Много же под городами нынешними костей. Человеку простому да неумелому в город сейчас путь заказан. Город такого человека приманит, обманет, заведет в глухой переулок да сожрёт, а скелет обглоданный себе под брюхо кинет, чтоб ребра об трубы да кабели терлись. Обрастет мертвец бетоном – никто и не вспомнит, что был живой. Залезет такой человек в норку метро, встанет тихонько на перроне, а город ему шепнет: "Прыгни под поезд". И будет потом город мозги с рельсов слизывать, а поезд тот на следующую станцию без опоздания придет, затхлый воздух подземный с него всю кровь смоет. И не узнает никто, что сгинул рядом попутчик их. Будет такой человек ночью в спешке домой пробираться, искать коробочку подъезда своего. Город фонари потушит, изрубит человека своими острыми краями, спустит с него кожу и будет сам в ней ходить. И не отличит человек сам себя в зеркале от прежнего.
А мне люб город теперешний. Много в нем для меня неприметных углов да закоулочков, в которых можно нужные вещи припрятать или самому схорониться, чтоб не нашли никогда. Хватает здесь добычи и ушам, и животу. В равнодушной темноте городской я уютно наблюдаю за беспокойством человечьей жизни.
Да, привольно мне в городе – не в пример другим живым чудесам. Тяжко сказочным тварям в городах нынче, даже людям-колдунам несладко. Мрут они не реже обычного люда. Приживается здесь лишь беспощадный и умелый, кто сможет город под себя приспособить. Немало делишек можно с такими страшными людьми наворотить и немало полакомиться их врагами. А все же скучаю я по деревенским колдунам.
Спору нет, деревням да селам уж никогда вровень с городом не стоять. Старые и дряхлые, они разве что забором ощетинятся да гвоздь ржавый тебе в сапог вгонят. Сил у них теперь не хватит людей губить. Да и раньше то справлялись только руками домового да банника, которых всяк мог мертвой сорокой отпугнуть. Лишь изредка выпадало селу вдоволь человечинки отведать. Вот и селился там любой человек, кто зиму в избушке протянет. С таких взять-то нечего. Но никто так не забавил и не тешил, как беспечный, неловкий, скудоумный деревенский мужичок, вдруг до колдовства дорвавшийся. Какое заклинание не прочтет – хохочи на всю округу. Все любили развлекаться их проделками, вот и Бабайка забавы ради решил песенку сложить про один случай.
Было то на последние весенние морозы. Колдуны окрестные собрались в ночь перед равноденствием силами помериться – потеха такая. Каждый готовился на свой лад: кто травы ядовитые перебирал, кто идолков кровью поил, кто бродил по лесу за рогами лешего. А один изловчился древнюю книгу чар разыскать, писанную до зарождения Руси еще, в которой формулы да знаки на чужом, забытом языке были. Нашел да принялся искать посложнее колдовство, чтоб наверняка сразить соседей-недругов. Признаю, не так глуп он был, если по людским меркам судить, потому сталось с него уразуметь величину той силы, что за письменами была скрыта. До смерти возжелал он тогда ею овладеть да стал вслепую заклинания выводить, не разбирая слов. Тут то весь смех и начался.
Сначала бабка внучке выколола глаз. Потом два брата своего третьего в печь затолкали. А вслед за тем мужики на ближайшем лесовале топоры похватали да пошли рубить сельчан вдоль и поперек. Вскоре уж была сеча на всю округу. Безумные люди резали и рвали один другого, крошили друг другу кости, сжигали заживо в избах всех без порядка. Кому под руку жена подворачивалась, тот ее насмерть забивал, а кому дети – поднимал на вилы их. По частоколам тела развесились, словно гирлянды из мертвечины, и дергали яростно конечностями в попытках достать хоть кого-нибудь. Рыхлый снег был весь алым залит и кипел от горячей крови. Среди пожарищ погодя уже целыми семьями красовались обугленные черепки. А потом людям некоторым в этой бойне головы посворачивало, как курам, да оторвало. И полетели головы над избами, заметались по сторонам, оскалившись, а безголовые мертвецы продолжили рубиться между собой. Так продолжалось между покойниками пять дней побоище, и головы все кружили над ними, как вороны.
А когда от бранившихся наконец не уцелело ничего, головы, хохоча, разлетелись повсюду и скрылись с глаз. Так и пропало село, испив напоследок крови досыта. Только дом колдовской на окраине пустовать остался.
Уж где сейчас этот колдун, в том доме живший, мне неведомо. Но как представлю, чтобы он в городе обитал, не могу удержаться от усмешки.