Книга «Берега» — жизнеописание рода Дюморье, сочиненное самой известной его представительницей — типичный представитель жанра писательской автобиографии, в котором сочетаются документальное и художественное начала.
Дафну Дюморье принято относить к числу британских королев детектива, либо снисходительно называть «романтической романисткой» — вероятно, потому, что в ее книгах почти всегда присутствует выраженная любовная интрига. В действительности же в активе Дюморье есть и исторические романы, и готические новеллы, и сентиментальные пьесы, а в целом ее проза тяготеет скорее к жанру психологического триллера.
Книга «Берега», в оригинале озаглавленная «The du Mauriers» и впервые опубликованная в 1937 году, незадолго до сенсационной «Ребекки», стоит в творческом наследии автора особняком. С одной стороны, она отвечает потребности изобразить в красках историю своего рода, которую Дюморье, очевидно, испытывала: из-под ее пера в разное время вышли самостоятельные биографии отца, деда и прабабки. С другой, написанные в форме романа «Берега» представляют собой попытку автора осмыслить собственную судьбу, проанализировав опыт предшествующих поколений, и, хотя не являются в строгом смысле беллетризованной автобиографией, сочетают в себе все черты этого сложносоставного жанра.
1. Тема семьи и рода
Как драматург в экспозиции пьесы представляет основных действующих лиц и пунктирной линией намечает сформировавшиеся между ними отношения, так и создатель автобиографии обычно предпочитает начать разговор с читателем с краткой справки о своих матери и отце, бабушке и дедушке, старших братьях и сестрах. Использование этого приема обусловлено не только желанием отдать дань уважения родне: оставаясь более-менее константной, именно семья способна взять на себя функцию материала, скрепляющего сюжет и композицию, которые вполне могут развалиться под напором многочисленных новых знакомств, ожидающих автора на протяжении жизни.
В беллетризованных мемуарах тема рода приобретает особое звучание и часто отвечает за художественную составляющую текста. Писатель может соблюдать документальную точность лишь в том, что касается его личного опыта, но стоит ему ступить на территорию предков, как он тут же оказывается вынужден реконструировать события, опираясь на семейные предания и свидетельства очевидцев, то есть интерпретировать и домысливать.
Пример: «Дикие лебеди» Юн Чжан
Книгу «Дикие лебеди» Юн Чжан написала под впечатлением от многочасовых бесед с матерью, которая, впервые приехав в Европу, в подробностях поведала дочери о том, как отдала жизнь Коммунистической партии, не забыв и о бабушке Юн Чжан, в свое время познавшей все прелести беспощадного матримониального этикета дореволюционного Китая. Дополнив воспоминания матери рассказом о собственной юности под обжигающими лучами звезды по имени Мао, писательница в 1991 году опубликовала автобиографический роман, который на ее родине до сих пор продают из-под полы.
2. Портреты современников
Большая заслуга писателей заключается в том, что они любят дружить с другими писателями и так называемыми деятелями культуры. Ну или хотя бы иногда проводить с ними время. Такая дружба, а также влюбленности, сплетни, ссоры неизменно находят отражение в автобиографиях — в особенности беллетризованных: в художественном произведении протагонист окружен не затмевающими его, но яркими персонажами, что позволяет автору создать как общий конфликт, так и ряд частных. При этом всегда нужно помнить, что, рисуя портреты современников, писатель не стремится к объективности и с легкостью может ввести аудиторию в заблуждение, пойдя на поводу у личных симпатий и антипатий.
Все как в «Полночи в Париже» Вуди Аллена: нарочито брутальный Хемингуэй, назойливая, гнусавая Зельда Фицджеральд, карманный Тулуз-Лотрек и теплый, ламповый Париж чудовищно раздражают и возмущают, если не принимать во внимание тот факт, что кумиров прошлого мы видим не сквозь призму истории, а глазами главного героя фильма Гила Пендера — парня хорошего, но поверхностного, если не сказать глуповатого.
Пример: «Праздник, который всегда с тобой» Эрнеста Хемингуэя
Собственно, именно «Праздник» Хемингуэя служил для Аллена одним из источников вдохновения во время работы над сценарием «Полночи в Париже». Но если живой классик по указанным выше причинам сдобрил сюжет фильма щедрой порцией клюквы, то классик мертвый оттенял свои наблюдения за современниками иронией куда более деликатной и тонкой: чего стоит только Фицджеральд, который у Аллена представлен картонным смазливым денди, а у Хемингуэя — ни много ни мало трагическим коротконогим гением.
3. Психологизм
Впервые начав ходить на индивидуальную психотерапию, человек, как правило, удивляется тому, что говорить ему во время сеансов предлагается не столько о насущных проблемах, сколько о делах давно минувших дней: ранних страхах, тревогах, обидах. Многие психологические проблемы решаются путем скрупулезного анализа предшествующего опыта.
Работая над автобиографией, писатель нередко хочет не только донести до аудитории правдивые обстоятельства своей жизни, свести личные счеты с врагами или воссоздать в памяти то, что казалось давно забытым, но и добиться психотерапевтического эффекта. Он стремится добраться до самой сути явлений, а собственные реакции на них разобрать на винтики и шестеренки. Язык такой автобиографии зачастую чрезвычайно пластичен, выразителен, богат на тропы.
Вместе с тем фигурирующие в ней личности из окружения автора как бы размываются и кажутся сошедшими с полотен не Люсьена Фрейда, а скорее Моне или Сера: литератору важно не описать в деталях родню, друзей и знакомых, а передать свое впечатление от них.
Пример: «Память, говори» Владимира Набокова
В первой же главе книги «Память, говори» Набоков пишет: «Я изучаю мое младенчество (что представляет собой наилучшее приближение к изучению собственной вечности) и вижу пробуждение самосознания как череду разделенных промежутками вспышек». Из таких вспышек, по сути, и состоит эта автобиография, которая охватывает почти полувековой период — от рождения писателя до 1940-х годов, когда он вместе с семьей перебрался из осажденной гитлеровскими войсками Европы в США, — и повествует о том, как из любимца матери — восприимчивого, болезненного мальчика — вырос сноб и сухарь, который за три года учебы в Кембридже ни разу не посетил местной библиотеки.
4. Ностальгия
Курт Воннегут однажды назвал роман Германа Гессе «Степной волк», содержащий немало завуалированных автобиографических элементов, книгой ностальгии и был чрезвычайно меток в этом определении. Редкий автор пишет воспоминания о своей жизни, находясь в доме, в городе или даже в стране, где прошло его детство. Хотя исключения, конечно, существуют: так, Сельма Лагерлеф принялась за мемуары после того, как переехала обратно в свою родовую усадьбу Морбакка, которую выкупила на деньги, полученные вместе с Нобелевской премией.
В целом же добровольная или вынужденная эмиграция для писателя — обычное дело. Однако даже искренне считая себя человеком мира, он часто оказывается бессилен перед щемящей тоской по родной улице, наглому соседскому коту и бабушкиным пирогам. В результате острое чувство ностальгии часто является и поводом для создания автобиографии, и движущей силой сюжета.
Пример: «Лето Господне» Ивана Шмелева
Сначала горячо приветствовавший революцию 1917 года, а потом в ужасе бежавший от произвола советской власти за границу Иван Шмелев писал свой opus magnum в Париже. Рожденное среди домов-исполинов со скошенными углами, ночных кафе и шумной суеты городской жизни «Лето Господне» стало не только выдающимся примером беллетризованной автобиографии, но и своеобразным памятником уютной, патриархальной России, где пекли кулебяки на четыре угла, купались в проруби и всем двором резали капусту для закваски.
5. Герой-маска
Жанр беллетризованной автобиографии уже сам по себе подразумевает известные отступления от действительного хода событий, однако некоторые авторы идут дальше и создают alter ego для себя и для фигурирующих в книге людей из своего окружения, делая таким образом границу между реальностью и вымыслом еще более зыбкой. При этом вряд ли можно утверждать, будто писатель предпочитает скрываться за вымышленным именем просто потому, что боится честно сказать: да, это я в детстве стрелял из рогатки по голубям, в отрочестве подворовывал деньги из отцовского кошелька, а в юности давал девушкам обещания, которые и не думал сдерживать.
Как правило, понять, что под протагонистом автор подразумевает самого себя, не составляет труда — особенно для тех, кто и так более-менее знаком с его биографией. Другое дело, что введение в повествование героя-маски дает практически безграничную свободу: в угоду художественному замыслу часто приходится изрядно приукрашивать самые будничные происшествия, а быть пойманным на лжи мало кому захочется.
Пример: «В дороге» Джека Керуака
Основной для книги Керуака послужили заметки, которые он делал во время автомобильных путешествий по Америке вместе со своим другом Нилом Кэссиди в 1940-е годы. Позже Керуак особенно и не скрывал, что в образе Сэла Парадайза вывел самого себя, а под именем Дина Мориарти — Кэссиди. Аналогичный творческий прием был вообще характерен для американских писателей, в чьих произведениях приоритетное внимание уделялось сексу, наркотикам и условному рок-н-роллу: все понимают, кто прячется под маской Генри Чинаски и из чьей биографии почерпнуты приключения Рауля Дюка. Генри Миллер и вовсе не утруждал себя изобретением псевдонима.
6. Интрига
На сегодняшний день не существует универсального, общепринятого свода правил, который бы обязывал писателей делать сюжеты книг исключительно непредсказуемыми, — не то «Атлант расправил плечи» и «Щегол» просто не добрались бы до аудитории. Вместе с тем писатели в большинстве своем все-таки стремятся к тому, чтобы их романы и рассказы не только поднимали важные философские проблемы и затрагивали неискоренимые социальные конфликты, но и, что называется, читались на одном дыхании.
Беллетризованная автобиография также стремится создать интригу: мало кому интересен просто набор приукрашенных фактов, изложенных в прихотливой последовательности. Важно, чтобы читателю до последних страниц не давал покоя вопрос «Что здесь происходит и кто все эти люди?».
Пример: «Алмазный мой венец» Валентина Катаева
Хотя сам Катаев кокетливо утверждал, что «Алмазный мой венец» — всего лишь «свободный полет <…> фантазии, основанный на истинных происшествиях, быть может, и не совсем точно сохранившихся в <…> памяти», его книга представляет собой исключительно захватывающий roman clef — роман с ключом, в котором под вымышленными именами зашифрованы несколько десятков исторических личностей. Разгадывать, кому Катаев подарил кличку Командор, а кого ласково назвал синеглазкой, не менее увлекательно, чем пытаться вычислить убийцу в классических детективах Агаты Кристи.
7. Исповедальность
С помощью автобиографии писатель порой хочет не просто описать свои поступки и мысли за определенный период времени, но и дать им оценку с точки зрения глобальных представлений о добре и зле. Источником таких представлений — особенно если речь идет об авторах XVII–XIX веков — часто становится религиозное знание, а само жизнеописание напоминает исповедь: облегчая душу, литератор как бы отдает на суд читателя свои многочисленные прегрешения, а читатель берет на себя роль если не священника, то хотя бы беспристрастного, молчаливого слушателя.
В то же время важно понимать, что исповедальный характер повествования отнюдь не требует фактографической точности: религиозный опыт всегда субъективен, а существование высшего разума недоказуемо. Более того, человек склонен как преувеличивать, так и преуменьшать влияние своих действий на других людей. Поэтому автобиография, создатель которой живописует свои духовные искания, всегда подразумевает допущения и погрешности.
Пример: «Исповедь» Жан-Жака Руссо
Приверженец деизма — религиозно-философского воззрения, которое называет Бога первопричиной сотворения мира, но отрицает его вмешательство в повседневную жизнь человека, — Жан-Жак Руссо неоднократно выступал с критикой института Церкви: по его мнению, испокон веков клерикалы цинично манипулировали естественной потребностью человека верить в бессмертие души. Соответственно, христианские догматы и ритуалы он отвергал. Однако в своей «Исповеди» Руссо с таким упоением бичует себя за малейшие проступки и обнажает до того постыдные эпизоды своей биографии, что каждая книга этого воистину монументального труда могла бы начинаться с фразы: «Отец мой, я согрешил».
Другие материалы:
«Хайнлайн на нудистских тусах регистрировался под фамилией Монро» — переводчик культового фантаста
История Нэта Кинга Коула — джаз, эстрада и расовые предрассудки Соединенных Штатов
От «Зловещих мертвецов» до «Чужих» — 9 хоррор-сиквелов, превзошедших оригиналы
Стихи поэтов Серебряного века — для детей
Российская фантастика — изданная с 11 по 24 июня 2023 года
От ученого до секс-магната — 10 биографических кинодрам
Случай на мосту между жизнью и смертью — об одном известном рассказе Амброза Бирса
Каким видят будущее писатели — 5 романов от современных классиков
Боевые дельфины и киты-разведчики — как морских животных используют в военных целях
История постсоветской поп-музыки в песнях — Кар-Мэн «Лондон, гудбай!» (1991)
История спагетти-вестерна — от Серджио Корбуччи и Серджио Леоне до Квентина Тарантино
Вселенная Роберта И. Говарда. Часть 1: Кулл из Атлантиды, король Валузии
Саша Чёрный — поэт, сатирик, эмигрант
Классика научной фантастики — Джон Уиндем. День триффидов
Акула пера — как Хантер Томпсон стал заложником "Страха и отвращения"
Последняя поп-икона нулевых — как Эми Уайнхаус меняла музыку и погубила себя
Промежуточные итоги — 10 лучших игр первой половины 2023 года
Кто скрывается под маской — самая полная история культового жанра слэшер
Технологии как угроза — 12 книг в духе сериала «Черное зеркало» (6 фантастических + 6 нон-фикшн)
Не только Индиана Джонс — 7 легендарных героев, которые возвращаются на экраны
Процесс идет — 140 лет со дня рождения Франца Кафки
Сериалы июля — новые сезоны «Ведьмака», «Пищеблока», «Чудотворцев», «Благих знамений» и много чего ещё, в том числе новинки
Мамины дочки в Голливуде — краткий обзор главных женских архетипов в кино
Из чего сделаны Malchiks — два «Заводных апельсина»: Кубрика и Бёрджесса
Стартовали съемки фильма «Волшебник Изумрудного города» — доступны первые кадры
«Тот самый Мюнхгаузен» — отрывки из биографии немецкого барона
Какие проблемы Америки распиливает «Техасская резня бензопилой» — в классической франшизе и новом фильме Netflix
