Предыдущие статьи, первая и вторая
Перейдем теперь к главной теме. Какие именно социально-экономические сдвиги происходили в обществе в XII-XV веках, и каким образом они были связаны с упадком рыцарства? А также посмотрим, как именно это происходило.
В XII-XIII веках в Европе происходит экономический подъем, начавшийся в сельском хозяйстве, который потянул за собой ремесло и торговлю, и вызвал рост городов. В регионе зародились ростки капитализма, особенно явные в Италии, Нидерландах и Англии. Однако это были только ростки, для решающего рывка Европе не хватало ресурсов, которые она получит в ходе Великих Географических открытий. Пока же развитие прерывали кризисы, особенно тяжелым был кризис XIV века. Капитализм, и буржуазные слои вступали в сложные отношения и переплетались с феодализмом. Было бы слишком просто сказать, что это была борьба укладов, точнее будет указать, что ранний капитализм и поздний феодализм часто не могли обойтись друг без друга.
Соответственно города и государства, рыцари и буржуа то вступали в союзы, то враждовали, дворянство обуржуазивалось, но часто и буржуа становились аристократией.
Общим местом у историков является указывать на союз городов и королей против феодалов, в реальности зачастую города предпочитали бороться с феодалами против государства, исходя из своих интересов.
Государства также переживали драматические преобразования. Часто попытки создать централизованное государство, поначалу успешные, проваливались, и шел откат назад. Исторические личности, такие, как Филипп XIV Красивый и Эдуард III Английский чересчур обгоняли свое время, и после них плоды их тяжелых трудов бывали, казалось бы, потеряны.
Военное дело также сильно зависело от этого процесса, новые военные порядки с трудом пробивались через старые, которые не собирались пока еще сдавать позиции.
Все зависело от конкретного уровня развития и соотношения социальных сил в каждой стране.
Куртрэ
Городам для защиты от феодалов приходилось создавать собственные вооруженные силы – городское ополчение, или милицию. И они часто успешно это делали.
Фландрия к началу XIV века развивалась вполне по капиталистическому пути, с производством на рынок и наемным трудом. Это сопровождалось острыми социальными кризисами - переворотами и восстаниями низов. Дело осложнялось тем, что вокруг Фландрии сплелись интересы Англии и Франции. Англия охотно разжигала антифранцузские восстания во Фландрии так же, как и Франция антианглийские в Шотландии.
Выступления городских низов все усиливались после 1280 года. Городской патрициат, испуганный выступлениями черни, позвал на помощь французскую корону. Началась интервенция. Поначалу французам удалось относительно легко справиться с восстаниями, но после очередного, вспыхнувшего в Брюгге в 1302 году, фламандцы сумели дать достойный отпор французскому рыцарству. Повстанцы попытались взять крепость Куртрэ, но не преуспели. На выручку гарнизону прибыла французская армия.
Главные силы мятежников в количестве 13 тыс. горожан, и 10-30 рыцарей. Лишь немногие вожди были из феодалов и патрициев, большинство привилегированных были на стороне французов.
Против них были 5000 рыцарей и 3000 стрелков. Фламандцы решили победить или умереть и заняли оборону за ручьем, усилив ее волчьими ямами и канавами. Стрелков у них было мало, основной силой были массы пехоты, вооруженные пиками и алебардами. Французский командующий Роберт Артуа несколько дней не решался атаковать, так как фламандцы стояли в сильной позиции. После сильного обстрела фламандских позиций, в бой пошла французская пехота, которая достигла некоторого успеха, но не смогла потеснить фламандские порядки. Артуа в нетерпении ввел в бой конников. Им пришлось форсировать ручей, что не дало взять разбег, кони вязли в болотистых берегах. Как только рыцари достигали берега, фламандцы организованным порядком бросились вперед и начали избивать всадников. Все попытки рыцарей прорвать строй копейщиков не увенчались успехом. Разгром был полным, французский командующий был убит, как и все остальные рыцари, кто не смог бежать. Фламандцы намеренно не брали пленных, что было полностью не в обычае войны тех времен. Победители собрали с убитых рыцарей 700 золотых шпор, которые были вывешены затем в Куртрэ. Поэтому еще битву при Куртрэ называют битвой шпор.
В деталях битвы обращают на себя внимание три явления: неорганизованность феодальной французской конницы, не сумевшей использовать свои преимущества, фламандские рыцари, спешившиеся, занявшие место среди пехотинцев и сыгравшие роль офицеров и, конечно, действия сплоченной, организованной пехоты.
Поражение рыцарей было огромным шоком для современников. В частности, флорентийский историк Джованни Виллани в своей «Новой хронике» сообщал:
Всего французы потеряли убитыми более шести тысяч рыцарей и бессчетное множество пехотинцев, в плен же никого не брали... После этого разгрома честь и слава старинной знатности и отваги французов сильно приуменьшились, ибо цвет мирового рыцарства был разбит и унижен своими же подданными, самыми худородными людьми на свете — ткачами, сукновалами, работниками низких ремесел и занятий. Они были столь чужды воинскому делу, что из презрения к их малодушию другие народы мира называли фламандцев «жирными кроликами». Но после этих побед уважение к ним стало так высоко, что один пеший фламандец с годендаком в руке стоил двух французских рыцарей.
Кагарлицкий отмечает, что: «эта наспех собранная и на первый взгляд не слишком боеспособная армия нанесла при Куртрэ (Courtrai) сокрушительное поражение интервентам, уничтожив цвет французского рыцарства. Эта битва оказалась не только первой решительной победой пехоты над кавалерией, положив начало перевороту в военном деле, но и прообразом целого ряда революционных битв, подобных сражению при Вальми, в ходе которых революционная масса демонстрировала свое превосходство над профессиональной армией».
Но нельзя забывать, что успех был недолог. Через 26 лет французские рыцари смогли взять реванш в битве при Касселе, а ровно через восемьдесят лет те самые золотые шпоры были увезены французами из Куртрэ.
Фламандская пехота при Куртрэ, как отмечает Свечин, действовала оборонительно, при чрезвычайно выгодных местных условиях.
В сражении при Розенбеке, через восемьдесят лет после Куртрэ, французы, наученные горьким опытом, смогли грамотно использовать конницу для удара по флангам фламандской фаланги, которая не смогла совершать наступательные действия в чистом поле.
Так что, одним городам недоставало сил бросить вызов феодалам. Это должны были сделать государства.
Англия и ее армия перед Столетней войной
Многие историки сходятся во мнении, что в начале Столетней войны с двух сторон столкнулись армии разных типов - у французов это была еще феодальная армия, у англичан - нового типа, постоянная и организованная. Что же позволило англичанам создать армию нового типа?
Укрепление королевской власти в Англии началось раньше, чем в других странах. После учиненной резни над англосаксонской знатью в 1067-1071 году Вильгельм Завоеватель смог перераспределить ее земли среди приближенных. Норманнская знать была во враждебном окружении, а местное население всегда было готово поддержать королевскую власть против иноземцев. Это, конечно, не избавило Англию совсем от феодальных войн, да и горожане далеко не всегда выступали за свою "естественную" опору - власть короля. Тем не менее, местное управление королям всегда удавалось удерживать за государственными чиновниками - шерифами.
Генрих II Плантагенет(1154-1189) сделал королевский суд высшей инстанцией, куда мог обратиться любой свободный человек. Также во время правления Генриха II было создано руководство по работе казначейства – «Диалог о казначействе». Это свидетельствует о высоком развитии финансов. Наконец он же освободил вассалов от личной военной службы при условии, что они будут платить "щитовые деньги", на которые король мог нанять рыцарей, служащих постоянно.
Финансовая мощь государства позволяла создать наемное постоянное войско, но не менее важен был источник, откуда черпаются наемники. В Англии с древних времен не теряло своего значения народное ополчение.
Вот как описывает это ополчение в своей книге "Эпоха рыцарства в истории Англии" Артур Брайант. «В соответствии с традиционным английским законом каждый здоровый мужчина от 15 до 60 лет был обязан принимать участие в защите своего графства и служить в полиции графства.
Норманнские и анжуйские предки Эдуарда I использовали эту грубую народную милицию против непокорной знати, а его прадед Генрих II реорганизовал ее ассизой о вооружении.
В то время она ограничивалась только свободными людьми – ибо для феодального представления идея о том, что бонд может носить оружие, представлялась шокирующей – но позднее служба в милиции стала охватывать все классы, включая вилланов. Использовав ее в Уэльских войнах, тем самым компенсируя убывающее число феодалов, теперь Эдуард поместил ее на постоянную основу.
В каждом графстве, сотне или городском приходе должны были быть подготовлены списки всех годных к службе. Из них военные комиссары (Commissioners of Array) могли выбрать и заставить людей служить в качестве оплачиваемых солдат, то есть наемников, в королевских войсках в случае крайней необходимости. Оружие, которое они должны были обеспечить в соответствии со своим рангом и социальным положением, также оговаривалось в статуте, который предписывал регулярно практиковаться в его использовании, и дважды в год констеблями сотни должен был проводиться «смотр оружия», на котором перед судом шерифа для наказания должны были предстать те, кто не выполнял своих обязанностей.
Фримены, владевшие движимым и недвижимым имуществом с доходов от 20 до 40 фунтов и которые еще были посвящены в рыцари, должны были явиться в качестве рыцарей, а те, кто имел доход более чем 15 фунтов в год, должны были явиться в качестве солдат с лошадью, копьем и доспехами. Простой народ, поделенный на четыре класса, должен был служить в качестве пехотинцев и либо сам себя обеспечивать, либо быть обеспеченным констеблем следующим оружием: железным шлемом, стеганой курткой, дротиком, кинжалом и луком со стрелами. В лесистых землях вдоль Уэльской границы – в Шропшире, Маклсфилдском лесу и Шервуде – сельские жители уже учились обращаться не с коротким луком, чья тетива натягивалась к груди, а стрелы попадали в воздух, но с длинным луком Гвента, растягивавшимся до уха, чьи стальные стрелы с гусиными перьями, направленные прямо в цель, могли сразить конного рыцаря, закованного в броню, с расстояния более чем двести ярдов. В следующем веке они сыграли очень важную роль"
По мнению Свечина, на изменения в английской армии также повлияли войны Англии в Уэльсе и Ирландии. На пересеченной местности тяжелая кавалерия была малоэффективна. Из источника того времени: "В Ирландии рыцарям нужно всегда придавать лучников. Проворный ирландец будет поражать рыцаря каменьями и ускользать от него - ему нужно отвечать стрелами"
Уже к концу XIII века, благодаря реформам Эдуарда I, продолживших тенденции, начатые его предшественниками, удалось создать мобилизационный механизм и организационные методы, а также организацию снабжения и транспорта, совершенно незнакомые прежним феодальным армиям и далеко опережавшие свое время. Историки указывают на некоторые неожиданно современные черты кампаний Эдуарда III, например, на способность его армии вести боевые операции зимой Действительно, этого большинство европейских армий не в состоянии было делать даже в XVIII веке.
Конечно, преодолеть границы своего времени эта армия не смогла. Производительность труда была настолько низкой, что даже весьма эффективная система воинского призыва, существовавшая в Англии того времени, позволяла оторвать от работы максимум 2–3 % мужского населения — это была уже всеобщая мобилизация. Преимущество английской системы было не в способности мобилизовать большие массы рекрутов (войска Эдуарда III и Генриха V были немногочисленными), а в том, что в стране всегда были люди, пригодные для воинской службы, их не надо было переучивать.
Армия понемногу теряла сословный характер: бедные джентльмены, не имевшие денег на доспехи, поступали на службу лучниками. Напротив, пехотинцев учили верховой езде. Английский лучник времен Столетней войны передвигался на лошади, а в бой вступал спешенным. В свою очередь рыцарей приучили вместе с лучниками вести бой в пешем строю. Немецкий военный историк Ганс Дельбрюк считает, что хотя «спешивание рыцарей было только эпизодом, все же его можно рассматривать как прелюдию для нашего времени в том отношении, что это является известной переходной ступенью к позднейшему офицерскому корпусу».
Однако рыцарь (или точнее, дворянин в латах, не всегда имевший рыцарское звание) по отношению к лучнику далеко не обязательно выступал в качестве командира.
Разрыв между конным и пешим воином перестал быть знаком сословного различия, превратившись в различие чисто тактическое. В этом отношении лучники Эдуарда III были чем-то вроде позднейших драгун или даже мотопехоты XX столетия. Скорость их передвижения оказалась полной неожиданностью для противника. В социальном отношении это была армия, чья способность к совместным действиям гарантировалась высокой (по средневековым масштабам) социальной и культурной однородностью — нечто совершенно новое для того времени.
Эта грозная сила перед началом Столетней войны оказалась в руках Эдуарда III - талантливого стратега и тактика. Еще перед войной с французами эту силу на себе ощутили шотландцы - те самые, которые били деда и отца Эдуарда, пользуясь преимуществом сплоченной пехоты, вооруженной длинными копьями.
Вот как описывает блестящие действия против шотландцев в 1333 году Брайант. "С тех пор, в злосчастной кампании 1327 года в Стенхоупском Парке, Эдуард для себя понял глупость пытаться атаковать шотландских пикнеров с помощью тяжелой конницы или преследовать их, убегающих на своих привыкших к зарослям вереска лошадях по северным холмам и долинам. В это время, убедившись, что они не могут добраться до Берика иным способом, он намеревался заставить шотландцев атаковать его. Он не хотел позволить прогнать себя, как было с его отцом, безжалостно надвигавшимися копьями в невыгодную для его людей позицию. Вместо этого он разработал поле боя, полностью отвечавшее его замыслам.
Ловушка, устроенная им, была смертельной, не то что болота Бэннокберна или рвы, вырытые Брюсом на дороге к Стерлингу. В руках английских лучников были длинные луки из Гвента, пришедшие с незапамятных времен, а Эдуард и его лорды-воины нашли возможность превратить их в военное оружие, обладающее мобильностью и убойной силой, о чем до сих пор они и не мечтали.
Один из лордов, крестоносец Генрих Гросмонтский – сын графа Ланкастера, известный своим собратьям как «отец солдат» – сражался при Бэннокберне, и, возможно, именно этот одаренный богатым воображением и замечательный полководец первым разглядел, как использовать лук, чтобы коренным образом изменить военное искусство. Бесспорным казалось то, что в течение всех недель ожидания во время блокады Берика английской армией, лучники, которых военные комиссары Эдуарда собрали из северных и средних графств, совершенствовали свое мастерство в постоянных маневрах и упражнениях, так же, как пикинеры Брюса тренировались перед Бэннокберном, репетируя битву, которую он предвидел.
Объединенные в отряды вместе с тяжеловооруженными конниками из их родных графств и муштруемые седыми ветеранами, изучившими воинское искусство среди валлийских и шотландских холмов, они учились действовать не только в качестве отдельных стрелков, но сплоченно в фалангах, из которых, по приказу командира, ритмично вылетали залпы стрел с невероятной скоростью, которые могли направляться сначала в одну часть атакующих, затем в другую, пока каждое живое существо не погибнет или не будет искалечено. В металлических шлемах и подбитых оленьей кожей куртках, этих легких, деятельных мужчин тренировали перестраиваться в расчлененный строй, обстреливать продольным огнем колонну с фланга и даже ряда, комбинируя стрельбу и движение, по сигналу горна или какому-либо другому, передислоцироваться под прикрытием своих товарищей в многочисленные шеренги, в которых так долго, насколько хватало боеприпасов, они были практически неуязвимы. Среди них – прощенные своим королем – находились объявленные вне закона Фольвилли и другие изгои из Шервудского леса. Они обладали мастерством незаметно подкрадываться к своему противнику и уничтожать его, но теперь их усилия были направлены не на главного недруга – ноттингемского шерифа – и его бейлифов, а на врагов короля.
Именно в это время – летним утром 1333 года – шотландская армия на собственной шкуре испытала, прибыв на склоны Халидон Хилла, то, что должно было случиться с другими и более знаменитыми армиями, находившимися в руках союза английских лучников и тяжеловооруженных конников под началом их молодого короля, наследника Плантагенетов, и его лейтенантов, большинство из которых заслужили славу, применяя ту же самую тактику на полях Европы. Когда пикинеры в своих плотных шилтронах и в сопровождении колонн конных рыцарей шли вперед по болотистой почве у подножия холма, они внезапно попали под град стрел. Когда стальные наконечники стрел достигли своей цели, погибли сотни шотландцев, проклиная триумф своих отцов, который они упорно пытались повторить. Склоняя свои головы под сверкающим ливнем и смыкая свои ряды, они инстинктивно стали осторожно отходить от лучников и карабкаться на холм. Прижавшись друг к другу с такой силой, что они почти задыхались, терзаемые выстрелами лучников и многочисленными залпами из строя, куда стрелки отходили при каждой попытке атаковать их, шотландцы упорно поднимались по склону по направлению к ожидавшему их строю закованных в броню английских воинов, единственному месту, куда не попадали стрелы. Затем, запыхавшиеся от подъема, выжившие бойцы достигли преграды из копий, рыцарей и тяжеловооруженных конников, свежих и жаждавших драки, которые тотчас начали рубить их огромными мечами и боевыми топорами, заставляя их спуститься со склона, где шотландцев вновь ждал град из стрел.
Та же участь была уготована конным лордам и рыцарям. Отряд, пытавшийся обойти фланги противника, чтобы добраться до Берика, был перехвачен конницей Эдуарда, а остальных разили стрелы, когда они старались направить своих испуганных коней взобраться на холм, и они падали друг на друга, превращаясь в спутанный клубок из извивавшихся людей и животных. Даже когда их бесстрашие не могло в большей мере угаснуть и они были сломлены, английские рыцари призвали своих пажей с лошадьми и преследовали шотландцев по холмистому Берикширу до самой ночи, «убивая несчастных, – по словам лейнеркостского хрониста, – железными жезлами». Сам регент был смертельно ранен и взят в плен, а шесть графов остались лежать на поле боя. Семьдесят шотландских лордов, пятьсот рыцарей и сквайров и почти все пешие воины погибли. Англичане потеряли одного рыцаря, одного тяжеловооруженного конника и двенадцать лучников. Одно-единственное утро положило конец кропотливому труду шотландцев, длившемуся четверть века, а паутина Брюса была разорвана английской дисциплиной и «серыми гусиными перьями».
В этом описании главное не преимущество длинного лука само по себе, а как оно было грамотно использовано в блестяще организованной армии. Армии, с которой скоро предстоит столкнуться лучшему рыцарству Европы - французскому.
Продолжение следует
Литература
Брайант Артур. Эпоха рыцарства в Англии
Всемирная история. Т.2. Под ред. Чубарьяна
Кагарлицкий Б. Ю. От империй к империализму
Кенигсбергер Гельмут. Средневековая Европа
Контамин Филипп. Война в Средние века
Нечитайлов М. Битва при Куртрэ. http://xlegio.ru/ancient-armies/medieval-warfare/battle-of-c...
Свечин А. А. История военного искусства. Т.1
Фавье Жан. Столетняя война