Я наблюдатель. Демиург, если вам будет угодно. Представляться не буду. Ведь имя мое ничего вам не скажет, да и сотрется оно из вашей памяти, как только вы отвернетесь от меня. Как, впрочем, и моя внешность. Так задумано. Ведь я наблюдатель и не имею права вмешиваться в ход ваших жизней. А сколько их было за время моего существования, уже и не сосчитать. 

Вы спросите, зачем я нужен? Еще пару столетий назад я бы дал вам четкий ответ о своем предназначении в этом мире. А сейчас… уже и сам не знаю, но продолжаю ходить каждый день среди вас. Смотреть, слушать, запоминать, решать, кому стоит помочь, а кто уже и не заслуживает этого.

Нет, вы не подумайте, помогать буду уже не я. Мое дело только найти нужного человека и передать информацию о нем в небесную канцелярию. А что будет дальше, меня уже не касается. Хотя иногда, в очень редких случаях, я все же остаюсь следить за жизнями заинтересовавших меня людей. И не зря. Ведь, даже смешно говорить, но знали бы вы, какая бюрократия царит в моем мире… Чтобы помочь одному человеку, надо столько бумажек написать, подписать, передать… В общем, все как у людей. Или наоборот, у людей все как у демиургов.

Спросите, зачем я вам это все рассказываю сейчас? Да просто так. Может, мне в кои-то веки захотелось признания, захотелось, чтобы обо мне узнали. Но я понимаю, что этого не будет. Вы тут же забудете все то, что я вам расскажу.

Есть вероятность, что мы с вами уже встречались. Возможно, вчера или десять лет назад. Возможно, когда вас в первый раз привели в школу или когда вы выходили на заслуженную пенсию. Возможно, мы с вами еще встретимся. Но вы этого не запомните, конечно. Да и я, чего уж скрывать, начал забывать лица виденных мною когда-то людей. Даже у демиургов есть свой лимит памяти.

Помню, когда-то давно я любил шумные города, столицы, где вечно кипит жизнь, люди снуют туда-сюда, много историй. Наблюдай — не хочу. А что сейчас? Наверное, постарел, устал, уже не могу выносить столько жизней вокруг. Поэтому перебираюсь в городки поменьше. А в них, кстати, есть свой шарм.

Но люди… Люди везде одинаковые, что в огромном мегаполисе, что в провинциальном городе. Так же живут, каждый день ходят на работу, думают о своем, разговаривают, мечтают. Я люблю подслушивать. Не столько разговоры, сколько человеческие мысли. 

О, сколько там всего. Порой, знаете, стоит какая-нибудь веселая компания, студенты, болтают о том о сем. И, конечно, есть в такой компании своя королева или свой король, привлекающие всеобщее внимание. Казалось бы, вот он, за кем будет интересно наблюдать, говорит громче и больше всех, травит байки или получает комплименты. А в душе — пустота. И тут же «серая мышка» — человек, который может даже случайно прибился к этой компании, молчит, слушает. На него никто не обращает внимание. Никто, кроме меня.

Я его слушаю, слушаю его мысли, вижу его прошлое, думаю его образами. Столько всего в одном казалось бы незаметном для общества человеке. Стоит только присмотреться и прислушаться к нему.

Иногда бывает такое, что пугает даже меня — бывалого демиурга-наблюдателя. Тут не обойтись без шептунов. Я вообще предпочитаю дружить с другими демиургами. По знакомству, знаете ли, и дела быстрее делаются и результат получается лучше. Знакомо, да?

Так вот, без шептунов вообще туго. Они шепчут вам подсказки, решения, как лучше поступить в той или иной ситуации. Но я прибегаю к их помощи в крайнем случае, когда ждать помощников совсем нельзя — нужно спасать ситуация прямо здесь и сейчас. 

Вот например, был у меня случай: теплый весенний день, птички поют, солнышко припекает, работать не хочется, а надо (не удивляйтесь, у демиургов тоже такое бывает). Сидел я в такой чудесный день на лавочке, а мимо прошла женщина с сумками, тяжеленные, сразу видно. Ей бы помочь, но нельзя, я же наблюдатель. За такое своеволие и оштрафовать могут. Но что-то в ней такое было, что заинтересовало меня, пошел ее провожать. Иду и слушаю. А в мыслях такой кавардак творится, дети, семья, муж не помогает, поколачивает иногда, свекровь та еще язва, все учить норовит. Старший ребенок в переходном возрасте, постоянно скандалит с родителями. Одним словом, не сахар жизнь. 

Казалось бы, ничего странного, я с такими каждый день встречаюсь. Но нет-нет да промелькнет в голове у женщины этой мысль, что пора кончать с жизнью, и ключ-то от чердака их многоэтажного дома как раз имеется. И знаете, ведь решилась уже, идет домой готовить ужин, а потом на крышу…

Ну я как положено, сначала с хранителем ее связался. У них тоже та еще работка, за всеми вами не углядишь. Удостоверился, что рано ей еще туда уходить, что может еще все наладиться в жизни. Да и позвал знакомого шептуна, чтобы правильные мысли ей подсказать.

Так служебные обязанности не нарушил, но помочь помог. Вот вам и наблюдатель. Если в канцелярии узнают, погонят меня поганой метлой. А что потом? Об этом я раньше тоже как-то не задумывался, но с каждым прожитым десятилетием думаю все больше. Наверное, и правда устал, хочу спокойной жизни, без всех этих вселенских знаний и бессмертия. Ведь, когда демиурга выгоняют, он становится простым человеком. Конечно, забывает все и живет обычной жизнью, не представляя, кто он такой. Таких мало, но они есть, мы, наблюдатели, присматриваем и за ними.

Вот, кстати, бессмертие. Что в нем хорошего? Почему столько людей желают им обладать? Вы ведь зачастую даже не знаете, как прожить один день, а что будете делать, когда их будет бесконечное число? На эти вопросы даже мне, демиургу-наблюдателю, за столько веков своего существования не удалось найти ответа. Что уж говорить о вас… Ведь ваша жизнь, по сравнению с нашей, так, мгновение. 

Но именно потому, что люди живут так недолго, за вами так интересно наблюдать. Поэтому я, пожалуй, все-таки люблю свою работу, хоть и устаю от нее. И людей я люблю: ведь в большинстве своем вы неплохие, готовы на самопожертвование, истинную дружбу, любовь… Хотя ради нее вы иногда делаете такие глупости, что впору бить в колокол и кричать вашему хранителю, чтобы откладывал все свои дела и присматривал только за вами… Но не волнуйтесь, что бы вы ни делали, ни думали, мы всегда рядом с вами: наблюдаем, нашептываем правильные мысли, храним вас от вас же самих. Сложно, трудно, но интересно.

А теперь я, пожалуй, пойду. И так слишком многого вам наговорил. Не волнуйтесь. Эти знания никак вас не побеспокоят. Ведь, как я уже и говорил, стоит вам от меня отвернуться, вы меня и не вспомните… Демиургом-наблюдателем быть непросто...

4:33.

Вой отвратной сирены заполнил улицу и проник в каждую щелочку. Сейчас по дорогам проедет колонна дезинфекционных машин, вымывая с остатков асфальта любые признаки вирусов, бактерий, да и вообще любой намек на жизнь. Раньше правительство засыпало улицы города хлорной известью, но из-за большого количества отравлений и пожаров перешло на дезинфицирующие препараты 1 класса. Количество пожаров сократилось в 16 раз, а количество отравлений...

Да кто их считает, эти трупы?

Я никогда не понимал химию, поэтому не представляю, что за состав используется для улиц. Единственное, что я знаю -- ни в коем случае нельзя с ним контактировать. Он поражает глаза и органы дыхания практически за несколько минут, на коже могут появиться язвы и нарывы, которые уже не вылечить. Даже если было бы чем.

В общем, если тебя не убили вирусы - то убьёт дезинфекция. Или мародеры. Или все вместе. Шансов умереть естественной смертью нет.

5:14.

Машины закончили на моей улице. В воздухе висит оранжевая дымка от раствора. Осядет минут через 40. Эта дрянь разъедает асфальт и камни. Да и подошвы тоже.

6:12.

Нужно собираться. На работу. На работу, которая вызывает рвотные позывы от одной своей сути.

Толстые ватные штаны, водолазка из рогожи. Очки, перчатки, маска, шапка. Ботинки на грубой подошве. Защитный костюм специального цвета. Цвет указывает на мою работу.

Даже мародеры обходят нас стороной.

Я утилизатор.

6:47.

Выхожу на улицу, там уже ждет рабочая машина. Местами ржавая, слегка покосившаяся. По нынешним меркам просто роскошь.

Внутри, кроме водителя, еще несколько работяг. Все в экипировке. Все друг друга презирают и ненавидят. Наверное, водитель ненавидит нас еще сильнее.

8:53.

Приехали. Утильная находится между несколькими городами, потому что так дешевле и разумнее, а еще чтобы запахи не доносились до жителей. Вот только это все равно не работает, разве что в городах запах слегка слабее, чем тут.

9:02.

Медик в белом защитном костюме проверяет каждого на входе на вирусы. Некоторым не везёт.

Если попался на проходной с признаками заболевания , то утильную ты уже больше не покинешь.

9:42.

Я здоров. Иду на свое рабочее место.

Всего в утильной два цеха. В первом сжигают трупы.Во втором сжигают живых с признаками болезней. Все равно умрут. Так хотя бы меньше зараженных.

Я работаю во втором.

10:24.

Загоняют первую партию. Мужчины, женщины, дети, старики - все вместе, человек тридцать. Плач, крики, рыдания, вой уже никак не задевают. Привыкаешь всё это не замечать за несколько дней.

Я до сих пор помню свой первый рабочий день в этом цеху. Всю следующую ночь меня рвало, я кричал и рыдал. Настолько противно мне было.

А сейчас плевать.

12:34.

Вторая партия.

17:21.

Третья.

Пришлось дотащить до печи мужика. Упал , только оказавшись в цеху. Видимо, сердце не выдержало. Закинул к живым, нет смысла тащить его в первый цех.

19:26.

Пора домой.

Сегодня было много людей. Где-то очередная вспышка.

Все рабочие цеха проходят через дезинфекционную камеру и меняют защитные костюмы на новые.

19:47.

Медик на проходной снова всех проверяет. Заразиться внутри утильной легко, особенно в нашем цехе.

С каждым днем мне хочется оказаться зараженным. Желания жить нет. Но сил шагнуть в печь самому тоже нет.

19:49.

Я здоров, сегодня меня отвезут домой. Может мне повезет в другой раз.

22:13.

Машина привезла меня к дому. На улицах пусто. Скоро завоет сирена и по улице опять проедут дезинфекционные машины.

22:23.

Опять сирена, опять машина.

Иногда у меня проскальзывает мысль о том, чтобы выйти на улицу во время дезинфекции.

Но я трус. Я видел, как умирают люди от этого раствора : долго, мучительно. В печи быстрее.

Но я все равно трус.

Сашка был знаменитостью детского дома. За его десять лет, его забирали и возвращали в детский дом целых пять раз. А теперь у него уже и надежда пропала, он уже взрослый, кому он такой нужен.

Он помнит самый первый раз когда его забрали первые мама с папой. Тогда ему было почти два года, мама была весёлая, смешливая и от неё пахло конфетами. Она наряжала его в красивые костюмчики и водила в гости, показать своего рыжего сынишку, которого называла «моё солнышко».

Когда Сашке исполнилось четыре года, папа посадил его напротив себя.

— Саша, у меня серьёзный разговор к тебе, — сказал папа.

— Да, пап, — весело сказал, ничего не подозревающий Сашка.

— Мы с мамой ждём ребеночка, он у мамы в животике, — сказал папа.

— Круто, — обрадовался Сашка.

— Да, круто, — сказал, отводя глаза папа, — но мы с мамой решили тебя отвезти обратно, в детский дом.

Сашка испуганно посмотрел на папу.

— Это не надолго, Сашка, мы тебя через год заберём, — сказал папа.

Когда Сашку привезли в детский дом, он бежал по коридору за приемными родителями, ревел и просил не оставлять его. Но они шли к выходу и даже ни разу не оглянулись.

Второй раз был через полгода, после возвращения. Сашка сидел в кабинете директора и слушал, как Тамара Михайловна объясняет новым родителям, что мальчика недавно вернули приёмные родители, что у ребёнка травма, с ним нужно быть терпеливым.

Новая мама на всё согласно кивала головой. Через две недели Сашку вернули в детский дом.

— Он слишком много ест, мы его не прокормим, — сказала бывшая мама.

Сашка даже не плакал, он всего лишь попросил у новой мамы жареной картошки, которую очень сильно любил. На что мама раскричалась на него, что он должен есть то, что ему дают и поставила перед ним тарелку с овсяной кашей. Сашка поковырял её и смог съесть только пару ложек, каша была даже не посолена.

В третий раз вернули, потому что Сашка слишком молчаливый. В четвёртый раз, потому что не способный к музыке. В пятый раз, слишком много болеет.

Больше его не показывали потенциальным родителям. Боялись, что и так у мальчика травма на всю жизнь. Сашка из весёлого, любопытного, превратился в замкнутого и не разговорчивого мальчика.

Он даже не завидовал другим ребятам, когда их забирали новые родители, он всё ждал, когда и их вернут, также как его.

Однажды в их детдомовской школе, прорвало канализацию и они стали ходить в соседнюю, районную школу.

В первый же день к Сашке подошёл мальчик из класса, в котором он теперь учился и предложил дружить. Сашка удивился, конечно, но согласился. Друга звали так же как и его Сашкой. Но они решили, что один будет Сашкой, а другой Санькой.

С этого дня они стали не разлей вода, на уроках вместе, на переменах вместе, друг Санька провожал его до детского дома.

Как то раз Санька пригласил друга к себе домой, поиграть в приставку. Дома была мама мальчика, она накормила ребят. Всё время пока ребята сидели на кухне она с жалостью смотрела на детдомовского друга своего сына.

— Саша, если хочешь, можешь приходить к нам на выходные жить, и с ночевкой оставайся, — предложила в друг она.

— Правда, можно, — удивленно поднял брови Сашка.

— Конечно, — улыбнулась мама друга.

В эти же выходные он остался у друга и в понедельник тоже остался на ночь. Директор детского дома видя ситуацию, скрепя сердце отпустила Сашку к другу домой, но решила вызвать женщину приютившую их воспитанника на разговор.

— Здравствуйте, меня зовут Тамара Михайловна, я директор этого детского дома, — представилась женщина.

— Здравствуйте, Светлана, мама Саньки, друга вашего Саши, — улыбнулась посетительница.

— Вы знаете историю Саши? — спросила директор.

— Нет, а что не так? — испуганно спросила Светлана.

— Дело в том, что у Саши трудная судьба, он хороший мальчик, добрый, весёлый, отзывчивый, не капризный, но его возвращали из приёмных семей пять раз, — объяснила директор.

— Какой кошмар, бедный ребенок, — прижала руки к щекам Светлана.

— Он сильно привязался к вашему сыну, я, конечно, рада этому, но я боюсь, так как скоро ремонт закончится и Саша начнёт ходить в нашу школу, и разлука с другом его травмирует, — сказала директор, — я не знаю, что делать и как лучше.

— Давайте, оставим всё как есть, а когда он перейдёт учиться обратно, мальчишки сами разберутся, я думаю, мой сын уже не раз ходил к вам в детский дом в гости, я думаю он и дальше будет приходить к другу, — сказала Светлана.

— А мальчик не мешает вам тем, что постоянно живет, а теперь ещё и ночевать приходит? — с опаской спросила директор.

— Нет, я же сама предложила, — сказала Светлана.

Прошло полтора месяца, в детдомовской школе сделали ремонт и Сашка начал ходить в неё. Но с другом всё равно виделся каждый день, либо он к нему приходил после уроков, либо друг приходил к нему в детский дом.

Через полгода Сашка стал почти постоянно жить дома у друга и мама Саньки решила оформить над ним опеку.

— Знаете, я сразу приняла его как родного сына, я без него теперь уже и жизни не представляю, мне кажется, что их всегда было двое у меня, — сказала она директору детского дома.

— Саша, а ты сам этого хочешь? — спросила Тамара Михайловна у мальчика, сидящего здесь же в кабинете.

— Да, тётя Света хорошая, я хочу жить с ними, с тётей Светой и Санькой, — сказал мальчик улыбаясь.

— Это тебе подарок на день рождения, — улыбнувшись, сказала директор.

— У Саши день рождения, — обрадовалась Светлана.

— Завтра, мне завтра одиннадцать лет будет, — серьёзно ответил Сашка.

— Здорово как, а что ты хочешь на день рождения? — спросила Светлана у мальчика.

— Жареной картошки, можно? — застенчиво спросил мальчик.

— Конечно, целую сковородку, — засмеялась Светлана и, взяв мальчика за руку вышла из кабинета.

Директор детского дома смотрела им вслед и понимала, что Сашка, наконец-то нашёл свою маму.

Любила я к соседке заходить на чай. Бабе Мане, ох и колоритная она особа, скажу я вам, любила она за жить поговорить, да и я тоже.

Вот однажды зимним вечерочком, сидели мы на ее кухне, баба Маня опрокинув рюмашку, и хитро мне подмигнув начала одну из своих историй.

- Я тогда молодой ещё была, царь батюшка Василий ещё жив был. Дитенка, Митьку схоронила, да горе свое горевала. Первенец он у меня был, солнышко ненаглядное. Чистый ангел. Волосики беленькие, кудрявенькие, как у барашка маленького, как зароюсь лицом в кудри его, так аж сердце заходилось от счастья, так его волосенки то сладко пахли. Мужа то медведь задрал, он мне и был единственной отрадой, сынок мой. А не уберегла. Утром встала, а он мертвенький лежит. Два годочка ему было.А тут три дня то прошло, как схоронила, мор по деревне пошел. Человек вечером лег, а утром и нет уж его. Представился.

То и слышно как бабы воют. Да что уж. А на второй день начали наши мертвяки вставать.

Деда Сашку понесли в церковь отпевать, а он возьми и вылезь из домовины своей. Попа нашего покусал, выть начал. Насилу скрутили. Вот и начали мертвяки по деревне шататься, баб да детишек пугать. Которые тихие были- те сидели где нибудь на завалинка, глазюками своими в никуда таращились, а буйных мы в амбар запирали. Я то тут, девка, смекнула что к чему, да и ночью с лопатой и на погост наш деревенский. Иду, совы ухают, Луна все светом своим заливает, а я бреду, сердце в пятках, от каждого шороха вздрагиваю.Жутко. Пришла я, значит, на могилку то Митенькину, да давай лопатой махать. Кровинушку свою откапывать. Уж хорошо, что лето в тот год сухое стояло, так быстро управилась. Открыла гробик его, а он лежит, с бока на бок крутится. Такой же как мертвяки наши деревенские, тьфу на них, и покойниками то не назовешь, покоя то от них никакого. Ну я Митьку то в рядно завернула, да домой. Помыла его дома, в чистое одела, да думаю, чтож дальше то будет. А Митька то отогрелся, начал по хате бегать, да на стены лезть, а потом и вовсе меня покусал. Я то дура, думала очнётся мой голубок, а оно вон как.

Не добро это. Мертвое земле должно пренадлежать, а не живых грызть.

Я то дровишек то собрала в огороде кучу сложила, отвела Митьку в сарай, перекрестилась да и зарубила. А он то хоть и порубленный был, все в разные стороны расползался, руби не руби, а все без толку.Зубками мертвыми клацал. Ну костер развела, да и сожгла. Соседям сказала, что поросенок сдох, они и не спрашивали больше, не до того всем было.

А я то самогонки напилась,да и спать легла. А на следующий день приехали люди какие то казённые, да и забрали всех мертвяков наших с собою. Да велели нам с села носа не казать, видать не одни мы такие были.

-Так, баб Мань, это же когда было то? Лет поди сто назад, а ты живёшь.- удивилась я, прикинув

время, когда царь Василий был.

- Дык, вот живу же. Не помираю никак. А я то что. Царь то нонешний- поп наш, которого дед Сашка покусал. Вот дела. А он то постарше меня годков на двадцать будет, а не изменился почти. Ток вместо рясы пиджак носит. Ну давай, девка, мы с тобою ещё по рюмашке то хлопнем, да и спать пойдем. Поздно уже.

С саблей, перебитой английским штыком, нещадно ругаясь, он прорубил себе путь к еще не разбитому французскому каре и медленно, шаг за шагом отступал – как он делал это на выжженной солнцем равнине в Португалии или преследуемый казаками в России. «Смотрите, как может умирать маршал Франции!» - кричал он пробегающим мимо солдатам.

МАРШАЛ НЕЙ. Сергей Захаров.

- Где Абель? - крикнул толстяк через всю таверну, увидев знакомого.

-Примерил ядро на голову! - Франц отодвинул пустой кувшин давая возможность толстяку поставить свою кружку.

- Он был славный Малый, ты пьешь отраву, помянем его чем по лучше. Эй девка принеси лучшее вино в этом проклятом месте!

-А ты везде таскаешься со своей кружкой.

-Посмотри на её передник он грязен как и все вокруг. Держу пари они не моют посуду.

Франц и товарищи посмеивались над толстяком за излишнюю чистоплотность, но он искренне верил что это бережет от болезней. Принесли вино, Франц не вольно разглядывать передник, его все устраивало, видали места и по грязнее, людей противнее. И таверна и Париж ему нравились, а вот толстяк все менее. Толстяк был артелеристом, Франц линейщиком - место во втором ряду; если бы толстяк больше ходил, он не был бы таким толстым и довольным.

- За Абеля!

-За Абеля!

-Как поживает Мишель? - черт бы побрал этого толстяка, постоянно что-то спрашивает. Это раздражало Франца, но тело уже плохо слушалось, за туманом в глазах сложно было увидеть, что чувствует линейшик глядя на артелериста.

- Жив пока, но в мазать правой тебе больше не сможет. .. Слышал про Нея?

-Маршал наш... Или Наполеона, я уже не знаю кому он служит.

-Мишель был с ним при Ватерлоо, он видно хорошо приложился головой, но клянется что Ней святой и лично видел нимб над головой, этот сумашедший клянется что лошади сами бежали к Нею и умирали под ним закрывая от пуль... Завтра я расстреляю Маршала.

-Да ты и сам умом тронулся. Еще вина! - толстяк смеялся, а Франц совершенно остекленел- одной рукой держал пустую кружку, второй вцепился в стол, а пятой точкой надежно удерживал стул.

-Капитан назначил меня в Растрельную команду. Подать сюда всех Пэров и всех генералов, я и их расстреляю.

Здесь мы оставим Франца, тем более что нести он начинает сущий бред, и завтра судьбаносный день. На прощание взглянем на Франца - и правда в глазах его все меньше человеческого и взгляд похож на лошадиный; той самой лошади, что неслась умирать за Маршала Франции Мишеля Нея.

Утро постучало к Францу тяжелыми сапогами капитана и сотней проклятий на голову линейщика.

-Вставай, собака, а не то поставлю с Неем в один ряд. - капитан ни когда не церемонился с солдатами, тем более что эти деревенские оборванцы только и понимали что грубую силу.

Ясное утро, быстро плывущие облака, чертовы птицы орут сильнее обычного, каждое движение отдается взрывом в голове-личный ад Франца. Внезапно все в мире замерло, перед шеренгой солдат стоял человек, прямой взгляд, расправленые плечи, открытая грудь. Это он будет растрелян? Каждый в шеренге знал из первых уст о его подвигах. Кому он служил? -Франции. И каждый на маленькой площади был Францией. Теперь Франц бы и сам поклялся что видел нимб над головой Маршала.

-Заряжай... Целься... Пли! - скомандовал капитан отчего-то без свойственной ему жестокости.

Раздался залп. Мир снова завертелся. Маршал продолжал стоять (потом в кабаках говорили, что он улыбался):

-Солдаты целитель в сердце! - этот голос заставил мир снова остановиться. Все вокруг исчезло - площадь шеренга капитан- только Франц, маршал... И ружьё. Голос продолжал:

-Заряжай... Целься... Пли!!! - выполнять приказы Франц умел.

Так умирают маршалы Франции.

Весь текст ниже не более чем выдумка, все совпадения случайны, имена вымышлены, если слишком эмоциональны, не читайте дальше...
ЭПИЛОГ: ВОЙНА?
Война? Что такое война? Война это то, когда на твоих глазах гибнет твой товарищ, друг с которым ты пять минут назад делил папиросу, последнюю банку тушёнки, вспоминал родные края, но вот выстрел в далеке, и его уже нет. Первые мысли: почему он, почему не я... У него жена и сын, а я всего лишь безпризорник, не отца ни матери... Возникла ярость, ненависть к врагу, убить, отомстить во что бы то не стало, готовый к бою с голыми руками врага крошить, я понял, погибнуть не могу просто так.
ПРИНЯТИЕ: СМИРЕНИЕ?
Друг, Товарищ твой, не хотел бы такого исхода, как и ты не хотел бы для него той участи что постигла его. Живи и выживи сказал я тогда себе, расскажи что там было, даже если тебя не услышат, правда будет всегда с тобой и всегда на твоей стороне, даже если ты уже будешь лежать рядом с товарищем....
НЕПОНИМАНИЕ: БЕЗИСХОДНОСТЬ?
Встретились мы с Коляном уже в учебке, сдружились сразу, он был интелегентный парень, нет не ботан, вполне себе простой, но воспитанный парень, я, а что я? Я выходец их дет дома, ни мамки, ни папки, только улица, алкоголь да травка, когда денег получалось добыть, чем вам казалось бы он мог сойти за друга спросите вы? Дак то что он был такой же нелюдимый как и я, с того и пошла наша дружба-тяжба. Месяц в расположении части, неделя полевых, всегда вместе были, если кто наезжал, из старших, вставали друг за друга, получали конечно, но не было обидно что кто-то из нас остался в стороне, все изменилось в один момент. Тревога, построение, истошный крик майора. Нас погрузили в ЗИЛы и увезли на аэродром, был короткий инструктаж, по всем вопросам отвечали: там узнаете.
ПРИБЫТИЕ: НЕПОНИМАНИЕ?
Ну вот и сели, куда не понятно, начальство молчит, везде суета, офицеры бегают, отдают приказы, а нас в казармы загнали, как псов, ни кто из новоприбывших ни о чем не знает.
ОСОЗНАНИЕ: СТРАХ?
На утро всем раздали оруже и снаряжение. Был отдан приказ: ждать. Мне с Коляном все стало ясно и страшно одновременно - Война.
В вертолете было так шумно, что кроме рокота и бьющегося от страха сердца было не черта не слышно...
НЕВЕДИНИЕ: НЕУВЕРЕННОСТЬ?
Адреналин бил в уши, мы высадились в поле, вокруг был лес, сержант который нас вел был молод, но было видно что он знает свое дело, между нами мы назвали его Ворон, он был всегда на стороже и в то же время безмятежен, так нам казалось. Мы не черта не понимали что происходит и было страшно, но наш сержант знал свое дело, он вел нас к точке
Точке соединения с основными силами, но кто же знал что между нами и другим отрядом нас ждёт...
ПАНИКА: СМЕРТЬ?
В укрытия заорал Ворон, мы упали, все упали, кто-то упал на всегда, вот тут то и стало жутко, не от того что можем погибнуть, а от того что мы увидели, а увидели мы смерь во всей красе, крики раненых, хрипы умирающих, хотелось что-бы это все был сон, но нет, это явь.
СМИРЕНИЕ...
Нас ждали, они знали, они видели ветушки, нас послали умирать...