Первой на Отоме встала бригада Игоря, застолбив весьма неплохое место на берегу почти что настоящей горной реки. Наша бригада не доехала до лагеря Игоря всего каких-то пару километров – лопнул торсионный вал на одном из катков. Естественно, что заменить его было нечем: кто бы мог подумать, что может сломаться такая железяка.

– Нужно сходить к Игорю, - почесав голову, предложил Женька. – У Петровича наверняка в заначке торсион имеется. Ну или подскажет чего умного.

Павел Петрович, водитель Игоря, который, несмотря на свой пенсионный возраст, до сих пор гонял вездеходы по лесам Архангельской области и был неисчерпаемым кладезем народной мудрости. Начинал он свою трудовую жизнь ещё в 40-е годы: сплавлял лес по вологодским рекам, чистил Заполярье от мин и снарядов, оставшихся там со времён Великой Отечественной войны, а потом попал к геологам, да так и осел в Ненецкой партии. Игорь был за ним как за каменной стеной: вездеход у Петровича всегда был на ходу, никогда не ломался и нигде не застревал. Ну а все водители бегали к Петровичу за советами и какими-нибудь запчастями, которые у него имелись практически на все случаи жизни.

Собравшись, мы с Женькой отправились в путь. Почему снова я? Да не сиделось мне на месте никогда, вот поэтому. Да и посмотреть на Беломорские горы хотелось. Красивые всё же эти холмы и сопки, правда, ходить по ним, особенно с большой железякой на плечах – то ещё «удовольствие», в чём мы с Женькой довольно быстро убедились, возвращаясь назад с торсионом, выпрошенным у Петровича.

К вечеру, починив вездеход, мы снова подъехали к лагерю Игоря, где и заночевали, поскольку даже Яков Карлович не рискнул ехать ночью по Отоме. И в общем-то угадал, поскольку на преодоление 10 километров от стоянки Игоря до места нашего будущего лагеря мы потратили практически весь следующий день.

Через пару дней по пробитому нами следу выехала бригада Марса на своём вездеходе-утопленнике, который они к тому времени привели в порядок. Не доехали - на одной из переправ через Отому бедная колымага завалилась на бок. А когда её вытаскивали из реки, то умудрились свернуть ей карданный вал, замены которому не было даже у Петровича. Так что до ближайшего вертолёта Марсов драндулет превратился в большую и никому ненужную железяку.

«Пора сбегать с этой злосчастной реки!» – решили мы и собрав пожитки, двинулись дальше. Уехали, правда, недалеко, потому что на этот раз уже на нашем вездеходе рассыпался диск сцепления. Отома откровенно не хотела выпускать нас из своих объятий. Провозившись целый день, мы всё же сменили разбитый диск на новый, хотя для этого нам пришлось вытаскивать весь двигатель целиком, а это весьма непростая задача, особенно на крутом склоне, где и застыл на вездеход. Починив, двинулись дальше.

Новая наша точка глаз не радовала: хоть и встали мы на озере, но берег его был отвратительным: очень топкое и качающееся под ногами болото. Разгрузившись, Женька на своём вездеходе отправился назад, к Марсу, чтобы перевести его на новую точку профиля. Проезжая мимо нас, он должен был забрать и меня, поскольку в будущий лагерь к Марсу должен был прилететь вертолёт с карданным валом для вездехода, а нас с Андреем забрать оттуда и вывезти в Архангельск: практика наша подошла к концу, пора было возвращаться домой.

Рано утром Женька подъехал к нашему лагерю - если точнее, то остановился в полукилометре от лагеря, перед самым болотом, а сам пришёл пешком. Я быстренько собрал вещи и направился к вездеходу.

– Чего спешишь? – тормознул меня Женька. – Я сейчас чаю попью и подгоню вездеход поближе.

– Лучше не надо, а то завязнешь, - ответил я.

– Да фигня, я аккуратно!

… Проехать Женька успел метров 20, после чего вездеход провалился сквозь тонкую плёнку мха и ушёл в болото по самую кабину.

Часа три мы пытались вытащить его, но вездеход всё глубже и глубже засасывала трясина. В итоге пришлось его бросить – сил у нас явно не хватало. Тут нужна была техника помощнее, чем наши руки. Даже оставшийся на ходу вездеход Петровича было страшно использовать – ведь он у нас оставался последним «живым» транспортным средством.

Бригада Марса разгрузила вездеход и поставила палатку в нашем лагере, после чего все дружно отправились готовить новую вертолётную площадку на ближайшее болото, чтобы никуда больше не тащиться. Собственно говоря, ничего сложного в этом нет: нужно просто убрать на площади метров 20 на двадцать все деревца и обозначить площадку флажками.

Прилетевший на следующий день Ми-2 выгрузил карданный вал для вездехода Марса, забрал нас с Андреем и отправился назад, в архангельский аэропорт Васько́во, откуда нам пришлось добираться до экспедиции уже на обычном рейсовом автобусе. То ещё удовольствие – ехать в забитом людьми Пазике с кучей собственного барахла да ещё и с двумя мешками магнитофонных катушек с рабочими записями, которые нам предписывалось беречь, как зеницу ока. Так что когда автобус открыл двери на остановке около экспедиции, то, чтобы побыстрее выгрузиться, вещи пришлось выбрасывать прямо в осенние лужи и грязь. Наконец мы выскочили из салона и радостно вздохнули: «Успели!» Автобус, закрыв двери, отъехал от остановки метров пять и заглох. Через некоторое время двери его снова открылись и послышался голос водителя:

– Просьба покинуть салон, автобус дальше не идёт!

Да блин! Проклятие О́томы настигло нас даже в Новодвинске!

Вместо эпилога

Мы с Андреем, несмотря ни на что, всё-таки благополучно добрались до Перми, где продолжили учёбу на последнем, пятом курсе геологического факультета Пермского университета. Зимой я ещё раз сгонял в Новодвинскую экспедицию за материалами для своего диплома по сравнению результатов сейсморазведки и электроразведки МТЗ, где и узнал, что Женькин вездеход так и не сумели вытащить из болота, поскольку посчитали, что дешевле бросить его там, чем снаряжать дорогостоящую спасательную экспедицию.

А по весне в университет прислали новенькую станцию ЦЭС-2 и тут уж мне довелось показать, что я не зря два сезона провёл за ней, поскольку настроить её никто не мог. Так что пришлось мне ехать на базу в Предуралье, чтобы её настроить и обучить инженеров с кафедры геофизике работе на ней. Инженеры были этим не очень-то довольны: всё-таки не каждый день яйца умудряются учить куриц, о чём мне через много лет мне поведал один из них:

– Сидим целую неделю в Предуралье, читаем инструкции, ни хрена в них не понимаем и вообще не представляем, как эту дуру можно запустить. Вдруг прибегает какой-то студент, всех посылает вместе с инструкциями, что-то крутит, нажимает - и ЦЭС-ка начинает работать!

На мой взгляд, посылал я всех довольно корректно: объяснил, что они были не совсем правы, включив не те включатели и нажав не на те кнопки, но может я слегка погорячился?

Ну а потом была защита диплома с последующим его обмытием и направление на работу в Новодвинскую геофизическую экспедицию, с которой я к тому времени был уже крепко-накрепко связан.

***

Итак, дописана последняя глава очередной моей книжки. Те, кто захочет её прочесть целиком, добро пожаловать на автор.тудей: https://author.today/work/412330
Ну, а кому не хочется туда заходить, то могут скачать её по ссылке: https://disk.yandex.ru/d/Lcc8bO9Bcoy45Q

В общем, читайте, комментируйте, ругайте, хвалите: для того, чтобы хорошо писать, отзывы обязательно нужны. Ну а если кто захочет поблагодарить автора, то автор будет совсем не против :-)

Очень много заказов привалило после Нового года, так что не теряйте - писать не перестану, но скорее всего выкладываться буду не слишком часто.

– А это точно мыши? – уточнил выглянувший из палатки Яков Карлович. – Или кто-то ещё хомячил?

– Точно мыши, я бы сгущёнку спрятал или повидло, - смеясь, ответил Женька.

Провозились с вездеходом мы практически до самого вечера: всё же лесная поляна – не самое лучшее место для ремонта техники. Так что решили переночевать на старом месте, а на новую точку выехать утром. Первым в спальник залез Женька… и тут же с воплем выскочил обратно. Внутри спальника оказалась очень аккуратно сложенная кучка риса, так же собранная мышами по всему лагерю.

– Что, и теперь мыши? – рассмеявшись, спросил Яков Карлович и влез в свой спальник, чтобы точно так же выскочить из него! У начальника в спальнике обнаружилась вполне неплохая горка гречневой крупы, а у Сани Черникова мыши складировали горох. И только у меня ничего не было, поскольку свой спальник я увозил с собой, хотя под брошенным на раскладушку марлевым пологом обнаружилась кучка пшена.

– Да уж, неплохо мышки подготовились к зиме, даже жаль выкидывать их запасы, - пробурчал Саня Черников.

– Да они завтра же всё это снова соберут, раз уж такие домовитые, - ответил Яков Карлович, старательно вытряхивая гречку из спальника. – А если жаль, то оставь им крупы – вот они обрадуются!

На следующий день мы отправились дальше. Наконец-то закончились дожди, которые лили практически весь август, и наступило хоть и короткое, но самое настоящее бабье лето. Было тепло, хоть и по-прежнему сыро: болота, напитавшиеся дождями, покрылись слоем воды, на поверхности которой плавали ягоды клюквы, собирать которую стало очень легко. Достаточно было провести рукой по воде и в ладонь наполнялась крупной, спелой ягодой. Так что каждый день я набирал литровую кружку ягод и толок их с сахаром или сгущёнкой – прекрасное дополнение к скучному геологическому столу.

Но вот мы добрались до новой точки, раскинули датчики, включили станцию – а она не работает! Вездеход, пробираясь по залитым водой болотам, нахватал пол-лодки воды, которая, смешавшись с разлитым по кузову маслом и бензином, залила нижнюю часть станции. Объяснив Женьке, насколько он неправ, что не прибирается в своём кузове, мы с Яковом Карловичем разобрали обе стойки ЦЭС-2, чтобы вычистить и промыть все платы, залитые водой, смешанной со всякой гадостью вроде тосола или моторного масла.

Работа оказалась офигенно нудной! Целых два дня мы промывали все платы в спирте, высушивали и проверяли их на работоспособность. А ведь только в одном усилителе целых 48 плат усиления на транзисторах (кто сказал – микросхемы?!). А нам пришлось разбирать и чистить оба усилителя. Ну и заодно пробежаться по всем остальным блокам, чтобы ничего не пропустить. Зато для меня это был шикарный урок – мало кому из геофизиков доводилось так глубоко изучить схему станции.

Конечно, я не только сидел за станцией, успел пробежаться по окрестностям и даже насобирал брусники на удивительном болоте с кочками высотой в метр, сплошь усыпанными ягодами. Женька, попытавшись порыбачить в ближайшей речке и ничего не поймав, строчил какие-то длиннющие письма своей молодой жене – на одно письмо у него уходила целая 12-листовая тетрадка!

– Жень, о чём хоть пишешь-то? – спросил у него как-то Саня. – Тут вроде про работу и писать-то особо нечего.

– Да я про работу и не писал ещё! – почесав в затылке, ответил Женька и вздохнув вытащил из рюкзака новую тетрадь. – Вот сейчас и напишу. Про всех про вас!

Яков Карлович идёт на охоту

Есть такая болезнь – топографический кретинизм. Её представители совершенно спокойно живут рядом с нами, ходят по знакомым улицам и хорошо известным тропинкам, и в общем-то производят впечатление вполне нормальных здоровых людей. Но стоит такому человеку сойти с известного маршрута и он тут же теряется в пространстве: не может понять, куда идти, не может вспомнить, откуда пришёл. Взгляд его становится бегающим и неуверенным, а лицо вытягивается в маску крайнего изумления.

Яков Карлович страдал топографическим кретинизмом в очень сильной стадии развития болезни. Спрашивать его в какой стороне он был пять минут назад, было абсолютно бесполезно – раз повернувшись, сын германо-казахского союза тут же терялся в пространстве. Не спасало его и наличие карты с компасом. Терялся в лесу он всё время и регулярно, так что предпочитал сидеть в лагере и никуда особо не ходить. А если и уходил, то в пределах прямой видимости от лагеря. Но иногда муза дальних странствий посещала Якова Карловича, и тогда он, захватив пару компасов и карту-пятидесятку, уходил на охоту в ближайший лесок или на какое-нибудь озеро. Чаще всего это путешествие заканчивалось тем, что его выкрикивали из леса: слухом он, слава богу, обделён не был.

И вот, на очередной точке Яков Карлович решил навестить Марса, а заодно и поохотиться – в конце концов не зря же он возил с собой старенькое ружьё, которое ласково звал «кара-мультук», т.е. чёрное ружьё. Меня он оставил следить за работой станции, поскольку к этому времени работать я на ней мог уже совершенно самостоятельно.

– Заблудишься же, Яков Карлович! – предупредил я. – Где мы тебя искать-то будем?

– Я по вездеходному следу пойду, - весьма оптимистично ответил начальник. – Да и карта с компасом у меня есть.

– Ну-ну, карта с компасом… - хмыкнул я. Но спорить не стал: хочется человеку подвигов – зачем ему мешать.

Перед уходом мы с Карловичем договорились, что я буду его ждать на вечернем радиосеансе, после чего он отправился к Марсу. Вечером, как и договаривались, начальник вышел на связь из лагеря Марса и сказал, что собирается идти обратно.

– Нафига! – опешил я. – Выходи с утра, а то уже темнеть начинает! Заблудишься же!

– Да я же по вездеходному следу пойду, не заблужусь, - голос начальника был полон оптимизма. И ведь не поспоришь с начальством-то. Ладно, будем ждать, тем более что мне всё равно всю ночь на станции дежурить.

На улице уже полностью стемнело, но Яков Карлович так и не появлялся. Время от времени я выходил из палатки, светил фонариком по вездеходному следу и громко орал во тьму в надежде, что рано или поздно начальник отзовётся на мои крики. Но час проходил за часом, а Яков Карлович как в воду канул. Я, конечно, надеялся что он всё-таки не рискнул идти в ночь, но кто его знает? По рации до 8 утра всё равно никого не вызовешь, так что приходилось ждать и надеяться на лучшее.

Часа в два ночи проснулся Женька и соорудил свой любимый «ночной» бутерброд из здоровенного куска хлеба, намазанного повидлом и обильно политого сгущённым молоком. Посмотрев как он с трудом пытается затолкать свой мегабутер в рот, я вздохнул и сообщил:

– Слипнется!

–  Не слипнется, я чаем запью, - радостно ответил Женька и спросил, - Карлович не появился?

– Не, сижу жду.

– Ну так он, наверное, там остался, - прожевав бутерброд и запив его здоровенной кружкой чая Женька завалился спать и через минуту радостно засопел. А я остался читать "Плаху" Чингиза Айтматова, следить за станцией и ждать возвращения начальника.

Ночью в лесу всегда очень тихо, разве что скрипнет иногда старое дерево, да прошелестит ветерок по верхушкам деревьев. Поэтому когда у входа в палатку раздался громкий визг, я от неожиданности подпрыгнул так, что чуть не пробил брезентовый потолок. В голове моей сразу же нарисовалась картина стаи волков, поедающих хладный труп начальника. А может это огромный медведь? Нужно было выйти на улицу, но делать это категорически не хотелось, просто потому что было страшно жутко. А может мне это померещилось? Женька-то с Саней спали как убитые и на крик не проснулись. Всё-таки сначала надо было выйти и осмотреться. Вытряхнув из сапога остатки мужества, провалившиеся туда вместе с сердцем, я подхватил топор, включил фонарик и выглянул на улицу из палатки.

Вжух! Что-то огромное и белое очень резко и совершенно бесшумно взмыло в воздух перед самым моим носом и растаяло в ночном небе. Как я сдержался и не заорал не знаю, но такого ужаса как в тот миг я, пожалуй, никогда больше не испытывал. Практически свалившись на стоящий у входа продуктовый ящик я сел, прислонившись к палаточному шесту. Постепенно в голове, затуманенной страхом, прояснилось и мне стало ясно, что же произошло на поляне около палатки.

Скорее всего меня напугала полярная сова, которую спугнул я сам, когда вышел из палатки. А вот зачем она тут сидела? И тут я вспомнил рассказы о том, что зайцы могут визжать вполне человеческими голосами! Видимо какой-то не в меру любопытный косой выскочил на поляну перед палаткой где и был пойман совой. Утром, когда рассвело, я действительно нашёл место ночной битвы: капли крови и разбросанный заячий пух.

Утром, выйдя на связь, я тут же поинтересовался, где же начальник. Оказалось, что он всё-таки послушался моего совета и никуда не пошёл на ночь глядя, а решил заночевать у Марса. Вот только сообщить об этом мне он уже не смог: рации не телефоны, не позвонишь когда захочешь.

P.S. Постепенно приближается к финалу очередная моя история. Осталась, пожалуй, самая последняя глава. Ну а потом что-нибудь новенькое расскажу, обязательно! В общем, пишите, спрашивайте, критикуйте - мне очень приятно с вами общаться!

В общем, нам оставалось пара дней до прилёта вертолёта. Я уж было совсем обрадовался, что вынужденные отгулы проведу на берегу Першина озера, но тут Якова Карловича клюнул жареный петух.

– Да мы же за два дня успеем ещё одну точку сделать! – воскликнул он. – Мы начнём, а ты допишешь. Допуск к самостоятельной работе я тебе оформлю, и будешь ты у нас техником-геофизиком.

Предложение, конечно, лестное – не всякого в студенчестве до техника поднимают, но вот уезжать с озера мне совершенно не хотелось. Тем более что следующая точка намечалась на болоте, а неделя на болоте и неделя на озере это, как вы понимаете, две большие разницы. О чём я и сообщил начальнику. Но Яков Карлович был неумолим:

– Да зачем мы здесь торчать будем-то? А так хоть лишнюю копеечку заработаем.

Начальника совершенно неожиданно поддержал и Саня Черников, пришивающий очередную заплату на свои многострадальные штаны и даже Женя Козлов, готовивший свой обычный «ночной» бутерброд из половинки батона, намазанного яблочным джемом со сгущёнкой. Съедал он его просыпаясь часа в два или три ночи и объяснял это тем, что без него дальше заснуть уже не сможет.

– Враги, - сообщил я своим бывшим товарищам, но согласился. А куда деваться-то. Да и получить повышение тоже хотелось. Так что на следующий день мы снялись с Першина и двинулись по профилю дальше на восток. На новую точку.

Правда, проехали мы не очень далеко. Не успели проехать и двух километров, как резко загромыхала гусеница с правой, пассажирской стороны. Женька резко затормозил.

– Похоже, гусеница слетела, - сказал он. - Глянь со своей стороны.

Я выглянул из кабины. Гусеница была на месте. А вот звёздочки, которая должна эту самую гусеницу крутить, не было. Потому что валялась она метрах в пяти позади вездехода. И без неё никуда уже не уехать, ни на новую точку, ни на старую.

– Приехали, конечная! - грустно сообщил Женька после осмотра. – Вал на звёздочку срезало. Надо или вал новый заказывать или бортовую.

Бортовая – эта такая железная коробка с кучей шестерёнок, к которой крепится звёздочка. А привезти её могли только с тем же вертолётом, который увозил народ на отгулы.

– Ну вот, я же предлагал остаться на Першине, - злорадно сообщил я Якову Карловичу, хоть и понимал, что поломка произошла офигительно вовремя. Народ с отгулов вернётся вместе с бортовой и мы дальше отправимся после ремонта. А так застряли бы из-за неё ещё на неделю.

Место поломки, правда, было совсем уж отвратительное: глухой, тёмный ельник, и при этом совершенно безводное. До ближайшего болота: не ручья, не озера, а именно болота, куда можно сходить за водой, было около полкилометра. Сторожить в таком месте было не просто грустно, а очень даже страшно – очень уж неприятное ощущение исходило от этого леса. Знаете, бывают такие места, которые хочется покинуть очень быстро. А ещё мы, когда искали воду, наткнулись на какую-то древнюю развалившуюся избушку, поставленную неясно кем, неизвестно когда и непонятно для чего. Ни реки для рыбаков, ни приличного места для охотников… Тайна, однако.

В общем, оставаться сторожить лагерь в этой глухомани я отказался наотрез, да и Яков Карлович меня в этом поддержал. Тоже, видимо, место проняло.

Так что решили перевезти меня в лагерь к Игорю – там и Мегра под боком, и Андрюха с Нафаней. Вместе сторожить всяко веселее, а в эту глухомань вряд ли кто заберётся. На вечерней радиосвязи я спросил у Игоря, что привезти с собой из продуктов, на что Бродяжка, как прозвали Игоря за его вечные амурные похождения, что у них всё есть и ничего не нужно. Разве что ружьё у Якова Карловича взять попросили, вдруг да поохотимся.

И вот наступил день вылета. Мы сложили все ящики с продуктами и аппаратуру в вездеход, аккуратно укрыв их брезентом, а в палатке оставили только раскладушки со спальниками – что им в палатке сделается-то?

Народ переоделся в цивильную одежду, похватал гостинцы от зайчика в виде вёдер с брусникой и банок с солёными грибами и выдвинулся на вертолётную площадку. Первую посадку вертолёт сделал у нас, после чего забрал погорельцев-утопленников с Куприянова озера и перелетел на Мегру, где высадили меня и забрали Игоря с Павлом Петровичем, старым, но очень крепким пенсионером-трактористом из Вологды, устроившимся работать водителем в Нарьян-Маре и теперь мотавшемся по всей Архангельской области с дурными геофизиками.

Секретный аэродром

Лагерь Игоря стоял на высоком берегу Мегры, на маленьком пятачке сухого леса, подпираемого с западной стороны огромным болотом. С продуктами у ребят действительно было неплохо, если не считать того, что у них закончился и хлеб, и сухари и даже мука! А сидеть неделю без хлеба довольно скучно. Правда, у них ещё был небольшой запас вермишели из которой в принципе можно напечь вполне съедобных лепёшек.

Для того, чтобы сделать лепёшки из вермишели, нужно просто замочить её в воде часов на 5-6. Можно и на сутки, но тогда готовьтесь к тому, что у вас может получиться кислое тесто. Или протухшие макароны – тут уж как повезёт. В общем, когда вермишель в воде размякнет, то её нужно тщательно размешать, превратив в однородную массу. Тесто готово, добавьте туда соль и сахар по вкусу и выпекайте лепёшки!

А ещё в первый же день Андрей ошарашил меня тем, что по рассказам Игоря, всего в километре от их лагеря на Мегре стоит заброшенный немецкий аэродром времён Великой Отечественной войны. Вроде как в то время здесь садились немецкие самолёты, дозаправлялись и летели дальше, бомбить Диксон и Амдерму. Естественно что мы тут же решили его посетить. Да и кто бы отказался от такого приключения!

Накачав резиновую лодку-трёхсотку и приказав Нафане сторожить, мы отправились в путь. Судя по карте, аэродром находился на самой вершине сильно вытянутой излучины Мегры. Добравшись на лодке до аэродрома, мы с Андреем вскарабкались по крутому склону и очутились на взлётно-посадочной полосе. В те времена она ещё не заросла лесом и была очень хорошо видна. То, что эта поляна предназначалась для посадки самолётов было видно невооружённым взглядом: вдоль полосы были вкопаны насквозь проржавевшие бочки, забитые углём и золой. В них явно устраивали костры, чтобы отмечать полосу для летящих в темноте самолётов. Кстати, в «Технике-молодёжи» за 1989 год как раз вышла статья про этот аэродром, правда в ней рассказывалось что полоса была покрыта железными листами, но их мы точно не видели. Обычная грунтовка, хоть и хорошо выровненная. Мы побродили вдоль полосы, спустились к речке с противоположной стороны холма по еле заметной тропинке и нашли звёздочку и пару крестов, вырезанных на сосне.

На краю поляны мы заметили старый сгоревший дом и рядом с ним ещё один, вполне себе целый. А когда подошли к нему, то обнаружили, что под навесом возле домика в лучших традициях «Особенностей национальной охоты» отдыхали пятеро явных военных вместе с егерем. Почему военных? Да очень просто: все они были одеты в новенький камуфляж, явно только-только со склада, а в те времена камуфляж выдавали только военным. Да и то не всем.

Пьяненький егерь в мятой фуражке попытался было докопаться до нас, мол, чего мы тут ходим, но был жёстко осажен крупным мужчиной, сидевшим во главе стола.

– Кто такие? – спросил он нас хорошо поставленным командирским голосом.

– Геофизики, - ответили мы. – Неподалёку отсюда лагерем стоим, решили вот сюда съездить.

– Геофизики – это хорошо! – подумав, ответил командир, которого я мысленно тут же назвал полковником. Было в нём что-то такое, полковничье. – А рыба в Мегре есть, геофизики?

– Да какая рыба, - сказал Андрей. – По Мегре сейчас грязь одна идёт после дождей. Попряталась рыба.

– Ну ничего, порыбачим, - пробасил полковник и спросил, не нужно ли нам чего-нибудь.

–  Да вроде всё есть, хлеб только кончился, - ответили мы.

Военные выдали нам пару буханок свежего хлеба и мы, попрощавшись, отправились обратно в свой лагерь. Делать нам тут было уже откровенно нечего.

Поход на Куприяново озеро

Хлеб, который нам дали военные мы съели за день, так же быстро прикончили вермишель и загрустили, поскольку нового хлеба взять нам было негде. О чём и пожаловались на очередном сеансе связи. Яков Карлович предложил сходить к вездеходу Марса – у него вроде бы оставались какие-то продукты, которые нам разрешили забрать.

Прикинув по карте, что проще всего не обходить озеро, а переплыть его, мы с Андреем взяли с собой резиновую лодку. А на обратном пути решили сплавиться по речке Берёзовке, которая впадает в Мегру – так гораздо приятнее, чем тащить продукты на своём горбу пять километров по болотам.

Хотя тащить здоровенную лодку на себе оказалось тоже не самым приятным занятием – трёхсотка оказалась весьма тяжёлой, а её чехол явно не был предназначен для переноски на дальние расстояние. Но мы мужественно дотащили её до озера, а там лодка потащила уже нас, и в скором времени мы уже были в лагере топографов, где нас встретил Вовка Смирнов. За две недели вынужденного одиночества он откровенно одичал и обрадовался нам, как прянику. Мы тут же залезли в утопленный вездеход, но оказалось, что брать там особо нечего: практически все сыпучие продукты от воды испортились, остались только консервы да из мешка с мукой мы сумели набрать несколько килограммов муки.

Мука имеет интересное свойство - при намокании она склеивается и образует корку, которая не пропускает воду дальше. И вот под этой коркой можно наскрести вполне хорошей муки даже при самом неблагоприятном для мешка раскладе. Гораздо позже я прочёл у Арсеньева, что перед своими путешествиями он специально намачивал мешки с мукой, чтобы сохранить её в целости и сохранности.

Пока провозились с продуктами, наступил вечер. Тащиться в ночь обратно было бы откровенной глупостью, поэтому решили заночевать у топографов, благо кроме вездеходчика никого в лагере не было.

Я много где побывал, но такую палатку я видел единственный раз в жизни. Стояла она практически у самого берега на заболоченной почве и за то время, что в ней жили топографы, они настолько растоптали пол в ней, что до спального места приходилось добираться в раскатанных болотных сапогах! Раскладушки со спальниками стояли на этаких моховых островках, омываемые со всех сторон чёрной болотной жижей. И это при том, что буквально в ста метрах от палатки на небольшой возвышенности стоял шикарный сосновый бор, сухой и светлый.

– Вовка, а почему вы там палатку не поставили? – поинтересовались мы у сторожа-водителя.

– Так до воды далеко ходить, а тут под боком! – ответил он. Да уж такого лентяйства я ещё ни разу в жизни не встречал.

Утром Володя отвёз нас на вездеходе к Берёзовке, той самой речке, на которой мы годом ранее ловили шикарных хариусов. Сейчас, конечно, вода в ней была такая же мутная и грязная, как в Мегре, так что ни о какой рыбалке можно было даже не мечтать. Загрузившись в лодку, мы отправились вниз по течению. Речка Берёзовка мелкая и узкая, так что сплавляться по ней оказалось не так весело, как нам показалось в начале похода. Практически всё время приходилось преодолевать какие-то завалы, или подныривать под гребёнки – так называют нависающие над водой деревья, которые своими ветвями «причёсывают» всех проплывающих. Но чем ближе мы подплывали к Мегре, тем шире становилась Берёзовка, тем меньше на ней становилось завалов.

Километра два перед нашей лодкой плыла утка, причём на таком расстоянии, что подстрелить её было практически невозможно, зато мы всё время видели перед собой её белый зад. Андрюха, сидевший на носу лодки с ружьём в руках, собрал все маты и даже придумал пару новых словосочетаний, пытаясь подстрелить эту пернатую сволочь. Но утка так и не далась нам - гордо выплыв в Мегру, она, взмахнув на прощание крыльями, улетела в неизвестном направлении. Но уже совсем недалеко от лагеря Андрею удалось подстрелить копалуху (так называют самку глухаря), так что в лагерь мы вернулись, с добычей, как самые настоящие герои.

В лагере нас встретил совсем уже отчаявшийся Нафаня – он ведь ждал нашего возвращения вчерашним вечером и жутко перепугался, когда мы не вернулись. Так что на радостях даже согласился помыться, поскольку мы с Андреем затеяли банный день, т.е. вскипятили пару вёдер воды для мытья.

А через четыре, а может и пять дней прилетел вертолёт, который привёз отдохнувших геофизиков, и я вернулся обратно в свою бригаду.

P.S. Написал очередную часть истории про четвёртый полевой сезон. Не знаю, успею до Нового года ещё что-нибудь написать или нет, но после Нового года обязательно будет продолжение. Так что не теряйте :-)
Ну и как обычно, пишите, спрашивайте, критикуйте - мне очень приятно с вами общаться!

И отдельно фото его братьев поменьше

Рядом с нами расположилась бригада Марса, поскольку решено было провести контрольные наблюдения, сверку работы станций и разнообразные регламентные работы. Их, конечно, можно и на болоте делать, но гораздо интереснее всё же проводить нудные работы на берегу озера, полного рыбы, с берегами, усыпанными грибами и ягодами.

Проторчали мы на озере почти неделю, ловя неожиданно шикарные деньки, которыми нас порадовало уходящее лето. Каждый день я с утра вместо физзарядки уходил в ближайший лесок за ягодами, так что к обеду на нашем столе всегда красовалась литровая кружка протёртых с сахаром лесных ягод: брусники, малины, голубики и шикши – благо ягод вокруг лагеря было просто немерено.

Днём мы пытались купаться в озере, но вода в нём была ужасно холодная, а особых моржей среди нас как-то не обнаружилось.

И всё бы ничего, но любые, даже самые длительные работы когда-нибудь да заканчиваются. Подошла к концу и наша с Марсом контрольно-сверочная эпопея. Нужно было двигать вперёд. И вот тут-то и получилась закавыка: следующая точка на профиле находилась на берегу небольшого Першина озера, а следующая за ней – на болоте. Так что тот, кто первый сорвётся с этой точки, встанет на озере, а тот, кто не успеет… Тому не так сильно повезёт. А меньше спать нужно! Так что обе бригады потихоньку готовились к рывку на хорошую точку.

Часов в шесть утра нашу бригаду разбудил начальник и шёпотом сказал: «Тихонечко грузим вездеход, пока соседи не проснулись!» Стараясь не шуметь, мы начали грузить вездеход, аккуратно и о-о-очень тихо вытаскивая станцию и барахло из палатки. После чего скинули палатку, забрались на ГТС-ку и под негодующие вопли конкурентов рванули к желанной цели. Ну, как рванули: 7км/ч - не очень-то высокая скорость, но всяко быстрее, чем пешком. Видя, как хорошая точка ускользает у них прямо из-под носа, орлы Марса собрались на удивление лихо и пустились за нами в погоню.

Гонка двух беременных барахлом вездеходов - это эпическое зрелище, по красоте не уступающее марафонскому забегу черепах или гонкам муравьёв на улитках. Наш ГТС медленно прёт по берегу озера, а в полукилометре от него тащится вездеход конкурентной бригады. Кажется, он догнал нас на целых 50 метров! Женька, газуй! А-а-а-а, конкуренты применили нечестный приём! Они решили срезать и переплыть озеро напрямик! Такой подлости мы не от них не ожидали. Остановившись, мы с грустью наблюдали, как их вездеход медленно поплыл по озеру. Но, видимо, что-то пошло не так: неожиданно они развернулись и двинулись в обратную сторону.

– Э, испугались, слабаки! - радостно решили мы, и поехали дальше. Теперь-то они нас точно не догонят. Время от времени мы с Саней Черниковым, сидевшие на вездеходе сверху, оглядывались назад, чтобы посмотреть, что там происходит у наших конкурентов. Но их вездеход так и не увидели. Зато неожиданно увидели бегущего за нами человека. Время от времени он останавливался и махал руками. И ещё он был один. Совсем один. Без вездехода. Блин... Мы забарабанили по крыше вездехода – лучший сигнал к остановке. Бегуном оказался Гриша - рабочий из второй бригады.

– Утоп вездеход, вытаскивать надо, - сообщил он, отдышавшись, - Вы обратно поезжайте, а я к топографам пробегу, у них ещё вездеход попрошу. И Гриша побежал дальше к лагерю топографов, обосновавшихся на южном конце озера. А мы отправились обратно. Пока мы ползли по берегу, мимо нас по озеру пролетел вездеход топографов. «Вот блин, - подумал я, - Пока мы доползём, спасать уже некого будет, опоздаем».

Как же я ошибался! Когда мы подъехали, то застали прекрасную картину: «утопленники» в трусах и телогрейках на голое тело прыгали вокруг здоровенного костра, пытаясь согреться.

– А где вездеход? - подбежал я к Марсу.

– Вон видишь, пузыри идут? Вот там и вездеход, - Марс ткнул пальцем в сторону озера.

Вездеход утонул полностью, не дотянув до берега метров двадцать. И утонул он по очень дурацкой причине: дня за два перед выездом Яша Дитятев, водитель вездехода, чистил и мыл лодку (так называется кузов ГТС-ки), а потом слил воду через специальные отверстия в днище. Всё бы хорошо, но затем он забыл их закрутить обратно! И когда они рванули напрямик по озеру, то вездеход очень быстро начал набирать воду. Испугавшись, Яшка начал поворачивать вездеход, но во время разворота тот зачерпнул воды бортом и моментально отправился на дно. Парней спасло только то, что в кабине были открыты верхние люки, через которые они и выбрались наружу.

Чтобы вытащить эту махину, нужно было для начала нырнуть в озеро и зацепить трос за фаркоп – специальный крюк с замком на морде вездехода. А для того чтобы нырять, нужен был доброволец: вода-то в озере была градусов семь, если не меньше, несмотря на солнечную погоду.

Первым попытал счастья сам Яша, но сил ему хватило только на то, чтобы вытащить из вездехода трос и закинуть его на кабину. И теперь он исполнял танец маленького лебедёнка, прыгая в телогрейке вокруг костра.

Следующим решил попытать счастья я – ну не мог же я пропустить мимо такое приключение! Да и прожив всю жизнь на берегу не самой тёплой реки Камы, считал, что сумею справиться с этой задачей.

К месту крушения меня подвёз на лодке Вовка Смирнов, наш прошлогодний вездеходчик, нынче работавший в бригаде топографов.

– Ты, когда на кабину встанешь, постой, привыкни, сразу не ныряй. Так легче будет. – давал он мне советы, пока я раздевался в лодке.

И вот наша лодка остановилась над вездеходом. В чистой воде его было прекрасно видно – казалось что глубины тут всего ничего, каких-нибудь полметра, не больше. Лежащий на дне, выглядел очень красиво и даже таинственно: как будто затонувший в давние времена крейсер. Набрав побольше воздуха, я нырнул. Ох, ё-ё-ё-ё! Такое чувство, что я очутился в котле с кипятком! Воздух с шумом вылетел из моих лёгких, которые сжались до какого-то микроскопического размера. Я схватил лежащий на куче груза трос и пулей вылетел на поверхность.

– Ну и как водичка? - ехидно поинтересовался Вовка. Я бы ему обязательно ответил, вот только воздуха в лёгких практически не осталось, то я только разевал пасть, пытаясь сделать хоть какой-то вздох. Мне было холодно. ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ХОЛОДНО! Наконец, мне удалось чуть-чуть отдышатся, стоя на кабине затонувшего «броненосца». Между прочим, глубина оказалась весьма порядочная – стоял я на кабине в полный рост, да ещё и на цыпочках и при этом моя голова практически полностью была под водой. Так что дышать мне приходилось, вытягиваясь как можно сильнее. Наконец я отдышался и нырнул снова, теперь уже с тросом в руках. Мордой вездеход очень неудачно воткнулся в резко поднимавшееся в этом месте дно озера, поэтому во второй раз я с только и успел, что нащупать фаркоп и открыть его, после чего снова вынырнул, чтобы отдышаться. И только на третий раз мне удалось зацепить трос за фаркоп, после чего я передал второй конец троса Вовке и сам вскарабкался в лодку.

Боже, как меня трясло! Ни до, ни после меня так больше не трясло, как в этот день. Каждая клеточка в моём теле отплясывала свой собственный танец, руки и ноги ходили ходуном, а зубы исполняли чечётку. На берегу на меня тут же надели телогрейку и отправили греться к костру, а мужики отправились вытягивать вездеход зацепленным мной тросом из озера. Вытаскивали его двумя вездеходами – сил одного явно бы не хватило для такой задачи.

Спасение вездехода длилось часа три: рвались тросы, разгибались крюки на чокерах, слетали гусеницы... Но вот, наконец, наш «утопленник» застыл на берегу, весь облепленный водорослями, тиной и макаронами из расплывшегося в воде крафтового мешка. Особенно красиво смотрелась полная воды кабина вездехода в которой, как в аквариуме, плавали документы Марса, его топографические карты и даже маленькая рыбёшка, заглянувшая в вездеход из любопытства.

А потом вездеходчики слили воду из двигателя и попытались его запустить. Завёлся движок неожиданно легко, окатив Марса струёй воды из выхлопной трубы. Прочихавшись, дизель начал работать весьма ровно, так что мы разошлись по машинам и в темпе похоронной процессии отправились к лагерю топографов – утопший вездеход, набравший воды, тащился за нами еле-еле. Там мы оставили потерпевших, а сами отправились на новую точку – теперь нам не были страшны никакие конкуренты: Игорь застрял на Мегре из-за проблем со станцией, а Марсу нужно было сушить станцию и вещи, прежде чем его бригаде можно будет двигаться куда-нибудь дальше. Да и с продуктами у него стало очень плохо – если консервам любое затопление нипочём, то ни круп, ни сахара у него не осталось. Всё было испорчено напрочь.

Во время вечернего сеанса связи мы связались с пострадавшими.

– Привет, Марс, как у вас дела? - спросил Яков Карлович по рации.

– Сгорели, - ответил Марс.

– В смысле, сгорели? Вы же только что утопли? - обалдело спросил начальник.

– Ну вот, палатку да барахло сушили, да перестарались...

Аплодисменты, занавес.

***

А случилось вот что. Мужики поставили палатку, установили в неё солярную печку под названием «Апсны» и раскочегарили её по полной программе. В палатку затащили сушиться спальники, одежду и станцию ЦЭС-2, а сами отправились в палатку к топографам, благо сейчас она стояла пустая: все рабочие выехали на отгулы и в лагере оставался только Вовка Смирнов посторожить да порыбачить – очень уж он это дело уважал.

Работяги сидели в палатке у Вовки, а Марс сушил рабочие бумаги, сидя на стульчике возле печки в своей палатке. Как так случилось, что печка упала, он не объяснял, но разлившаяся из неё соляра моментально подожгла просушенную к тому времени палатку. Марс выскочил из неё и заорал: «Пожар!» Но выскочившие работяги потушить её уже не успели – хорошо высушенная палатка сгорает за какие-то секунды. Заодно обгорели сушившиеся в палатке спальники и одежда. Особенно не повезло Грише – в пожаре у него сгорел и паспорт, и военный билет. Он потом ещё полгода восстанавливал свои документы, бегая по всем инстанциям. Обгорела и станция – теперь ей требовался довольно сильный ремонт, который в поле было явно не провести. Повезло ещё, что остались целыми все рабочие материалы: запакованные в герметичные мешки, магнитофонные катушки с записями вариаций магнитотеллурического поля лежали в палатке у Вовки Смирнова. Иначе два месяца работы прошли бы насмарку. Но и без этого ущерб был катастрофический – бригаде требовалось выехать с поля, чтобы отремонтировать станцию, восполнить запасы продуктов и получить новую одежду, спальники, раскладушки и палатку.

P.S. Каюсь, года три назад я эту историю уже выкладывал, но не выложить её сейчас никак нельзя - без неё будет неясно, что же дальше происходило. В своё оправдание могу сказать, что текст я довольно сильно изменил, добавил детали и подробности, о которых раньше не писал.
Ну и как всегда по традиции: пишите комментарии, ругайте, критикуйте, спрашивайте - всем отвечу, всех выслушаю. Я всегда очень рад вашим комментариям.