О чём пишет Пелевин (фанатская теория)
Виктор Олегович Пелевин. Автор, который говорит на темы, о которых в приличном обществе говорить строжайше запрещено, и я сейчас не о сексе. В своих книгах он говорит о вещах гораздо более интимных. Сегодня я предлагаю для обсуждения отрывок из романа «Числа». Так как этот материал – не научная работа, где подобный подход (сначала цитата из книги, затем мой авторский комментарий с повторным цитированием) запрещён, я бы не хотел, чтобы вы уподоблялись так называемым «верующим», что изучают библию по комментариям и цитатам в них, не читая оригинал. Хронометраж статьи растянется до невероятных по меркам 2019 года размеров, но иначе нельзя.
В этом отрывке Пелевин говорит о потреблении образов как об основе современной экономики и геополитики, об отношениях России и Запада, о современной морали, диктующей людям какие образы хорошие, а какие плохие, и, немного, об отношениях между мужчиной и женщиной.
Глава «66»,
Несмотря на очарование игры, желание Мюс видеть в нем Пикачу порой бывало обременительным. По ее упорной мысли, он должен был больше всего на свете любить жареные орешки, и ему иногда приходилось съесть целый пакет фисташек перед тем, как Мюс подпускала его на расстояние вытянутой руки (если она не хотела, она начинала так больно царапаться, что Степа неизменно отступал). Степа же не особо любил орехи, которые были ему вредны из-за полноты. К счастью, Мюс допускала альтернативный вариант — ягоды. Вместо пакета фисташек можно было откупиться половиной упаковки клюквы «Ocean Spray», и, хоть она была очень кислой, процедура завораживала, потому что Мюс разрешала есть ягоды прямо из теплых ложбинок своего тела:
— My hungry little beast… No, you can't do that! You shameless little pig!«Мой голодный зверек. Нет. что ты делаешь! Бесстыжий поросенок!»
Кроме того, Мюс требовала, чтобы любая кровать, на которой они спят, была привязана проволокой к батарее, и его «excessive electricity» уходило в землю. Степа не понимал, что это за «избыточное электричество», но предполагал, что оно как-то связано с ролью, которую Мюс заставляла его играть.
Лень мешала ему выяснить, каким должен быть образцовый Пикачу. Он совершенно не интересовался покемонами, посмеивался над происходящим и считал его невинным рецидивом младенчества, чем-то вроде привычки играть в куклы, которая сохраняется даже у некоторых мам, пока Мюс не объяснила, насколько все глубже. Объяснение последовало за одной из нотаций, которые Мюс любила читать ему в кровати, пока они набирались сил для следующей прогулки в рай. Началось все со спора о группе «Тату».
— Запомни, свинка, — сказала Мюс, — чтобы ты никогда больше не смел так выражаться! I was born in a gay and lesbian family «Я родилась в семье гомосексуалиста и лесбиянки.», это как у вас раньше было рабоче-крестьянское происхождение, и если ты еще раз скажешь при мне слово «ковырялки», я уйду от тебя навсегда… Понял?
Степа испуганно кивнул — он уже жалел, что необдуманные слова сорвались у него с губ.
— Вы вообще не понимаете, что такое терпимость к чужому образу жизни. Тем более что такое moral tolerance. Погляди на эту демонстрацию, — Мюс кивнула на телевизор, передававший новости ВВС, в которых мелькнул поп-дуэт. — Наше общество стремится обеспечить потребителю не только дешевый бензин, но и моральное удовлетворение от протеста против метода, которым он добывается. В эфире постоянно идут раскаленные теледебаты, где происходит срывание масок с разных всем известных фарисеев, и так каждую войну. И все спокойно живут рядом. А у вас все стараются перегрызть друг другу глотку. И при этом ни теледебатов, ни протеста, так, дождик за окном. Потому что общество недоразвитое, understand?«Понимаешь?» Просто какое-то убожество. Вот почему вы не выражаете протест против Чечни?
Степа вспомнил Мусу с Исой.
«Ну да, — подумал он, — попробуй вырази, когда один на кокаине, а другой на героине. Такие качели будут, что мало не покажется. Если б не джедаи, так и банка, наверно, уже не было бы».
— Почему? — повторила Мюс. — Ведь самим потом будет интереснее телевизор смотреть!
— Так, — мрачно ответил Степа. — Свиньи потому что.
— Вот именно. А еще говорите про какую-то духовность. Это еще ладно. Вы, русские, при этом постоянно твердите про бездуховность Запада. Про его оголтелый материализм, and so on. Но это просто от примитивного убожества вашей внутренней жизни. Точно так же какой-нибудь Afro-African из экваториальных джунглей мог бы решить, что Ватикан совершенно бездуховное место, потому что там никто не мажет себе лоб кровью белого петуха.
— Я никогда ничего не говорил про бездуховность Запада, — попробовал Степа уклониться от коллективной русской вины. Но Мюс не обратила на его слова внимания.
— Вас только что выпустили из темной вонючей казармы, и вы ослепли, как кроты на солнце. You totally miss the point «Ты совершенно упускаешь главное.». Секрет капиталистической одухотворенности заключен в искусстве потреблять образ себя.
— Че-чего? — спросил Степа.
— Ты, наверно, думаешь, что я покемон, потому что я — инфантильная дурочка, которая никак не может забыть свое детство?
Don't even hope…«Даже не надейся.»
Чем сильнее Мюс возбуждалась, тем больше она начинала употреблять английских слов.
— Все наоборот. Инфантильный дурачок — это ты. За исключением тех редких минут, когда я помогаю тебе побыть Пикачу, ты просто дикарь и nonentity «Ничтожество.», understand, нет?
— Нет, — сказал Степа. — Можно яснее?
— В цивилизованном мире человек должен поддерживать общество, в котором живет. Интенсивность потребления сегодня есть главная мера служения социуму, а значит, и ближнему. Это показатель… Как это по- русски… social engagement «Социальная вовлеченность.». Но в постиндустриальную эпоху главным становится не потребление материальных предметов, а потребление образов, поскольку образы обладают гораздо большей капиталоемкостью. Поэтому мы на Западе берем на себя негласное обязательство потреблять образы себя, свои consumer identities, которые общество разрабатывает через специальные институты. Понимаешь?
— Нет, — честно признался Степа.
Мюс несколько секунд щелкала пальцами, подыскивая слова.
— Вспомни свой накрученный и навороченный «Геландеваген», — нашлась она.
— Какой «Геландеваген»? Я что, полковник ГАИ? — обиделся Степа. — У меня спецбрабус, пора бы привыкнуть.
— Ага! Вот видишь? Ты ведь потребляешь не его. Ты потребляешь образ себя, ездящего на нем…
Только тут Степа понял, что она хотела сказать. Она была права.
Как всегда, он чувствовал что-то подобное, но не мог облечь в слова.
— Но это, извини, уровень spiritual mediocrity, — продолжала Мюс. — Это потребление образов, связанных с материальными предметами. Если вы, русские, хотите когда-нибудь по-настояшему влиться в великую западную цивилизацию, вы должны пойти гораздо дальше. Ты спросишь, как это сделать? Посмотри на меня. Посмотри на мир вокруг. Послушай, что он тебе шепчет… Я — покемон Мюс. Только что с тобой говорил по телефону твой друг Лебедкин — он джедай. А из телевизора нам улыбается Тони Блэр — он премьер-министр. В эту секунду в мире нет ни одной щели, ни одного изъяна. Но ты? Могу я верить тебе до конца? Настоящий ли ты Пикачу? Или это просто маска, муляж, за которым пустота и древний русский хаос? Кто ты на самом деле?
В Степе дрогнул ответ. Но, досчитав до тридцати четырех, он решил на всякий случай промолчать. Вместо этого он приподнялся на локте и потянул на себя одеяло, под которым пряталась его подруга
Если кто-то увидел в этом извращённую эротическую сцену – вы абсолютно правы. Женщина трахает мужчине мозги. Чем именно? А вот тут сложнее. Разбирать и комментировать можно каждую строчку.
После нелестного высказывания Пикачу (это главный герой, у него есть имя, но оно ему не нужно) о лесбиянках, Мюс начинает невероятно насыщенную смыслом реплику.
Вы вообще не понимаете, что такое терпимость к чужому образу жизни
Напоминаю, что на дворе 2003 год, Ходора ещё не держат за дверью, а истерия толерантности на западе только разгорается. Но это основа идеи, и именно по таким памятникам мы можем проследить как именно начался происходящий сейчас апокалипсис (к этому мы ещё вернёмся, более подробно раскрыв тему).
Наше общество стремится обеспечить потребителю не только дешевый бензин, но и моральное удовлетворение от протеста против метода, которым он добывается. В эфире постоянно идут раскаленные теледебаты, где происходит срывание масок с разных всем известных фарисеев, и так каждую войну. И все спокойно живут рядом. А у вас все стараются перегрызть друг другу глотку.
Война в Ираке 2003 года, автор отсылается на логическую цепочку Ирак – нефть – бензин – война – антивоенные протесты. Главное здесь не бензин или война, а «моральное удовлетворение». Здесь автор говорит о том, что протест в западном обществе – это вид спорта. Современному читателю доступна такая метафора: массовый протест – то же самое что батл рэп, закончивший жизнь фразой «я здесь чисто по фану, поглумиться над слабым». Только на протест выходят поглумиться над сильным. Такая «жизнь понарошку» не знакома русскому обществу, если что-то идёт не так – не дай вам бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.
Секрет капиталистической одухотворенности заключен в искусстве потреблять образ себя
Эти 2 фразы очень сильно разнесены по тексту, однако вторая поясняет первую: моральное удовлетворение от потребления образа, в данном контексте – себя, протестующего. В целом, моральное удовлетворение возможно только от потребления образа. Как только человек перестаёт тратить всё своё время на борьбу за выживание – у него появляется вопрос, чем занять это время. Тело не способно к бесконечному потреблению, в отличии от сознания, и тогда человек начинает потреблять сознанием. Это означает, что необходимо произвести и доставить потребителю образы, которых у него раньше не было, для удовлетворения потребности сознания. Мораль для сознания – такая же разновидность потребляемого как курица для тела. Работает это примерно так: сначала убиваешь всех вокруг, потом заявляешь, что у тебя есть курица, то есть – мораль, которая оправдывает убийство, ведь убитые, без сомнений, были твоими врагами.
Производством и доставкой морали и некоторых других наименований образов занимались шаманы, потом жрецы, потом церковь, но всегда была альтернатива. Светские образы занимали ничтожно малую часть рынка и плохо капитализировались. Время шло, выживание делалось всё легче, и вот у людей слишком мало угроз, чтобы тратить время на борьбу за жизнь. Сейчас свободное время составляет 99%. Мне возразят – да где, столько дел, присесть некогда. Так и есть, но это то же самое что быть покемоном. Вы потребляете образ себя, который получил столько-то вещей и ещё больше – образов. Если вы перестанете делать все дела, из-за которых вам некогда присесть, вы не умрёте. Если первобытный охотник перестанет охотится – он умрёт. Я ни к чему не призываю, но это важно понимать, чтобы отвечать правильно на внутренний вопрос, неизбежно возникающий у каждого: «зачем я?». Светские образы захватили рынок.
Когда-то люди верили, что однажды бог или боги спустятся на землю и будут ходить среди нас, и это будет конец времён, апокалипсис. Безотносительно вопроса о существовании Бога, абсолютно точно можно сказать, что существует образ бога (здесь и далее с маленькой буквы, так как речь идёт о ложном боге). Аналогично, не так важно жил ли Иисус Христос две с небольшим тысячи лет назад, важно, что сейчас живёт его образ. Когда в обществе говорят о боге или христе (имя собственное, однако для поддержания аналогии пишу с маленькой буквы), речь идёт об образах. Церковь — это бренд. Как Эппл, только старше и богаче. Как в жизнь вошли образы реального Бога, так же в жизнь вошли образы товаров.
Но это, извини, уровень spiritual mediocrity,[здесь: человека духовно заурядного, примечание комментатора] — продолжала Мюс. — Это потребление образов, связанных с материальными предметами.
Примерно то же самое что анимизм – наделение всего увиденного душой, либо язычество – анимизм с иерархией.
Поэтому мы на Западе берем на себя негласное обязательство потреблять образы себя, свои consumer identities, которые общество разрабатывает через специальные институты.
Автору важно противопоставить Россию и запад, но не только. После язычества пришли религии монотеистические, в которых есть только бог людей. Здесь Мюс говорит о потреблении образов людей, созданных другими людьми. Если экранизировать ветхий завет в целом, или посмотреть фильм «Исход. Цари и Боги», рассказывающий о Моисее, мы поймём, что есть главный герой (Моисей, Авраам, Ной) есть второстепенные персонажи – враги и союзники главного героя, и есть персонаж третьего плана – бог евреев. О таком статусе этого персонажа говорит его хронометраж, количество реплик, влияние на сюжет (строго косвенное). Таким образом монотеистическая религия – набор образов людей, созданных другими людьми. Я опять же ни к чему не призываю и не разжигаю, но важно понимать.
Что если я скажу, что боги спустились с небес и живут среди нас? Правы ли были пророки древности, называвшие такое концом времён? Можно ли обсуждать такое в приличном обществе?
А что насчёт линии противопоставления России и Запада?
Вот почему вы не выражаете протест против Чечни?- Почему вы не протестуете против Чечни, как мы протестуем против Ирака?
Степа вспомнил Мусу с Исой.
«Ну да, — подумал он, — попробуй вырази, когда один на кокаине, а другой на героине. Такие качели будут, что мало не покажется. Если б не джедаи[ФСБ], так и банка, наверно, уже не было бы».
— Почему? — повторила Мюс. — Ведь самим потом будет интереснее телевизор смотреть!
— Так, — мрачно ответил Степа. — Свиньи потому что.
- Потому что война в Ираке – это образ. А война в Чечне – реальность.
- Но ведь смотреть реальность по телевизору – скучно!
- Да как же тебе объяснить? Ты не сталкивалась с чеченскими бандитами, они не пытались тебя убить! Если их не прижать они продолжат убивать и грабить. Мы это понимаем, и потому Россия никогда не воевала только ради денег. Каждая война – во имя выживания. Да, есть определённые нарекания по ходу чеченской войны, но если всерьёз спросить народ, каковы их претензии – они ответят: нам не нравится что после этой войны в живых останется больше 0 врагов. Как тебе такая Россия, детка?
- Вы – самые настоящие свиньи.
- Именно. Поэтому на монтаже мы вырежем эти две реплики и оставим только вывод: мы не протестуем потому, что мы – свиньи.
Могу я верить тебе до конца? Настоящий ли ты Пикачу? Или это просто маска, муляж, за которым пустота и древний русский хаос?
Россия – это хаос. Европа – это порядок. В Европе каждый народ живёт отдельно, у каждой общности свои законы, там очень много разных стран. Всё разграничено и упорядочено. В России же огромное количество народов, и всё это одна страна. Колоссальное нагромождение культур, ценностей, условий быта, каждое из которых внутри себя упорядочено. Но мы должны смотреть на них как на целое, ведь это одна страна. Человеческий мозг не в силах осмыслить такое, всё перемешивается, и вот он, хаос. Вы это читаете, а вокруг вас уже скачет воображаемый поп, блюститель морали, и орёт что-то вроде «да что он себе позволяет? Хаос — это очень плохо, он ненавидит Россию, ненавидит тебя!»
Кого я действительно ненавижу, так это воображаемого попа. В мире нет места добру и злу, нет места морали. Хаос – не более чем структура, выходящая за рамки понимания. Хаотичность создаёт огромные проблемы для управления государством, и не от хорошей жизни Россия пошла на такой шаг. Чтобы Европа могла баловаться феодальными набегами на соседей, Россия должна была защищать её от всех угроз с востока, из степей. Угроз столь масштабных, что ни одно маленькое государство с ними не справилось бы. И государство расширялось. Всё это нужно было как-то держать в целостности, отсюда и происходят все ценности, которые кажутся нашим просвещённым европейцам пещерными. Религия, царь, семья, Родина.
Я не собираюсь оценивать правильность такого подхода русского общества к жизни, но замечу одно: у кого деньги, тот и прав. А деньги у американцев.
В Степе дрогнул ответ. Но, досчитав до тридцати четырех, он решил на всякий случай промолчать. Вместо этого он приподнялся на локте и потянул на себя одеяло, под которым пряталась его подруга
У кого сиськи, тот и прав. Он не Пикачу. Но ему кое-что нужно от Мюс.
Апокалипсис? Не знаю как в мире, но в России точно наступил конец времён. Мы не производим собственных образов, кроме образов танков. Я могу понять отставание в промышленности, где необходимы средства производства. Но образы производят мозгами, неужели у нас их больше нет? Сейчас нам кое-что нужно от мира, и мы будем для них теми, кого они захотят видеть. Президент Путин любит метафору с медведем, но, мне кажется, у писателя Пелевина метафора точней.
