После похорон моего брата мы сидели у меня на кухне, докуривая оставшиеся в пачке сигареты. На Амелии было чёрное платье, она сидела на табуретке, облокотившись на небольшой столик позади неё. Стройные ноги на чёрных каблуках она закинула друг на друга. Она была моей хорошей подругой, и после поминок я предложил её подвезти. Но ни она, ни я не хотели в этот вечер оставаться одни, а потому оказались у меня на кухне. С водкой на столе и пустотой внутри.
В большинстве своём, мы молчали. Нам просто нечего было сказать друг другу. Этот день вымотал нас морально. Похороны, поминки, скорбящие родственники. Всё это здорово ударяет по психике.
Я допил остатки водки в рюмке и налил нам ещё. Мел нагнулась, взяла рюмку и молча выпила её.
— Вы были близки с братом? — вдруг спросила она, нарушив звенящую тишину.
— Не особенно, — сказал я, затянувшись сигаретой, — мы почти не общались. Так, поздравляли друг друга с днём рождения, с новым годом. Виделись раз в несколько лет.
— Хреново, — Мел снова откинулась на стол, поправив свои короткие тёмные волосы, и выдохнула дым от сигареты.
Я молча кивнул и сделал ещё одну затяжку.
— И что ты думаешь о смерти? — спросила она.
Я усмехнулся.
— Думаю, что она неизбежна, — ответил я, — если ты к тому, что боюсь ли я её — нет, её не боюсь. Иногда даже жду.
— Ждёшь? — Мел не особенно удивилась. Точно также она могла отреагировать на сообщение о том, что я жду повышения или Нового года.
— Иногда это не самый плохой вариант, верно? — я пожал плечами.
— Суицид? — она задумчиво промычала, словно тоже не раз об этом задумывалась.
— Я не думаю, что когда-нибудь его совершу, — сказал я, — но от навязчивых мыслей ведь не избавиться, да?
— Да, — хладнокровно ответила Мел.
Я выпил содержимое рюмки и налил в обе рюмки ещё. В этот раз Мел не торопилась пить.
— А как бы это было? — спросила она.
— Было что?
— Твоё самоубийство.
— Думаю, что спрыгнул бы с крыши. Другие варианты мне совсем не нравятся, — я выдохнул клубы дыма.
— Предсмертная записка? — продолжала расспрос она.
— Записка? — я заливисто засмеялся, но улыбка с моего лица сползла, когда увидел её серьёзное лицо и карие глаза, словно пытающиеся заглянуть внутрь меня.
— Я вот, например, когда-то писала предсмертную записку.
Амелия увлекалась творчеством и часто писала рассказы на различные темы. Поэтому я не сильно удивился, что она уже писала записку.
— Ненастоящую, — добавила она, — вещала от лица мужчины. Придумала несуществующие причины, добавила парочку вымышленных имён.
— И как? — спросил я. — Понравилось?
— Нет, — резко ответила она, — это не то. Нужна настоящая.
— Настоящая? — усмехнулся я. — Зачем?
— Чтобы стало легче, — Мел пожала своими хрупкими плечами, — чтобы разобраться в себе. Назвать причины, из-за которых бы ты спрыгнул с крыши, если бы собрался прыгать с крыши. Только потом не умирать, а исправить их. И людей тоже не придумывать. Тыкнуть их, как котёнка в это дерьмо, если они к этому хоть как-то причастны.
Амелия взяла свою рюмку и залпом выпила её. Я повторил за ней.
— Давай напишем? — спросила она, как-то дьявольски улыбнувшись.
— Напишем настоящую предсмертную записку? — я посмотрел на неё исподлобья. — А потом что?
— А потом прочитаем друг другу. Удалим или выкинем. Поможем разобраться друг другу в жизни.
Я усмехнулся. Но то ли из-за того, что был уже пьян, то ли из-за того, что действительно хотел посмотреть, что из этого выйдет, я согласился.
— Давай, — я махнул рукой, — похуй.
Я достал телефон. От руки я был неспособен написать ни строчки. Экран плыл у меня перед глазами, я сосредоточил взгляд на приложении и нажал открыть. Мел взяла в свободную от сигареты руку свой телефон и тоже начала что-то писать. Так. Суицид, значит. Причины, по которым я прыгаю с крыши. Люди, которым хочу признаться в том, в чём не признался бы при жизни. В своей пьяной голове я набросал приблизительный план, как на уроке литературы в школе и начал тыкать на нужные буквы. Ближайший час прошёл в полнейшем молчании. Кажется, мы написали записки. Кажется, допили водку. И, кажется, отрубились прямо на кухне.
***
Противный звук дверного звонка заставил меня открыть глаза. В мою голову словно положили огромный камень, который перевешивал её на одну сторону. Туманным взглядом я посмотрел на бардак на кухне. Пепельница, полная окурков, пустая бутылка из-под водки, валяющийся на полу телефон. Амелии рядом не было. А с той стороны двери кто-то настойчиво продолжал трезвонить, отчего голова болела ещё сильнее. Я поднялся, походкой зомби подошёл к двери и, даже не посмотрев в глазок, открыл дверь.
Первое, что пробилось в моё сознание какой-то вспышкой — полицейская форма. Неужели меня всё-таки на чём-то поймали? Вторая вспышка — знакомое лицо. До боли знакомое лицо. Уставившееся на меня, как на идиота, с жалостью во взгляде. Два фактора смешались в моей похмельной голове, и я понял, что передо мной стоит Рассел. Старый знакомый моей матери. Да, в моей копилке знакомых у меня есть полицейский. Вот только что этот самый полицейский делает у меня на пороге? Поняв, что на мне лишь трусы и расстёгнутая чёрная рубашка, я несколько смутился.
— Кристиан, — спокойно сказал наконец он, — Кристиан, ты дурак?
Не успел я ничего ответить, как он сделал шаг в мою квартиру.
— А что… что происходит? — спросил я ему вслед.
— Мне твоя мать позвонила, — сказал он, проходя в квартиру, — переживает.
— Переживает?
Рассел не удостоил меня ответом. Он осмотрел бардак на кухне, тяжело вздохнул, прошёлся по коридору и заглянул в спальню. Женские ноги на чёрных каблуках свисали с кровати. Я приоткрыл дверь и увидел Мел, которая плашмя лежала на кровати на животе.
— Я вижу, ты в порядке, — медленно сказал Рассел, посмотрев на меня.
У него была короткая стрижка, он как-то по-отечески смотрел на меня добрым и в то же время строгим взглядом. Руки он сложил перед собой.
— А зачем ты так свою мать пугаешь?
— Да как?! — почти вскрикнул я, чем заставил Рассела отпрянуть.
Если раньше в нём была уверенность, что я что-то от него скрываю, то теперь он понял, что я и правда не знаю, что произошло.
— Она позвонила мне после того, как прочитала твою запись у тебя на стене.
— Запись?!
Твою же. Мать.
Нет.
Нет-нет-нет.
По моему взгляду он понял, что я вспомнил, что случилось и просто покивал головой.
— Ну, я пошёл, — он хлопнул меня по плечу и ещё раз посмотрел в спальню, — разбирайся со своими проблемами.
Как только дверь за Расселом захлопнулась, я побежал на кухню. Споткнувшись в коридоре, я всё же долетел до кухни, снёс табуретку, схватил с пола телефон и сел на пол, облокотившись на холодильник. Пальцы судорожно забарабанили по экрану. Я открыл свою страницу в социальной сети и мои глаза готовы были вылезти из орбит.
ФАК.
Один пост. Десятки комментариев. Десятки уведомлений о новых записях. Несколько пропущенных вызовов.
ФАК. ФАК. ФАК.
Я не публиковал эту записку!
Телефон резко зазвонил, от испуга я содрогнулся и выронил его из рук.
Сидя на полу, я посмотрел на экран, на котором было высвечено имя звонящего — «мама». Зеленая кнопка дрожала на экране. Что я ей скажу?!
Я в дерьме. В полнейшем дерьме.
Дрожащими руками я всё же ответил на звонок.
— Да? — неуверенно ответил я.
— Кристиан! — вскрикнули на том конце провода. Судя по голосу, мама плакала. — Что происходит?!
— Послушай, — затараторил я, — послушай, это не то что ты подумала. Никто не собирался ничего делать, это просто… просто записка. Я не хотел…
Мама начала что-то кричать в трубку ревущим голосом, я отвёл телефон от уха и пролистал записку.
«Я безмерно люблю своих родителей, и благодарен им за всё, что они для меня сделали. Но я всю жизнь словно прожил в клетке из условностей. До двадцати трёх лет живя с ними, я понял, что они заперты в каком-то своём микромире, из которого настойчиво не хотят выбираться. Они не впускают в свою жизнь ничего нового, огораживаются ото всех невидимой стеной и продолжают изо дня в день смотреть бездумные сериалы. Всё это время я был заперт с ними в этой клетке. Я считал это поведение нормой, смирился с этим маленьким миром…»
Твою ж мать.
— Мам, прости, — перебил её я, — я не думаю ничего подобного, просто…
С той стороны телефона был какой-то шум, а после послышался резкий голос отца.
— Придурок! — прорычал он. — Твоя мать только что похоронила сына, а ты выкидываешь подобное дерьмо. Ты хоть представляешь, что нам пришлось пережить, ты, конченный идиот! Нам звонят твои друзья, родственники, — отец тяжело вздохнул, — немедленно удаляй это дерьмо или я приеду и тогда…
— Да, конечно, — быстро ответил я, — конечно, удалю. Пап, это… прости.
— Потом поговорим.
В трубке послышались короткие гудки.
Сука.
На рабочем столе висели десятки пропущенных. От родителей. От девушки. От друзей. Кто-то уже успел поскорбеть у меня на стене. На глаза невольно начали наворачиваться слёзы, когда я читал записку.
«Нельзя всю жизнь прожить, черпая идеи, мораль и жизненные принципы из прочитанных книг. Все мои представления о мире, можно сказать, ограничивались книжными сюжетами, фразами любимых персонажей, изречениями писателей. Что есть во мне от меня? Что во мне есть настоящего?»
Теперь, утром, мне это не то что бы казалось бредом, но это явно была не причина прыгать с крыши. Удивительно, как человек может оправдать собственную смерть, но не может найти ни одной причины, чтобы жить.
Я встал с пола и начал расхаживать по кухне, держа телефон в руке.
— Крис, — послышался тихий хриплый голос.
В дверях стояла Мел. Её волосы были разлохмачены, взгляд блуждал из стороны в сторону, платье было задрано.
— Что случилось? — спросила она, запустив руку в копну своих чёрных волос.
— Мы в дерьме! — крикнул я. — Вот что случилось!
Молча она подошла к столу, облокотилась на него одной рукой и отпила воду прямо из графина. Вода стекала у неё по подбородку и капала на платье.
Снова дверной звонок.
Настойчивый дверной звонок.
— Мел, иди в комнату и закрой дверь, — сказал я ей и пошёл к входной двери.
Передо мной стояла Эми. Длинные светлые волосы, белая майка, короткие шорты. Классический набор Эми. К моему удивлению, она набросилась на меня не с кулаками, а с объятиями. Она так резко прыгнула ко мне, обняв меня, что я отпрянул. Я положил руки ей на спину и уткнулся в волосы.
— Прости, — тихо сказал я.
Она резко отпустила меня, размахнулась и залепила мне пощёчину.
— Это правда? — спросила она, готовая вот-вот разрыдаться.
— Правда… что? — непонимающе уставился на неё я. — Эми, давай пройдём на кухню и обо всём поговорим.
Взглянув на меня в упор, Эми молча прошла на кухню.
Всё ещё держа телефон в руке, я за несколько секунд, пока шёл за ней, попытался узнать, что имела ввиду Эми.
«Эми, я люблю тебя. Прости, что всё вышло именно так. Из всех людей, кто будет помнить обо мне после смерти, больше всех мне жаль тебя. Ты единственная не заслуживаешь этого. Ты — воплощение красоты, доброты и святости. Спасибо тебе за всё. Ты лучшая.»
О чём она говорила тогда?
«Есть ещё один человек, которому я готов признаться в любви. Этот человек всегда был рядом со мной. Человек-душа. Человек, который понимал меня на каком-то эмоциональном уровне. Мне с ним никогда не быть вместе, но он всё время маячит где-то поблизости. Не знаю, будет ли она скорбеть после моей смерти, не знаю, знает ли она о том, что я храню её в самом сердце. Но спасибо тебе…»
Телефон резко вырвали из моих рук. Эми уставилась в экран и села на стул.
— Это правда? — уставилась она на меня.
Я не знал, что ей сказать, и был явно не в лучшем положении для оправданий. Я открыл миру свою душу, но мир оказался к этому не готов. Попробуйте всем подряд говорить правду, что вы о них думаете. Результат не заставит себя ждать. И этот результат сидел у меня на кухне. И ещё десятки результатов были в моём телефоне.
Я лишь развёл руками.
— Что ты хочешь услышать? — спросил я, встав напротив и облокотившись о стол.
— Что это первоапрельский розыгрыш, — серьёзно ответила Эми.
— Сейчас июль.
— Ты правда думал о суициде?
— Нет! — резко вскрикнул я.
Эми подалась вперёд, схватила мою руку и засучила рукав.
Я засмеялся и выдернул руку.
— Вены резать слишком неэффективный способ, если ты не знала.
— Господи, — она села обратно на стул и закрыла лицо руками.
— Эми, прости, — я подошёл к ней и обнял её.
На мгновенье мне показалось, что ещё можно всё исправить. Ещё ничего не потеряно. Родители меня простят, с Эми я всё улажу. С друзьями — думаю, они меня поймут. В конце концов, это просто записка. Просто записка, которая разрушила мою жизнь. Но все мои иллюзии развеялись, когда на кухню влетела Амелия, размахивая телефоном словно флагом.
— Крис, ты серьёзно?!
Эми увидела «помятую» девушку у меня дома, её потрёпанное платье, поняла, что я провёл с ней ночь, сложила дважды два, резко вскочила со стула и, толкнув Амелию, вылетела из квартиры.
***
Всё вернулось к исходной точке. Я, Мел, кухня и сигареты. Жаль только бутылка была уже пуста. Она точно также села на стул и закинула ногу на ногу.
— Прости, — впервые за день извинялся не я, — не подумала, что тут Эми. Просто прочитала твою вчерашнюю запись и не сдержалась.
— Забей, — я отмахнулся от неё.
— Человек-душа, значит? — спросила она, едва улыбнувшись.
Я откинулся на стену и зажёг сигарету.
— А то ты не догадывалась, — ответил я.
— Были подозрения, — сказала Мел.
Я выдохнул дым от сигареты. Между нами повисла неловкая пауза.
— И что мы будем делать? — спросила она.
— Мы? — удивился я. — Уже ничего. Моя жизнь скатилась на дно из-за этой грёбаной записки.
Она промолчала.
— Знаешь, — продолжил я, — иногда людям легче чего-то не знать. Каждый живёт со своими убеждениями, принципами. Каждый заперт в своём микро-мире, как мои родители. А эта записка только выставила на свет мою душу, плюнула в лицо всем едкой правдой. Господи, как можно было перепутать приложение заметок с социальной сетью. Сколько же мы вчера выпили?
Мел усмехнулась.
— Родителям не стоило знать, что я про них думаю. Эми не стоило знать про тебя. А тебе… — я сделал паузу, — лучше было не знать про душу. Я бы просто пиздострадал по тебе дальше.
Затянувшись сигаретой, я взял телефон и удалил запись.
— Кстати, — осенило меня, — а где твоя записка?
Мел прямо передёрнуло на этих словах. Она достала из сумочки, валяющейся на столе, телефон и несколько раз тыкнула в экран.
— А, удалила значит, — сказала она, — может, ты и прав. Иногда людям проще чего-то не знать.
Создалось ощущение, что меня обманули. Словно мы с ней насчет три договорились прыгнуть в воду, но я прыгнул, а она так и осталась стоять на мосту.
«Намокнув», я понял, что нельзя играться со смертью и с чувствами других людей. В большинстве случаев, молчание куда полезнее правды, которую мы каждый день держим в себе и не рассказываем близким.
Мел посмотрела на меня и выдохнула дым от сигареты.
Нет, ничего у нас не выйдет. Я люблю Эми.
А ключ от сундука с душой нужно выбросить и забыть об этом, как о страшном сне.