День прошёл, за ним ещё один, а она всё спит да спит. Только вот похолодела совсем, закостенела и попахивать начала. Тут уже муж сам не выдержал, забеспокоился, батюшку позвал. Говорит, мол, жена спит слишком долго, а семья некормленная сидит, недельные салаты доедает. Вразумите, мол. А то не дело.

Батюшка в спальню зашёл, посмотрел и за голову схватился:

— Вы что, говорит, окаянные, наделали?! Какое вразумление?! Отпевание и похороны уже требуются — процесс разложения начался!

Пригорюнился муж, опечалился. Как же он так не заметил, что жена мёртвая лежит?

— Говорил же я, бать, надо в скорую звонить. А ты — не надо, пусть проспится… Эх!

Развёл мужик руками, пасынка по плечу потрепал, но в душе злобу затаил. Не дело пацану мужика в его же доме попрекать!

Долго ли, коротко ли, но схоронили жену, на похоронах поплакали, погоревали, как положено, девятины и сороковины справили, да стали дальше жить вдвоём.

Но не было больше между ними мира. Мужик не мог злобу свою забыть, да и вообще решил, что незачем ему чужой рот кормить, в котором его генов даже нет. А Ваня не мог простить отчиму смерть мамину. Так и жили — волком друг на друга смотрели, напряжение копили.

***

И вот однажды, прямо после ужина, понял мужик, что хватит это терпеть. Посмотрел тяжело на пацана и говорит:

— Нет мочи тебя больше кормить, да и глаза б мои твою рожу больше не видели. Собирай-ка ты манатки, да уходи во взрослую жизнь. Восемнадцать стукнуло, я свой долг матери твоей отдал, так что дальше как-нибудь сам. А я буду новую жену искать.

Деваться некуда. Собрал Ваня пожитки в рюкзак, распихал по карманам немногочисленные накопления, от загребущих рук отчима спасённые. Вздохнул тоскливо, да пошёл куда глаза глядят. А в городе-то куда не посмотри везде всё одно — серые дома, припорошенные белым свежим снегом. И не друзей, ни родни у Вани нет.

Зима лютует, ветром под одёжку залетает, кости морозом ломит. Все приличные люди по домам сидят, один Ваня бредёт по улице, руками себя обнимает, думы свои горемычные думает. Задубел уже окончательно — рук не чувствует, ног не чувствует, щёки горят, горло дерёт, из носа течёт. Тут уж либо ложиться помирать, либо отогреваться надо. Смотрит, а рядом как раз на двери надпись светится — «Столовая №5». Манит Ваню теплом, уютом да запахами вкусными.

Внутри — красота! Столы накрыты богатые, обильные. Хозяйка хлебом-солью встречает, улыбается по-матерински, отведать зовёт! Добры молодцы сидят, едят да не нарадуются! Рыжий толстый котяра между столами важно ходит, угощается.

Обрадовался Ваня, набрал яств вкуснейших, горячих, с пылу с жару, да давай есть так, что аж за ушами трещит! И сразу жизнь хороша, и с любой бедой справиться можно, коли душа на месте, да смекалка присутствует.

Подходит Ванька к хозяйке радушной, кланяется в ножки и говорит:

— Спасибо тебе, хозяюшка, что накормила, да напоила! От угощений твоих и живот, и сердце радуются!

— Приятны мне твои слова, дружок, но спасибо в карман не положишь. Будь добр рассчитайся — двести пятьдесят рублей с тебя!

Посмотрел Ванька на свою заначку, а там всего триста. Загрустил, но делать нечего, протянул деньги. Наел — надо платить.

Увидела хозяйка, как пригорюнился парень, да пожалела его.

— Вижу, что в беде ты, дружок. Дам тебе шанс по-другому за харчи расплатиться. Отработаешь — будем в расчёте. Согласен?

— Конечно! — обрадовался Ванька. — Что делать нужно?

— Вкусны мои кушанья, да можно сделать ещё вкуснее… Нужен мне для этого гриб особенный, чудесный. Вот только растёт он посреди лесопарка нашего, окружённый чащобой да наркоманами. Страшно мне туда соваться, не сдюжу. А ты парень молодой, сильный, должен справиться. Берёшься?

— Какой же гриб зимой? — удивился Ванька.

— Говорю же — особенный! Только зимней студёной ночью его найти и можно, так что это ты очень удачно зашёл.

Вздохнул Ванька — лесопарк этот место гиблое, страшное, да делать нечего, надо идти. Отплатить хозяйке добром за добро.

***

И вот крадётся Ванька по тёмному лесопарку, старается внимание не привлекать. Но подлый снег под ногами хрустит так громко, что все его старания на нет сводит. Хорошо, что вокруг никого живого — ни птиц, ни животных, ни наркоманов, только деревья древние скрипят натужно.

Идёт Ванька, фонариком светит, гриб высматривает, но пока ничего, кроме веток под ногами не находит. Конечно, хозяйка про сердце лесопарка говорила, а он пока на опушке, но очень хочется побыстрее найти и сбежать обратно в тёплую столовую.

Вдруг ветер поднялся сильный-пресильный — в разные стороны дует, снег поднимает, в лицо Ваньке кидает, из лесопарка выгоняет! «Ты не пройдёшь!» — кричит и хохочет!

Ванька идёт, не сдаётся, ветру сопротивляется, каждый шаг с огромным трудом делает. Глаза от снега закрывает, но мелкие снежинки злыми иголками втыкаются, вонзаются, прогоняют.

Понимает Ванька, что прятаться куда-то надо, да пережидать, пока ветряной дух неистовствует. Вот только куда, если вокруг ни дома, ни сарая, ни даже навеса какого-то не предусмотрено. Даже биотуалет на зиму убрали.

И тут луч фонарика выхватывает Старую Ель. Она-то точно от ветра да снега укроет! Делает Ванька последний рывок, жилы рвёт и залезает в убежище лесное. Падает на землю, дышит тяжело, в себя приходит. Слушает, как снаружи ветер беснуется и злится, что сделать ничего не может.

Вдруг Старая Ель зашевелилась недовольно, затрясла ветвями, заскрипела корой и говорит:

— Кто это у меня тут завёлся?!

Привстал Ванька, да молвит покаянно:

— Простите, уважаемая, что без приглашения зашёл, да больно спрятаться надо было от хулигана местного, который меня ветром и снегом выгнать пытался. Позвольте под вашими ветвями дождаться, пока он перебесится и уйдёт. Пожалуйста.

— Сиди уж, раз так вежливо попросил. Но коли разбудил, развлекай меня теперь. Рассказывай чего пришёл сюда. Али ты наркоман какой?

Рассказал Ванька Старой Ели всю свою историю — и про мать, и про отчима, и про то, как блуждал, не зная куда пристроиться, и про столовую теплую, уютную.

— …вот и пришёл я сюда, чтобы доброй женщине помочь. Попросила она меня добыть гриб особенный, чудесный, который только тут растёт, да только зимней ночью найти его можно. Его-то я искал, пока ветер-хулиган меня прятаться не вынудил.

Задумалась Старая Ель, зашевелила своими ветвями, зашуршала. Потом говорит:

— Не там ты его ищешь, глубже в чаще он растёт. Да только опасное это место, соколик, недоброе — звуки всякие, видения, наркоманы опять же.

— Слышал я слухи дурные про чащу эту, да ничего не поделаешь. Слово я дал.

— Ну раз слово дал, помогу я тебе. Вот, держи камень. Он и в чащу дорогу укажет, и обратно выведет.

— Спасибо, матушка Ель, и за укрытие надёжное, и за помощь! — Ванька прислушался. — Видно ветер устал буянить, не слышно его больше. Пора и мне честь знать. Прощай!

Стал он выползать из-под ёлочных лап, а Старая Ель ему вдогонку говорит:

— Что бы ты там ни увидел, кого бы ни услышал, не забывай — не настоящее это, нечисть лесопарковая мороки на тебя наводит, отвлечь пытается, на смерть заманить. А ты не поддавайся!

— Хорошо, матушка Ель, запомню твой наказ.

И вот идёт Ванька дальше, забирается всё глубже в чащу. Фонарик ещё у Старой Ели погас, снег уже почти по колено, двигаться всё сложнее. Зато путь определять стало проще. Быстро Ванька смекнул, что камешек греется, когда направление верное, и становится холоднее, когда нет. Помогла Старая Ель, не обманула.

Тени вокруг стали густыми, плотными, на два шага вперёд только видно, а дальше ни зги не разглядеть. Ванька идёт, только под ноги себе смотрит, да на температуру камешка ориентируется. Лишний раз в сторону не поворачивается, чтобы на морок какой-нибудь глазами не наткнуться. Но пока всё тихо — ни звуков посторонних, не видений странных.

Долго ли коротко ли, выходит Ванька на поляну заснеженную, розовым светом залитую. А в центре огромный гриб стоит. И сразу видно — особенный и чудесный! Ванька таких грибов никогда не видывал — огромный, аж по пояс, и шляпка розовым светится, темноту разгоняет! Стоит Ваня с открытым ртом, думает как тащить его обратно будет по городу до столовой.

Но проблемы надо решать по мере их поступления, а сначала гриб надо добыть. Подходит поближе, рассматривает. Обхватывает ножку, тянуть начинает. Вдруг слышит голос за спиной:

— Сынок! Сынок, помоги маме!

Замирает сердце — голос-то мамы почившей! Почти уже рванул Ванька на помощь, но вспомнил, что ему Старая Ель сказала про мороки, и не оборачивается, дальше гриб тянет. А тот словно в землю вцепился и вылезать не хочет.

Голос кричит всё громче:

— Сыночек, за что же ты так со мной? Какое плохое зло я тебе сделала? Умираю, замерзаю, спаси, сыночек!

Щемит сердце, слёзы текут, но сжал Ванька зубы и не сдаётся, не оборачивается, тянет гриб из земли. Чувствует, что тот уже поддаваться начал.

Голос уже верещит так, что уши закладывает:

— АХ ТЫ ГАДЁНЫШ НЕБЛАГОДАРНЫЙ! ПРАВИЛЬНО ТЕБЯ МУЖЕНЁК МОЙ ИЗ ДОМА ВЫГНАЛ! ПОРОСЛЬ ГНИ…

Поддался гриб, выскочил, и голос сразу замолчал. Ванька от неожиданности на спину рухнул, только пятки в воздухе сверкнули.

Лежит, дышит тяжело, тишиной наслаждается. Гриб в руках как-то съёжился, поменьше стал, теперь и нести сподручнее будет. Да и светится уже не так сильно.

Передохнув, двинулся Ванька в путь обратный. В одной руке добычу свою крепко держит, в другой камешек путеводный. Тепло и радостно на душе — и то, зачем пришёл, добыл, и на мороки не повёлся, и помощь по дороге встретил, и даже ни одного наркомана не было.

По дороге к Старой Ели подошёл, показался, в ножки поклонился да поблагодарил от всей души.

— Если бы не твой совет, не выбрался бы я оттуда, хитрый морок попался.

— Рада я тебе, соколик, но лучше не приходи сюда больше. В следующий раз так не повезёт. Ну, беги скорее обратно в цивилизацию, неси добычу доброй женщине. А я спать буду.

Дошёл Ваня до границы лесопарка, вздыхает облегчённо. Справился, выбрался.

И тут к нему сзади наркоман подбегает, по голове его бьёт со всей своей дури, гриб отбирает и убегает куда подальше, радостно хохоча.

А Ваня лежит в грязном снегу и думает:

«Вот и сказочке конец…»