Гетто

Так как расстрелы происходили в то время, когда десятник там находился, он был вообще страшно подавлен. Вслед затем я поехал на строительный участок в сопровождении моего десятника и увидел вблизи от участка большую насыпь земли около 30 метров длины и 2 метров высоты.

Несколько грузовиков стояло перед этой насыпью. Вооруженные полицаи - украинцы сгоняли людей с грузовиков под надзором эсэсовца. Полицаи действовали в качестве охранников на грузовиках, а также служили водителями грузовиков, подъезжавших к яме и отъезжавших от нее. Спереди и сзади на одежде у всех этих людей были полагавшиеся по распоряжению желтые лоскуты, по которым в них можно было узнать евреев.

Мой десятник и я направились прямо к ямам. Никто нам не помешал. Затем я услышал нестройный ружейный залп, раздавшийся из-за одной насыпи.

Люди, которые сошли с грузовиков, — мужчины, женщины и дети всех возрастов — должны были раздеться по приказу членов СС, имевших при себе кнуты или плетки. Они должны были сложить свою одежду в определенных местах, таким образом соответственно рассортировывались обувь, верхняя одежда и белье.

Я видел груду обуви, приблизительно от 800 до 1000 пар, огромные кипы белья и одежды. Без криков и плача эти люди, раздетые, стояли вокруг семьями, целовали друг друга, прощались и ожидали знака от другого эсэсовца, который стоял около насыпи также с кнутом в руке.

В течение 15 минут, пока я стоял там, я не слышал ни одной жалобы, ни одной мольбы о милосердии.

Я наблюдал за семьей, состоявшей из 8 человек: мужчины и женщины, в возрасте около 50 лет с детьми, около 8 и 10 лет, и двумя взрослыми дочерями, около 20 и 24 лет.

Старая женщина со снежно - белыми волосами держала на руках годовалого ребенка, пела ему и играла с ним. Ребенок ворковал от удовольствия. Родители смотрели на него со слезами в глазах. Отец держал за руку мальчика приблизительно лет 10 и что-то мягко говорил ему. Мальчик боролся со слезами. Отец указывал на небо, гладил рукой его по голове и, казалось, что-то объяснял ему. В этот момент эсэсовец у насыпи крикнул что-то своему товарищу. В этот момент эсэсовец, стоявший у ямы, крикнул что-то своему товарищу.

Последний отсчитал около 20 человек и приказал им идти за насыпь. Среди них была и та семья, о которой я говорил. Я запомнил девушку, стройную, с черными волосами, которая, проходя близко от меня, показала на себя и сказала: "23". Я обошел вокруг насыпи и оказался перед огромной могилой. Люди тесно были сбиты друг к другу и лежали друг на друге, так что были видны только их головы. Почти у всех по плечам струилась кровь из головы.

Некоторые из расстрелянных еще двигались. Некоторые подымали руки и поворачивали головы, чтобы показать, что они еще живы. Яма уже была заполнена на две трети. По моему подсчету, там уже было около тысячи человек.

Я поискал глазами человека, производившего расстрел. Это был эсэсовец, сидевший на краю узкого конца ямы; ноги его свисали в яму. На его коленях лежал автомат, он курил сигарету. Люди, совершенно нагие, сходили вниз по нескольким ступенькам, вырубленными в глиняной стене ямы, карабкались по головам лежавших там людей, к тому месту, которое указывал им эсэсовец. Они ложились перед мертвыми или ранеными людьми, некоторые гладили тех, которые еще были живы, и тихо говорили им что-то. Затем я услышал автоматную очередь.

Я посмотрел в яму и увидел, что там бились в судорогах люди; их головы лежали неподвижно на телах, положенных до них. Кровь текла из затылков. Я был удивлен, что не получил приказа уйти, но затем увидел, что вблизи находились еще два или три охранника в форме.

Следующая группа уже приближалась. Они спустились в яму, легли на линию против предшествовавших жертв и были расстреляны. Когда я, возвращаясь, огибал насыпь, я заметил другой, только что прибывший грузовик, нагруженный людьми.

На этот раз это были больные и дряхлые люди. Старая, очень худая женщина со страшно тонкими ногами была раздета другими, уже обнаженными, в то время как два человека поддерживали ее. Женщина, очевидно, была разбита параличом. Обнаженные люди пронесли ее вокруг насыпи. Я покинул это место вместе со своим десятником и уехал в машине обратно в Дубно.

Утром следующего дня, когда я снова посетил строительный участок, я увидел около 30 обнаженных людей, лежавших вблизи от ямы, примерно в 30—50 метрах от нее. Некоторые из них были еще живы, смотрели прямо перед собой остановившимися глазами и, казалось, не замечали ни утреннего холода, ни рабочих моей фирмы, которые стояли вокруг. Девушка около 20 лет заговорила со мной и попросила дать ей ее одежду и помочь бежать. В этот момент мы услышали шум быстро приближавшейся машины, и я заметил, что это была команда СС. Я отошел обратно на свой строительный участок.

Через 10 минут мы услышали выстрелы со стороны ям.

Еще живым евреям было приказано бросить тела в яму; затем они сами должны были туда лечь и были расстреляны выстрелами в затылок».

• Нюрнбергский процесс. Том 8. Стр. 634

Мрачные показания о массовых убийствах евреев были также представлены Трибуналу путем демонстрации фильма, показывавшего общие могилы сотен жертв, впоследствии обнаруженных союзниками. Все эти зверства были присущи политике, начатой в 1941 году, и нет ничего удивительного в том, что, согласно показаниям, один или два немецких чиновника тщетно пытались протестовать против тех зверских методов, которыми проводилось умерщвление.

Но методы, к которым прибегали, никогда не были схожи один с другим. Резня в Ровно и Дубно, о которой говорил немецкий инженер Гребе, представляла собой один метод, систематическое истребление евреев в концентрационных лагерях явилось другой частью «окончательного разрешения проблемы», выражавшейся в том, что со всей оккупированной немцами Европы евреев сгоняли в концентрационные лагеря.

Их физическое состояние решало для них вопрос жизни или смерти. Всех трудоспособных людей использовали для рабского труда в концентрационных лагерях; все неспособные работать уничтожались в газовых камерах, после чего их трупы сжигались. Для этой цели были специально выделены некоторые концентрационные лагеря, как например, Треблинка и Освенцим.

По вопросу об Освенциме Трибунал заслушал показания Гесса, с 1 мая 1940 г. по 1 декабря 1943 г. являвшегося комендантом лагеря. Он заявил, что только в одном лагере Освенцим за этот период времени было истреблено 2 500 000 человек, помимо того, что 500 000 погибли от болезней и голода.

Нюрнбергский процесс - том 8

https://drive.google.com/file/d/1dwzoQevlDd9fG1chkAV9XuP5Nzb...

https://drive.google.com/file/d/1YI75pChL4pa1Acpd_2jS44vjYxr...

Фрагменты из мини–сериала Нюрнберг (2000)

До середины 1970-х годов Детройт носил гордое звание "Автомобильной столицы мира" и "Города моторов", ведь именно тут находился центр автомобилестроения США. Однако после нефтяного кризиса 1973 года американское автомобилестроение приходит в упадок из-за неспособности конкурировать с экономичными европейскими и японскими машинами. Заводы в Детройте начали закрываться, квалифицированне рабчие стали уезжать, началось разрастание гетто, рост преступности и наркоторговли. Из этого перманентного кризиса город не вышел до сих пор.

Сторонников "еврейского заговора" сразу хочу предупредить. Это рассказ про Зембинское гетто. Там уничтожали Евреев. Это исторический факт. Описанный случай подтверждён документально. О нём упоминал на допросах и сам Давид Эгоф.

У автора не получилось стать евреем по генетической лотерее, поэтому этими рассказами он не "купит себе билет в Израиль", как утверждают некоторые.

Рема Асиновская-Ходасевич (п. Зембин, рядом с г. Борисов, 18 августа 1941 года)

Всё происходящее казалось Реме каким-то ужасным сном, который никак не хотел заканчиваться. Брат, которому едва исполнилось четыре года, сжимал её руку, громко кричал и плакал. Рема стояла как парализованная, не в силах пошевелиться. А чужие страшные люди закидывали яму, в которой лежала их мёртвая мать Хася Ходасевич землёй.

По краю огромной могилы, заполненной трупами, вышагивал учитель Давид Эгоф. Поглядывал на детей с недовольством. Наконец двинулся в их сторону:

- Ну, чего стоите? Вам же сказали - идите домой.

Рема посмотрела на него с недоверием. По лесу ещё разносилось эхо выстрелов. Между вершинами деревьев, словно чёрные птицы смерти, кружились последние крики людей. Все жители гетто большого белорусского посёлка Зембин лежали сейчас в этой яме. Куча земли быстро росла. И из всего гетто оставалось всего двое живых. Рема и её маленький брат.

- Куда же нам? – прошептала Рема.

Бывший учитель немецкого языка, а теперь бургомистр равнодушно пожал плечами:

- Не моё дело. Идите, пока живы. Или тоже в яму захотели?

Рема отчаянно замотала головой и потащила брата в лес. Тот упирался, не хотел идти, просился к маме. Рема не могла объяснить ему, что мамы больше нет. И никогда не будет. Что они теперь одни, одни на целом свете.

***

Немцы заняли Зембин с ходу, в первые дни июля. Фронт не успел толком прокатиться по окрестностям. В лесу слышали несколько выстрелов, мальчишки нашли полдесятка брошенных винтовок и остатки окровавленной советской формы. А уже через неделю фронт откатился и  громыхал так далеко, что о нём напоминали только чужие серые солдаты, хозяйничавшие в домах, словно у себя дома.

Почти сразу жителям Зембина объявили о том, что всех евреев переселяют в дома вдоль Рабоче-крестьянской улицы по приказу начальника службы безопасности (СД) города Борисова Шенемана. Люди подняли было ропот, не хотели переезжать с насиженных мест, но им тут же объявили, что все, кто не послушается приказа будет расстрелян.

Переселенцам не дали толком собраться. Гнали по улице, пинками, прикладами. Люди бежали, теряя вещи, спотыкаясь и падая. Кричали и плакали дети.

В дома вдоль Рабоче-крестьянской улицы набились, как селёдки в бочку. Из всего населения Зембина евреи составляли большую часть, а тут их затолкали на окраину. Спали на полу, на чердаках и в подвалах. Спали сидя, вжимаясь спинами в углы хат.

Появилось новое начальство. Глава службы безопасности (СД) города Борисова Шенеман, служащие гестапо Берг и Вальтер, комендант города Борисова Шерер, комендант Зембина Илек, переводчик Люцке, бургомистр Зембина Давид Эгоф, начальник отделения полиции Зембина Василий Харитонович, его заместитель Феофил Кабаков и полицейские из местных жителей: Алексей Рабецкий, Константин Голуб, Григорий Гнот, Константин и Павел Анискевичи, Яков Копыток.

Полицаи ходили по домам, выгоняли на улицу жителей, обыскивали. Если находили то, что понравится, забирали себе. Григорий Гнот заглянул в дом, в углу которого с двумя детьми ютилась Хася Ходасевич.

- Ну-ка, жиды, выворачивайте карманы!

Григорий был сильно пьян, его покачивало. Глаза белые, почти невидящие. И от этого винтовка в руках была ещё страшней. На сбившихся в плотную кучу людей словно смотрело три глаза. Два слепых, залитых алкоголем и один мелкий, чёрный, хищный, несущий смерть.

- Кому сказал! – Гнот выхватил из кучи старика Шендерова, потащил его за собой во двор. Ветхий дед даже не сопротивлялся, повис на руке полицая и только громко, протяжно вздыхал. Видимо боялся даже вскрикнуть.

- Гоните деньги, иначе застрели старого козла! – заорал Гнот.

Швырнул старика на землю, пнул сапогом.

- Даже до трёх считать не буду. Пристрелю и всё тут!

- Нет у нас денег, - подала голос одна из женщин. – Вы же всё уже забрали.

- А вы пошукайте получше! – захохотал Гнот и протянул к женщине трясущиеся лапы. – Или мне получше пошукать?

Ему протянули пук из платков, какой-то одежонки.

- Тряпки? – поморщился полицай. – Зачем мне ваши тряпки?

- Ничего больше нет, - ответил тот же голос.

- Ладно, - смилостивился Григорий. – Давайте хоть это. С паршивой овцы – шерсти клок.

Он сгрёб жалкую еврейскую одежонку и пошёл бандитствовать к соседнему дому.

Брат Ремы плакал половину ночи, вздрагивая и прижимаясь к матери. Никак не мог успокоиться. Так его напугал страшный человек с ружьём. Тяжело дышал старик Шендеров. От удара у него что-то оборвалось в груди, и он выдыхал с присвистом. Невестка рукавом вытирала пот со лба старика.

В середине августа 1941-го года полицаи выбрали среди жителей гетто восемнадцать мужчин покрепче и приказали выкопать на северной стороне посёлка огромную яму. Евреи зароптали, в голос зарыдали женщины.

- Дурачьё! – сплюнул себе под ноги полицай Голуб. – Кому вы нужны? Видите, по полям техника сгоревшая стоит. Будет мешать работать на поле. Надо её убрать.

Евреи немного успокоились, принялись за работу. Вскоре яма была готова. Огромная яма, почти пятьдесят метров в длину, с земляными ступеньками, спускающимися на самое дно.

Утром 18 августа, полицаи Гнот и Голуб ходили вдоль по Рабоче-крестьянской улице с криками:

- Жиды, эй жиды! Все на выход с документами! Брать с собой документы! Всем собраться у базара! Выходите, выходите!

- Что-то не так, - прошептала Хася, прижимая с себе сына и дочь.

- Бежала бы ты, баба, - синюшными губами произнёс старик Шендеров. – Детей бы спасала.

- Куда бежать? – чуть не плача, ответила ему Хася. – Кругом они.

- Может ещё обойдётся, - сказал кто-то. – Проверят документы, и домой пойдём.

Голуб с Гнотом выгоняли людей из домов, пинали их, направляя толпу к базару. Вдоль всей улицы стояли другие полицаи и немцы. Неподалёку прохаживались офицеры, переводчик в гражданском пиджаке и бургомистр Зембина Давид Эгоф.

Евреев группами выводили на базарную площадь, ставили на колени. Полицаи шарили по карманам, отбирали документы. Старик Шендеров переступил порог дома и тут же упал, он задыхался, лицо у него совсем посинело.

- Поднимите эту падаль! – крикнул полицай. – Нечего тут валяться.

Кто-то из родственников Шендерова подхватил старика на руки, помог подняться.

- Пусть Бог примет мою душу, - прошептал Шендеров.

Его тоже заставили стать на колени. Но через минуту старик не выдержал и упал лицом вниз. Голуб подскочил к нему, ткнул винтовкой.

- Готов, - равнодушно заключил он. – Сам подох.

Немцы отобрали двадцать самых сильных мужчин.

- Идите, надо работать! – крикнул переводчик.

И группа потянулась к лесу, а точнее к яме.

- Что там? Куда их? – завопили бабы.

- Стоять тихо! – рявкнул Гнот. – А то сейчас прикладом получите! Стоять, я сказал!

Через несколько минут от леса донеслись выстрелы.

Толпа взревела, люди начали подниматься. Полицаи бросились вперёд, работая кулаками, ногами, прикладами.

- Сидеть! Сидеть!

Отбили ещё одну группу в пятнадцать человек. Отвели к лесу. Выстрелы! И ещё одну! Выстрелы! И ещё!

Толпа быстро таяла. И вот уже поднимают Хасю с детьми. И ведут к лесу, к страшной яме, заваленной телами. Ставят на краю. Поднимаются винтовки.

Офицеры с переводчиком стоят в стороне, наблюдают. Один фотографирует.

За минуту до смерти, охваченная какой-то безумной надеждой Хася толкнула дочь и сына к немцам.

- Скажи им, что вы не евреи! Скажи им, что у тебя русский отец, значит вы тоже русские!

- Мама!

- Иди, я сказала! Иди!

Не было времени даже попрощаться, даже обернуться на мать. Рема сжала покрепче ладошку брата и двинулась к переводчику, стоявшему чуть в стороне от немцев.

- Дяденька!

Переводчик с удивлением глянул на пару детей, возникшую у его ног.

- Дяденька, - чуть не шепотом сказала Рема. – Это ошибка. Мы не евреи. Мы русские.

Переводчик поморщился, но почему-то не стал прогонять настырную девочку. Стоявший рядом с ним немец спросил что-то у него. Тот ответил. Немец бросил короткую фразу.

- Кто может подтвердить твои слова, девочка?

Рема растерянно оглянулась. Сзади грохнули первые выстрелы. Закричали люди. Переводчик начал терять терпение.

- Ну? Кто может подтвердить?

Взгляд Ремы вдруг упал на Давида Эгофа, бургомистра. Совсем недавно этот человек был учителем. Он знал их семью, их отца.

- Вот, господин Эгоф может подтвердить, - Рема указала рукой на бывшего учителя.

Переводчик подозвал Эгофа. Предатель чуть ли не рысцой подбежал, поскальзываясь на отвалах сырой земли.

- Да, господин переводчик?

- Эта девочка утверждает, что вы их знаете. Что их отец русский, а значит они тоже русские. Это так?

Эгоф оторопел. За его спиной Гнот и Голуб добивали партию евреев. Тела падали в яму, глухо стукаясь о тела предшественников.

- Так что скажете?

Эгоф посмотрел на Рему. Девочка закусила губу и посмотрела на него в ответ. Только одно его слово сейчас решало жить им с братом или умереть.

- Эгоф, вы тратите наше время, – недовольно сказал переводчик.

И бывший учитель кивнул.

- Да, это дети Асиновского. Мать у них еврейка, Хася Ходасевич, но отец и вправду русский.

Переводчик тут же сказал несколько фраз немцам. И один из них сделал движение кистью.

- Идите, - сказал переводчик брату и сестре. – Идите домой.

В этот момент у ямы грохнул очередной выстрел и мать Ремы упала к другим жителям Зембинского гетто.

18 августа 1941 года, спустя всего месяц после образования, Зембинское гетто было уничтожено. Полицаи расстреляли более семисот (по другим данным 927) человек, в основном стариков, женщин и детей. К трём часам дня яма была заполнена и её начали засыпать.

Рему и её маленького брата спасло чудо. Только чудом можно назвать то, что предатель и палач Давид Эгоф подтвердил их происхождение.

Рассказ из сборника "Звезда над сердцем"

Автор DoktorLobanov (Павел Гушинец)

Ещё больше историй, рассказов интересных фактов и мероприятий в группе автора в ВК https://vk.com/public139245478

ПС. 1. Уважаемые читатели, мы с самыми популярными авторами Пикабу решили создать коалицию, и брать продвижение своих постов в свои же руки. Замечено, что посты с рейтингом 1000 и более не попадают в "Горячее". Зато замечательно попадают в ВК Пикабу.

Поэтому всем рекомендую:

@SallyKs - дамы вперёд))) Замечательный и душевный автор

@LKamrad - история и археология. Для тех, кто приходит сюда не деградировать

@AlexRadio - экономист. Для тех, кого интересуют финансы.

@AlexandrRayn - талантливый и очень интересный коллега-писатель

ПС.2

В издfтельстве мне сообщили, что сейчас на Озоне действует скидка на две мои книги. Действует до 26-го числа, поэтому, кто хочет приобрести - не затягивайте:

Шесть часов утра - наше совместное творчество с @MamaLada https://ozon.by/search/?deny_category_prediction=true&from_global=true&text=Шесть+часов+утра+|+Гушинец+Павел+Владимирович&product_id=948276397

Палата номер пять - https://ozon.by/search/?deny_category_prediction=true&from_global=true&text=Палата+№5+|+Гушинец+Павел+Владимирович&product_id=942897695