Рассказ из сборника: https://author.today/reader/104048
1934 г., Тихий океан.
Нога совершила последний шаг с трапа и наступила в помёт неведомого сумчатого существа.
Событие это, случившееся двадцать второго октября тысяча девятьсот тридцать четвёртого года, по правде сказать, могло показаться не столь неординарным, но нога принадлежала генералу от инфантерии, князю Константину Ксаверьевичу Рокоссовскому, а трап – ракетному экраноплану императорского флота «Витязь», флагману третьей тихоокеанской эскадры. Дважды кавалер ордена святого Георгия едва слышно выругался по-польски, вытер гладкий кожаный сапог с латунной застёжкой о ступеньку и отпихнул тонким портфелем в руке бросившегося под ноги матроса, готового рукавом очистить обувь молодого полководца.
– Не стоит! Почищу в апартаментах. Собак в порту развели?
– Это не с-собаки, ваша светлость! – пролепетал матрос. – Бандикуты!
Князь улыбнулся юноше с высоты двух метров своего исполинского роста. Какой же странный в этих краях говор, подумалось польскому дворянину, – не бандитами обзываются, а бандикутами. Или это что-то неизвестное из оборотов русской речи, или влияние австралийских колоний, решил он.
На его улыбку отозвался премьер-министр республики, который вышел из мобиля и бодро зашагал по мосткам навстречу князю. Рокоссовский сделал пару шагов, остановился и решил за свободный десяток секунд до рукопожатия оглядеть окрестности. Впереди, в сотне шагов на здании порта развевался триколор с силуэтом жёлтой райской птицы. В мутной дымке вечернего тропического тумана, густого, как молоко, проступали силуэты невысоких зданий, карабкающихся от бухты в сторону холмов и вгрызающихся в джунгли. Порт-Алексей, несмотря на свою отдалённость от метрополии, по населению смело приближался к стотысячному рубежу, а вся республика, занимавшая четверть острова – к миллионному. Над хмурыми строениями возвышались трубы медеплавильного завода, макушки трёх православных церквей и протестантского собора – из-за близости бывших колоний нищей Британской короны, в республике было немало англоязычных. Английский, наряду с русским и хири-моту, даже признавался государственным языком. Выше церквей и труб были только поле радиомачт, стоявшее на холмах и служившее неясным большинству военным целям.
Портовый город пах сыростью, грязью и неясной опасностью.
Правитель же оказался немного не таким, каким его представлял князь по ранним фотопортретам. Вместо обстоятельного председательского живота князь увидел худую фигуру немолодого, но атлетически сложенного господина, а густые чёрные волосы на голове сменились гладко выбритой, загорелой лысиной. Константин Ксаверьевич знал, что пятидесятилетний Александр Фёдорович, правитель Миклухомаклайской Республики, был родом из Симбирска, и перебрался в протекторат перед Великой Войною, в девятьсот двенадцатом. Ещё у премьер-министра не хватало одной из почек, что не мешало ему выглядеть вполне здоровым. Видимо, южный климат может благотворно влиять на человека у власти.
Улыбка, тем не менее, сошла с лица Рокоссовского. Перед командировкой он был проинструктирован Главнокомандующим и знал, что Александр Фёдорович принадлежит к масонской ложе. Сколько бы ни была сильна Империя, сколько бы ни казалась формальной независимость, с правителями колоний и протекторатов всегда следовало обходиться осторожно.
После крепкого, но молчаливого рукопожатия князь с премьер-министром и адъютантом сели в мобиль – внедорожный «митцубиси», весьма распространённый во всём Тихом Океане. Оставив позади коптящие небо трубы гигантских кораблей-амфибий, мобиль неторопливо развернулся, выехал за ограду и направился в сторону центра Порт-Алексея.
– Как вам местный климат? – начал диалог Александр Фёдорович.
– Моя дивизия совместно с североамериканцами три месяца охраняла Форт Елизаветы на Гавайях, – отозвался Константин. – Я уже привык. Хотя, по правде сказать, мне не хватает снега и петербургской сырости.
– Охраняла? Но от кого? Ни у кайзера, ни у Голландии нет баз восточнее Филиппин.
Константин Ксаверьевич после секундного раздумья пожал плечами и поправил портфель на коленях, который он не выпускал из рук. О бестактности премьер-министра ходили разные слухи, и князь списал такой вопрос именно на бестактность. То, что формально-нейтральная Япония всё чаще принимает немецких послов и закупает вооружение у европейских нейтралов, знать премьер-министру колониальной республики было совсем не обязательно.
– Война не закончена. Перемирие девятнадцатого года настолько зыбко, что следует ожидать всякого. Тем более в колониальных и бывших колониальных странах.
– Наслышан о ваших победах в Маньчжурии, ваша светлость, – продолжил Александр Фёдорович. – Повстанцы долго будут помнить залпы ваших ракет.
Князь не хотел это всё вспоминать и потому не ответил, он смотрел в окно. Они проезжали бедняцкие кварталы, примыкающие к порту. Детвора всех оттенков кожи, от светлого до жгуче-чёрного, одетая в рваные пижамки и набедренные повязки, бежала к ограде порта поглазеть на прибывшую эскадру.
– Ваше превосходительство, разрешите спросить. В городе много аборигенов? – спросил молчавший доселе адъютант князя Сергей Степанов.
– Около сорока тысяч, много переселенцев с гор и побережья, – словно извиняясь, сказал Александр Фёдорович. – Много русских, конечно, много казаков с Дальнего Востока, черкесов, но почти половина – папуасы. Чимбу, хуули, ятмул, почти сотня языков. После того, как папуасам дали равные права, построили церкви в деревнях и разработали кириллическую письменность для важнейших языков, многие вчерашние, простите за выражение, дикари вовсю начали пробираться в посёлки и осваивать города.
– Вы считаете это плохим? – немного резко спросил князь Рокоссовский.
– Нет, ну почему же. Их дети выучатся в гимназиях, и через пару поколений из них могут получиться прекрасные подданные Империи, как это случилось несколько десятилетий назад с якутами или маньчжурами. Но пока… понимаете, это совсем другой тип людей. Тьму в их душах сложно побороть даже светом закона и веры.
Князь пропустил мимо ушей пассаж про Империю, поскольку его заинтересовало несколько другое, о чём он уже догадывался.
– Что вы имеете в виду, ваше благородие?
– Под словом «тьма»?
– Да.
– О, ваша светлость, об этом рассказывать долго. Вы понимаете, на острове живёт почти восемьсот разных племён, некоторые из которых нам даже не известны. В той же Австралии сейчас народов меньше, чем здесь, даже в резервациях на нашей половине материка. Эти племена очень разные. Некоторые, например, ятмул, были весьма развиты ещё к приходу европейцев. Но это скорее исключение. Многие не умеют считать больше двух. У большинства нет категории времени. У многих в языке нет цветов, кроме чёрного и белого. Я уже молчу про полигамность
– Вы хотите сказать, что их тьма – в их невежестве? Но разве это нельзя исправить со временем?
– Нет-нет, это всё не так страшно. Здесь совсем другая проблема, – Александр Фёдорович изменился в голосе, перейдя на зловещий полушёпот. – Колдовство и каннибализм, ваша светлость. Вот то, с чем мы сталкиваемся ежегодно. Будьте внимательнее с этим.
Константин Ксаверьевич кивнул.
– А есть ещё что-то, о чём мне ещё стоит узнать?
– Думаю, об этом вам доложат на совещании генштаба. А пока – вот ваша гостиница, располагайтесь, за вами приедут.
Мобиль припарковался у аккуратного двухэтажного здания на улице Баранова, князь с адъютантом попрощались с премьер-министром и сквозь жидкую толпу газетчиков направились ко входу.
* * *
Министр обороны Миклухомаклайской Республики, несмотря на равный возраст с сорокалетним Рокоссовским, выглядел испуганным экзаменующимся школяром. Вытянувшийся около экрана проектора, он указкой водил по карте, периодически отдавая команду механику на переключение слайдов. За столом, помимо Константина, находилось пять высших офицеров республики и два офицера имперского флота, прибывшие с эскадрой.
–...Это что касается нашего флота. Всего в вооружённых силах страны шесть стрелково-пехотных, два гвардейских полка, три артиллерийских, один егерьско-казачий полк, два танковых батальона, две роты…
– Опустим это. С составом войск республики мы ознакомились ещё в Петербурге, – прервал выступление Рокоссовский. – Доложите текущее положение дел.
– Снабжение войск удовлетворительное. Стрелково-пехотные войска укомплектованы стволами на восемьдесят процентов, также испытываем нехватку боеприпасов трёхдюймового калибра и запчастей для техники…
Жалобный тон министра взбесил Рокоссовского.
– Недоукомплектованы?! Двенадцать миллионов рублей было выделено военторгу для перевооружения наземной Миклухомаклайской армии в прошлом году.
– Почти всё ушло в морской и военно-воздушный флот, и…
– Я знаю, сколько ушло во флот. И догадываюсь, сколько осело в карманах у чиновников всех мастей. Впрочем, пусть этим занимается тайный сыск.
На некоторое время в воздухе повисла зловещая пауза.
– Есть какие-то происшествия за последние месяцы? Волнения, бунты, массовые переходы аборигенов через границу? – спросил князь, чтобы разрядить обстановку.
– Ваша светлость, в Западном уезде несколько месяцев назад обнаружен странный случай массовой истерии, – несмело ответил полковник, командующий внутренними войсками, и затем махнул рукой адъютанту у киноаппарата. – Механик!
Адъютант завозился, меняя слайды министра обороны на какую-то киноплёнку.
На кадрах замелькали мутные, пляшущие кадры деревушки: на расчищенной от леса площадке стоят длинные и высокие «мужские дома» на сваях, с соломенными крышами, украшенные черепами, неподалёку стоят тотемы. На переднем плане, около оператора, пара детей, заглядывающих в объектив камеры. Внезапно на заднем плане из леса появляется группа из пяти странно двигающихся мужчин – передвигают ноги, их руки вытянуты вперёд, а голова свисает на плечо. Пара мужчин хватает копья и направляется к ним, пытаясь заговорить с незнакомцами, но те набрасываются на воинов, жадно, по-звериному вгрызаясь в шею. Дети и женщины бегут врассыпную. Копьё одного из защитников пронзает нападавшего, но ему, похоже, это нипочём – его челюсти сжимаются на плече у жертвы. Навстречу сражению выходит одетый в множество бус шаман, он возносит руки к небу и что-то кричит, но внезапно на него набрасывается один из защитников, укушенный нападавшими. Число одержимых растёт, это становится похоже на болезнь. Оператор с камерой поднимается с места и бежит по тропинке, на миг останавливается и смотрит обратно – на последних кадрах видно, что истерзанные тела жителей деревни поднимаются и вместе начинают двигаться в сторону оператора.
– Оператор успел добежать до машины. Через пару часов в деревню был отправлена рота казаков, двое суток они зачищали местность, но многие из одержимых разбежались.
– Мне показалось, или... – спросил контр-адмирал императорского флота Исаакян.
– Они поднимались после того, как их убили? – спросил командующий внутренними войсками.
– Показалось, – нахмурившись, ответил за коллегу министр обороны. – Этого не может быть.
Рокоссовский слушал их и молчал. Он пока ещё не решил, как относиться к увиденному.
– Почему вы так уверены? – спросил контр-адмирал.
– Потому что... это противоречит здравому смыслу.
– Кто был оператором?
– Известный на острове кинолюбитель-антрополог, господин Хоффман.
– Вы доверяете любителю с немецкой фамилией? Неужели вы до сих пор не знакомы с достижениями киномонтажа? – подал голос ещё один офицер.
– Довольно! – прервал диспут князь. – Мы здесь собрались не для того, чтобы обсуждать случаи в лесу. При всём уважении к аборигенам – не их покой нам предстоит охранять. Город, посёлки, месторождения и дороги – вот что беспокоит нас больше всего. Три линкора и два транспортных судна под голландскими флагами прибыли трое суток назад в Порт-Нумбай. Он находится в шести часах плаванья от Порт-Алексея. В двух часах от границы. С прибытием нашей эскадры силы становятся примерно равны, пусть не численно, но по огневой мощи. Необходимо усилить патрулирование границы кавалерийскими частями и воздушным флотом. Перебросить пехотные полки в Западный уезд.
– Константин Ксаверьевич, но что делать с другими проявлениями этой, с позволения сказать, истерии? – спросил Исаакян. – Не может ли это помешать обороне и обеспечению тыла?
– Все возможные сражения будут проходить в прибрежной зоне и на берегу, где есть дороги и коммуникации.
Константин встал из-за стола.
– Позвольте откланяться, господа. На сегодня у меня ещё запланированы осмотр техники и совещания с составом эскадры.
Исаакян нагнал Рокоссовского у порога.
– Ваша светлость, – не унимался мрачный армянин. – Меня весьма настораживает увиденное. Не считаете ли вы необходимым произвести высадку на берег в указанном районе?..
– Не считаю. Предоставьте возможность казакам разобраться с дикарями.
Князь почувствовал, как отлегло на душе, когда он впервые за экспедицию употребил это бранное слово.
* * *
В первые пять дней князь осматривал танки, геликоптеры и другую технику в войсках протектората, съездил в двухдневную поездку по отдалённым казачьим частям на западной границе, потом началась рутина.
Уже через неделю стало ясно, что молниеносное нападение не входило в планы Голландии. По сообщениям разведки, один линкор и один транспортник отплыли из Порт-Нумбая на шестые сутки. Дни в Порт-Артуре стали похожи один на другой. Утреннее совещание в штабе, посещение и приём офицеров эскадры, полдня безделья и вечерний радиоканал с генштабом, с пробудившейся столицей. Пару раз князь отобедал в узком кругу членов правительства, говорили о разных пустяках – о погоде в столице, блюдах японской кухни, актрисах. Князь сознательно уходил от разговоров о мировой политике, и заметил, что премьер-министр также не поднимает больше никаких щепетильных вопросов, что внушало некое доверие.
Рокоссовский всё ждал известий от главнокомандующего о прекращении боевого дежурства, потому как чувствовал себя в этих дальних широтах в ссылке, но каждый вечер слышал: «Потерпи, Костя, надо подождать».
В начале второй недели, проснувшись рано утром после ночного кошмара, Рокоссовский понял, что осенняя петербургская хандра долетела до него через океаны. Снилась Маньчжурия, утонувшая в крови, после – что-то мрачное и страшное про жену и дочь. Проверив и поправив чемоданчик под подушкой, Рокоссовский сходил в соседний номер к адъютанту, попросив бумаги и чернил и сел писать письмо в Петербург.
«Дорогие мои Люля и Адуся! Улучив свободную минуту, спешу сообщить о себе и о наших делах...»
Через полчаса его прервал телефонный звонок. Звонил Александр Фёдорович.
– Константин Ксаверьевич, вы когда-нибудь охотились на бандикутов? Не желаете составить компанию?
Снова это слово.
– Бандикуты? Имеете в виду, бандиты?
– Нет, бандиты не при чём, – в голосе премьер-министра чувствуется лёгкая усмешка. – Слово «бандикут» из местного креольского языка и обозначает сумчатого зверя. Их несколько разновидностей, в городе обитают малые и мышиные бандикуты, а я же предлагаю вам поохотиться на гигантского бандикута. Их можно встретить в ста километрах восточнее, в устье реки Раму.
Константин Ксаверьевич опасался прослушки телефона и ответил:
– Нет, простите, Александр Фёдорович, но вынужден вам отказать.
– В таком случае, предлагаю вам отобедать в моих апартаментах. Машина будет ожидать вас у Министерства обороны.
Совещание в этот раз было уже привычно кратким, обсуждать было нечего, и когда Александр Фёдорович, оказавшийся в одном из двух бронированных внедорожных мобилей, стал уговаривать князя поехать на охоту, Рокоссовский неожиданно для себя передумал и согласился.
Князь последний раз охотился более трёх лет назад. После начала маньчжурского конфликта и последующего повышения жизнь снова, как и в девятнадцатом, стала неспокойная. Он редко виделся с семьёй, мало развлекался и очень много работал.
Желание забраться глубоко в лес и уйти таким образом от всех проблем, уйти от гнетущей неопределённости осталось в душе князя с тех самых пор, когда он ещё мальчишкой бегал по рощам в предместьях Варшавы. В этом было что-то безрассудное и даже глупое, но теперь, в этой далёкой стране желание проснулось с новой силой.
Другой причиной, по которой князь согласился, было вполне служебное желание узнать, чем живут колониальные власти, поближе. Даже светские приёмы и посещение ресторанов не позволят узнать истинное лицо чиновника. Князь всегда оставался верен Императору и знал, что чиновники в провинциях гораздо больше доверяют офицерам войск, чем служителям тайного сыска. Совместная охота – отличный повод поговорить по душам.
Спустя полчаса после небольшого полдника в ресторации князь мчался по грунтовой дороге в компании премьер-министра, двух адъютантов, контр-адмирала Исаакяна и трёх казаков. Рокоссовский уже ездил по этой дороге осматривать казачьи части, но теперь, при свете дня, он смог разглядеть местность получше. Через вековые деревья, склонившиеся над дорогой, виднелись поля и плантации огородников, очень скоро сменившиеся первозданными джунглями. Дорога шла недалеко от побережья, то забираясь вглубь, то выходя к самому берегу.
– Вы выглядите грустным, ваша светлость, – сказал Александр Фёдорович. – Грустите по семье?
– Да, – признался князь. Это было настолько очевидно, что спорить казалось бессмысленным.
– Думаю, такова доля любого славного полководца. Я бросил свою семью в России и сейчас тоже немного жалею об этом.
О подобных фактах биографии премьера князь тоже читал, но всё же спросил:
– У вас были дети?
– Двое сыновей, Олег и Глеб. Понятия не имею, где они сейчас.
– У меня дочь Ада.
– Полагаю, вы, как мужчина в самом расцвете сил, больше грустите по супруге? Многие заводят фронтовых жён, вы не думали об этом?
Князь вспыхнул, стиснув зубы. Он не знал, что отвечать. За двадцать лет брака он ни разу не изменял жене. Разговор определённо не клеился, и положение спас шофёр-казак, который начал рассказывать историю об очень толстой танцовщице кабаре из кабака в Порт-Нумбаи.
Спустя полтора пути кортеж остановился в рыбацкой деревушке, охотникам раздали ружья, сумки и болотные сапоги, казаки привели местного проводника по имени Селик. Оставив блестящие латунными пуговицами сюртуки, восемь человек – один из казаков остался с мобилями – шагнули в лес.
Воздух здесь напоминал по густоте и запаху даже не молоко – какой-то пряный, кисловатый и слегка солёный от близости моря кисель. Были слышны крики птиц и шум ветвей. Уже через сотню шагов цивилизация осталась настолько далеко, что, казалось, её и не было вовсе.
– Как выглядит гигантский бандикут, Александр Фёдорович? – спросил Рокоссовский.
– Как большой барсук с длинным носом. Днём они спят. Их надо искать в норах.
– А обезьяны? – спросил Исаакян. – Здесь водятся обезьяны?
Казаки рассмеялись, видимо, слышали этот вопрос не в первый раз.
– Обезьяны водятся западнее, в голландской Индонезии, – тоном школьного учителя продолжал Александр Фёдорович. – Здесь живёт сумчатая фауна. Когда-то давно Новая Гвинея составляла единый материк с Австралией. Тысячи лет назад, когда сумчатые вымерли на всех других континентах, а уровень моря поднялся, они остались жить в этом уголке мира.
Премьер-министр обернулся и сказал Константину:
– То же самое с магией. Вы не найдёте ни одного истинного колдуна ни в Африке, ни в Латинской Америке. Настоящая магия – здесь, в Новой Гвинее.
– Именно поэтому вы перебрались сюда? – в шутку спросил Рокоссовский.
Правитель рассмеялся.
– Наверное, да. Здесь сказочный мир, не похожий ни на что иное. Я рад, что живу здесь.
Селик, шедший впереди с луком, поднёс палец ко рту и попросил молчать. Тихо, по-звериному, папуас пробежался по окрестным лужайкам и что-то проверил в норе. Сказал что-то по-креольски адъютанту премьера, и тот перевёл:
– Пусто, но был где-то рядом.
Спустя пару минут впереди появилась развилка. Проводник объяснил, что дороги затем сходятся.
– Предлагаю разделиться, – сказал премьер. – Вы, Ованес Степанович, отправитесь с нашим адъютантом и проводником по левой стороне, а мы – по правой.
Контр-адмирал кивнул и последовал налево.
Портфель Рокоссовского был уложен в заплечную сумку и теперь мешался при ходьбе. Через сотню шагов князь не выдержал, остановился и перевесил сумку на другое плечо.
– Константин Кваверьевич, почему бы вам не отдать сумку вашему адъютанту? – предложил премьер-министр.
– Не могу, Александр Фёдорович. Того требует устав.
– Понимаю. Воинский устав крупнейшей мировой империи. Эх, кто бы знал, что было с Россией, если бы в середине девятнадцатого века наши учёные не совершили столько удивительных открытий. Именно свет науки не позволил нам погрузиться во тьму невежества, в эти бесконечные кризисы, как это случилось с Англией и Францией.
– Каких именно открытий? – насторожился князь.
– Например, атомной энергии. Я хорошо образован и имею знакомства в научных кругах. Мне не составило труда понять, что пароходы, развивающие скорость в пять раз больше дизельных, это бутафория. Как и теплоэлектростанции, дающие мегаватты электричества…
Премьер стал говорить отрывисто, резко, и князю показалось, что он бредит.
– Скажите, князь, – продолжал Александр Фёдорович. – У вас никогда не возникало ощущения, что вы живёте в каком-то странном, параллельном мире? Что где-то за гранью реальности есть ваш двойник?
– Какой двойник?
– Двойник, который служит совсем другим людям, живёт в другой стране. В стране, в которой война закончилась в девятнадцатом году. Понимаете, мне всю жизнь снятся сны про эту страну. Сны, в которой Александр Фёдорович Керенский – не глава богом забытого края в изгнании, вдали от цивилизации, а правитель…
– Нашёл! – крикнул адъютант князя, забежавший в чащу на десяток шагов вперёд. – Сидит!
Керенский поднял на изготовку ружьё, оттолкнул князя и подбежал к адъютанту. Сергей сидел на корточках у полураскопанной норы, из которой виднелась морда с вытянутым носом, похожим на хоботок сайги.
Премьер-министр поднял ружьё, взвёл курок и выстрелил в Сергея. Захлёбываясь кровью, адъютант свалился рядом со своей не случившейся жертвой. Казаки наставили ружья на Рокоссовского.
– Я знаю, что у тебя в портфеле. Отдай нам это.
– Бесполезно, – ответил князь. – Без санкции Его Императорского Величества система не будет работать.
– Не ври мне, – ружьё Керенского почти уткнулось в лоб Рокоссовского. – Такие портфели есть у пяти генералов и двух адмиралов. Если Императорское Величество спит или находится в уборной?
– Его разбудят. Поднимут, позовут.
– Отдай мне портфель.
Слева послышался выстрел и истошный крик Исаакяна:
– Иду-ут!
Керенский обернулся на крик.
– Всё, контр-адмирала больше нет. Проводника, думаю, тоже, и сейчас…
Послышалось ещё два выстрела и какие-то невнятные крики Исаакяна и премьерского адъютанта. Все замерли и стали слушать – стало неожиданно тихо, а спустя секунду в этой мрачной тишине послышался гул, низким эхом разносившийся по лесу. И тогда Рокоссовский увидел.
В двух сотнях метрах двигалась глухая, плотная стена чёрных человеческих тел, в молчаливом ужасе шагающая навстречу князю. Их руки были вытянуты вперёд, на телах виднелись следы ран и повреждений. Они были мертвы и живы одновременно.
– Голландцы… Вирус… Так не вовремя…– крикнул Керенский и побежал назад по тропе.
Казаки начали стрелять. Рокоссовский бросил ружьё и перекинул умирающего Сергея через плечо. Побежал вслед за премьером и уже через сто шагов перегнал его.
– Стой! – крикнул Керенский, остановился и попытался уцепиться за Рокоссовского. – Я не могу. Почка… слишком тяжело бежать.
– Сколько их там?
– Сотни тысяч. Всё население центральной части острова. Я знал, но не верил, что это случится так скоро, я хотел успеть. Пристрели меня, князь. Я не хочу быть с ними.
Казаки пробежали мимо, один из них на ходу выстрелил в Керенского, но промахнулся. Князь оставил премьера и снова двинулся вперёд, перелетая через коряги и царапая в кровь плечи и лицо. Его волновали только умирающий адъютант на левом плече и сумка с портфелем на правом.
Спасительный выход в деревню показался через полчаса, но счёт всё ещё шёл на минуты. Рокоссовский пробежал мимо казака, сторожившего машину – тот нерешительно поднял винтовку, но поняв, что происходит что-то странное, не стал стрелять – и двинулся мимо хижин в сторону моря.
Огромное обтекаемое тело ракетного экраноплана «Витязь», поднимая десятиметровую волну за кормой, приближалось к побережью. Князь положил Сергея на песок и проверил пульс, адъютант ещё дышал. Кровь стучала в висках. Рокоссовский заметил, что экраноплан замедляет свой ход, и замахал руками.
Через минуту открылись люки, и пятиметровые исполины его Императорского Величества Лейб-гвардии автоматонного полка выпрыгнули на мелководье, ощетинившись ракетами «Катюша» на плечах, и зашагали к берегу.
Ещё через минуту первый из шагающих роботов достиг князя и подставил огромную руку, помогая взобраться наверх.
Через две минуты князь стоял на капитанском мостике, автоматоны подобрали выбежавшего из леса Исаакяна и приготовились дать залп из всех орудий.
Спустя пять минут армия Тьмы вышла из леса.
Спустя десять минут на горизонте показались корабли голландского флота, но пришло и подкрепление третьей эскадры флота Российского. Взрывы ракет покрывали лес, десятки тысяч тел одержимых папуасов находили свой последний покой на берегу, позже прозванном Берегом Костей.
Спустя двадцать минут Рокоссовский понял, что эскадра находится в патовой ситуации. Он не знал, что будут делать голландцы, потому приказал офицерам грузить автоматонов обратно в трюмы и отчаливать, проследовал в свою каюту и открыл чемоданчик. Набрал на костяных клавишах кодовую комбинацию цифр, вызывая радиостанцию в Зимнем Дворце.
Заспанный голос Его Императорского Величества отозвался в трубке через три минуты:
– Да, Костя…
Рокоссовский доложил обстановку, и было принято решение, навсегда изменившее мир. Спустя ещё пять минут, когда экранопланы отошли на почтительное расстояние от берега, палец князя Рокоссовского нажал красную кнопку в чемоданчике.
Четвёртого ноября тысяча девятьсот тридцать четвёртого года автономная ракетная установка экраноплана «Витязь» произвела пуск ракеты среднего радиуса действия с урановой боеголовкой, и впервые в мировой истории было применено ядерное оружие.
Свет атомной бомбы, накрывший тьму армии одержимых, видели в соседней Австралии. Распространение голландского зомби-вируса удалось остановить, но принесло ли это свет в мир, полный мрака, лишь предстояло выяснить.
Рокоссовский той же зимой вернулся в Петербург, к семье. Впереди были ложные доносы, пытки, каторги, второй виток Великой Войны, должность министра обороны и жизнь, полная всевозможных падений и взлётов.
Но бандикута он так никогда и не поймал.
А.Скоробогатов
Больше рассказов - https://author.today/reader/104048