Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Глава 15. Побег из Ругенбрамса

Мы вышли наружу. На площади почти ничего не изменилось. Всё так же стояли четыре полосатых шезлонга с выцветшей тканью. Только теперь они были пусты.

Я медленно, шаг за шагом, двинулся вдоль стены. Ханс следовал за мной бесшумно, будто тень, уверенный, молчаливый. Только мой чемодан предательски поскрипывал старыми колёсиками.

Но вокруг никого не было. Ни шороха занавесок, ни взглядов из окон. Даже странно. Совсем не похоже на Ругенбрамс. И всё же, на всякий случай я взял чемодан на руки и понёс.

Мы пересекли площадь, стараясь держаться в тени домов, и подошли к низкому кирпичному забору, за которым начинался редкий лес. Быстро его перелезли.

Инструкция к побегу из книги Олафа была простой:

«Двести шагов от второй башни на север до камня в виде головы».

Я начал мысленно отсчитывать шаги, ориентируясь по мху на стволах, где находится север.

Тропа, если её вообще можно было так назвать, вилась среди болотистых участков, поросших молодой травой. Почва под ногами пружинила, хлюпала. Жужжали комары. Время от времени с веток деревьев капала вода, хотя дождя уже давно не было.

— А-а-а! — раздалось сзади.

Я обернулся.

Ханс.

Я ещё успел увидеть, как он оступился: кочка у него под ногами провалилась, и он пошатнулся. Начал размахивать руками, пытаясь удержать равновесие. Но не смог и тут же тяжело рухнул, сразу провалившись в болото почти по грудь.

Взгляд у него стал каким-то диким, испуганным. Он попытался вырваться, отчаянно барахтаясь. Но чем больше двигался, тем глубже уходил под воду. Через секунду на поверхности осталась только его голова.

— Замри, — в отчаянии прокричал я, уронив чемодан на траву.

Я лихорадочно огляделся по сторонам в поисках хотя бы палки, сучка, чего угодно, за что он мог бы уцепиться. Поблизости, наполовину погрузившись в зелёную воду, лежало старое бревно. Оно выглядело не слишком надёжным, но вариантов больше не было.

Мне пришлось лечь животом на узкий клочок сухой земли и вытянуть руки, чтобы коснуться бревна хотя бы кончиками пальцев. Я сдвинулся вперёд и почувствовал, что баланс начинает ускользать, будто я сам вот-вот провалюсь следом за Хансом.

Собравшись, я подтянулся ещё немного, до боли напрягая живот, и, наконец, зацепился за проклятое бревно. Медленно, с усилием начал его тянуть.

Суставы ныли, ладони скользили по влажной, мягкой коре...

И тут бревно с приглушённым чавканьем качнулось и подвинулось ближе. Я перехватил его и уже почти без труда подтянул. Стоило мне чуть приподнять его, как внутри что-то хрустнуло. Предательский треск, запах плесени и сырости, бревно расползлось в труху прямо у меня в руках.

Я отшвырнул остатки бесполезной древесины и поднялся.

Сзади раздался тихий всплеск.

Там, где секунду назад Ханс отчаянно махал руками, теперь была пустота. Лишь в одном месте ленивые пузырьки поднимались на поверхность и лопались, оставляя крошечные круги.

Хотя я его толком и не знал… всё равно захотелось закричать. Так, чтобы сорвать голос и разорвать эту удушливую тишину. А потом — ударить, сломать что-нибудь, разбить, сбросить в болото.

Будто всё, к чему я прикасался, всё, что делал, каждый раз приводило к одному и тому же: кто-то умирал.

Сначала Румия. Потом Хелле. Герман Штраус. Теперь Ханс.

Я развернулся и со злости пнул чемодан, вложив в это всё, что во мне скопилось. Чемодан ударился о корень, перевернулся, чуть не раскрывшись, а потом медленно пошёл ко дну. 

Затем, опустошённый, пошёл дальше, внимательно глядя под ноги. И вскоре чуть не врезался в огромный валун. Его очертания в самом деле чем-то напоминали лысую голову. Обогнув её, я увидел то, что искал: старый колодец. Именно туда нужно было прыгнуть, чтобы вернуться домой.

Каменная кладка колодца местами осыпалась, покрылась мхом и пятнами плесени; между трещинами прорастали дикие травы. Ржавая цепь на массивном вороте свисала в бездонную чёрную глубину и покачивалась, медленно, почти незаметно, скрипя так, будто внизу кто-то за неё тянул.

Я подошёл ближе. Внизу, отражая последние лучи солнца, плескалась густая чёрная жижа.

Вода будто двигалась сама. Она дышала. Колодец дышал. Как живое существо, ожидающее, чтобы его накормили.

А знал ли Олаф вообще, о чём говорит? В конце концов, этот человек отрезал свой язык прямо у меня в кабинете. Что если это всего лишь бред безумца?

— Прыгай! — услышал я голос сверху.

Я поднял голову. Болтун.

— Ну что ты окаменел будто узрел призрака? — продолжил он, — я и впредь буду вот так являться, пока ты не избавишься от моего пера.

Я отчётливо помнил, как положил его в утонувший чемодан.

— Но я же…

— Да, ты его укладывал в чемодан, — ответил попугай, — но место ему это не пришлось по нраву. Потому и воротилось оно к тебе, в карман твой, как и ты сам из покоев своих сюда явился.

Я сунул руку в карман брюк и вытащил перо.

— Чертовщина какая-то… — пробормотал я, отпуская его. Оно закружилось в воздухе и тихо опустилось на траву.

— Прыгай! — повторил Болтун.

— Да, не хочу я прыгать!

— Ты должон прыгать! — голос попугая стал твёрже. — Иначе Андреас возьмёт верх, а тебе так и не станет ведомо отчего ты здесь оказался.

— Ты о чём? В колодце же должен быть выход отсюда?

Он на мгновение замолчал, наклонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Затем загадочно проговорил:

— В каком-то смысле... он там и есть.

В голове помутилось. Ханс говорил, что здесь никому нельзя верить. И если Болтун так настойчиво уговаривает прыгать, значит, им это зачем-то нужно.

Им нужно, чтобы я прыгнул.

Им нужно, чтобы я сразился с Андреасом.

Значит, там точно нету пути домой.

Я резко развернулся и пошёл в сторону от колодца, даже не успев как следует обдумать своё решение.

— Ты что творишь?! — рявкнул Болтун, — куда собрался?!

Я уже успел сделать несколько шагов, когда внезапно за спиной хрустнула ветка. Звук прозвучал слишком близко. Я развернулся. Из зарослей неторопливо, почти с ленцой, вышел Петер.

— Эрик, — начал он, не торопясь, как будто продолжал разговор, который мы с ним уже когда-то вели. — Это неправильное решение.

— А что, простите, будет правильным? — усмехнулся я.

— Пойми, здесь никто не желает тебе зла. Я не могу сейчас объяснить всего, но ты должен прыгнуть. А как окажешься там — всё поймёшь.

На его лице промелькнула тень сочувствия. Я почти поверил... почти. Но мой взгляд задержался на его ногах: он двигался.

Медленно. Осторожно.

Плавно приближался, как охотник к загнанной добыче.

— Прыгнуть в колодец? — воскликнул я. — Вы за идиота меня держите?! Теперь я точно уверен: вы лжёте. Манипулируете мной. И всё для одной цели — принести в жертву!

— Ты ошибаешься… — Петер тяжело вздохнул. — Пойми, наконец…

— Вы же всегда вдвоём… Где прячется твой клон? — перебил его я.

Я начал тревожно оглядывать кусты, деревья, даже воду. И почти сразу, как по вызову, появился Гуннар. Вышел с другой стороны валуна и встал так, чтобы перекрыть мне путь назад, туда, откуда я только пришёл.

— Придётся, Эрик, — сказал он спокойно, с лёгкой хрипотцой, и это спокойствие в голосе только усилило зловещее впечатление. — Придётся нам помочь тебе принять правильное решение.

Они рванули ко мне. Петер схватил за левое плечо, Гуннар за правую руку и потащили волоком.

Я пинался, дёргался. Попал кому-то из них в колено. Почувствовал, как мои пальцы вцепились и почти оторвали рукав рубашки Петера. Всё без толку. Меня держали крепко.

Весь путь занял меньше минуты.

Колодец зиял прямо передо мной, отвратительный, вонючий, живой. Гуннар навалился сверху, прижал мне голову и плечи. Петер взял меня за ноги и приподнял.

— Нет! — в бессильной злобе заорал я.

И тогда они синхронно, почти бережно, перевесили меня через край, а после столкнули вниз.

***

Время замерло.

Я ожидал ощутить падение. Ощутить, как тело врезается в зловонную жижу, как ледяная влага обволакивает кожу, как вязко засасывает вниз.

Но ничего не произошло.

Ни удара. Ни боли. Ни холода.

Пространство словно вывернулось наизнанку, и я повис в безвременьи. Всё вокруг напоминало загробный мир… или что-то, что лежит даже за его пределами.

Где-то сверху маячило отверстие колодца.

— Ты здесь! Наконец-то! — донёсся знакомый голос.

— Олаф? — удивлённо отозвался я.

— Всё это время я ждал тебя, чтобы рассказать всё, — с досадой сообщил он. — Но ты занимался неважными мелочами.

— Мелочами? — воскликнул я.

— Да, мелочами, незначительными вещами, — настойчиво повторил Олаф, будто пытаясь объяснить мне очевидное. Манера знакомая. В Ругенбрамсе со мной так говорили почти все.

— Ты попал сюда не случайно, — продолжил он. — Тебя выбрали…

— Для чего?

На миг в голову закралось абсурдное: а вдруг это Бог со мной разговаривает? Но голос звучал слишком уставшим. Слишком человечным. И потом — вряд ли Бог стал бы обитать на дне мерзкого колодца.

— С тех пор, как наш мир был уничтожен, — торжественно заявил он. — Столетия назад… а может быть, гораздо дольше, мы искали того, кто сможет его вернуть и наконец-то нашли тебя!

— Что? — я расхохотался. Эхо подхватило мой смех, разнесло, раздуло, и в этой странной пустоте он обернулся гоготом тысяч голосов.

— Нет, нет, — сказал я, утирая выступившие слёзы. — Даже для Ругенбрамса это уже перебор. Я не избранный. Ничего возвращать не собираюсь. Найдите кого-нибудь другого. И, пожалуйста, выпусти меня отсюда побыстрей!

В ответ — тишина.

И на миг мне показалось, что сейчас… сейчас меня и правда выпустят.

Домой.

В Ольбург.

Или куда-нибудь ещё…

Продолжение следует: шестнадцатая глава "На дне колодца" появится здесь в пятницу, 31 октября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Кто-то из наших громко высмеивал «психосоматику» и «аффирмации для похудения». Я засмеялась громче всех. Кира медленно повернула голову.

— Эксперимент? — тихий вопрос, от которого все замолчали.

— Какой эксперимент?

Она положила на стол конверт.

— Двести тысяч. Переписываешь мой текст. Час в день. Два месяца. Ежедневная фиксация параметров. Если прекратишь раньше — возвращаешь всё.

Я взглянула на деньги. Подняла бровь:

— И от переписывания каких-то слов моя грудь уменьшится?

Она не улыбнулась.

— От перенастройки связей в нервной системе. Рукописный ввод создаёт более глубокие нейронные паттерны, чем просто чтение.

Двести тысяч за час в день. В десять раз больше любой подработки. Я ощутила холодок предчувствия, но отмахнулась от него.

— Что мне терять, кроме своих предрассудков? — я улыбнулась однокурсникам. — По рукам.

Она протянула конверт с тем особым спокойствием, которое бывает только у людей, знающих исход наперёд.

Вечером пришёл файл для переписывания. Не магическое заклинание — нечто среднее между медицинским протоколом и компьютерной программой:

"НЕЙРОПРОТОКОЛ #72-16. МОДУЛЯЦИЯ ЛИПИДНОЙ АКТИВНОСТИ. СОМАТИЧЕСКИЙ СЕКТОР: ГРУДНАЯ ОБЛАСТЬ.

Я осознаю биологический процесс на клеточном уровне.
Мои клеточные мембраны изменяют проницаемость по заданной программе.
Мои клетки освобождают всё лишнее. Тело перестраивается точно и спокойно.
Моя нервная система регулирует процесс с предельной точностью.
Моё тело выполняет команду осознанной перестройки.
Процесс самоограничен и остановится при достижении генетически заданного предела.
Все системы работают корректно. Команда принята к исполнению."

Я измерила обхват груди: 94 сантиметра. Создала таблицу наблюдений — даты, параметры, комментарии. Подготовила тетрадь. Купила пять одинаковых чёрных ручек — для чистоты эксперимента.

Первый час переписывания был скучным. Я зевала. Почерк становился небрежнее к концу страницы.

В ту ночь мне снился лабиринт из белых коридоров. Я что-то искала, но не могла вспомнить — что.

ДЕНЬ 7

Обхват: 93.8 см.

Комментарий: Незначительное колебание. Скорее всего, погрешность измерения или естественные колебания объёма тела. Сегодня пила меньше воды.

Переписывание начало меняться. Моя рука двигалась плавнее, почерк стал аккуратнее. Я заметила, что последняя строка всегда выходит идеально ровной, хотя я не использую линейку.

После завершения — странное ощущение холода в пальцах. Ничего критичного. Скорее всего, просто застой крови от однообразного положения руки.

Перечитала тетрадь. Странно видеть одни и те же слова, повторяющиеся день за днём, моим собственным почерком.

ДЕНЬ 14

Обхват: 93.5 см.

Комментарий: Всё ещё в пределах нормы. Небольшой стресс из-за приближающегося зачёта. Плюс начала больше ходить пешком.

Процесс переписывания изменился. Я начала замечать, что иногда «выпадаю» из сознания на несколько секунд. Рука продолжает писать, но я не помню, что писала. Наверное, усталость.

Появилось странное ощущение, что слова имеют вес. Некоторые фразы как будто тяжелее произносить. Особенно «тело перестраивается точно и спокойно». Когда пишу это, чувствую легкое напряжение в груди.

Сны стали повторяющимися. Я хожу по лабораториям, рассматривая какие-то образцы в микроскоп.

ДЕНЬ 21

Обхват: 93.1 см.

Комментарий: Изменения уже полсантиметра. Возможно, сказывается диета? Последнюю неделю ем меньше сладкого. Хотя обычно грудь не худеет первой...

Сегодня заметила, что мой почерк в тетради стал другим — более геометричным. Буквы выстраиваются под точным углом. Я никогда так не писала раньше.

После сеанса переписывания — металлический привкус во рту. Может, анемия? Стоит проверить уровень железа.

Начала скрывать эксперимент от всех. Что-то во мне боится насмешки.

ДЕНЬ 28

Обхват: 92.7 см.

Комментарий: Изменения становятся заметными. Уже почти 1,5 см. Бюстгальтер сидит свободнее. Нельзя отрицать корреляцию с экспериментом, но корреляция ≠ причинность. Возможно, стресс? Но я не чувствую себя особенно напряжённой.

Встретила Киру в библиотеке. Она просматривала медицинский журнал, что-то конспектируя. Когда увидела меня — просто кивнула с едва заметной улыбкой. Я хотела спросить, как работает её метод, но вместо этого молча ушла.

Моя тетрадь наполняется. Странно видеть сотни повторений одних и тех же слов моей рукой. Текст выглядит как мантра.

Последние страницы переписываю почти в трансе. Рука движется сама, без участия сознания. Я наблюдаю за процессом будто со стороны.

ДЕНЬ 32

Обхват: 92.3 см.

Комментарий: Уменьшение почти на 2 см. Уже сложно объяснить совпадением или погрешностью. Либо этот протокол действительно работает, либо сам процесс эксперимента вызывает какие-то гормональные изменения. Нужно прекращать, пока изменения не стали более серьёзными.

Сегодня ночью проснулась в холодном поту. Сон был слишком реальным — я видела своё тело изнутри, наблюдала, как клетки медленно изменяются в точном соответствии с инструкцией, которую я сама переписываю день за днём.

Утром решила остановить эксперимент. Собрала деньги. Позвонила Кире:

— Я выхожу из эксперимента. Верну всё.

Долгая пауза. Затем:

— Не нужно всё, — сказала она мягко. — Оставь двадцать тысяч. Психика и так перегружена, тебе нужно восстановление.

Она не издевалась. Но в её голосе было нечто... хищно-спокойное. Как будто это решение принято не из жалости, а из расчёта: чтобы не разрушить механизм раньше времени.

— Ты... не злишься?

— Зачем? — её голос был тихим. — Ты дала системе достаточно данных. Процесс уже необратим.

Последняя фраза прозвучала не как угроза. Как диагноз.

ШЕСТЬ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ

Обхват стабилизировался на 91.5 см. Ровно. Точно как было сказано в инструкции — процесс остановился сам, достигнув «генетически заданного предела».

Изменение в два с половиной сантиметра. Не катастрофа. Многие не заметили бы разницы. Но я знала, что это произошло не от диеты, не от стресса, не от упражнений. Это произошло от слов, переписанных моей рукой.

Я сожгла тетрадь с записями. Но обнаружила, что помню весь текст наизусть. Слово в слово. Он выжжен в моей памяти.

Кира настояла, чтобы я оставила двадцать тысяч, и позже вернула их со своей запиской: «На восстановление. Это нелёгкий путь. Но ты справишься.»

Это выглядело как акт милосердия. Но в её почерке я узнала те же геометрически точные линии, что появились в моей тетради к концу эксперимента.

СЕЙЧАС

Прошло восемь месяцев. Физические изменения остались. Но дело не в них.

Мир вокруг стал... прозрачнее. Как будто я вижу сквозь поверхность вещей. Я замечаю, как слова влияют на физиологию людей. Как убеждения буквально перестраивают тело. Как мысль превращается в материю — не в эзотерическом, а в самом прямом, биохимическом смысле.

Моя дипломная работа о психосоматических реакциях получила высшую оценку. Научный руководитель сказал, что я пишу «с пугающей точностью человека, видевшего процесс изнутри».

Я больше не могу притворяться, что мир — это только атомы и молекулы. Между мыслью и телом существует связь тоньше, чем нейроны. Кира знала это. Она не изобретала эти механизмы — она их обнаружила.

Мы иногда встречаемся на факультете. Киваем друг другу, но не разговариваем. В её взгляде нет триумфа. Только спокойное понимание и что-то, похожее на профессиональную гордость. Я была не первой и не последней. Мы — точки на её графике. Трещины в материалистической картине мира.

Когда меня спрашивают, изменилась ли я за последний год, я только улыбаюсь. Как объяснить, что между тобой и твоим телом больше нет барьера неверия?

Иногда по утрам я ловлю себя на том, что пальцы повторяют движения письма — невидимая ручка выводит знакомые строки на несуществующей бумаге.

Я потеряла не полразмера. Я потеряла веру в то, что мир устроен просто.

Это и было целью эксперимента. Не изменить тело — изменить сознание. Кира создала трещину в моём мировоззрении. И через эту трещину я увидела, как тонка граница между мыслью и реальностью.

Будьте осторожны со своей уверенностью.
Монстра можно встретить раз на миллион.
А вот это — закономерность.