продолжает Соня. — Он на химии с тобой сидит, Жанна Викторовна так посадила.
Вздыхаю:
— Лучше бы разрешила нам с тобой сидеть вместе.
— Ага, дождешься. Идем, сейчас как раз химия, он уже там должен быть.
Она тянет меня за руку на второй этаж. Вокруг шум, гам и суета. Орут первоклашки, хихикают на подоконниках девчонки, стучат каблуки по бетонному полу. Верчу головой, рассматривая все будто неандерталец, оказавшийся в торговом центре. Как же быстро отвыкла от такого бурного течения жизни.
— Вон, посмотри! — говорит Соня, когда останавливаемся рядом с кабинетом химии.
Заглядываю в приоткрытую дверь, выискивая свою парту, и морщу нос:
— Фу, он же рыжий.
— Поцелованный огнем! — поправляет Соня. — И не надо так громко, а то кто-нибудь оскорбится.
— С каких это пор ты защищаешь рыжих? — удивляюсь. — Что-то когда к тебе Кузнецов шары катал, ты каждую его конопушку нафиг посылала.
— Ты не понимаешь, это другое. Кузнецов мерзкий до ужаса, а этот прям котик. Видишь?
— Нет, он же к нам спиной.
— Ну ничего, у тебя целая химия впереди.
С сомнением разглядываю рыжеволосый затылок и темно-синюю футболку. Новенький сидит почти неподвижно, только ручка в пальцах чуть заметно подергивается, чиркая что-то на полях тетради.
— Как его звать-то? — спрашиваю.
— Влад Стаменев. Он еще толком ни с кем не познакомился, только с пацанами курит за школой. Так что надо брать коня за рога, пока какие-нибудь шмары на него губы не раскатали.
— Если у коня есть рога, я лучше вообще подходить не буду, — фыркаю.
— Ой, что к словам придираешься! Ботаничка такая, вся в сестру!
Соня тут же осекается, спохватившись, что сказала лишнее. Глаза как блюдца, лицо виноватое, пальцы нервно поправляют воротник.
— Да расслабься, — говорю. — Это не запретная тема.
Она облегченно выдыхает и с заговорщицким видом наклоняется ближе:
— В общем, если сама его не захочешь, склоняй как-нибудь в мою сторону, типа «смотри какая Сонька классная», хорошо?
Ответить не успеваю — дребезжит звонок, и на горизонте тут же объявляется Жанна Викторовна. Поправляя на ходу очки, она трубит на весь этаж:
— Девятый «В», марш в кабинет! Кто опоздает, будет сидеть в коридоре!
***
Оказывается, ненавязчиво рассмотреть сидящего с тобой за одной партой — та еще задача. Едва стоит покоситься в сторону Влада, как он тут же смотрит в ответ, мгновенно ощущая внимание. Каждый раз приходится отводить взгляд, делая вид, что изучаю полуживые фиалки на подоконнике. Настоящая пытка.
К концу урока, почти сгоревшая со стыда, я все же имею достаточное представление о внешности новенького. Пожалуй, даже смогу составить фоторобот, если попросят — непослушные рыжие волосы, правильный овал лица, миндалевидные глаза, цветом напоминающие бабушкин янтарный браслет. Прямой нос, тонкие губы. А еще бесчисленное множество веснушек, тут даже Кузнецов ни в какое сравнение.
В целом неплохо, конечно, но далеко не фантастика. Сонька явно перестаралась со всеми этими «котик» и «красавчик».
После звонка смахиваю тетрадь с учебником в сумку и быстро выхожу, ни на кого не глядя. Окружающие вежливо обходят стороной, будто я открытая рана, которую лучше не трогать, чтобы поскорее зажила.
Сонька окликает в коридоре:
— Ну ты куда так!
Включаю дурочку:
— На алгебру, куда еще?
— Какая алгебра, давай рассказывай!
Влад как раз проходит мимо, и мы притихаем, приняв невинный вид. Он бросает на меня короткий взгляд, сливается с компанией парней и все вместе они, хохоча и толкая друг друга, удаляются по коридору.
— Ну что, как? — нетерпеливо подпрыгивает Соня. — Такой сладкий, да?
— Обычный, — гляжу на нее устало. — Ну в смысле, он норм, конечно, но не настолько, чтоб прям течь как ты.
— У тебя просто вкуса нет, значит. Я вот его как увидела, так крышу и снесло.
— Пройдет. У тебя в шестом классе также было с тем новым физруком, надолго не хватило.
— Шестой — это шестой, а сейчас все серьезно уже. Мама говорит, что того, в кого влюбляешься в шестнадцать лет, будешь помнить до конца жизни, даже если у вас ничего не получится. Она сама с папой как раз в шестнадцать познакомилась.
— Как скажешь.
Окна заливают все утренним солнцем, но внутри меня будто глубокий сырой колодец. От Сонькиной болтовни уже гудит голова, а школьный шум кажется нестерпимо громким. Не надо было приходить.
***
Когда иду домой после уроков, кто-то зовет меня по имени. Оборачиваюсь и замираю: Влад догоняет быстрой походкой, приветливо улыбаясь. Подпрыгивают на голове рыжие вихры, тяжелые ботинки шлепают по лужам. Целый день я изо всех сил старалась больше не смотреть в его сторону, чтобы не подумал ничего лишнего, а теперь вот это.
— Ты ходишь домой этой дорогой? — спрашивает, приблизившись.
— Да.
— Значит, нам по пути.
Постояв пару секунд в неловкой заминке, мы продолжаем путь вместе, и я уже не стесняюсь пялиться. Влад выше почти на голову, выражение лица беззаботное, куртка легкомысленно расстегнута, хотя осенний холод неумолимо набирает обороты. Пока раздумываю, с чего начать беседу, он спрашивает:
— Твоя фамилия Якимова, да?
Киваю.
— Такая же фамилия у одиннадцатиклассницы, про которую все говорят. Ну, которая это самое. Вы просто однофамилицы или…
— Она моя сестра.
После долгого молчания он говорит:
— Всех так удивило, что это произошло. Говорят, она была на хорошем счету, и никто не ждал такого. Известно, почему она это сделала?
— Нет. Валя не оставила записки. Никто ничего не знает.
— И незадолго до этого тоже не было намеков? Может, она говорила что-нибудь необычное?
— Вроде нет. Ходила хмурая, но я решила, что это из-за учебы. Она же в выпускном классе была, там забот выше крыши.
Любопытство Влада настолько прямолинейное и непосредственное, что даже не задевает. Он не изображает сострадание и не строит бровки домиком, показывая, как ему печально. Всего лишь расспрашивает о том, что интересно — и в этом гораздо больше искренности.
— Наверное, не очень красиво с моей стороны так лезть в душу, — говорит он, будто услышал мои мысли. — Просто мне кажется, ты не будешь против, если я смогу помочь.
— В смысле помочь?
Смущенно отворачивается:
— Не совсем верное слово подобрал, не бери в голову.
Несколько минут идем в тишине, а потом Влад спрашивает:
— Покажешь мне город как-нибудь? Я тут совсем недавно, почти ничего не видел.
Вот уж чего не хватало.
— Если будет время, — говорю. — Откуда ты приехал?
— Издалека, хотя все относительно. Часов десять езды, если на машине. Маме предложили тут хорошую работу. Мы немного подумали и решили, что там нас ничего не держит, поэтому вот мы здесь.
— Я бы не смогла так просто все бросить и свалить в неизвестность.
— Иногда нужно поддаться обстоятельствам и посмотреть, что будет, — улыбается. — Может быть, именно это и есть предназначение.
Он останавливается на повороте и показывает рукой:
— Мне туда, вон тот дом, видишь? Можешь зайти на чай, если хочешь. Мама любит гостей.
— Точно не сегодня. Нет настроения.
— Понимаю.
Долго не двигаюсь с места, глядя, как Влад уходит. Сумка болтается на плече, ветер играет полами куртки. Осознание странности его слов медленно доходит до мозга, и по спине бегут мурашки. Если в этом есть скрытый смысл, лучше до него не докапываться.
***
Во сне я шагаю по летнему полю, собирая большие алые маки. Лепестки взмывают в воздух и кружат над головой как бабочки. Кто-то выкрикивает мое имя, но вокруг ни души — только бесконечная зелень до самого горизонта да покачивающиеся на ветру цветы. Срываю очередной, и из стебля течет густая кровь, марая пальцы вязкими каплями. Только тут замечаю, что весь огромный букет в моих руках кровоточит, и брезгливо отбрасываю. Лепестки разлетаются по сторонам брызгами, земля пропитывается красным, под ступнями хлюпает бордовая жижа. Открываю рот, но вместо крика горло исторгает поток крови.
Открываю глаза. Рассветные сумерки окрашивают комнату серыми тонами — здесь все блеклое и бесцветное, ничего красного. Не успев перевести дыхание, я осознаю, что тело не подчиняется. Каждая мышца одеревенела, на груди будто лежит гранитная плита. Разинув рот, пытаюсь обуздать раздирающую изнутри панику. В детстве, когда я мучилась сонными параличами, папа учил не спать на спине. Говорил, это лучший способ избежать паралича. А если уж избежать не получилось — успокойся и терпи, пока не пройдет.
Теперь я лежу на спине и терплю, краем глаза отмечая шевелящуюся в углу тень. Это тоже не ново — в такие моменты силуэты и образы блуждают по самому краю обозримого, но никогда не подходят ближе. Им нравится оставаться неизвестными, неразгаданными, неопознанными.
Скрипят половицы, тень приближается. С трудом скосив глаза, я различаю тощую человеческую фигуру. Она делает еще шаг и наклоняется надо мной, давая рассмотреть лицо. Синевато-белое, с широко распахнутыми глазами и плотно сомкнутыми губами. Такое родное и одновременно чужое. Валя.
Пытаюсь кричать, но получается только хрипеть. Валя наклоняется ближе. Явственно чувствую, как ее волосы щекочут мой лоб. Это слишком реально, чтобы быть галлюцинацией.
Она тихо говорит:
— Я ходила в Башню.
А потом контроль над телом возвращается, и я резко сажусь в постели, все еще влажно хрипя. Сердце мечется в грудной клетке, по спине ползут струйки холодного пота. Все качается перед глазами: стены, стол, шкаф, заправленная Валина кровать. Все трясется и ходит ходуном, но главное видно отчетливо — я одна. В комнате никого нет.
Тяжело дыша, соскальзываю с постели и шаркаю к окну. Пальцы хватаются за шторы, тусклый свет заполняет комнату. Улица снаружи еще не успела проснуться: машин нет, двери магазина напротив закрыты. В соседней многоэтажке горят редкие окошки, можно даже различить сгорбленный над столом силуэт в одной из кухонь. Все привычно и бесцветно.
Медленно вдыхаю и выдыхаю. Показалось, приснилось. Надо взять себя в руки, собраться с мыслями. Просто я еще толком не пришла в себя, вот и мерещится то, чего…
Не успев додумать, невольно прижимаюсь носом к стеклу: в арке меж двух домов через дорогу застыли люди. Пятеро или шестеро, сложно определить. Странно неподвижные, они совершенно точно смотрят на меня. Щурюсь, силясь различить детали, но тут они разворачиваются и удаляются. Успеваю рассмотреть только светлое платье — оно цепляет взгляд, потому что кажется неуловимо знакомым. Возможно, похожее носит кто-то в школе, или оно мелькало в навязчивой рекламе по телевизору.
Уже потом, когда незнакомцы скрываются, до затуманенного испугом мозга доходит: в точно таком же платье похоронили Валю.
***
Влад догоняет меня после уроков:
— Решила пойти другой дорогой?
Щеки раскраснелись от бега, дыхание вырывается изо рта жидкими облачками пара. Куртка опять расстегнута, шея с острым кадыком совсем беззащитна перед холодом. Ежусь, борясь с неуютным желанием обмотать ее шарфом.
— Я не домой, — говорю. — Мне надо в… другое место.
— Проводить? — тут же предлагает он. — Я свободен сегодня, как раз думал, чем бы заняться.
С сомнением оглядываюсь на школу. Идти одной не хочется, но Сонька отказалась, а Влад… Это все же лучше, чем ничего.
— Если хочешь, — отвечаю неуверенно. — Я иду в Башню. Знаешь, что это?
— Нет, впервые слышу.
— Тогда расскажу по дороге, — усмехаюсь. — Если передумаешь, я пойму.
Вскидывает брови:
— Почему должен передумать?
Медленно ступаем по тротуару, и я не решаюсь поднять глаза от влажного асфальта. Кроссовки шаркают, распинывая грязные опавшие листья, лужи отражают небо с редкими нечеткими облаками.
— Это недостройка в новом районе, — говорю. — Туда никто не ходит, все боятся.
— Почему?
— Плохая репутация. Там с самого начала все шло как-то наперекосяк. Собирались отгрохать элитную многоэтажку, но потом то ли финансирование урезали, то ли еще что-то такое… В общем, строительство заморозили, обнесли это все бетонной стеной и вроде как забыли.
— И чего здесь бояться?
— Просто через некоторое время там пацан один убился. Миша Миронов. Залезли с друзьями после школы, играли. Сорвался, в общем. Года четыре назад.
Влад глядит заинтересованно:
— Сколько ему было?
— Девять вроде.
— Из нашей школы?
— Да. Шумный такой, постоянно на виду, все его знали. Почему спрашиваешь?
— Просто так. Хочется его представить.
— Так вот, — продолжаю. — Говорят, будто бы его призрак с тех пор блуждает по Башне и пытается устроить несчастный случай тем, кто туда приходит. Типа скучно ему там одному, компанию себе сделать пытается.
Влад отвечает не задумываясь:
— Глупости. Мертвые, если возвращаются, не гуляют по недостройкам, а идут к тому, кто им больше всего дорог.
Звучит настолько легко и непринужденно, что я невольно поднимаю глаза, ожидая увидеть улыбку, но Влад совершенно серьезен.
— Над таким нельзя шутить, — говорю. — Это же… ну, неправильно.
— Я и не шучу, — пожимает плечами.
Все-таки надо было идти одной. Или вообще не идти.
— В общем, Башню не особо любят, — тараторю, чтобы поскорее закрыть тему. — Мы ходили туда однажды с девчонками, там в ограде проем есть небольшой, плиты неплотно стоят. Пошарились немного по первому этажу и убежали. Стремно там как-то.
— Это вы себе накрутили просто. Сказки про приведений для того и нужны, чтобы нервы пощекотать. А на самом деле умерших не надо бояться, они просто хотят быть с теми, кого любят.
— Откуда тебе знать?
— У меня свои источники, — усмехается. — Может, расскажу тебе когда-нибудь.
Стискиваю зубы до боли в скулах. Какая беспросветная чушь. И ведь не прогонишь его теперь, сама же позвала. Поскорей бы это все кончилось. Вернусь домой, залезу под одеяло и буду лежать, ни о чем не думая.
— А мы-то зачем туда идем? — спрашивает Влад после долгого молчания.
— Я… Я видела… То есть, мне сказали, что Валя туда ходила. Вот и думаю, может, это связано. Может, она там… нашла что-то.
— Кто сказал?
— Не помню. Какая разница?
Влад смотрит пытливо, будто трогает глазами. Хочется встряхнуться, чтобы сбросить с себя этот взгляд как ядовитого паука.
— Просто интересно, — отвечает, наконец отводя глаза.
Когда над домами вырастает угловатый силуэт Башни, я готова прыгать от радости. Прибавляю шаг, забыв обо всем остальном. Небольшой пустырь, поросший жухлой травой и заваленный мусором, за ним бетонная стена, надо немного обойти, и вот: одна из плит кренится, открывая малозаметную брешь — взрослый вряд ли пролезет, но подросток запросто. Воровато оглядываюсь, а потом ныряю внутрь, марая рукава. Влад ровно дышит в затылок, ни на секунду не отставая.
Мы замираем перед широким кирпичным домом — пять этажей, а выше только неровные края, похожие на неприветливый оскал. В пустые окна видно темные проходы и голые стены, ничего больше. Сжимаю кулаки в карманах, пытаясь оттолкнуть накатившее волнение. Чудится, будто подошла к краю черной бездны — достаточно одного неосторожного шага, чтобы упасть.
— Это всего лишь дом, — улыбается Влад, заметив мое напряжение. — Даже не дом, а просто стены. Бетон, кирпич и железо. Бояться нечего.
— Я и не боюсь, — говорю. — Просто немного не по себе.
Внутри холодно как в морозилке. Под подошвами хрустит грязь, сквозняк обдувает щеки. Пряча подбородок в воротник, я ступаю вперед, совершенно растерянная. Просторный подъезд с высоким потолком, лестницы без перил, множество одинаковых комнат, так и не ставших квартирами — ничего нового. Мы видели все это, когда приходили с подругами в прошлый раз. Глупо было надеяться, что теперь тут что-то другое. Я всего лишь увидела страшный сон с Валей, вот и все. Недостройка не таит никаких ответов.
— Кстати, а почему Башня? — спрашивает Влад, когда я заглядываю в очередной дверной проем. — Башня — это ведь что-то длинное и высокое. Тут скорее форт или цитадель, как считаешь?
— Понятия не имею, не я же придумала.
Поднимаюсь по лестнице, разглядывая каждую случайную трещинку на ступенях. Второй этаж ничем не отличается от первого, а третий — от второго. В прямоугольники окон видно дома неподалеку, мигающий светофор, ползущие по дороге автомобили. Отсюда все это кажется какой-то другой реальностью, ненастоящей и недосягаемой.
Где-то в глубине дома хлопает крыльями спугнутая птица, и я вздрагиваю, оборачиваясь.
— Нельзя же так нервничать, — смеется Влад. — Тут совсем никого. Ау!
Стены отражают его голос, множа и разнося во все концы. Разбитая тишина восстанавливается за несколько секунд, но гулкое «ау» так и стоит в ушах, не давая сердцу угомониться.
— Потише можно? — шепчу. — Здесь так-то запрещено находиться.
— Я не подумал, извини.
Он виновато поправляет рюкзак на плече, и из расстегнутого кармана выпадает учебник по литературе. Беспомощно шелестя страницами, он проваливается в проем между лестницами и скрывается из виду.
— Блин, — вздыхает Влад, заглядывая вниз. — Он же библиотечный, надо доставать.
— Иди ищи, — киваю. — Я осмотрюсь пока.
С облегчением перевожу дыхание, когда он убегает вниз. Одиночество, пусть это даже одиночество в Башне, все же гораздо приятнее, чем компания Влада. В нем скрывается нечто такое, что не получается понять, и это отталкивает.
Бегло осмотрев третий этаж, я поднимаюсь на четвертый и раздумываю, стоит ли лезть выше, когда за спиной раздается отчетливое шарканье ступней по бетонному полу.
— Кто здесь? — окликаю вполголоса.
Снизу доносятся еле различимые шорохи и раздраженная ругань — Влад все еще ищет учебник. Звук шагов повторяется совсем близко. Кажется, это в ближайшей от меня квартире.
Спрашиваю, незаметно отступая к лестнице:
— Тут кто-то есть?
Наверное, бомж или бродячая собака. Или маньяк-психопат. Или призрак Миши Миронова. Убегать придется медленно, потому что в таком месте любой неосторожный шаг может оказаться последним. Обидно будет стать новой городской легендой, всего лишь навернувшись с лестницы.
Пока воображаю, как буду семенить по ступенькам, из проема, откуда раздавались шаги, показывается тонкая девичья рука. Пальцы с грязными ногтями ложатся на стену, а потом выглядывает лицо: бледная кожа, темные круги под глазами. Волосы спутанные, длинные, необычайно белые — никогда в жизни таких не видела.
— Ты кто? — спрашиваю хрипло, совсем забыв, что только что собиралась убегать.
Она выходит, и я открываю рот от удивления. Молодая девушка, невысокая, одета в пыльную ночную рубашку до пола. Брови и ресницы того же странного цвета, что и волосы, отчего кажутся фальшивыми.
Она говорит:
— Меня зовут Алиса.
Тихий голос похож на шелест листвы. Сглотнув, я делаю осторожный шаг вперед:
— Как ты здесь оказалась?
— Мне надо было спрятаться, чтобы никто не видел. Это место подошло лучше других.
— Зачем спрятаться? Тебе что, нужна помощь?
Улыбка трогает тонкие потрескавшиеся губы. Бросив взгляд в сторону лестничного проема, откуда все еще слышен бубнеж Влада, Алиса отвечает:
— Это вам нужна помощь. Вам всем.
Только теперь замечаю, что там, где она прикасалась к стене, на кирпиче остались островки черной плесени. Глаза у Алисы тоже черные как две кляксы, будто зрачки расширились настолько, что заполнили всю радужку.
— Кто ты такая? — выдыхаю.
Усмехается:
— Она тоже так спросила. Сразу видно — сестры.
По нутру мгновенно расползается холод, ноги делаются ватными, руки сжимаются в кулаки.
— Это про Валю? — спрашиваю. — Ты ее видела?
Раздается уверенный топот по лестнице, и я оглядываюсь. Влад быстро поднимается, широко улыбаясь и размахивая книжкой. Со страниц срываются пылинки и разлетаются по воздуху мелкой невесомой крупой.
— Думал, не найду! С кем ты разговаривала?
Поворачиваюсь к Алисе, но ее уже нет. Только пустые коридоры, бесчисленные дверные проемы и строительный мусор на полу.
— Ни с кем, — отвечаю заторможенно.
— Разве? Я слышал твой голос.
— А я твой, — выдавливаю улыбку. — Не только тебе можно разговаривать с собой.
Он подозрительно хмурится и приближается к проему, откуда появилась Алиса.
— Смотри, плесень, — говорит. — Откуда она здесь? Не сыро же вроде. Я слышал, что… Офигеть!
Тороплюсь к нему, и вместе мы замираем на пороге, не рискуя входить. Стены внутри сплошь заросли грибковыми узорами. Сквозняк играет свисающими с потолка седыми прядями паутины, пол укрыт плесенью будто мхом. Осторожно втягиваю носом воздух: пахнет гнилостно, как из разрытой ямы.
— Кого ты видела? — спрашивает Влад.
— Н-никого.
— Это же неправда. Тебе что, запретили говорить?
Опускаю глаза. Сама не знаю, почему смолчала про Алису. Это какое-то наитие, мимолетное и малопонятное, но совсем не кажущееся случайностью.
— Тебе угрожали? — не умолкает Влад. — Не бойся, я же с тобой. Можешь все рассказать.
— Я же сказала, никого тут не было, — говорю, глядя в пол. — Я только поднялась, и ты вот пришел.
Он заносит ногу над заплесневелым полом, будто размышляя, входить ли, а потом все же отступает. Брови опущены, ноздри раздуты, на виске пульсирует жилка. Подозрительное беспокойство.
— А что ты так разволновался-то? — спрашиваю. — Кого я тут должна увидеть?
— Возможно, кого-то необычного, — отвечает после паузы, делая упор на последнее слово. — Смотри, тут ведь явно что-то не так.
Заставляю себя принять беззаботный вид:
— Каждый день вижу кучу необычных людей. Особенно в школе. Хочешь, буду фоткать для тебя? Дашь номер, чтобы пересылать в…
Влад поднимает на меня глаза, заставляя осечься — взгляд серьезный и острый, с каким-то еле уловимым проблеском грусти.
— Не понимаю, почему не хочешь рассказывать, — говорит, — но хочу, чтобы ты знала — я не враг. И никому не желаю зла.
Тщетно пытаюсь подавить нарастающее чувство вины. Нельзя быть такой строгой к новенькому всего лишь потому, что показался странноватым. Пора научиться смотреть на все с разных точек зрения.
— Мне можно сказать, — продолжает Влад. — И я постараюсь помочь.
В памяти всплывает лицо Вали, когда она наклонилась надо мной сегодня утром. Потом глаза Алисы — будто бусины из черного агата. Трудно разобрать, реально всё или только плод воображения. Быть может, так сказываются последствия нервного потрясения. В любом случае это касается только меня.
— Здесь никого не было, — говорю. — Только ты и я.
Помолчав, Влад слабо улыбается:
— Думаю, это к лучшему. Пошли домой.
***
Следующим утром Сонька ловит меня у питьевого фонтанчика и тащит в закуток за раздевалками. Вертит головой по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, и наклоняется, дыша в лицо мятной жвачкой:
— Так это правда? Я тебе вчера тыщу сообщений отправила, до сих пор все непрочитанные!
— Я не заходила в сеть, — говорю, пытаясь понять хоть что-нибудь по ее хитрой улыбке. — Там за последнее время столько понаписали, все эти соболезнования, сил нет разгребать. А что стряслось?
— Как это что стряслось! — закатывает глаза. — Кто-то ходил в заброшку с новеньким! Второй день знакомства — не слишком быстро? Надо хотя бы для начала построить из себя приличную девочку. Набить цену, понимаешь?
Возмущаюсь:
— Ой, ну тебя! Мы не для этого ходили. Между прочим, я тебя туда звала, если помнишь. Кто тебе вообще сказал?
— Ленка. Она же там живет рядом, в окно увидела, — Соня выглядит одновременно расстроенной и обнадеженной. — А зачем туда вообще?
— Да блин, как сказать. Мне Валька… приснилась утром, говорила что-то про Башню. Я и решила сходить. Бывают же вещие сны, или типа того.
— Бывают, — с готовностью соглашается Соня. — У меня когда прадед умер, мы его медали не могли найти. Думали, украл кто-нибудь. А он потом бабке снится и говорит, мол, посмотри в валенке на веранде. Она утром посмотрела, и знаешь что? Там они, все до одной. Спрятал, чтобы не утащили, он всю жизнь над ними трясся. Ну так что, Стаменев-то как там с тобой оказался?
— Да увязался хвостом, я и не стала отказываться. Одной страшно, а ты кинула.
— Надо было сказать про сон, я бы пошла! А ты молчок, и лицо загадочное. Я же не знала, что серьезное дело, думала, дурью маешься. А ты у него про меня не спрашивала?
— У кого?
— Да у Стаменева, у кого еще-то!
Сверху слышится крик, потом удар хлопнувшей двери. Истеричный женский голос, спокойный мужской. Любопытные сбегаются к лестнице, торопясь увидеть все собственными глазами.
— Скандал какой-то, — предвкушает Соня, тут же забыв про Влада. — Пошли посмотрим!
Рядом с учительской толпа зевак. В центре внимания директор, покрасневший, растерянный, негромко оправдывающийся. Вокруг него вьется худая женщина в расстегнутом пальто, шапка сползла на затылок, волосы растрепались, сумка болтается на локте дохлой медузой. Лицо кажется знакомым, и я наклоняюсь к уху Сони:
— Это кто такая?
Она пожимает плечами, но кто-то из толпы отвечает:
— Мать Миши Миронова.
— Что ей надо?
— Бесится, что его не хотят восстанавливать в школе.
От удивления язык прилипает к нёбу. Пока растерянно моргаю, директор наконец выходит из себя и повышает голос:
— Милейшая, если вы прямо сейчас не покинете здание, я вызову санитаров! Давайте не будем никому портить жизнь.
Мать Миронова тычет пальцем ему в грудь:
— Вы быстро передумаете, когда я приду к вам с сыном. Вам придется. Это правда.
А потом разворачивается и цокает каблуками к выходу сквозь поспешно расступающуюся толпу. Все изумленно переглядываются, гомон стоит как на базаре. Утерев со лба пот, директор поднимает руки:
— Расходитесь по кабинетам, урок вот-вот начнется!
Соня хватает за рукав Лену, глазевшую здесь до нашего прибытия, и вместе мы отступаем к лестницам. Толпа быстро рассасывается, тут и там вполголоса обсуждают произошедшее, лица напуганные и бледные.
— Вы охренеете, — шепчет Ленка, не дожидаясь вопросов.
Глаза выпучены, на губах недоверчиво-восторженная улыбка, какая бывает, когда смотришь, как кто-то вытворяет нечто сумасбродное.
— Лично я уже охренела, — отвечаю.
— Просто цирк! — выдыхает Ленка. — Эта дурная ворвалась в учительскую и такая, мол, Миша хочет вернуться в школу, у него тут друзья. Говорит, типа он к ней ночью приходил живой и рассказывал, как по всем соскучился.
Соня крутит пальцем у виска:
— Так она сразу после его смерти поехала, все знают. Каждый день на кладбище, то цветочки ставит, то фотографию протирает. Лучше бы он вызвал санитаров все-таки.
— Цветочки — это одно, тут можно понять, — возражаю. — А такая истерика — это как-то ненормально уже. Здесь надо разбираться.
— Так я и говорю же — поехала, — отмахивается Соня. — Вообще не удивлюсь, если еще и зарежет кого-нибудь.
Надрывается звонок, и Ленка подпрыгивает:
— Ладно, девки, у меня биология. А ты потом расскажешь, чем вы там с рыжим занимались в Башне, а то я из окна не разглядела толком.
Она убегает, теряясь в пустеющих коридорах, а я осуждающе гляжу на Соню.
— Что? — хлопает ресницами. — Я тут вообще ни при чем.
Автор: Игорь Шанин