(22 марта 1924 г. – 9 марта 2010 г)

Тот бой длился всего около получаса. Шансы выжить у советских солдат были минимальны, но все-таки они были. Две трети личного состава бригады навсегда остались под Керчью. Одна треть – выжила и продолжила воевать, – люди. А вот боевая техника оказалась гораздо более уязвима, чем люди, – ни одного целого миномета после боя не осталось...

Фото М.Ф. Борисова находится в открытом доступе в интернете.

Мы сидим у моего Героя на кухне, в его холостяцкой, московской квартире. Разговариваем. Спешить нам некуда. И я опять  удивляюсь,  как устроена человеческая память. Как  хранит она, порой, детали, подробности ушедшей жизни.  Ну ладно события, а как можно помнить имена командиров, или боевых товарищей, которые погибают и меняются на войне практически каждый день, а то и не один раз?

Начало

Или как можно помнить какую то свою рукописную публикацию  в школьной стенгазете? А было это в 5-м классе, тогда, в очередном выпуске школьной стенгазеты было размещено его первое стихотворение... Жили они тогда в маленьком, , сибирском городке Камень-на-Оби.

Помнит, мой Герой, и как на городском смотре детских талантов присудили ему - совсем юному поэту, первое место за стихотворение «Смерть комиссара». Помнит, что чувствовал себя признанным поэтом, когда, прижимая к груди, нес домой маленький школьный глобус, полученный в качестве награды.

Позже уже, когда писать стихи для сибирского паренька стало делом обычным, даже то, что родился он в поселке с символическим названием Михайловское, казалось ему тогда неслучайным.

О том, что в старших классах он часами сидел в библиотеке, открывая для себя все новые и новые имена, говорил мне сам Михаил Федорович. А я слушала и с трудом верила.

Тут я хочу обратить внимание читателя на одну деталь. Довоенный Советский Союз. Кровавая Сталинская диктатура. Глухая провинция...А в городе проводится смотр детских талантов с вручением призов. А простой советский провинциальный ребенок часами сидит  в библиотеке, открывая для себя все новые и новые имена.

А ведь эти имена и сегодня, в 21- веке, здесь, в столице. знакомы далеко не всем школьникам. Что уж говорить о школьных программах и уроках литературы в провинции?

Но Михаил Федорович утверждал, что именно в детстве, в школе, зачитывался он произведениями Лермонтова и Байрона, и что потом, по жизни, близки ему были их романтические произведения... Он не раз возвращался к ним.Впрочем, и поэзией интересы провинциального советского школьника ограничивались. Однажды, случайно наткнувшись в библиотеке на работы Циолковского (!!!), юный романтик, буквально заболел космосом.

Сейчас Михаил Федорович говорит об этом с грустной улыбкой. Конец тридцатых годов, предвоенный Советский Союз, глубокая сибирская провинция, - о каком космосе вообще можно было тогда мечтать?

Годы спустя уже известный поэт Михаил Борисов напишет поэму «Дорога к звездам», где есть такие строчки:

Из века в век, заобский краснотал
Тянулся к небу, к просини рисковой,
Еще никто Гагарина не знал,
И слыхом не слыхал о Терешковой,
А я в свои, всего пятнадцать лет
Уже судьбу загадывал неробко
Мне грезилось кольцо чужих планет,
И первая, нехоженая тропка.

Всегда готов!

Смотреть на звезды и мечтать о полетах может каждый, а вот сделать шаг навстречу космосу, решаются немногие. Чтобы быть ближе к звездам, Миша Борисов решил поступать в летную школу. такое было время в стране советов. Если и не все, то очень многие мечтали летать... Это в перестроенной России летные училища закрывают одно за другим. В Советской России летные училища, аэроклубы и прочие клубы по интересам росли в стране, как грибы после дождя. На городском аэродроме днем и ночью гудели моторы, в городе учились летать курсанты Барнаульского летного училища. Михаил уже представлял, как пролетит над родным домом, как качнет крылом матери, и, когда-нибудь вернется сюда Героем…
В летной школе документы у мальчишки не приняли. Сказали: маловат, приходи через год, когда тебе исполнится 16. Шел 1940. А через год был уже 1941-й!

Если Родина в опасности…

А через год всем было уже не до космоса. Нужно было идти защищать отечество. Впрочем, к этому готовился Михаил с детства. Семья – казачья, в три года Мишу в первый раз посадили в седло, в 4 он уже сделал свой первый выстрел из дедовской берданки. Да и в школе к патриотическому воспитанию подрастающего поколения относились серьезно, – школьники регулярно сдавали спортивные нормы, готовясь к труду и обороне. Военная подготовка была у ребят любимым предметом, особенно после того, как в классе седьмом, пришел к ним новый учитель – солдат, участвовавший в боях на Хасане.
– Сегодня считается нормой вытаскивать и расписывать только черные стороны нашей прежней жизни. Но мы-то лучше знаем, как это было на самом деле. И эту историю уже не перепишешь. Любовь к Родине была у нас в крови, чтобы ни говорили сегодня новоявленные «историки». Уйти добровольцем на фронт для нас было нормально. Так поступило большинство моих сверстников. Я знаю это не по книжкам, ни с чьих-то слов… Никто не гнал нас на передовую под дулами автоматов, никто не стрелял в спину, как это сегодня пытаются изобразить – с горечью говорит Михаил Федорович, – мы сами рвались на фронт, понимая, что отечество в опасности, и только мы можем защитить его!

Если не мы, то кто?

А, правда, что было бы с нами, если бы довоенное поколение наших соотечественников решило пересидеть войну дома, не желая защищать Сталина? Или, если бы правдой была вся та чушь, которая льется сегодня на нас с телевизионных экранов, претендуя на историческую достоверность?
Военком долго не хотел отправлять настырного паренька на фронт. Наконец, сдался, – предложил Борисову ехать в Томское артиллерийское училище. А Михаил очень боялся, что пока он будет учиться, война закончится, и он не успеет внести свою долю в нашу будущую Победу. Разве Советский союз мог победить без него? Впрочем, особенного выбора у Михаила не было, сидеть дома, когда немцы уже подходили к Москве, было и вовсе невмоготу.

Так начались курсантские будни будущего Героя Советского союза Михаила Борисова: изучение материальной части, стрельбы... Вот, как вспоминает это время сам Михаил Федорович:
– Пушка наша была на конной тяге. И, чтобы учебные стрельбы, хоть как-то приблизить к боевым, стреляли мы по движущимся деревянным макетам. Конечно, результат зависел от многих факторов: слаженности действий боевого расчета, четкости команд, даже от погоды и направления ветра. Вот в один из таких дней, получилось так, что я с первого же выстрела подбил один фанерный «танк». С одной стороны хорошо, – попал, но с другой, – макет–то я испортил. А уж когда я следом за первым и второй деревянный танк «испортил», командир испугался, что я ему за один день весь инвентарь уничтожу.

Боевое крещение

Конечно, о стихах пришлось на время забыть. Войсковые части Сибирского Военного округа начали перебрасывать в столицу, а 20 лучших курсантов, среди которых был и наш герой, были направлены в Краснодар, в распоряжение начальника пехотного училища.
Пехотинец не обрадовался гостям. Проведя больше месяца в дороге, курсанты прибыли грязные, оборванные, заросшие, подошвы сапог подвязаны проводом. Зачем училищу лишние хлопоты?
На следующий день бывших курсантов - сибиряков разобрали по воинским частям. Так и попал Миша Борисов в Отдельную стрелковую бригаду, дислоцировавшуюся в Краснодаре, стал наводчиком 57-миллиметрового миномета.
С этим минометом принял Михаил свое первое боевое крещение, высадившись с морским десантом под Керчью, в районе селения Камыш-Бурун. Тот бой длился всего около получаса. Шансы выжить у советских солдат были минимальны, но все-таки они были. Две трети личного состава бригады навсегда остались под Керчью. Одна треть – выжила и продолжила воевать. Люди. А вот боевая техника оказалась гораздо более уязвима, чем люди, – ни одного целого миномета после боя не осталось. А после войны появились строки:

Забудусь чуть, а бой тот снова рядом
От прошлого, попробуй, отрешись!
И вот, хрипя, уходит чья-то жизнь,
Оборванная вражеским снарядом.
И как в артиллерийской панораме
Я вижу ощетинившийся дот,
К нему ничком припавший небосвод,
Прошитый перекрестными ветрами…

Жизнь в подарок

Оглядываясь назад, анализируя свою жизнь, Михаил Федорович убежден, – раз 20 он мог погибнуть. Однажды в двух шагах от него взорвалась мина-лягушка, а он даже царапины не получил. В другой раз мессер устроил на него охоту, и тоже обошлось. Таких эпизодов было немало. А вот 22-го марта, день рождения Михаила Борисова, стал для него роковым. Это была мистика. Начиная с марта 1942 года, когда ему исполнилось 18, и все годы войны, вплоть до 1945 года, Михаил неизменно оказывался в этот день на больничной койке, с ранением, и контузией.
Вот и как вынесли его с поля боя в тот роковой день 22 марта 1942 года, Михаил не помнит. Очнулся в трюме корабля, идущего в сторону кавказского побережья, и первой сознательной мыслью раненного бойца была мысль о том, что вот и на этот раз жизнь ему в качестве подарка ко дню рождения судьба все-таки сохранила. Такие «подарки» он получал на войне еще не один раз.

Маленькие радости большой войны

Ох, и нелегко же пришлось тогда медикам военного госпиталя в Ессентуках, куда доставили Михаила. За три месяца непрерывных боев, солдаты ни разу не были в бане, не меняли белье. Вши были везде: в гимнастерке, в нательном белье, в шинели, в шапке.

- «Все это, включая меня самого, пришлось обрабатывать дважды, зато, когда меня избавили от этой пытки, ощущение было, будто я заново родился», – вспоминает Михаил Федорович.
Стихов, написанных в этот период, не сохранилось. В первые дни после ранения обычно было не до стихов. Да и потом, когда немного отходил, особенно в начале войны, постоянно мучил голод. Пища даже в госпитале была скудная, – маленькая тарелочка манной каши, кусочек хлеба, да чай. Что это для молодого мужского организма? Когда раны затянулись, и весной 42 года Михаила выписали из госпиталя, на Кубани как раз формировался артиллерийский полк. Так и стал Михаил наводчиком «сорокапятки» 36-го артиллерийского полка 14-й гвардейской стрелковой дивизии.
– Нас называли «сталинскими гвардейцами», и мы, вопреки нынешним толкователям российской истории, очень гордились этим званием!

Кто с мечом придет…

Однажды, артиллеристы захватили целый арсенал немецких боеприпасов и несколько пушек. Это был праздник, свои боеприпасы выдавались по пять штук на сутки, воюй, как хочешь. Что делать с такими трофеями долго не думали. Развернули стволы немецких пушек в сторону противника, и, не дожидаясь приказа, можно сказать, отвели душу.

Огонь не прекращался, пока не были расстреляны все снаряды!

Может быть, именно за эту «самодеятельную войну» сибиряков вскоре раскидали по другим подразделениям. Михаила почему-то определили в разведку.

– Когда я думаю об этом эпизоде сегодня, – говорит сам Герой, – понимаю, что, скорее всего, ребята надо мною тогда просто подшутили. Не ходят разведчики по одному, и уж, конечно не бывает разведки без специальной подготовки, без прикрытия. Но на фронте и шутки соответствующие… По сей день не пойму, почему я пошел тогда один.. В тот день, на передовой был большой туман… Шел долго, в сумерках, практически вслепую. А когда расцвело, воздух стал прогреваться, туман у самой земли рассеялся…

– Я остановился, начал оглядываться. Смотрю – метрах в 150, во весь рост стоит молодой немец. Я махнул ему рукой, мол, давай сюда, немец махнул в ответ. Так и стоим, перемахиваемся, словно это не война, а игра такая. В детском азарте я даже реальной опасности не почувствовал. Первая моя мысль, помню, как здорово было бы вернуться к своим с живым немцем в качестве трофея! Но как это реально сделать, когда местность открытая, день ясный, я один, а немецкие позиции вот они, рядом…
Так и стояли они какое-то время напротив друг друга, обмениваясь приглашениями, враги, ровесники, почти дети. Постояли, посмотрели, и разошлись, каждый в свою сторону. Вернувшись в расположение своей части, Михаил, конечно, обо всем доложил командиру.

Но, то ли не глянулся Борисов разведке, то ли обиделись разведчики, что не привел с собой «языка», то ли кто-то наверху решил, что у орудия пользы от него будет больше, только вскоре, Михаил Борисов был снова назначен наводчиком батареи 82-миллиметровых минометов. Минометы эти были особенно эффективны для поражения вражеской пехоты, а наводчиком он был отличным, третий снаряд практически всегда ложился в цель.

Любовь первая, и единственная…

– Вообще-то я старый холостяк, – предупреждает все мои вопросы о личной жизни мой Герой.
– И однолюб. Ведь любить можно одного человека, а можно любить всех – Родину, и это тоже любовь.
Конечно, и мне, как всем нормальным мальчишкам, нравились девочки в школе, да и потом встречал в жизни своей интересных женщин. Только вот любовь чаще была без взаимности, поэтому продолжения не имела. Впрочем, хочу признаться, что чаще у меня была не одна любимая девушка, а сразу две нравились, и когда пришлось выбирать, я не смог решить, кто из них мне дороже. Поэтому, к сожалению, ничего серьезного из этого так и не получилось. И в этом плане мне ближе, пожалуй, семейные традиции мусульманам. Наверное, это уже в генах. Не зря видно погуляли когда-то по нашей земле татары. При этом я был и остаюсь православным христианином. А вот в отношении женщин, мне гораздо ближе ислам.
Впрочем, на фронте думать о любви не приходилось. Свободных девушек просто не было. Я вообще не хочу говорить на эту тему. А стихи о моей первой любви. конечно, есть. Я посвятил их России:

Говорю для друзей, на весь мир не трубя,
Что поныне влюблен я, Россия, в тебя.
В ширь родимых полей, да в небес синеву,
Каждой болью твоей, по-сыновьи живу.
Пусть давно на виски лег нетающий снег,
И подходит к концу беспокойный мой век,
А от этой любви не уйти никуда…

Прохоровка. Мне этот бой не забыть…

А как его забудешь, этот бой, когда он еще живет в тебе, в голове, в сердце? Когда по ночам ты еще слышишь во сне этот не прекращающийся грохот и просто физически ощущаешь запах раскаленного металла. Сама Прохоровка, как и все другие деревни вокруг, уже горели, когда на рассвете 11 июля 1943 года пришел в дивизион приказ прикрыть деревню со стороны автомагистрали. Черные дымовые хвосты плотно стелились по полям, их было много, поэтому немцы не сразу замелили, что на пути их танков разворачивается в боевом порядке противотанковый дивизион. Так, прямо с марша пушки спешно устанавливались, разворачивались в сторону прущих на них танков, подтаскивали снаряды…

Страшнее всего было ждать

Страшнее всего было ждать, пока тигры подойдут на убойное расстояние.
Командир батареи, Павел Джиппо, да и все они, знали что, если у кого-то не выдержат нервы, если какое-нибудь орудие выстрелит, хоть на секунду раньше срока, немцы уничтожат батарею, прежде чем она успеет сделать еще, хоть один выстрел. Отсчитывая эти последние секунды, каждый уже знал: тигров было ровно 19. Вот они все, то появляютя, то снова тонут в этом черном дыму…
Когда прозвучала, наконец, команда «Огонь!» до танков оставалось не более 500 метров.
От первого же залпа батареи загорелись две машины. И тут же по дивизиону ударили минометы противника. Укрыться негде, даже пушка на ровном поле скорее цель, чем укрытие.
Естественно, артиллеристы в первые же минуты боя понесли большие потери, но все, кто еще мог стрелять, оставались у пушек до последнего, подносили снаряды, заряжали, и снова стреляли, теперь уже в упор. Наконец, замолчала последняя пушка нашего дивизиона.
Солдат из расчета Борисова разметало по полю взрывом очередного снаряда. Придя в себя, Михаил осмотрелся вокруг. От батареи мало что осталось, людей нет, большинство убиты, часть ранены, кто стонет, кто кричит, и только одна пушка каким-то чудом еще цела. Михаил побежал к орудию. Убедившись, что пушка исправна и даже снаряд уже в стволе, выстрелил. Отметив для себя, что загорелся еще один танк, побежал за новым снарядом.
Он успел подбить еще два вражеских танка, когда к нему подбежали, что-то крича, Володя Красноносов и Павел Джиппо.
Втроем они управлялись с пушкой значительно быстрее. Один подносил снаряды, двое других заряжали и стреляли. Так они подожгли еще несколько машин. Оставшиеся танки продолжали стрелять по батарее, вокруг рвались мины и снаряды, вой, и грохот не стихал ни на секунду. Уцелеть в этой мясорубке было невозможно.
И Джиппо, и Красноносов вскоре были ранены, Михаил опять остался у пушки один. Он уже давно ничего не слышал, но хорошо видел, что один тигр подошел совсем близко, и уже разворачивает в его сторону орудие… Если тигр успеет выстрелить первым, бой закончится.
И вместе с этим боем закончится для солдата все, потому, что закончится жизнь.

Понимая, что этот выстрел – его последний шанс остановить врага, Михаил навел ствол прямо в лоб танку и выстрелил. В следующее мгновение немецкий снаряд разнес на куски и нашу пушку…

О том, что произошло потом, Михаилу рассказали уже в госпитале.
От неминуемой смерти его спас командир корпуса - генерал Попов. Попов, наблюдавший за действиями батареи с КП, видел, как самоотверженно, до последнего, сражались артиллеристы. Это он приказал еще в ходе боя вытаскивать раненых из-под огня.
За этот бой под Прохоровкой, Михаил Федорович Борисов был представлен к званию Героя Советского Союза.

Победа

А 1 мая 1945 года Михаил не отказал себе в удовольствии заплатить немцам по старым счетам. И, хотя сам он к тому времени уже не имел отношения к артиллерии, в Берлине примчался к стоявшим неподалеку от его части артиллеристам, по старой памяти сам встал к прицелу, и раз десять, сам лично выстрелил по рейхсканцелярии. Так он рассчитался с врагом за всех своих погибших товарищей, за лежащую в руинах Родину. А еще через день паренек из далекого сибирского городка оставил свой автограф на одной из колонн Рейхстага.
Миша написал тогда первое, что пришло ему в голову:

- «Мы из Сибири!» и подписался «Михаил Борисов».

Сегодня это кажется символичным. Как напоминание тем, у кого коротка память.

Герой Советского Союза Михаил Федорович Борисов был и оставался до последнего своего дня Солдатом Родины. Жил мой Герой в Москве. Вел активную общественную жизнь, писал книги, встречался с молодежью, рассказывал молодым Правду о подвиге Советского Народа.

Правду, которую знал не с чужих слов.

Я был и остался солдатом
Мне часто и мирной порой
Как будто на фронте когда-то
Случалось выдерживать бой,

Людей, извращающих, скажем,
Отцовскую славу и честь,
Хватает в Отечестве нашем.
Но тронутых спесью, не счесть!

Иной, как забралом закрытым
Прикрытый от горестных снов
Взирает с пресыщенным видом
На блеск боевых орденов.

И больше по этой причине
Бессменно, насколько могу,
Я светлую память поныне
О старых друзьях берегу.

О тех, кому только досталась,
Надежда на это, и пусть.
Отступит, коль надо усталость,
Заглохнет случайная грусть.

А стойкость победного года
Опорой послужит вполне,
Когда, хоть по дурости кто-то
Посмеет забыть о войне.

Георгий Тимофеевич Береговой, будущий герой неба и космоса, родился 15 апреля 1921 года в Полтавской губернии, откуда его семья вскоре перебралась в город Енакиево. Уже в школе Георгий увлёкся авиацией, посещая секцию авиамоделирования, а позже, работая на металлургическом заводе, окончил Енакиевский аэроклуб. Призванный в РККА, он поступил в Ворошиловградскую военную школу лётчиков, окончив её в преддверии Великой Отечественной войны, в 1941 году.

Боевой путь Берегового начался в августе 1942 года, когда он сел за штурвал грозного штурмовика Ил-2. Однако, несмотря на мощь этой машины, пилоты, управлявшие ею, находились в постоянной опасности: низкие полёты над вражескими целями делали их лёгкой добычей зенитных орудий. Берегового сбивали трижды, и однажды он, проведя четыре дня в пути, вернулся в часть, когда его уже считали погибшим. Его боевой опыт и мастерство привели его к командованию эскадрильей и званию капитана. За 186 боевых вылетов Георгий Тимофеевич заслуженно стал Героем Советского Союза осенью 1944 года.

После войны Береговой продолжил служить в истребительной авиации и стал лётчиком-испытателем. Более 60 типов самолётов прошло через его руки, и на многих из них он испытал новейшие технологии, такие как гермошлем и маневры реактивных самолётов. Его заслуги признаны не только наградами, но и званием Заслуженного лётчика-испытателя СССР.

В 1963 году Георгий Тимофеевич стал космонавтом, что вызвало споры и пересуды. Некоторые подозревали, что его зачисление в отряд связано с протекцией Николая Каманина, бывшего командира корпуса, где служил Береговой. Однако его заслуги как опытного пилота и Героя Советского Союза не оставляли сомнений в его квалификации.

К этому времени в космонавтике СССР наступила трудная пора: смерть Сергея Королёва в 1966 году и череда неудач, включая гибель Владимира Комарова в 1967 году, затормозили развитие программы. Тем не менее, работы над "Союзом" продолжались. В октябре 1968 года, несмотря на все риски, было решено отправить в космос пилотируемый "Союз-3" с Береговым на борту. В 47 лет он отправился на орбиту. Хотя стыковка с беспилотным "Союзом-2" оказалась неудачной из-за незнания влияния невесомости на организм, Георгий Тимофеевич показал себя достойным испытателем, а сам полёт завершился благополучной посадкой.

За этот полёт Береговой был награждён второй Золотой Звездой Героя Советского Союза. В 1972 году он возглавил Центр подготовки космонавтов, занимая эту должность 15 лет. Помимо этого, он активно участвовал в научной и общественной жизни, занимался литературой. Георгий Тимофеевич Береговой ушёл из жизни 30 июня 1995 года, оставив после себя яркий след в истории авиации и космонавтики.

Даже среди далеко неординарных летчиков-истребителей фигура Николая Гулаева выделяется своей колоритностью. Только он, человек беспримерной отваги, сумел провести 10 сверхрезультативных боев, одну из своих побед одержал тараном. Его скромность на людях и в самооценке диссонировала с исключительно настойчивой, агрессивной манерой ведения воздушного боя, а честность и открытость он с мальчишеской непосредственностью пронес через всю жизнь, до конца сохранив и некоторые юношеские предрассудки.

Н. Гулаев родился в известной на Дону станице Аксайской, неподалеку от Ростова, там, где Аксай впадает в Дон, 26 февраля 1918 г. В семье главенствовала мать - высокая волевая казачка, черные глаза и косы которой говорили о присутствии турецкой крови… Окончив семилетку, он отправился в Ростов-на Дону, где был принят в школу ФЗУ, а затем и в аэроклуб. С призывом в Красную Армию получил направление в Сталинградское военное авиационное училище, которое окончил в 1940 г.

Войну он встретил в составе 423-го иап. В июне 1942 г. был переведен в 487-й полк, где вскоре, 3 августа 1942г., принял свой первый бой. Первую победу он одержал без приказа, впервые в жизни взлетев ночью, под вой воздушной тревоги и подбадривающие реплики механиков. Ему повезло. На фоне лунного неба он увидел знакомые по таблицам и схемам силуэты - «хейнкели». Форсируя мотор своего «яка», сблизился с неприятельской машиной так, что отчетливо стали видны пламенеющие выхлопы двигателя, и нажал на гашетки. Очередь оказалась удачной: трасса засверкала быстрыми красными стрелами, вдруг расцветшими в ночи растущим огненным хвостом, бомбардировщик скользнул на крыло, извергавшее багровые клубы горящего топлива и, беспорядочно штопоря, устремился к земле… Реакция командира на его победу была неординарна: ему объявили о взыскании и представили к награде. Так началась одна из самых ярких ратных судеб.

В феврале 1943 г., после окончания курсов командиров звеньев, лейтенант Гулаев был направлен в 27-й иап. В составе этого полка он прожил свой «звездный» год, сбив в воздухе 58 неприятельских машин, «создав» десяток асов, став дважды Героем. Говорить о «школе» Гулаева не принято, однако его особенная, вдохновенная и рискованная, внешне начисто лишенная какого бы то ни было практицизма, манера ведения боя делает его по меньшей мере «символом» романтического направления в искусстве воздушного поединка. Как никто другой, он умел быть результативным: трижды (5.7.43 г., 25.4.44 г., 30.5.44 г.) он одерживал по четыре победы в день, еще дважды (7.7.43 г., 18.4.44 г.) уничтожал по три самолета и в 7 боях (14.5.43 г., 12.7.43 г., 24.10.43 г., 28.10.43 г., 15.12.43 г., 17.12.43 г., 8.1.44 г.) делал дубль. На его счету 9 двухмоторных бомбардировщиков (5 Хе-111 и 4 Ю-88), 5 «рам», 15 «штук» - пикировщиков Ю-87. Столь весомый расклад трофеев не характерен для летчиков фронтовой авиации, список побед которых главным образом составляли истребители.

Свою каждодневную боевую работу он начал в мае 1943 г. на Белгородском направлении. Накануне Курской битвы Люфтваффе сосредоточило там около 1000 самолетов для поддержки 4-й танковой армии генерала Гота и оперативной группы «Кемпф». Наряду с новинками бронетехники Вермахт впервые широко использовал здесь новейшие истребители ФВ-190 А-4, А-5 и А-6, несшие, как правило, 4-6 пушек и 2 пулемета.

Взлетев на перехват бомбардировщиков 14 мая 1943 г., Гулаев на бреющем полете разогнал свой «як» до предельной скорости, вышел в хвост вражескому звену и, выполнив из-под него короткую резкую горку, затруднившую прицеливание неприятельских стрелков, сверху сбил лидирующую «штучку». Без промедления он попытался атаковать второго, однако огонь с борта Ю-87 долго не позволял ему выйти на дистанцию эффективного огня. Несколькими очередями Гулаеву удалось повредить «лаптежника», убить стрелка и, наконец, зайти ему в хвост, но боезапас был исчерпан. Серый, в размытых пятнах камуфляжа фюзеляж «юнкерса» совсем рядом, ненавистная свастика жиреет на рубленой трапеции подрагивающего от скорости хвоста… Левая рука резко двигает вперед сектор газа, правая толкает ручку, ноги сдвигают педали, задавая самолету левый крен, и тот консолью разбивает плоскость вражеской машины. Обескрыленный «юнкерс» нелепо взмахивает оставшимся крылом, так что рядом мелькает протектор утопленного в обтекателе колеса и срывается вниз.

Земля и небо все быстрее вращаются вокруг. Газ, нога, ручка - отработанными движениями Гулаев пытается вывести машину из штопора, но та лишь чуть задирает нос и на мгновение замедляет вращение… Собрав все силы, летчик сумел выброситься из кабины неуправляемого самолета и, ощутив леденящую пустоту бездны, поспешно раскрыл спасительный парашют.

Артиллеристы, на позицию которых приземлился Гулаев, были свидетелями боя и оказали ему самый радушный прием, который хваткие политработники позднее назвали митингом. Это боевое приключение стало широко известно, и Гулаев вернулся в часть уже известным бойцом, героем, совершившим таран, уничтожившим 3 немецких бомбардировщика. Сознание собственного авторитета не только укрепило его уверенность, но значительно повысило внутреннюю дисциплину и самоконтроль, усилило требовательность к самому себе. Внимательным образом он изучал попадавшую ему в руки литературу, если позволяло время, мог часами обсуждать перипетии проведенных или представляемых воздушных боев. Он одерживает победы в каждом втором своем перехвате: 22 мая сбивает Ю-88, 29-го - Ю-87, 8 и 25 июня - 2 Ме-109. День начала Курской битвы, ставший самым кровопролитным днем второй мировой войны, он ознаменовал четырьмя личными победами, одержанными в 6 боевых вылетах на прикрытии аэродромов. На следующий день он сбил ФВ-190, 7 июля - Ю-87, а также Хш-126 и ФВ-189, записанные как групповые победы, 8-го - Ме-109, 12-го - 2 Ю-87. 12 июля он сделал свой «дубль», уже будучи назначенным командиром 2-й эскадрильи 27-го гиап. К середине июля, когда сильно поредевший полк был выведен с фронта для пополнения и перевооружения, на счету ст. лейтенанта Гулаева были 16 личных и 2 групповые победы, он был представлен к званию Героя Советского Союза. В его летной книжке записано, что к тому времени он совершил 147 посадок на Як-1 и 4 посадки на Як-7.

9 августа 1943 г., после краткого инструктажа, он совершил свой первый полет на «Аэрокобре». В первом же боевом вылете на новой машине он уничтожил очередного «лаптежника», через два дня мощной очередью по кабине сбил Ю-88, назавтра - 2 Ме-109, 29 октября - еще одного «мессера» и закончил месяц, сбив модифицированный Хе-111 с усиленным вооружением и бронированием. Заметим, что все свои победы Гулаев одержал отнюдь не в режиме «свободной охоты»: большинство его боевых вылетов записаны как прикрытие наземных войск, реже - аэродромов или переправ, на его официальном счету также до 10 перехватов и разведок.

В ноябре с аэродрома Зеленая, что неподалеку от Пятихаток, ему удалось уничтожить 2 особенно ненавистные для солдат «рамы» и в последний день месяца сбить свой 3-й «хейнкель».

В новогодних боях за Кировоград Гулаев одержал 3 двойные победы и сбил Ю-88. В ходе Корсунь-Шевченковской операции и под Уманью сбил Ме-109, «раму» и транспортный Ю-52, записанный ему как сбитый в группе. В марте гвардии капитану Гулаеву был предоставлен отпуск для поездки на Родину… Мать и сестра пережили оккупацию, а вот отца, его тихого всегда занятого хозяйством отца, фашисты повесили.

Мрачным и нелюдимым вернулся в часть прежде веселый и озорной комэск. В апреле 1944 г. он был особенно неукротим, еще никогда с таким упорством и неистовством он не искал встреч с противником, и никогда - ни до, ни после этого периода - ему не удавалось сбивать 10 вражеских самолетов за 2 недели. Тогда же он провел два своих сверхрезультативных боя: 18 апреля, прикрывая наземные войска в районе Шера, сбил 2 Ю-87 и Ме-109, а 25-го под Дубоссарами изрядно «пощипал фоккеришек» (выражение Гулаева), уничтожив 4 неприятельские машины. Вот как вспоминал об этом бое год спустя сам Гулаев:

«В 15.30 шесть самолетов „Аэрокобра“ вылетели под моим командованием на прикрытие наземных войск в районе плацдарма. Набрав по маршруту высоту около 4000 м, я пришел в заданный район и установил связь с радиостанцией наведения. При выполнении задания я ходил с правым кругом, углубляясь на территорию противника километров на 10.

Сделав два круга и пройдя с курсом 260-270°, я обнаружил группу самолетов, идущих под облаками с курсом 90°, на высоте от 2000 до 2500 м в строю колонны, состоящей из трех девяток. Боевой порядок девяток был клин. Выше и сзади шли, по-видимому, с опозданием 8 Ме-109. Поровнявшись на встречных курсах, я атаковал одну группу двумя парами с правым разворотом под ракурсом 2/4 с дистанции 150-200 м и сбил один ФВ-190. При выходе из атаки боевым разворотом вправо я снова атаковал самолет ФВ-190, который загорелся и отвесным пикированием пошел к земле.

Вследствие неожиданности атаки первая девятка потеряла четыре ФВ-190: два сбил я и по одному лейтенант Букчин, мой ведомый, и старший лейтенант Козлов. Противник, видя горящие самолеты, стал уходить с правым разворотом с курсом 230-250». При развороте один самолет подставил мне живот, я молниеносно открыл огонь и сбил третьего ФВ-190…

Имея все же превосходство в высоте и скорости, мы продолжали вести бой, несмотря на близкий исход горючего и боекомплекта. Младший лейтенант Гуров атаковал Ме-109 на встречных курсах в лоб; в результате атаки самолет резко накренился, задымил, вошел в отвесное пикирование и врезался в землю недалеко от нашей радиостанции. В это время меня атаковали 2 Ме-109 сверху-сзади; но благодаря моему ведомому, своевременно предупредившему меня, мне удалось выйти из-под удара быстрым движением рулей. При выходе в сторону облачности на меня свалился из облаков один ФВ-190, подставив свой хвост, в результате чего был сбит. Таким образом, на моем счету еще один сбитый самолет - четвертый.

Бой все разгорался. Ст. лейтенанту Козлову энергичным разворотом удалось зайти Ме-109 в хвост и с дистанции 100-150 м короткой очередью зажечь его. Мл. лейтенант Акиншин, ведомый капитана Никифорова, на вираже, с дистанции 50-70 м, сбил один Ме-109. Ввиду исхода горючего и боекомплекта я запросил командира корпуса о помощи. Командир, находившийся на радиостанции наведения, поднял в воздух с ближайшего аэродрома 18 самолетов «Аэрокобра». Не прошло 3-4 минут, как эти самолеты вступили в бой, что облегчило положение нашей шестерки. Боекомплект мой был израсходован полностью, но из боя я не выходил, а делал ложные атаки, пугая немецких летчиков. Моему ведомому удалось в одной такой ложной атаке, следуя за мной, сбить еще один ФВ-190…Наша шестерка вернулась на свой аэродром без потерь и существенных повреждений… В этом воздушном бою было сбито 7 ФВ-190 и 4 Ме-109».

При прочтении отрывка возникает ощущение органичной легкости, с которой Гулаев проводит воздушный бой. Все протекает как бы само собой: «один самолет подставил мне живот», другой «свалился из облаков, подставив свой хвост», из-под удара пары Ме-109 удается выйти «быстрым движением рулей». Эта внешняя легкость и является, наверное, проявлением высочайшего мастерства, искусства, будь то воздушный бой, музыкальное произведение или спортивный поединок.

30 мая над Скулянами Гулаев вновь сбил 4 вражеских самолета за один день: Хш-126, 2 Ме-109 и Ю-87. Ю-87 и Ме-109 сбил в одной атаке своим «фирменным приемом»: резко развернув, «кобру» после смертоносной очереди по «юнкерсу» навстречу атакующему его истребителю. Сам был серьезно ранен в правую руку; сконцентрировав все силы и волю, сумел привести истребитель на свой аэродром, зарулил на стоянку и потерял сознание. Он пришел в себя только в госпитале, после операции. Здесь же узнал о присвоении ему звания дважды Героя Советского Союза.

Свой последний боевой вылет он выполнил с аэродрома Турбя в Польше, 14 августа 1944 г., уже будучи майором штурманом 129-го гиап. Накануне, три дня подряд - 10, 11, 12 августа, он сбивал по «фоккеру».

Вскоре Гулаев был направлен на учебу. Исход войны был ясен, и прославленных асов берегли, в приказном порядке направляя их в ВВА.

Невысокого роста, крепкий (сказались занятия атлетизмом), с золотистыми глазами, подвижный «как ртуть», скорый на острое словцо и всегда готовый к дерзкому молодечеству, он был прирожденным воздушным бойцом. Его исключительная одаренность тем более полно проявилась в высокоорганизованном и сильном по составу полку, каким был 129-й Сандомирский орденов Александра Невского и Богдана Хмельницкого гвардейский истребительный авиационный полк. Летчики полка сбили в воздушных боях около 500 самолетов противника, среди них были 13 Героев Советского Союза. Командовали полком известные асы - В. Бобров, а с февраля 1944г. - В. Фигичев.

Гвардии майор Гулаев провел 240 боевых вылетов, в 69 воздушных боях сбил лично 57 и в группе 3 самолета противника. Его «производительность», 4 вылета на сбитый, стала одной из самых высоких в советской истребительной авиации.

В 1950 г. он окончил ВВА. Командовал полком, с 1954 г. - авиадивизией в Ярославле, потом в Ельце. В 1960 г. окончил Военную академию Генштаба. В 1961 г. был назначен командиром корпуса в Ржев, а с 1964 по 1974 гг. командовал 10 ВА, базировавшейся под Архангельском. В 1972 г. ему было присвоено звание генерал-полковника. В 1974 г. Гулаев назначен начальником боевой подготовки войск ПВО страны.

Он освоил многие типы реактивных боевых машин. Летал на МиГ-21 до 1967 г., пока П. Батицкий, в то время главком ПВО страны, не запретил ему летать. Генерал-полковник Гулаев был отправлен в отставку в 1979 г. Талантливый военачальник, он не пришелся ко двору во времена, когда наверху ценились отнюдь не деловые качества. Тяжело переживая свое отстранение от службы, он умер в Москве 27 сентября 1985 г.

Дважды Герой Советского Союза (28.9.43; 1.7.44). Награжден 2 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, 2 орденами Отечественной войны 1-й ст., 2 орденами Красной Звезды, медалями.

«Советские асы. Очерки о советских летчиках», Николай Георгиевич Бодрихин, 1998г.