Друг рассказывал...
Той ночью 2005-го года воздух пах мокрым асфальтом и безнадёгой. Идея родилась сама собой, вытекая из горла жгучим суррогатом. Её не планировали, ей просто дали случиться — три фигуры в потрёпанных куртках, пьяные до состояния вседозволенности.
— Да там, на раз-два, — сипел самый бойкий, Серёга, тыча пальцем в тёмный силуэт ларька на углу.
Витрина с хрустальным вздохом уступила их натиску. Они залезли внутрь, в тесное пространство, пахнущее пылью и дешёвым пластиком. Руки, не глядя, сметали с полок всё подряд: зажигалки, брелки, пачки сигарет, шоколадки. Тащили, засовывая за пазуху, в карманы, за оттопыренные полы курток. Жадность была слепа и беспорядочна.
Аккуратно, как и договорились, они ретировались, оставив за спиной зияющую чёрную дыру витрины.
А потом их осенило. Сидя на холодной лавочке в пятом от ларька дворе, под тусклым светом одинокого фонаря, они решили оценить добычу. Доставали по очереди, разглядывали, как первобытные охотники у костра. Пачка пластырей. Горсть конфет. Дешёвый фонарик. Это был не триумф, а какая-то жалкая пародия на него.
И тут двор вспыхнул.
Ослепительный белый свет, будто прожектор на сцене, выхватил их из тьмы. Это был «дальник» патрульной машины. Словно щелчок кнута — и три фигуры, сбросив оцепенение, метнулись в разные стороны, как тараканы. Из карманов на бегу летели их «трофеи» — кассиры позора, расплачивающиеся за свою свободу.
Но было поздно.
В казённом помещении РОВД пахло махоркой, потом и старым линолеумом. Процедура была отработана до автоматизма: протокол, личный досмотр, опись изъятого. На столе вырос унылый холмик из того, что не успели выбросить, — свидетельство глупости, а не преступления.
Когда последнего из троицы, Витька, вели по коридору к камере, он вдруг рванулся к решётке, за которой ждал своей участи его друг.
— Серега! — прошептал он, и в его глазах был не страх, а какая-то животная мольба. — Ноги… у меня в носках… Там пачки… женских… этих… тампонов. Выковыряй, а? Мужики в камере… они не поймут.
Серёга, прижатый к холодным прутьям, смотрел в испуганное лицо товарища. И вдруг вся эта ночь — пьяная бравада, разбитое стекло, позорный побег и вот этот, финальный абсурд — обрушилась на него всей своей тяжестью. Они грабили ларек не ради денег, не ради наживы. Они грабили его от скуки и безысходности. И самым ценным трофеем в этой экспедиции оказались пачки гигиенических средств, которые теперь могли стоить Витьку последних остатков достоинства где-то там, в камере, где свои законы и своя, особенная, иерархия стыда.
Дверь с грохотом захлопнулась. Серёга остался стоять, вцепившись в решётку, и слушал, как затихают шаги в коридоре. Он думал о носках, набитых тампонами, и о том, что иногда самое сложное в жизни — не украсть, а вовремя избавиться от ненужного хлама. Особенно того, что ты по глупости принял за добычу.