ТГК: thepyha
там больше артиков <3

В детстве я часто бывал в деревне у бабушки. Когда я был ещё совсем маленьким и не мог успокоиться, то бабушка пугала меня козлоногим человеком. Мол, придёт сейчас человек с рогами и козьими ногами и утащит меня в лес, где отрубит мне голову. И в детстве я очень пугался и всегда успокаивался, а по ночам слышал стук копыт на улице и думал, что это козлоногий человек ходит и ищет, кого бы забрать с собой в лес.

Лес в этой деревне, надо сказать, весьма обширный. Он окружает деревню со всех сторон, только одна дорога ведёт к ближайшему городу, расположенному километрах в ста. Сама деревня весьма мала — всего десять домов. И в этом богом забытом месте я гостил каждое лето, когда был маленьким.

Когда я вырос, то вспоминал истории о козлоногом человеке с удивлением. Всех других детей пугали обычными бабайками, бармалеями, бабами-ягами, а моя бабуся решила соригинальничать и придумала человека с козьими ногами. Однажды я спросил маму, что это за козлоногий человек, но она ответила, что сама не знает, и что в деревне все бабушки и дедушки пугают своих внуков этой историей, и что её саму в детстве пугали этим козлоногим. Потом я решил спросить у самой бабушки, но она сказала, что это просто придуманный герой, ничего больше.

Но что-то в её словах мне не понравилось. Они казались мне неправдоподобными — больно странным был герой, и в деревне все бабушки пугали им своих внучат, будто они все вместе однажды сели и придумали козлоногого человека. Ну, или в этой деревне царит какая-то ноосфера, доступная только жителям.

Бабушкин ответ меня не удовлетворил, но и начинать своё расследование я не собирался, посему решил забыть об этой истории.

Однажды в старшем возрасте я гостил у бабушки. Тогда это был мой первый приезд за многие года отсутствия, и меня сразу охватила тоска по ушедшему детству, как только я очутился в столь близких сердцу местах.

Через несколько дней после моего приезда ко мне подошла соседка Валентина Михайловна с просьбой о помощи — её внучка перевернула комод. Как милый пятилетний ребёнок умудрился это сделать — я не могу даже представить. Муж Валентины Михайловны повёл овец на выпас, поэтому некому было ей помочь. Я согласился и пошёл к ней домой.

Комод был тяжеленный, и меня просто раздирало желание попросить эту маленькую девочку вновь показать, как она смогла его перевернуть, но всё-таки я не хотел поднимать эту тяжесть вновь.

С трудом, но мне удалось его поднять и поставить на место. Поднимая комод, я услышал, как Валентина Михайловна ругала свою внучку:

— Вот видишь, что ты натворила! Теперь дяде приходится такую тяжесть поднимать! Вот как тебе не стыдно! Придёт сегодня ночью козлоногий человек, и утащит тебя, такую негодную, в лес, и голову там отрубит!

— Нет! Неправда! — плакала девочка.

— Правда-правда! Ещё как утащит, а я тебя защищать не буду, негодяйку эдакую!

Слова о козлоногом человеке вновь пробудили во мне интерес. Когда я закончил с комодом, Валентина Михайловна угостила меня обедом, во время которого я попытался вывести её на разговор о козлоногом человеке, но она лишь отшучивалась. У меня так и не вышло узнать у неё что-то. Вскоре пришёл Александр Петрович — муж Валентины Михайловны — и сел вместе со мной обедать. Валентина Ивановна быстро нас покинула и убежала вновь отчитывать внучку, которая опять нашкодила. Как только Валентина Михайловна ушла, я принялся расспрашивать Александра Петровича о козлоногом человеке. Не скрывая интереса, без всякой учтивости, я спросил у него:

— Что за козлоногий человек, о котором все говорят?

Он посмотрел на меня, отупев, а затем попытался отшутиться, но по его голосу я понял, что он взволнован. Он был более сговорчив, и мне удалось уговорить его рассказать о козлоногом человеке:

— Ходит он по нашим лесам уже давно, очень давно. Ещё когда моя мать была маленькой, её родители пугали историями о жутком человеке с козьими ногами, что бродит по лесам с топором и ищет, кому бы голову отрубить. Я думал, что это всё глупые сказки, пока однажды сам с ним не встретился. Пошёл я тогда на охоту — лет мне около тридцати с чем-то тогда было. Иду я, значит, по лесу, раннее утро. И тишина в лесу — как будто все звуки раз — и выключили. Птицы не поют, ветер не шумит. Вышел я тогда к реке и вижу — на соседнем берегу среди деревьев тень мелькает, будто идёт кто-то. Я за дерево сразу спрятался — думаю, вдруг медведь? А с медведем встретиться мне ой как не хотелось. Пригляделся я и вижу — никакой это не медведь, а человек какой-то. Мне тогда аж смешно от трусости своей стало. Хотел было грибы собирать продолжить, а присмотрелся — ба! Ноги-то у него козлиные! И весь в шерсти, только голова лысая, с парой маленьких рожек. А в руке топор у него, зачем — думать не хочу. Вышло это чудище на берег и принюхиваться стало, ну я и дёру сразу дал. До самого крыльца бежал не оглядываясь. С тех пор я вглубь леса не хожу, мало ли что это страшилище сделать может.

Я тогда не воспринял рассказ Александра Петровича всерьёз и решил, что надо мной просто подшутили.

Вскоре я встретил своих друзей из соседних деревень — Машку, Нинку, Лёху и Олега. Последний раз я видел их во время своего предыдущего визита в эти места, который был очень давно, и я ожидал, что они обо мне забыли, но, к счастью, этого не случилось.

В детстве мы всегда играли вместе. Тогда нас было шестеро — с нами был ещё парень по имени Коля, но почему-то в этот мой приезд он отсутствовал.

Мы все решили сходить вечером на озеро в лесу — отдохнуть, костёр развести, пообщаться. В назначенный день, а точнее вечер, мы собрались и двинулись к месту отдыха. Вёл нас Лёха — никто другой про это озеро ничего не слышал, но мы решили довериться нашему проводнику.

Пока мы шли, я решил узнать у Машки, слышала ли она что-нибудь о Коле. Тогда она мне рассказала, что видела его последний раз лет пять назад. Они всей компанией гуляли по лесу, и Коле приспичило по нужде. Парень он стеснительный, поэтому забрался в самую чащу, чтобы никто его не увидел. Ушёл и пропал. Никто его больше никогда не видел. Искали по всему лесу и нашли лишь пару клочков одежды. Все решили тогда, что его звери загрызли.

Дорога до озера была длинной — мы шли около часа, пока, наконец, не вышли к большому озеру посреди леса. Мы расположились у самого берега — разожгли костёр, достали спиртное и начали предаваться воспоминаниям о нашем детстве.

Стрелка часов приближалась к двенадцати, а содержание алкоголя в нашей крови медленно нарастало. Я не помню точно, сколько я тогда выпил, помню лишь, что много. Все мы тогда выпили много, поэтому я не могу быть полностью уверен в своих воспоминаниях о том, что произошло дальше.

Я не сразу осознал, что происходит. Вокруг было темно — солнце уже давно зашло, и ночь была облачной, поэтому не было даже тусклого лунного света. Единственным источником света был наш костёр, который выхватывал из темноты очертания наших лиц. Прямо напротив меня сидел Лёша. Мы все над чем-то смеялись, вроде Олег рассказал какую-то шутку. Лёша запрокинул свою голову в приступе смеха, а затем согнулся пополам. Я думал, что он от смеха сейчас надорвёт живот, но я увидел, что из его головы торчит топор, рукоятку которого сжали две чёрные волосатые лапы. Эти лапы резко вытащили топор из раны, и из огромной расщелины в Лёшином черепе струями потекла кровь, и в мерцающем свете костра я увидел красные пульсирующие ткани его головы. Я заметил это первым — остальные не увидели ничего из-за приступа смеха.

Я же сидел в оцепенении, не зная, что мне делать, и не понимая, что вообще происходит.

Затем кто-то схватил Машу, сидевшую рядом с Лёшей, и повалил её на землю. Маша не переставала смеяться — видимо, она ещё не успела понять, что происходит. Её смех прекратился, когда ей на голову наступило огромное раздвоенное копыто. Тогда в свете костра я увидел две человеческих ноги, оканчивающиеся козьими копытами, покрытое шерстью тело, абсолютно безволосую голову с двумя маленькими рогами, налитые кровью глаза, рот, растянутый в ужасной улыбке, обнажающей сгнившие зубы, и две руки, державшие кровавый топор, резко опустившийся на Машину шею и оставивший на ней огромную рану, брызжущую кровью. Машин смех превратился в отчаянный крик боли, и все моментально протрезвели и увидели то же, что и я.

Дальше я не помню ничего. Кажется, кто-то кричал, потом были брызги крови… нет, всё это как за закрытой дверью. Обнаружил я себя уже в доме бабушки, на полу. Маша и Лёша погибли в ту ночь, Олег пропал без вести. Выжили только мы с Ниной, и ни я, ни она больше никогда не возвращались в эту проклятую деревню.

Оглторп Крейтер был уродливым, маленьким, жалким ребёнком. Он до безумия любил мучить собак и кошек, выдёргивать крылья у мух и наблюдать, как извиваются черви в его руках, когда он разрывал их на части (это перестало быть забавным, когда он узнал, что черви не чувствуют боли). Но мать его по глупости закрывала глаза на его недостатки и садистские наклонности.

Однажды повариха открыла дверь почти в истерике, когда Оглторп с матерью пришли домой из кино.

— Этот ужасный маленький мальчик натянул верёвку поперёк лестницы в подвал, и, когда я спускалась туда за картошкой, я упала и чуть не убилась насмерть! — закричала она.

— Не верь ей! Не верь ей! Она ненавидит меня! — завопил бедный маленький Оглторп со слезами на глазах и начал рыдать, будто его сердце было готово разорваться.

Мать уволила повариху, и Оглторп — дорогой маленький Оглторп — отправился в свою комнату втыкать иголки в своего пса Спотти. Когда мама спросила, из-за чего кричит Спотти, Оглторп ответил, что ему в лапу попали осколки стекла. Он сказал, что вытаскивает их. Мама подумала, что маленький Оглторп — воплощение ангельской доброты...

Однажды, когда Оглторп был в поле в поисках очередных жертв для пыток, он обнаружил глубокий, тёмный колодец. Он крикнул вниз в надежде услышать эхо:

— Привет!

Ему ответил мягкий голос:

— Привет, Оглторп.

Оглторп посмотрел вниз, но ничего не увидел.

— Кто ты? — спросил Оглторп.

— Спускайся, — сказал голос. — Мы здорово повеселимся.

И Оглторп спустился вниз.

Прошёл день, а Оглторп не возвращался. Мама позвонила в полицию, были организованны поиски. Больше месяца они искали маленького Оглторпа. Они нашли его, когда уже почти сдались, в колодце, мёртвого, как дверной гвоздь. Но КАК он умер!..

Его руки были выдернуты, как крылья у мух. Иголки торчали из его глаз. Было ещё много ужасного, о чём лучше не говорить.

Когда они накрывали его тело (вернее, то, что осталось от него) и уносили его прочь, им показалось, что они слышали смех исходящий со дна колодца

Это перевод истории с Reddit

Поездка на автобусе оказалась долгой и тихой. Почти всю дорогу я то смотрел в окно, то проваливался в сон и снова просыпался. Пассажиры понемногу сходили в маленьких сельских городках, и в итоге я остался почти один.

Автобус внезапно затормозил, и внутрь ввалился мужчина в явном смятении. Он споткнулся в проходе, сел напротив меня и тут же начал сосредоточенно что-то выводить в потрёпанной кожаной книге. Ему было за шестьдесят, лицо усталое, на нём была грязная, сильно поношенная походная одежда. До самого конца поездки он либо писал, либо лихорадочно перелистывал страницы.

Примерно за час до моей остановки водитель громко объявил: «Станция рейнджеров национального парка Райнхайм». Мужчина резко вскочил и бросился вперёд. Он судорожно ощупал карманы, затем шлёпнул на стойку оплаты горсть мелочи и выскочил наружу, не сказав ни слова.

Позже водитель объявил уже мою остановку. Я собирался выходить, когда заметил, что тот мужчина в спешке оставил свою книгу на сиденье за водителем. Я решил, что лучше забрать её с собой. Если встречу его на тропе — верну, а если нет, отдам рейнджерам, когда буду возвращаться домой.

На тропе было пусто, если не считать редких оленей или кроликов, мелькавших между деревьями. Я часами слушал хруст под подошвами, птичьи крики, шелест листьев и сосновых иголок. Когда солнце стало опускаться к горизонту, я решил, что пора ставить лагерь на ночь. Я нашёл подходящее место рядом с небольшим ручьём и начал разбирать рюкзак. Поставил палатку, собрал немного дров и вскипятил воду из ручья, чтобы залить сублимированный ужин.

Солнце ушло за горизонт, и температура начала падать. Я забрался в спальный мешок, но никак не мог избавиться от искушения, которое пытался игнорировать весь вечер. Я покосился на книгу, наполовину утопленную в открытой крышке рюкзака. Потянулся, достал её и пролистал первые страницы. Почерк был мелкий, плотный, но аккуратный. Начиналось всё как обычный походный дневник: короткие записи о состоянии тропы, заметки о погоде, несколько зарисовок цветов. В одной записи даже описывалась встреча с лисой — неожиданно поэтично. Я перевернул страницу, и тут снаружи раздался голос:

— Эй? Тут кто-нибудь есть?

Я медленно расстегнул молнию палатки и высунул голову. В тусклом свете тлеющих углей я едва различал силуэт мужчины, стоящего в нескольких метрах.

— Извините, что беспокою. Я заметил ваш огонь, — сказал он. — Не будете против, если я поставлю палатку здесь? Уже поздно, и не хочется в темноте искать другое место.

В таких местах гостеприимство ощущается не выбором, а негласным правилом.

— Конечно… места хватает, — ответил я с осторожностью.

Он присел и привычным жестом пошевелил угли. Нескольких быстрых движений хватило, чтобы угли снова ожили пламенем. Огонь вспыхнул ярче, чем весь вечер, затрещал, словно проснулся, оттеснил тени и полностью осветил его лицо. Ему было около пятидесяти, почти лысый, только небольшие клочья волос цеплялись за кожу головы; под глазами тёмные круги, челюсть небритая. Одежда покрыта засохшей грязью. Он слабо улыбнулся.

— Надеюсь, вы не против, — сказал он, взглянув на меня. Потом опустился на камень напротив и протянул руки к огню. — Меня зовут Эрик, — добавил он через мгновение. — Давно тут ходишь?

— Я Джон. Сегодня первый день. А вы?

— Достаточно давно, — ответил он с коротким смешком. — Ладно, не буду тебя всю ночь держать.

Я забрался обратно в спальный мешок, пока он ставил палатку рядом с моей. Последнее, что я увидел, прежде чем провалиться в сон, — его силуэт у огня: он сидел совершенно неподвижно.

Утром я, бормоча «доброе…», вышел из палатки. На импровизированной решётке над пламенем тихо шипел маленький котелок.

— Я не слышал, как вы встали, — сказал я.

Он посмотрел на меня отработанной улыбкой.

— Встал пораньше и решил вскипятить воды для твоего кофе.

Я застыл.

— Откуда вы знаете, что я пью кофе по утрам?

— Вчера почувствовал кислый запах у тебя изо рта. Подумал, тебе захочется, чтобы вода была готова, — произнёс он так же буднично. — Некоторые привычки сложно не заметить.

Я полез в рюкзак, достал маленькую жестяную баночку растворимого кофе.

— Ну… у меня ещё хлеб есть, если хотите.

Эрик покачал головой.

— Спасибо, я уже поел.

Он налил горячую воду в две кружки, и я размешал порошок у себя. Я потянулся, чтобы насыпать кофе и ему, но он быстро поднял ко рту свою кружку с простой горячей водой и выпил одним коротким глотком. Может, он предпочитает чай, подумал я.

Позавтракав, мы затушили огонь и быстро собрали палатки и вещи. Утренний свет просачивался сквозь деревья, вытягивая длинные тени по лесной подстилке. Я развернул карту и компас, начал прикидывать путь до следующей стоянки — и тут Эрик положил мне руку на плечо.

— Я знаю дорогу, — сказал он просто. В его тоне не было высокомерия — только уверенность, не оставлявшая места спору.

Воздух был свежий, сверху изредка перекликались птицы. Эрик двигался так легко, что сразу становилось ясно: здесь ему привычно. Он без раздумий обходил камни, поднимался по уклонам. Мы шли часами молча. Любопытно, но Эрик вскоре отстал и пошёл за мной, временами подсказывая направление или комментируя, куда лучше ставить ногу. Сначала я решил, что он просто даёт мне пространство, но меня не отпускало чувство, будто он либо хочет наблюдать за мной, либо не хочет, чтобы я наблюдал за ним.

Лес словно реагировал на наше присутствие. Листья шуршали тише, а птицы, встречавшие утро, умолкли.

Наконец мне приспичило, и я поставил рюкзак на землю, отойдя за ближайшее дерево. Вернувшись, я заметил: молния основного отделения рюкзака была расстёгнута всего на чуть-чуть.

— Вам что-нибудь нужно из моего рюкзака? — спросил я Эрика.

— Я посмотрел твой компас, чтобы убедиться, что мы идём правильно.

Не желая провоцировать нового попутчика посреди глуши, я лишь кивнул, и мы пошли дальше.

Тропа постепенно расширилась, переходя в прогалину, и впереди была новая стоянка. Я начал распаковывать палатку, а Эрик привычными, уверенными движениями занялся костром.

— Давай помогу, — тихо сказал Эрик и подошёл.

Он взял колышки и вбил их в землю голой, распластанной ладонью. Увидев моё удивление, он похлопал меня по спине. Его рука показалась холодной даже сквозь ткань моей рубашки. Он вернулся к костру, сел совершенно неподвижно и смотрел на меня слишком внимательными, тревожными глазами.

Пока мы ждали, когда закипит вода для ужина, я достал из рюкзака кожаную книгу. Открыв её, я заметил, как у Эрика чуть расширились глаза — вспышка узнавания, исчезнувшая так же быстро, как появилась. Он вернулся к своей обычной позе: руки на коленях, взгляд прикован к пламени.

Устроившись у бревна, я открыл на том месте, где остановился вчера вечером, и продолжил читать.

4 октября 2025: До первой стоянки дошли бодро, успели задолго до заката. Отличное начало нашего пятидневного кольца. Небо ясное, лёгкий ветер с запада.

После полуночи меня разбудил выстрел. Мешок Эрика был пуст. Я звал его — ответа не было. Через несколько минут он вышел из темноты и сказал, что пришлось отпугнуть медведя, который крутился возле лагеря. Утром первым делом осмотрим окрестности.

5 октября 2025: Вокруг лагеря ничего необычного. Нашли следы — только это не медведь. Эрик почти не разговаривает, говорит, плохо спал. Воздух тяжёлый, на горизонте грозовые тучи, но гроза так и не пришла. Тропа в основном сухая.

6 октября 2025: Я не видел, чтобы Эрик ел или пил с утра вчерашнего дня. Отмахнулся от завтрака. У ручья бутылку не наполнил. В обед сказал, что не голоден. Может, мутит.

Пытался завести разговоры про старые истории. Он слушал странно внимательно, будто слышит их впервые. Не добавлял деталей и не поправлял меня, как обычно. Просто смотрел, как дрова оседают в угли.

В остальном было очень влажно, а полная луна помогала ночью освещать лес.

7 октября 2025: Прошлой ночью я просыпался дважды. Эрик всё ещё не спал и, кажется, меня не замечал.

Сегодня утром решил поговорить с ним напрямую о странном поведении. Он просто сидел без выражения. Я заметил, что его реакции всегда запаздывают на секунду, словно он пытается понять, как правильно отреагировать. И кожа у него выглядит иначе. Новые морщины, лёгкая желтизна, волосы начали выпадать. Единственное объяснение, которое приходит в голову: возможно, он чем-то отравился.

8 октября 2025: Оно не ест, не спит, не моргает. В его глазах нет души. Оно просто сидит у огня и смотрит. Я прорезал дыру в задней стенке палатки. Сегодня ночью ухожу.

Я поднял взгляд от дневника и встретился глазами с Эриком через огонь. Несколько секунд мы не двигались. Потом он, не отводя взгляда, спокойно сказал:

— Вода готова.

Рука дрожала, когда я возился с пакетом сушёной курицы и заливал туда кипяток. Пластик громко зашуршал в тишине. Эрик чуть сдвинулся, и огонь заиграл на его лице. Он открыл маленький пакет с курицей, вытащил куски мяса голыми грязными пальцами, смыл соус в кипятке и проглотил куски целиком.

Через некоторое время он заговорил.

— Эти леса старые. У них есть истории, если знать, как слушать.

— Какие истории? — спросил я, стараясь не показывать тревогу.

— Есть одна про существо, которое здесь уже дольше любой карты и любой тропы. Большинство считают это местной легендой, но я видел признаки, что дело не только в легенде.

Он наклонился вперёд, и на миг на его лице промелькнуло что-то похожее на печаль.

— Говорят, давным-давно неподалёку жил человек. Охотник, умный и сильный, но с голодом внутри, который не могла утолить никакая еда. Он начал охотиться не на оленя и не на кролика, а на людей. На путников, на странников, на любого, кто достаточно глуп, чтобы зайти слишком далеко в лес. Он ел их плоть, носил их кожу и считал себя выше людских законов.

— За эти преступления Бог, а может, что-то более древнее, прокляло его навеки скитаться по лесам — без отдыха, без дома, без принадлежности к миру. И, чтобы мучить его сильнее, ему дали дар. Он мог принимать облик любого мужчины или женщины и носить любое лицо, какое пожелает. Он мог изучать их, жить рядом с ними, почти обманывать даже самого себя, будто снова стал человеком. Почти.

Эрик пошевелил костёр палкой.

— Как бы много он ни учился — как смеяться, как плакать, как рассказывать истории — что-то всё равно выдавало его. Отражение возвращалось неправильным. В глазах была пустота, без души. И когда люди замечали, когда они всматривались слишком пристально… ну, тогда ему приходилось кормиться.

Он замолчал, позволяя тишине заполнить прогалину.

— Говорят, он до сих пор ходит по этим лесам. Слушает. Учится. Надеется, что кто-то примет его за человека.

— Ага… жуткая сказка… — пробормотал я, уже не в силах смотреть ему в глаза.

Мысли метались. Рвануть? Сорваться в лес и рисковать, что меня догонят в темноте? Или остаться и притвориться, будто ничего не изменилось? Инстинкт кричал бежать, но тело словно окаменело.

Я всматривался в черты моего спутника, и с каждым взглядом живот сводило всё сильнее. Кожа у него была бледная, пятнистая, местами висела свободно, а местами натягивалась слишком туго на кости. Желтоватая, с намёками на лиловые синяки вокруг шеи, она выглядела так, будто уже начались первые стадии разложения. Даже дыхание казалось неправильным — неглубоким и намеренным, будто он тщательно отмеряет воздух в каждом вдохе. И всё это было прямо передо мной, а я оставался слепым.

Я сжал руки в кулаки, чтобы дрожь не была заметна, заставил себя дышать ровно и держать нейтральное лицо. Лихорадочно искал слова, способ разрядить напряжение. Потёр глаза, изображая сонный зевок, пробормотал что-то о том, что лягу пораньше, и надеялся, что голос не выдаст ужас, который застыл внутри. И пока я мысленно разбирал несостыковки его маскировки, я не мог не думать: способен ли он так же разбирать меня.

Я юркнул в палатку и медленно, осторожно закрыл молнию. Пальцы дрожали, когда я развернул карту — бумага потрескивала слишком громко. Я провёл пальцем по линиям, прикидывая ближайшую дорогу: чуть больше сорока километров. Проблема была в том, что я даже не мог быть уверен в нашем местоположении — весь день я шёл по указаниям Эрика. И это был дневной переход, а уж ночью тем более, но другого шанса у меня не было.

Только самое необходимое. Фонарик, компас, карта, нож, фляга, протеиновые батончики, спички и дневник. Я запихнул всё в маленький мешок на шнурке, в котором обычно лежал мой спальный мешок.

Подгоняемый записями из дневника, я осторожно вытащил нож из ножен. Схватил его двумя руками, чтобы не трясло, и вдавил сталь в нейлон палатки, пока ткань не разошлась с тихим шипением. Я протиснулся в разрез, и каждый шорох ткани гремел у меня в ушах, после чего я скользнул в темноту за пределами огненного света.

Лес тянулся бесконечно; единственными звуками были моё хриплое дыхание и глухие удары сердца. Под ними, сначала едва слышно, было ещё что-то. Низкий шёпот на границе слуха, словно кто-то шепчет вдалеке. По мере того как я бежал вперёд, звук превращался в отчётливый шум воды.

Река оказалась шире, чем я надеялся. Лунный свет блестел на поверхности, серебряные полосы ломались на осколки там, где бурлил поток. Я замер на берегу, решая, лезть ли в ледяную воду или искать обход, когда позади раздался резкий треск. Ломались ветки, щёлкали сучья — кто-то мчался быстро и прямо ко мне.

Я сорвал мешок с плеч и швырнул его через воду. Он глухо упал на гальку на дальнем берегу. Я шагнул в реку. Холод ударил сразу, жестоко, будто иглами вонзился в ноги. Поток едва не сбил меня с ног; он сорвал ботинок с левой ноги и утащил вниз по течению. Я побрёл к огромному спутанному завалу плавника, застрявшему у камней. Прижался телом к скользкому дереву и медленно опустился, пока над поверхностью не остались только глаза. Я заставил себя замереть, напряг каждую мышцу.

Оно выползло из деревьев на четвереньках, конечности сгибались в невозможных направлениях, двигаясь с неестественной упругостью. Позвоночник выгибался гротескно, будто вывернутый, как у демонического акробата-контурсиониста. Голова Эрика была перекручена на собственной шее так, что глаза смотрели вперёд.

Оно вошло в воду и направилось прямо к моему укрытию — шаг за шагом, размеренно, как хищник, подбирающийся к добыче. Потом оно остановилось и дёрнулось вверх, словно собака, учуявшая запах. Оно принюхалось и медленно наклонило голову вниз по течению. В следующий миг, размазанное рывком, оно сорвалось в ту сторону, вздымая брызги и прорезая воду со скоростью, невозможной для человека.

Я выкарабкался из ледяной воды и, шатаясь, вышел на берег. На секунду рухнул на гальку, хватая воздух. Потом кое-как поднялся, закинул мешок на плечо и, спотыкаясь, углубился в деревья.

Левая нога, прикрытая теперь лишь мокрым шерстяным носком, болела при каждом шаге. Резкие вспышки боли простреливали вверх по ноге, когда я наступал на острый камень или колючий сучок. Я прислонился к дереву и сполз вниз, пока спина не упёрлась в кору. Мне нужны были тепло и сухая одежда, но костёр стал бы маяком, выдающим моё местоположение.

Дрожащими руками я нащупал мешок и достал кожаную книгу. Держа её так, чтобы лунный свет падал на страницы, я перелистнул на следующую запись.

9 октября 2025: Люди эволюционировали так, чтобы быть экспертами по распознаванию закономерностей. Наш мозг тратит ценную энергию, анализируя лица в реальном времени: изгиб рта, ритм моргания, едва заметный сдвиг зрачка. Большинство этого не замечает — это происходит бессознательно. Но когда какая-то деталь не вписывается в ожидаемый шаблон, что-то древнее и глубинное внутри нас восстаёт. Это инстинкт, отточенный тысячами лет, созданный, чтобы защищать нас от неестественного.

Если кто-то читает это, не повторяй мою ошибку. Оно веками совершенствовало свою маску, потому что жаждет единственного, чем никогда не сможет быть по-настоящему: человеком. Не разрушай иллюзию. Ни на секунду. Даже в мыслях.

Я оттолкнулся от дерева, суставы одеревенели, и пошёл. Я заставлял шаги быть тихими и осторожными. Я снова перешёл реку вброд; цель была совсем недалеко. На берегу я нашёл цепочку сломанных веток и пошёл по ней, пока впереди между деревьями не мелькнул слабый, мерцающий свет.

Стоянка выглядела неизменной. Знакомые силуэты палаток стояли там же, где мы их ставили, но Эрика нигде не было видно.

Я снял мокрую одежду, повесил её на ветку и достал из рюкзака сухой комплект. Сел у костра и вытянул руки к теплу. В воздухе что-то изменилось — затылок укололо, и я услышал щёлканье суставов, один за другим, будто они вставали на место.

— Я… я хотел тебе кое-что сказать. Я нашёл эту книгу в автобусе. — Я провёл большим пальцем по затёртому корешку. — Думаю, ты знаешь, кому она принадлежит. Может быть, ты вернёшь её владельцу за меня.

Эрик вышел из темноты. На шее у него были синяки, а растянутые остатки лица, перетянутые в разные стороны, обвисали вниз, частично закрывая глаза и рот. Он посмотрел на меня через пламя, потом сел напротив. Взял книгу и с пренебрежением положил рядом на землю.

Затем он вытянул другую руку, в которой что-то держал.

— Нашёл твой ботинок.

Я на секунду уставился на грязный носок на своей ноге, потом заставил себя поднять взгляд и встретиться с его глазами.

— Спасибо, — выдавил я.

— Должно быть, соскользнул с ноги, — буднично сказал Эрик.

— Не повезло.

— Не повезло? — повторил Эрик, словно пробуя слово на вкус. — Нет. Тебе повезло. Повезло, что я его нашёл. Как бы мы закончили поход, если бы ты не мог нормально идти?

Теперь каждое движение ощущалось как выступление под пристальным взглядом. Каждый морг, каждое слово должны были выглядеть естественно. Слишком быстро, слишком медленно, слишком отрепетировано — и хрупкая иллюзия, которую я для него заново собрал, рассыпалась бы.

— Тебе стоит поспать, последний отрезок будет самым трудным, — деловито сказал Эрик.

Благодарный за возможность исчезнуть, я слегка кивнул и скользнул в палатку. Но сон не приходил. Я лежал часами, прислушиваясь и ожидая, что что-то случится.

Вскоре наступило утро. Я вышел из палатки и увидел Эрика ровно там, где оставил его, но что-то было не так. То, что спасало мне жизнь, исчезло. Когда мы в последний раз собирали палатки, я заметил в кострище почерневшие серые остатки кожи и бумаги.

Тропа была неровной, усыпанной скользкими камнями, мокрыми от ночной росы. Сосредоточенность на каждом осторожном шаге давала мне краткую передышку от хищника, которого я ощущал буквально в нескольких шагах позади.

Когда я вышел из-за линии деревьев на дорогу, шаги за моей спиной внезапно исчезли. Я обернулся и посмотрел в тёмный лес, в котором провёл выходные в ловушке. Единственные следы его присутствия были четырёхпалые отпечатки в земле рядом с моими следами от ботинок. Пока я ждал транспорт домой, в голове снова и снова прокручивались все моменты последних дней — как кошмар, от которого невозможно избавиться.

Автобус загрохотал, отъезжая от остановки. Я откинулся на сиденье, холодное стекло коснулось виска, и я медленно выдохнул. Через некоторое время я сунул руку в карман куртки и нащупал что-то сухое и ломкое. В ладони лежали обугленные обрывки бумаги. Края были чёрные и хрупкие, но надпись всё ещё читалась.

Я достал телефон и открыл пустую заметку. Я стараюсь как можно точнее записать всё, что случилось, пока воспоминания ещё яркие и свежие.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Я всегда думал, что всё сверхъестественное обходит меня и мою семью стороной. Даже думал, что все страшилки — всего лишь плод фантазий. А недавно приезжал к отцу в гости (он в Кирове живёт, я в Москве). Засиделись допоздна, разговорились (полтора года не виделись всё-таки). Начали вспоминать 90-е, когда ещё всей семьёй в Перми жили (мы с матерью в Москву в 98-м переехали, а он в 99-м уехал в Киров). Я ещё удивлён был, чего он в Перми не остался, ведь там у него и связи были, и квартира четырехкомнатная. Столько лет об этом думал — а спросить не решался. Мало ли, какие там могут быть личные мотивы. А в этот раз решил, что в вопросе, в принципе, нет ничего страшного, да и мы теперь два взрослых человека, я всё пойму. Но ответа, который я услышал, я не ожидал.

Вот то, что он мне рассказал. Он тогда работал дальнобойщиком и возил товары в основном по Уралу. А в тот раз принял заказ на доставку в Омск, тем более и оплата была неплохой. Стояла зима. Отец ехал, как обычно, довёз спокойно, разгрузил, поехал обратно. Правда, назад он другой дорогой поехал (та, по которой он приехал, была завалена снегом, и там неплохой затор образовался). Едет, деревёнки какие-то проезжает, начинается лесополоса. Едет он по ней, говорит, километров 20-30 проехал, а ни навстречу, ни сзади ни одной машины. Вглядывается в дорогу и видит — стоит на обочине человек (сначала не разглядел, думал, что пень большой такой). Думает, человек заблудился в лесу (хотя с чего бы кому-то по лесам зимой ходить?). Останавливается, но фуру по скользкой дороге дальше тащит, и он проехал человека этого метров на 50. Смотрит в зеркало заднего вида — стоит, не шелохнётся. Он из окна высунулся и кричит: «Эй, парень! Садись, подвезу!». А тот поворачивается медленно, смотрит пару секунд и не спеша подходит. Отец говорит, что сначала скорее почувствовал, чем увидел, что с парнем что-то не так. С виду обычный паренёк, вот только одет не по-зимнему: кофта серая, кепка, джинсы (и это в 90-е!) и кроссовки. Когда он подошёл, отец видит: глаза у него — нечеловеческие, крупные, раза в три больше обычных, а зубы верхние острые и выпирают над губой. Отец окно закрыл, и дал по газам, насколько возможно. Смотрит, парень (хотя, какой это парень!) за ним бежит. Он быстрее, но тот не отстаёт. Ехал, говорит, со скоростью километров 60-70 в час. Чуть позже из леса ещё один выбежал и тоже погнался за отцом. А потом к ним прибавились ещё трое. Отец не на шутку струхнул. Слёзы, говорит, из глаз полились... В общем, сам не помнит, как до конца лесополосы добрался. Там они от него и отстали. Отец до ближайшей заправки доехал, сразу выпил водки и хозяину рассказал всё. А, тот только посмеивается и говорит, чтобы отец, мол, больше не пил за рулём, а то и не такое привидится. Отец заплатил ему за стоянку и спать в машину пошёл.

Просыпается оттого, что в туалет нужно. Вокруг темно, ничего не видно. Он решил фары включить, чтобы хоть как-то до сортира добраться. Включает, дворниками стекло чистит и видит: стоят у машины те существа, что за ним всю лесополосу бежали. Было их не менее десяти. Все полукругом перед кабиной выстроились и смотрят на него своими глазищами. Отцу показалось, что у одного с уголка губ даже кровь стекала. Он со всей дури по сигнальнику ударил, фура заревела, и эти твари хаотично разбежались, а отец так быстро, насколько это возможно, выехал со двора этой заправки-забегаловки и опять погнал фуру. Самое страшное, говорит, было то, что вокруг темно и в зеркала ничего не видно — непонятно, где эти твари, и бегут ли они за ним вообще. Дальше он нигде не останавливался и ехал до Перми, не сомкнув глаз.

После этого случая отец начал частенько вставать по ночам и выглядывать в окно. Говорит, боялся до жути, что эти твари его до города сопровождали и вычислили, где он живёт.

А под Новый год в 99-м он вышел на балкон покурить ближе к вечеру... и увидел их. Они стояли в свете фонаря. Втроём. И смотрели. Опять смотрели своими ужасающими глазами. Отец заперся в квартире, закрыл все окна шторами и всю ночь проговорил по телефону с другом (тоже полуночником), чтобы создавалось ощущение того, что он не один. На следующий день бросил всё, купил билет на поезд и поехал в Киров к родственникам. Уже оттуда продал свою квартиру в Перми, купил двухкомнатную квартиру в центре Кирова и живёт теперь там. Зато, говорит, он никого из тех тварей больше не видел.