Склероз
Змея, ярко сверкая маленькими глазками, не отводила с него глаз, подняв
голову, она следила за его движениями, синхронно с ним поворачивая голову.
Он замер, стал смотреть прямо на нее. Ноги затекали, слезами пота умывалась
спина, а рептилия сверлила его взглядом, как начинающий художник известную
натурщицу.
Он не боялся змею, а любовался ею. Чешуя серебрилась, а голова была
закрыта словно чепчиком, защищающим ее от солнечных лучей. Рептилия, как
великая балерина, вытянулась вверх, словно струна на земляной сцене.
Так и сливались они в экстазе, пока спина не выдержала боли, и он не сделал
один шаг назад.
Змея зашипела, взмыла свечой вверх, и он почувствовал мокрое
прикосновение на шее.
Он резко открыл глаза и с облегчением вздохнул, увидев котенка, недавно им
подобранного на улице.
Друг ощутил поглаживание хозяина и прилёг на его грудь, мурлыча от
удовольствия.
Старый диван мерно поскрипывал в такт движениям старика.
Рука Владимира Михайловича медленно скользила по всему телу котенка.
Пальцы нежно скребли шёрстку под мерную музыку удовольствия поющего
дружка.
Но змея не выходила из головы: к чему этот сон?
Мучаясь над разгадкой сна, Владимир Михайлович был явно не в себе. А когда,
наконец, встал, то не смог найти целых пятьсот рублей! Вчера были, а сегодня
исчезли.
«Старый козел! – нещадно ругал он себя. – Куда сунул? Пропади они пропадом.
Хотя зря так ругаю. Может, поэтому и пропали. Но куда? Неужели змея всему
виновница?»
Он обыскал все карманы, но деньги словно провалились сквозь землю.
Обессиленный, он присел на "взрослый", по понятиям молодежи, диван.
Посмотрел с тоской на разбросанные вещи: куртку, брюки в клеточку, потертые
джинсы, пару рубах, и задумался: «Склероз окаянный начинается. Однако рано.
Мне только 70 в прошлом году стукнуло. Или уже пора? Черт, мою половинку
угораздило на дачу уехать! Любаша бы быстро нашла, чует денежки, словно волк
зайца! Сколько раз находила! Сам виноват, оставил всего 500 рублей и живи
теперь неделю. И где же эта проклятая "пятисотка"?!»
Владимир Михайлович снова взял в руки джинсы и начал методично
обыскивать свои карманы. Там ничего не было, кроме зажигалки. Он отложил их в
сторону на диван и принялся вновь перетряхивать рубахи, но денег не нашел.
"Эх, если бы имел карту, можно было бы сыну или внуку позвонить, и проблема
бы исчезла', - посетовал он на себя.
Дети и внук помогали старикам, но сами просить они стеснялись. Махнув рукой,
словно сообщая о своем решении закончить с поисками, он вышел на балкон.
Там на столике лежала пачка «Примы» и сигарета поодаль. Он закурил, глядя
на улицу, по которой катился вниз полупустой трамвай, громыхая колесами и
скрипя на поворотах. Через дорогу стоянка перед баней заполнилась машинами.
Ему тоже захотелось в баню, но цены там кусались – 80 рублей. Поэтому
последнее время он ходил туда раз в месяц. Тело вдруг зачесалось где-то под
лопаткой. «Чует грязь или мысли прилипли?» – подумал Владимир Михайлович.
«Интересно, все-таки, иногда задумаешься, что же материально сон или мысль?
Сколько раз, бывало, только подумаешь, а эта "думка" уже здесь. Эх, хоть бы
пятьсот рублей так же объявились», – размечтался он, взяв пачку из-под сигарет
в руки, и остолбенел – 500 рублей торчали в ней!
«Надо же! Как я забыл, что туда сунул! Точно, склероз. Ну, смотри, мысль опять
превратилась в дело. Чудеса, да и только!» – удивлялся пенсионер.
Выбросив, пустую пачку в ведро, Владимир Михайлович начал собираться в
магазин. Через пять минут он был одет в джинсы, серую куртку и полосатую
рубашку, которую подарила на день рождения перед самой смертью его любимая
теща – Мария Петровна.
Она тоже любила его как мать, и он отвечал взаимностью, помогая во всем, даже
в побелке квартир богатых людей еще при социализме.
На улице стоял май. Деревья распускали свои листочки, радуясь солнышку и
подставляя их теплу. Легкий ветерок обдувал приятно, словно опытный
массажист, орудуя в начале своего сеанса.
Владимир Михайлович двинулся за покупками. Раньше он очень
любил рынок, особенно, когда в кармане были деньги.
Любовь к нему осталась, но удовольствия прогулки по базару доставляли меньше.
Улица, названная в честь академика Кузнецова, радовала глаз. Старинные
деревянные купеческие свеже выкрашенные дома, чередуясь с каменными
добротными домами новых купцов, воодушевляли Владимира Михайловича.
Пройдет пятьдесят лет, и народ будет говорить, что купеческие дома на улице
Кузнецова создают неповторимый стиль сочетания XIX-XX веков прошлого
тысячелетия. «Молодцы, что красивые дома построили. Дома будут стоять, в них
будут жить люди, радоваться жизни, рожать детей, учить их – так будет вечно,
пока, жив человек», – размышлял Владимир Михайлович.
Он повернул на проспект Кирова. Тополиная аллея легла островком тишины
посреди проспекта, но сегодня его путь лежал мимо ее уютных лавочек и
компаний студентов и голубей. Вот и шумный рынок, расположившийся прямо на
улице и занимающий целый квартал. Пестрели веселые киоски по обеим
сторонам, предлагая людям разнообразную продукцию – только успевай, плати.
Владимир Михайлович начал с самого необходимого – табачного киоска.
Он купил пять пачек сигарет «Прима», истратив 60 рублей. «Теперь на неделю
хватит, – с удовольствием отметил он.- Далее надо мясной посетить, чтобы
неделю прожить», – приказал он самому себе.
Мясо было разное – от вырезки за 250 рублей за килограмм до костей по 70
рублей.
«На обед и ужин суп – надо триста граммов, умножим на пять дней, получается
полтора килограмма костей», – раскинул пенсионер.
Косточки были свежие, с приличным количеством мяса – и вскоре они оказались в
пакете расчетливого покупателя. «Теперь надо обеспечить себя завтраком, а для
этого пойдут каши», – решил Владимир Михайлович и купил гречневую за 35
рублей и овсяную за 25 рублей. Масло сливочное к кашам стоило 32 рубля. Пачка
майского чая обошлась еще в 36 рублей. Владимир Михайлович любил чай с
молоком, поэтому пришлось взять литр за 36 рублей. Оставался 171 рубль.
По идее, нужно бы растительное масло купить, чтобы пожарить свою картошку,
но ему уже второй день хотелось рыбки …
И он взял одну тихоокеанскую сельдь за 41 рубль. «Ладно, теперь
можно и масла взять», – решил он.
Растительное масло стоило нынче дорого, пришлось выложить 60 рублей. Пакет
наполнился. Оставалось еще 70 рублей. «Однако нужно оставить на хлеб и на
проезд, вдруг куда-нибудь понадобится», – рассудил Владимир Михайлович,
глядя на мандарины.
Он любил их и мог съесть целый килограмм, но сегодня на них денег не хватало".
- Привет, Михайлович, - услышал он знакомый голос Ивана Ивановича, бывшего
своего начальника отдела, вместе оборону страны укрепляли.
Он не успел ответить, как тот поделился новостью:
- Представляешь, ходил к психологу, права на машину продлить, а она к моей
ноге больной привязалась, дескать, как будете ездить!
А я ей говорю:
- Маресьев без двух ног летал на самолёте и ничего!
А она мне смущённо:
- Я такого не знаю, я недавно в ваш город приехала.
- Ты представляешь, до чего молодежь довели!
Поговорили немного, но пора и домой идти.
Дойдя до «Живой Аптеки», он вдруг почувствовал, что приближается приступ
астмы. Увидел скамейку и сел, достал свой ингалятор.
Стало легче, но Владимир Михайлович решил отдохнуть, присев на лавочку.
Взгляд отметил, как преобразилась старая искривленная берёза, покрывшись,
тепло - зелёными нежными листочками, она стала молодой и красивой!
«Вот бы мне так преображаться весной», - мечтательно произнес старик.
Рядом сидела парочка – молодые девушка и парень. Вдруг девушка
заговорила громко и зло:
– Какая Родина?! Родина там, где условия лучше! У тебя есть шанс уехать в
Англию, а ты рассуждаешь! Патриотизм придумали, чтобы дурачить людей, его
придумали верха! Сами своих детей там учат, спят и видят, чтобы "наворовать" и
смыться за бугор! А ты уши развесил!
Парень вдруг резко встал и пошел, а девчонка вынула сигарету и затянулась,
закинув ногу на ногу.
«Ноги ничего, а в голове каша», – обратил внимание Владимир Михайлович,
стараясь найти слова, чтобы защитить Родину, но не находил. Они упорно не
шли, он понимал, что хотел сказать. Но не мог решиться то ли из-за ее тона, то ли
стеснялся чужого человека, но когда девушка ушла, задумался – а что же для него
Родина?
Встал и пошел в обратную от дома сторону. Он шел и вспоминал,… и чем
больше приходило воспоминаний, тем быстрее ускорял шаг:
«Родина! Сразу неосознанно приходит в голову одна картина. Я поступил в
институт, а жил в Чернышевске. Поезд из Чернышевска отходил утром рано, в
четыре утра. Мы с мамой были одни, а отец находился на работе. И надо же было
проспать. Мы проснулись за пятнадцать минут до отхода поезда, а до станции
добираться без сумок требовалось времени не меньше. Как мы собирались, не
помню, но я помню тот наш бег с мамой, которая страдала астмой. Когда я
смотрю в фильме Рязанова «Вокзал для двоих» сцену бега Гурченко с
Басилашвили в тюрьму, то я плачу всегда, как впрочем, и сейчас, когда думаю. Я
не могу не плакать, так как вспоминаю маму, которая падала, задыхаясь в
приступе, останавливалась и снова бежала, таща за собой дурацкую сумку с
продуктами. Бежали через железнодорожные пути, огибая какие-то вагоны, и уже
возле поезда, в котором все вагоны были закрыты, она опустилась на землю. А я
продолжал метаться вдоль состава и искать открытый вагон, который как назло,
оказался в самом начале.
Я уже не видел, как мой самый любимый человек, просидев почти полчаса на
земле, задыхаясь, постоянно щелкал колпачком ингалятора, потом еще два часа
плача, плелась домой, но чувствовал, что ей плохо.
И я плакал в тамбуре. Часто ругаю себя. Можно было бы уехать позже, но
прошлого не вернешь, как и любимую маму. И стоя над ее могилою, я всегда
прошу прощения у самого родного человека….
А мои речки детства Куэнга, Алеур, Олов, по которым пацаном с удочкой
прошел не одну сотню километров. Забайкальское солнце слепило глаза, которые
пытались неимоверными усилиями разглядеть прыгающий на перекатах реки
поплавок. Вода приятно омывала ноги, которые щекотали мальки рыб; удилище,
постоянно вытянутое напрягало правое плечо. Но все
вместе это было только прелюдией трепета – с приближающейся ко мне рыбой,
казалось, что я, наконец, поймал ускользающее счастье.
А вокруг улыбалась черемуха, осыпая белоснежные цветочки в воду. Шелест
ивовых листочков заглушали шумные потоки быстрой речки, было спокойно и
безмятежно на душе, в которой потихоньку шевелились мысли, теплые и родные.
А еще приходит на память грязная "спецовка" отца, брошенная на пол в больнице,
и крик матери, предвещающий что- то пугающее и страшное. Отец разбился, упав
вниз головой с тендера паровоза, когда долбил замерший уголь. Помню его
слова, что я остаюсь единственным мужчиной в доме и что я должен беречь мать.
Потом его больного выписали домой. Но отец поднялся – неправильно собранные
руки разрабатывал, сначала сжимая грушу от клизмы и падая в обморок от
каждого сжатия, а затем разрабатывал гантелями, и уже через семь месяцев
работал кочегаром, перекидывая тонны угля.
Нам детям было его очень жалко, особенно, когда он заставлял работать свои
руки. И он для нас, детей, был во всем примером. Мы восхищались им, его
мужеством и волей!
А первый и последний удар ложкой тяти, так звали в деревне деда, когда
вперед батьки полез за картошкой в дымящий чугунок. Тяте было уже за 85, а он
еще учил пилить с нами, внуками, бревна, когда мы так хотели сбежать на улицу, где
гулял свежий ветер.
Тогда нас удивляло, что он хорошо говорил о своем хозяине-кулаке, на которого
начал работать с девяти лет. Как любили тятю, и как кричали его дочери над
могилой! До сих пор этот крик где-то у меня внутри.
Наверное, мне везло в жизни. Скольких людей я еще бы мог перечислить, чьи
души переселились ко мне, спасая от многих неприятностей, что бывали в моей
жизни!
И что же такое Родина?.. Все мое родное? Родные души, родная природа,
родной воздух! Родина – это могилы близких, чьи души во мне будоражат свою
круговерть чувств и эмоций! Я понял сейчас, что не смог бы объяснить девушке,
что такое Родина, ибо для меня это слишком многое!
Это сотни гектаров очищенных нашей организацией от нефти земель, это
очищенные водные объекты, где плещется весело рыба! Это десятки домов,
построенных нами в городе! Это дети и внуки со своими проблемами и делами!
Это тысячи людей, с которыми делаешь общее дело, доброе и праведное! Я
думаю, что чувство Родины у большинства людей нашей страны такое же, и как
хочется не ошибаться! Как хочется, чтобы мы помнили все свое родное, ибо
прошлое наше есть ступень к будущему, более светлому и доброму!»
Владимир Михайлович очнулся от своей тирады и недоуменно смотрел на
рынок, весело и шумно, даже издевательски встретивший его вновь. Он некоторое
время недоуменно смотрел на людей, снующих с авоськами, потом развернулся и
побрел потихоньку назад, домой.
«Точно, склероз начинается», – вздохнул Владимир Михайлович.
2012 год. Цены были сказочные ...
