– Ну, конечно, – Семьдесят Первый хитро улыбнулся. В этот момент ему показалось, что он испытывает те же, вполне человеческие чувства, которые испытывал к нему Бурьянов. Когда Бурьянов ещё был собой и мог хоть что-то испытывать, – вы и не представляете, что было. Как и прочие вспомогательные клоны, дрыхли в капсуле сна.

– Не будем об этом.

– Как же не будем? И совсем не пугает тот факт, что Седовский охотнее потратит годы на создание своего совершенного клона – а не таких дешёвок, как я, – чем разок сам хотя бы на недельку здесь застрянет?

– Итак, – доктор Второй робко взглянул на Семьдесят Первого, вновь окунулся в журнал и глубоко вздохнул, – всё-таки вернёмся. Контакт был установлен. Бурьянов, как указали в отчёте очевидцы, вышел из-под контроля. Написали, что его не сдерживали и ремни.

– Да, сначала облевал их остатками еды и кровью, а затем раздулся так, что те сами и треснули. А что потом, вы знаете из отчёта.

– Ещё подберёмся к этому. Давайте поговорим лучше о первых признаках.

– Как скажете, док.

Семьдесят Первый закинул руки на стол. Кожа была покрыта красными кругами – большими и маленькими. На некоторых кружках повыскакивали телесного цвета волоски. Они извивались и одним своим видом гипнотизировали доктора.

Пункт 2. Первые признаки

– Мне нужно его увидеть!

– Семьдесят Первый! – Киселёвская держала клона за плечи и не давала пройти в отсек исследований. – К нему сейчас нельзя!

– Пропусти! ПРОПУСТИ, СУКА! – Семьдесят Первого передёрнуло, как если бы током шибануло. У Киселёвской от удивления округлились глаза. – Простите…

– Объясни, чего тебя к нему так тянет?

– Я не знаю, – клон почёсывал руки, – но мне нужно. Можете просто показать. Через окошко. Я хочу убедиться, что с ним всё хорошо.

– Боюсь, – Киселёвская недовольно нахмурилась и двумя пальцами помассировала висок, – не всё с ним хорошо.

– А с вами?

– Нормально, – она зажмурилась, – мигрень от этих ваших разборок. Так, слушай. В окошко посмотреть можешь, раз так хочешь. Но уясни вот что: одно неверное движение, просто потянешься открывать дверь, и я не побрезгую воспользоваться шокером.

– Вас понял. Согласен.

Они с трудом миновали коридор. Киселёвская то и дело останавливалась, чтобы отдышаться. И всякий раз, как Семьдесят Первый интересовался её самочувствием, она лишь рявкала на него, ссылалась на головокружение и приказывала идти дальше.

Добравшись до исследовательского отсека, Семьдесят Первый нетерпеливо подпрыгнул и одним рывком приклеился к большому круглому окну в двери. Киселёвская и не подумала пригрозить шокером – так устала добираться до отсека, что сил оставалось только лениво плестись следом.

Семьдесят Первый не мог оторвать глаз от окна. Внутри творилось нечто невообразимое. Бурьянов был привязан к кушетке ремнями. Из его глаз лились бесконечные потоки крови. Он змеёй крутился на кушетке, силясь вырваться на свободу. Из глотки вырывались странные слова на неизвестном языке. Вокруг столпились белые халаты с изумлёнными потными лицами. В руках они крутили колбочки с жидкостями, вертели шприцы – а один даже вытащил из ящика с хирургическими инструментами скальпель.

Тело Бурьянова раздулось – как рыба фугу, инженер своими габаритами порвал ремни и вскочил с кушетки. К нему подбежал крепко сложенный санитар, но Бурьянов отбросил его к стене. Метнул дикий взгляд на дверцу с окном и кинулся к ней. Прислонился к двери – кровавые слёзы продолжали литься, один глаз потёк – и заорал. Невыносимо громко – вот-вот, и окошко разлетелось бы на мелкие осколки.

– Это всё он! – лицо Бурьянова утопало в крови, а один глаз уже почти полностью вытек, но Семьдесят Первый всё равно ощущал на себе жжение от его взгляда. – Он принёс эту дрянь! Клон ненавидит нас, хочет истребить! Убейте его!

У Семьдесят Первого затряслись руки и застучали зубы. Киселёвская сразу это заметила, но поворачиваться к клону не стала. Она неотрывно следила за тем, как по щеке Бурьянова, пока тот что-то яростно объясняет уже вновь на непонятном языке.

– У тебя тремор, – она была пугающе холодна и спокойна, – как я и думала. Передаётся при близком контакте.

– Неужели это всё я? – Семьдесят Первый злился, то ли на себя, то ли на всю вселенную. – Я же прошёл очистку. Нет, не верю, это всё он. Подцепил гадость какую на Луне-17.

– Не думаю, – Киселёвская посмотрела себе под ноги, – на самом деле он не выходил сегодня наружу. А медальон на его шее… Пару часов назад мне показалось, что медальон уменьшился. А теперь его вовсе нет. На нём просто… верёвочка. Медальон ему подарила дочь – совсем недавно, из камня, который она нашла во дворе дома после метеоритного дождя. Полагаю, в атмосфере Земли вещество затвердело. А здесь оно размякло, развилось и проникло в его организм.

Бурьянова пытались оторвать от двери санитары. Но он как намертво приклеился. Свирепо смотрел на Семьдесят Первого единственным глазом, который под давлением невиданной силы постепенно выталкивался из черепа. А клон глядел на него и вспоминал, как буквально вчера инженер хвастался своей доброй и внимательной дочерью. Он не знал, кусок метеорита это был, ещё какое вещество или просто камень, но понимал – дочери амулет казался особенным. Клон же считал, что камнем Маруся хотела привлечь внимание отца – чтобы он остался дома и помог ей разобраться в вещице. Но Бурьянов просто просверлил дырку в камне, проделал в неё верёвку и улетел.

– Значит, – Семьдесят Первый тщетно пытался унять тремор, – это вещество отсюда, с Луны-17?

– Необязательно. Просто нами ещё не исследованный живой металл, который без должной защиты твердеет на нашей планете. На планете, где можно попить чай… Буду скучать по ней. По чаю. Собакам. Книгам.

– Вы о чём?

– Должна тебе признаться. Инженер Бурьянов был со мной, поэтому я точно знаю, что подцепить заразу на Луне-17 он не мог. Мы… несколько больше, чем просто коллеги.

Киселёвская, наконец, повернулась к клону. В её покрасневших глазах полопались сосуды, а по щекам текли кровавые слёзы. У клона от ужаса отвисла челюсть.

Тут Бурьянова за окошком затрясло. По щеке сполз второй глаз, а из багровых глазниц выскочили маленькие белые трубки, испещрённые красными пульсирующими венками. Такие же трубки, но поменьше вылезли из глотки инженера, а затем пучки этих тварей взрывом возникли из ушей и ноздрей. Они извивались, как щупальцы маленьких осьминогов. Дрянь внутри стремительно росла, расширялась, а голова под давлением раздувалась. Не прошло и минуты, как башка лопнула, а вместо неё возник рой из белых трубок с красными венками. Тело инженера обмякло, его руки болтались мёртвым грузом, однако ноги послушно держали разрастающееся инопланетными соцветиями тело.

Санитары и доктора, испугавшись, попытались спрятаться по углам, но трубки – как живые и разумные существа – выследили и настигли каждого. Они присасывались к лицам и выкачивали жизненную энергию. Отклеившись, трубки оставляли на лицах кусты своих маленьких копий. Некоторые твари яростно отрывали лица жертв, и в кровавом месиве кусты росли только быстрее. Во все стороны разлетались кровавые ошмётки, а белые прутики уже тянулись к двери. По стенам скользнула рябь, а дверь затрясло. По коридорам космической станции волнами полились кричащие звуки сигнала тревоги.

Продолжение следует...