************** В 1997 году перед отъездом в далёкую страну мамина подруга подарила мне книгу. В непритязательной светло-бежевой обложке и бесхитростным рисунком из силуэтов животных. Очень долго книга просто стояла на полке, не привлекая к себе никакого внимания. Но однажды всё изменилось. Я всё же решил узнать, о чём эта книга. Первый рассказ, второй, третий... Отложить в сторону и оставить на следующий день оказалось невозможно. У меня есть привычка – если книга понравилась, то потом, после полного прочтения, я начинаю её читать произвольно с любого места. Так случилось и в этот раз. Естественно, заинтересованный читатель начинает искать книги понравившегося автора. Я был просто счастлив, когда нашёл на полке в библиотеке другие произведения. И немедленно, дрожа от предвкушения новых чудесных историй, взял их домой. По правилам надо вернуть книги через месяц. По-моему, я опоздал на год. Снова и снова читать любимые фразы, ощущать ритм жизни – и всего на месяц? У меня не получилось, однако книги я вернул, но из библиотеки меня исключили. Вскоре представилась возможность в большом городе купить новые книги, затем удалось узнать и полный список всех изданий. К моему удивлению, одна из книг не была до сих пор переведена на русский язык. Потратив на поиск много времени, я убедился в этом. Между тем, моё увлечение не ускользнуло от домашних, которым я к месту и не к месту цитировал выдержки, приводил сюжеты, и вслух сожалел, что кое-что никак нельзя найти. Моя жена сделала мне чудесный подарок. И вскоре та самая, непереведённая книга оказалась у меня в руках. На дворе был уже 2011 год. Читая со словарём очередную главу, мне в голову вдруг пришла мысль – а если взять и перевести самому эту книгу, потом текст набрать, отсканировать иллюстрации, всё скомпоновать и потом этот перевод для себя распечатать. Идея мне очень понравилась, и вскоре были приняты меры к её непосредственному воплощению. Никаких сетевых переводчиков у меня в распоряжении не было, поэтому решение было простым – книга, словарь, тетрадка, ручка. Сейчас я всё это вспоминаю с ностальгией. Наверное, это были звёздные дни старого словаря, потрёпанные страницы которого неутомимо перелистывались сотни раз на протяжении нескольких месяцев, у меня было правило переводить в день по паре абзацев, благо, что текста было не так уж и много. Работа происходила так. Я читал предложение, стараясь сразу охватить его смысл, потом выделял незнакомые слова и узнавал их значение в словаре, а потом писал в тетради перевод. Часто бывало, переведёшь фрагмент текста, прочитаешь вслух перевод – нет, не лежит на языке такое звучание, нехороший вариант. Ну что же, зачёркиваем, пробуем снова. И я добрался до конца. Однако получилось так, что тетради на шесть лет были отложены в сторону, они ждали меня. В 2017 году я твёрдо решил доделать работу. Изображения из книги были оцифрованы, пронумерованы и разложены в правильной последовательности. С бумаги текст переехал в компьютер, и вскоре стройные ряды предложений чередовались с цветными картинками. Была собрана самая настоящая книга. В типографию я отправился в приподнятом настроении, меня даже не смутила озвученная цена предстоящих работ. Через несколько дней мне выдали книгу. Надо сказать, в итоге у меня получилось почти полное собрание произведений моего любимого автора, их немного, увы. Но осознание, что эти книги у тебя есть, рождает какие-то тёплые эмоции. Знаете, я был просто уверен, что не одинок в своих литературных привязанностях. На тематических ресурсах я стал искать, какие книги предлагают для скачивания энтузиасты вроде меня. Да, там книга, тут книга, но у меня-то целых девять книг. Решение напрашивалось само – всё объединить в одном месте. И вот за пять лет почти тысяча семьсот человек скачали мой сборник этих удивительных книг, столько людей думают со мной одним сердцем. Почти в каждой семье со временем скапливаются книжные запасы. Они годами торжественно возвышаются в целости и сохранности за прозрачными дверками шкафов, и только вездесушая пыль мирно засыпает бумажные срезы. Но среди этого безжизненного великолепия обязательно найдётся десяток-другой боевых экземпляров, потрёпанных жизнью и чтением. Махрящаяся обложка, пожелтевшие страницы с выцветшими буквами и случайными сгибами-закладками. Захватывающий сюжет легко побеждает классиков-тяжеловесов. Мне кажется, в современном стремительном мире книга слегка отступила в плане мобильности информации, но есть темы и сюжеты, которые лучше всего воспринимаются именно в кресле у тёплой лампы под шелест страниц.
************** Просто посмотреть. 27 декабря 2022 года, 9 часов утра.
Иллюстрация Кладбище Джо. Больше Чтива: chtivo.spb.ru
В интерьерах больниц преобладают блестящие поверхности. Глянцевые покрытия, хромированные поручни, стеклянные перегородки и зеркала. Это самый очевидный способ продемонстрировать чистоту и расширить пространство, добавив воздуха. Это, вместе с белыми халатами врачей, несомненно символизирует ещё и здоровье. Но я заметил, что свет не одинаково отражается от этих поверхностей: например, блестят отполированные турникеты на входе и мраморный пол, чуть менее охотно сверкает кокарда охранника. Глаза же врача приёмного отделения не отражают свет вовсе.
Приёмное отделение наполнено людьми в гражданском. Они толкутся в светлых коридорах, задевают друг друга сумками и тростями, наезжают на ноги колясками, перебирая многочисленные медицинские бумаги. Они, в кожаных куртках, в шапках и платках, обеспокоены, многие из них голодны. Хаотичные движения и звуки здесь как воздух — по законам физики занимают всё оставшееся пространство.
Эти люди не знакомы с больничными законами, не владеют языком больницы: между ними создаётся гомон из многих диалектов и языков. И, кроме очаровательных особенностей русского у мордвинцев и изобретательных междометий северного Кавказа, я имею в виду ни с чем не сравнимые языки прорабов, бывших военных, блогеров, профессуры еврейского происхождения и прочих. Толмачами выступают врачи.
Они ждут восьми часов тридцати минут утра, когда удерживать двери закрытыми им больше не позволят. Сегодня за одной из таких дверей сижу я и веду приём, о чём ясно гласит табличка снаружи.
После того как стрелки часов достигли положенного места, раздались три удара в дверь — между ними были длинные паузы. Так стучат в набатный колокол.
Сначала вошла вытянутая женщина в платье цвета охры. К платью, к его изгибам вдоль талии, подходила плетёная сумочка. Всё под цвет глаз. Она пригладила немытые волосы и проговорила:
— Добрый день. Можно мы войдём? — Входите, конечно.
Она закатила в кабинет инвалидное кресло, несколько раз меняя руки и перекладывая сумочку. В кресле сидел человек — я не сразу распознал его пол — в яркой модной куртке и с закутанной в несколько платков головой. Сидел он смирно, будто притаившись, разглядывая меня из-под всех этих слоёв.
Женщина как-то строго посмотрела в коридор, закрыла дверь и, подкатив к моему столу кресло, принялась распутывать платки.
— Так, давай, моя дорогая. Тут хороший доктор.
Через минуту передо мной сидела девочка лет тринадцати с копной вьющихся крупной волной волос, плющом змеившихся вокруг лба и глаз — карих, ясных, но со странным движением в глубине. Казалось, она не смотрит на меня, а очерчивает взглядом мой силуэт.
Перед тем как начать опрос, я ещё некоторое время задержался на её чертах, увлечённо разглядывая то тонко очерченные, красивые, явно мамины брови, то неровный зигзаг губ, нервно дрожавший и будто добавленный ко всему образу наспех неловкой рукой. У девочки были большие, но изящные уши, торчавшие из-под кудрей, что, вместе с темноватым пушком на висках, придавало ей слегка звериный вид. Только теперь я заговорил:
— Ну, здравствуйте. Кто тут у нас? — сначала я широко улыбнулся девочке, а потом посмотрел на её маму.
Та отрывистым движением передала мне папку с документами и паспорт.
— Елизавета Маратовна, Лиза… — начал я. — Не указывайте отчество, пожалуйста, — строго сказала мама.
— Но я просто записываю как в паспорте… — Мы попросили нигде не указывать и в паспортный стол уже заявление подали. Пожалуйста, просто Елизавета Убей-Волк. Спасибо.
Она резко замолчала, поправляя что-то в кресле дочери.
— Сейчас постараюсь всё быстро сверить, — бросил я и смущённо потупился в бумаги.
К сожалению, у девочки была немалых размеров и какого-то злого роста опухоль, примыкавшая к стволу мозга. В этом месте сосредоточены все центры, отвечающие за дыхание, сердечную деятельность и жизненно важные рефлексы. Холодным разумом осознав трагичность её положения, я продолжил изучать документы. В заключении нашего Семёна Аркадиевича было написано: «Паллиативная операция». Я аккуратно решил закончить:
— Как вы знаете, у вас по плану паллиативная операция и… — Да, доктор, сказали, только у вас могут сделать. Семь лет страдаем! — Я…
Девочка громко вскрикнула и улыбнулась. Мама отреагировала так же. Они были чертовски похожи.
— Вы же знаете, что это означает? Паллиативный?.. — Дорогой доктор, — начала мама, сдувая со лба прядь волос и возясь с салфеткой у рта девочки — у той по подбородку растекались слюни, — не надо умных медицинских словечек, я этого не люблю. Месяц собирала документы, как вы просили.
Я не стал продолжать, а отпустил их с бумагами, которые, к слову, были оформлены с немецкой педантичностью.
Я грустно выдохнул и стал ждать следующего пациента. В дверь постучали: стукнули единожды и тут же открыли дверь. Просунув загорелое лицо и недоверчиво осмотревшись, вошёл поджарый мужчина с редкими седыми волосами.
— Будьте здоровы! Я только спросить! — отчеканил он, закрыл за собой дверь и громко поставил спортивную сумку на пол, забаррикадировав выход. — Спрашивайте.
Тем временем вошедший уже достал из сумки папку и проводок, выложив для удобства пакетик с йогуртом и печенье.
— Вот я не пойму! У меня госпитализация завтра. Иван Фёдорович Кошкин велел сегодня приехать, сдать кровь на что-то. Вы расскажете? — Давайте документы.
Он положил папку мне на стол и спросил:
— А можно я у вас телефон заряжу? — Вон там розетка, — сказал я со стопкой желтоватых листков в руках.
Он снял свою олимпийку и любовно сложил её на спинку стула. Поставив телефон заряжаться, он задержался взглядом на экране, полистал что-то большим пальцем и оскалился.
— Так, — чуть взглянув на его бумажки, начал я, — а сейчас у вас жалобы прежние?
Перед тем как начать, он хрустнул шеей.
— Да, доктор, как вас? Не знаю… Там грыжу нашли в спине. Болело, когда бегал. Я — КМС по биатлону. Тренер Архипов, может, знаете? Ну, золото в Турине! Надо знать, доктор! Спина, да… Но вот сейчас и плечи болят, даже сборы пропустил. — Вы можете сесть. Я вас осматривать не буду, мне бы только в документах разобраться. — Да, спасибо, постою. Иван Фёдорович сказал, что с грыжей поможет.
С этими словами он начал приседать и как-то патологически дышать.
— Ничего, если я разомнусь? Нам в академии американец один это упражнение показал, но я не совсем правильно его делаю — у меня ведь тазобедренный... — Да, вижу, вам эндопротезирование делали, — сказал я, отстукивая по клавишам и побаиваясь смотреть на его гимнастику. — Что-то после назначали? — Доктор, химия всё это! Я даже австралийца того, обколотого, абсолютно чистым на четырёхстах метрах сделал! А Кошкин ваш — хороший доктор? Я видел, у него в кабинете фотокарточка с Эльбруса, на вершине был… — У нас — все хорошие!
Я погрузился в изучение снимков его грыжи. Во-первых, это действительно была грыжа, студенческая классика. Никаких секвестров, L4–L5. Во-вторых, я бы не рекомендовал ему так приседать… Мне даже казалось, что я слышал зловещие щелчки от каждого его движения. Оптимизма добавляло то, что за дверью слышны были брань и ругань с малороссийским акцентом; а я был тут, смотрел на приседавшего и в этом не участвовал.
— Иван Усачёв, верно? — уточнил я его имя. — Кто это?
Я указал ему на фамилию с инициалами внизу его снимков.
— Иванус, — сказал он. — Тут имени просто нет! Николай Иванович Иванус.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза.
— Хорошо, Николай Иванович Иванус. Сейчас подпишу направление и отпущу вас, всё в порядке. Ваш институт физкультуры хорошо все документы подготовил. — Шутите, доктор? Вы посмотрите сюда! Кошкин говорил, что это так нельзя оставлять, — на снимках он указал на копчик. — Оно в зад впивается, заниматься нормально не даёт. Волком вою!
Иван Фёдорович Кошкин доводил порой молодых сестёр до слёз своими матерными пассажами и был известен как эдакий шутник; но собственной рукой писать в диагнозе поклёп на здоровый копчик — не в его правилах.
— Это ваш копчик. Это нормально, — как можно более спокойно сказал я. — Ладно, доктор, давайте я пойду уже, — и он стал сворачивать свой телефон. — Кстати, у вас предплечья жилистые. Вы с шестом раньше не прыгали? — Куда, простите?.. Нет, не прыгал. Вот, Николай Иванович, ваши бумаги, можете идти. — То есть всё? Ну, ты извини, доктор, что отвлёк, — он стал собираться. — У вас, кстати, у охраны даже травмата нет!
Чуть повозившись с сумкой, он шумно вышел.
Я стал гуглить Архипова. Биатлонист. Левша. Дважды разведён. Серебро в Турине. Отец — заслуженный тренер. Выступает под фамилией первой жены.
В дверь постучали двумя сильными ударами с длинной паузой.
— Здравствуйте, — и мужской голос обратился ко мне по имени-отчеству. — Я прошу вашего прощения. Загорелось М07, и пригласили сюда. — Заходите, конечно. — Спасибо.
Медленно, с прямой осанкой, зашёл пожилой мужчина в твидовом пиджаке волчьего оттенка с элегантными заплатами на локтях. Вся остальная одежда — брюки, ботинки, жилет — была какая-то непримечательная. Обращаясь, он смотрел прямо на меня, но потом сразу отводил взгляд куда-то к полу. Бесконечное катание глаз очень оживляло его лицо, без этого казавшееся печальным.
— Вы знаете, шутка ли, М07 — номер места могилы моей жены на кладбище…
Я отодвинулся от стола, приняв позу заинтересованного собеседника.
— Можете шутить, доктор, вы молодой. Молодые любят юмор всякого калибра. Так и мне легче будет. Шутите, доктор! Я и сам своего рода шутник. Да если бы не эта зараза…
Он протянул мне папку с документами и присел. С папки на меня безучастно смотрел Антон Чехов, под ним — надпись: «Конгресс Чеховедения. Тбилиси, 1996».
Я изучил выписки. У мужчины была немалых размеров аневризма внутренней сонной артерии. Такие разрываются летально, но и до разрыва могут вести себя прескверно. Я вкратце рассказал об этом пациенту.
— Да я более или менее осведомлён! Мешочек на сосуде. Большой. Лопнуть может. Семён Аркадиевич назвал это псевдотуморозным течением. Я вспомнил из медицинского: тумор, рубль, коллор, доллар… Или как там? — Рубль, доллар. Да вы и правда шутник! — Приходится, молодой человек. Извините за фамильярность. Он так и сказал, Семён Аркадиевич: «Если разорвётся, не возьмусь. Да и умрёте, скорее всего». Ну вот опять, шутка ли, я — детский писатель. У меня есть книжка — про красный надувной шарик. Он всем детишкам нравится, с ним играют, без него ни один праздник не обходится. А в конце он лопается, — он помолчал пару секунд, глядя в пол. — Ну, это даже хорошо. Будет что оригинальное на похоронах сказать! А то все эти «иже еси»… — Ваша аневризма сама по себе не слишком опасна. Но крайне важно не допускать её разрыва. Правильно Семён Аркадиевич сказал: нужно оперировать. А пока берегите себя! У вас гипертония есть? Курите? — Курить я в восемнадцать лет бросил. Барышня тогда заявила: «С курягой в кино не пойду!» Женой моей стала, чертовка! А пить — выпивал, но не помогает это. Есть вещи и позабористей… — Да? Ну расскажите, — заискивающе поинтересовался я. — Будем рекомендовать! — Порекомендуйте начать с Джотто. У него лица будто по-дурацки все похожи. И я вам скажу чем: надо вглядываться в них долго-долго — и тогда, если всё правильно сделать, сквозь эту средневековую темноту, через их улыбки начинает пробиваться душа. Это возрождение и есть, это надо почувствовать! Можно и на чёрно-белых репродукциях: если человек в чёрно-белом этого не видит, то ему и во Флоренцию ехать незачем. Ну, а потом — как хотите, — он откинулся на спинку стула. — Шекспир, Моцарт… Мне Малер нравится. Он будто стоэтажный дворец строит, а не симфонии пишет. Дух захватывает! Потом медленно, через Лермонтова и Гоголя, можно подбираться к Врубелю. Ах! Но это, может, и не для всех. И вроде всё хорошо: на столько вопросов ответы нашёл! Кроме одного — как с аневризмой быть? Слава богу, Семён Аркадиевич есть! Малера, кстати, тоже любит. — Семён Аркадиевич — большой молодец, — сказал я. — У вас, Кирилл Валентинович, очень правильный подход! Я вам только несколько рекомендаций дам…
Я рассыпался в болтовне о статистике и советах ВОЗ.
— Простите, что без шуток — у нас не положено, — подытожил я. — Всего доброго! — Спасибо. Кстати, о шутках, доктор! У вас кольцо на пальце, а дети у вас есть? — Маленькая дочка. — То что надо! Вы, доктор, по-детски ко всему такому относитесь. Вот что: если лягушки квасу всё время хотят, но «с» им никак не произнести? Задумайтесь! Я свободен? — Да, — после такой фразочки я с подозрением на него взглянул. — То есть нет, секунду! Я у вас анализов на гепатиты не нашёл. Есть просроченный, но он не подойдёт. Простите, всё по регламенту. — Эх, незадача. Я у вас наверняка могу сдать. Платно? — Боюсь, что да, — ответил я.
И так мне захотелось помочь старику-писателю, и стало так стыдно за это канцелярское «боюсь, что да», что из моего рта вырвалось:
— Вы идите! Спокойно оформляйтесь в палату, а там уже чуть позже у вас сёстры всё возьмут. — Спасибо, молодой человек! — И вам — за такие советы!
Потом было ещё несколько пациентов. Кто-то просил у меня справку о вменяемости — потом выяснилось, что она нужна для отца его невесты. Одному мужчине с паркинсонизмом я помогал включиться после таблеток, сидя на его ладони. Мусульманин с могучей, непроглядно чёрной бородой извинился на полуслове и кинулся в намаз, головой не то чтобы к востоку, но к пожарному плану эвакуации. Ещё двум я, применяя всё, что вспомнил из занятий с доктором Лившицем, попытался объяснить разницу между фурункулом и карбункулом; одному из них, особо толстому, даже пришлось раздеваться.
Около четырёх в дверь постучали уверенным триплетом. Пациенты так не стучат. Однако открылась дверь лишь после моего фальцетного «Войдите!». Это был Котаев, с его оправдывающей фамилию улыбкой.
— О! Мир тесен — я тоже рад тебя видеть. Можно я у тебя попрячусь?
Я кивнул, встал и закрыл за ним дверь. Всё равно было время обеда. Мы оба, вздыхая, сняли свои резиновые хирургические тапочки и размяли пальцы ног. Котаев, пожалев о том, что нельзя закурить, начал:
— Хочешь, историю расскажу?
Он открыл кран — оттуда шумно и не сразу потекла вода. Котаев яростно натёр руки мылом и пожаловался:
— Вызывают дежурного в приёмник пролежни посмотреть, а у самих ни перчаток, ни раковины!
При слове «дежурного» у меня дёрнулось под ложечкой. Как я забыл, что сегодня в ночь дежурю вторым нейрохирургом?
— …и до второго хирурга не дозвониться. Пришлось идти! Благо, пролежень на пять копеек, — и он, вытерев руки, показал его размеры. — Пять рублей, я бы даже сказал. — Я дежурный, — произнёс я. — Ну даёшь! Тут такое не терпят. Выходит, повезло тебе со мной, хех! Ладно, в отделениях пока всё тихо. Вот тебе история! Поступил вчера пациент с опухолью. Не большая, не маленькая, но неприятная. Во входящих написано: «Сотрудник МВД». Он мне и рассказывает с жаром, руками ещё так странно делает, как он с двумя детективами — я тогда не придал значения этому слову — афериста ловили какого-то. Хорошо. Опухоль посмотрел. Офтальмологи. Заведующий одобрил. Готовим к операции. Сегодня утром он снова про детективов! Я спросил, как зовут этих джентльменов. А он говорит: «Следователь Кандинский и офицер Клерамбо». Представляешь?! Кандинский и Клерамбо! Я понимаю: дело пахнет керосином. От него и вправду часто керосином пахнет, — Котаев щёлкнул себя по шее. — Я про Олега Ивановича, нашего психиатра. Позвал его и показал этого пациента. А тот правда не в себе оказался! Опухоль, я понимаю, но так вычурно: Кандинский и Клерамбо. Оказалось, в регистратуре ошиблись и вместо «ПНД» написали «МВД». Он санитаром был. Вот так! А Олег Иванович такое показал: вытащил из кармана пальцы, будто ниточку держит, и пациенту якобы её подержать даёт, а тот — раз! — и берёт её, даже на палец стал накручивать, бедняга! Я хотел остаться и дальше эти фокусы посмотреть, но меня сюда вызвали. — Ты не подумал, что Олег Иванович тоже спятил? — Подумал! Но решил сойти за умного. — Верно говоришь — цирк. Чего только не покажут… У меня сегодня пациенты были: у одного фамилия Иванус, второй — Сынгеев. Это к деньгам? — Давай без суеверий сегодня. Дежурство. Фамилии забавные! Но у меня такой был — с тебя от смеха штаны спадут. — Ну? — Не скажу. Может, потом. Нам ещё до утра вместе. Давай.
Мы попрощались, и он скрылся в коридорах приёмника.
Дверь закрылась, будто упала гильотина. И покатился пятый час. Пора было заканчивать. Работа прекрасна своим окончанием.
Я пошёл наверх, в кабинет со скучным душком кофе и засаленным коричневым диваном.
Проходя по коридору, столкнулся с медсестрой. И опять я разглядел в её взгляде то, чего там наверняка не было. Ещё более заметный в белом больничном свете блеск этих обильно облитых голубой влагой глаз будто что-то у меня спрашивал. Но, смутившись, я не понял чтó и переключился на тонкую оторочку белой нити, бежавшую по воротнику у самой её груди.
— Здравствуйте, доктор! — Добрый вечер, Саша.
Несколько секунд мы сближались, шагая по коридору друг другу навстречу. Как только она скрылась за моим левым плечом, я наконец-то расслабился.
В кабинете сидел Антон и, как всегда мерно, отстукивал на клавиатуре свой полусонный врачебный ноктюрн. Бросив что-то в ответ на его приветствие, я погрузил себя всего в яму нашего дивана. Не было ещё и шести, но спать хотелось больше всего на свете. И в эту сладкую минуту зазвонил телефон. Антон снял трубку.
— Да, он тут лежит.
Пришлось со скрипом встать и подойти к столу.
— Дежурный. А, добрый вечер, Фёдор Анатольевич! Вы ещё здесь? Что значит — «мой сын геев»?! А, Сынгеев. Помню. Интересно, что вам тоже пиджак запомнился! Ага. Что? Я разрешил. И ВИЧ, и гепатиты, и сифилис?! Вот так Джотто! Да это я не вам… Конечно! Прошу прощения, Фёдор Анатольевич. Впредь обещаю!
Я повесил трубку. У детского писателя оказался весь букет венерических заболеваний…
Теперь можно было полежать несколько часов, экономя силы для следующей главы сегодняшнего дня — ночного дежурства.
В голове всплыла девочка со странной фамилией и немного волчьим лицом. Но как она была красива! Неужели это та же природа, наградившая её чудесными волосами и этой игрой Азии и Европы на лице, та же природа, заведующая длиной костей, количеством родинок и способностью желудочных соков, по недосмотру допустила эту смертельную опухоль в области самых тонких своих произведений? Я ужаснулся тому, как подробно стал представлять себе внешнюю и внутреннюю её анатомию. Будто сознание-хирург стало по профессиональной привычке прикладывать ленту с сантиметрами к её голове — вот сосцевидный отросток, чуть медиальнее стоит делать разрез. Дойдя до самых внутричерепных нервов, я проснулся.
— Просыпайся… Убей-Волк…
Надо мной со следами подушки на лбу и тревожными глазами возвышался Котаев.
— Что случилось? — Девочке твоей не очень хорошо, пошли.
Мы торопливо прошли по коридору реанимации. Старались незаметно протирать сонные глаза.
Оттуда, откуда раздавались шумы аппаратов, поддерживающих жизнедеятельность, и где крутился сонм возбуждённых сестёр, выплыл реаниматолог без шапочки. Застывшие в доброте глаза, лысина и не успевшая ещё полностью поседеть довольно густая борода придавали ему сходство с иконой.
— Привет, коллеги, — он пожал нам руки, глядя на снимки мозга. — Девочка совсем плоха. Вклинение. Она перестала глотать, сами понимаете. Предлагаю готовить операционную, а мы пока трубочку поставим.
Котаев многозначительно кивнул.
— Ты помоги дяде Паше, а я пойду в оперблок. Поздравляю, кто-то сглазил, — сказал он и удалился, размахивая полами мятого халата. — Трахеостома — дело нехитрое.
По тому, как произнёс это реаниматолог Павел, стало ясно, что он операцию проводить не собирается. Он раздал множество команд сёстрам, а мне велел намыться «моментально».
— Это обязательная процедура для всех врачей. — Я не проводил её. Может, учиться будем в другой раз? — Запомнишь на всю жизнь — как на велосипеде кататься. — Скорее, как с парашютом прыгать.
Когда я подошёл к пациентке, той самой девочке Убей-Волк, она была полностью скрыта простынями. Лишь виднелась трубка и дышала за неё и небольшое обработанное йодом поле смотрело на меня оттуда, где у мужчин торчит кадык.
— Ориентиры простые, — показывали мне, — щитовидный, перстневидный, мембрана. Самое важное — оставаться на linea alba. Строго посерединке! Там, в трахее, увидишь трубочку. Мы её и поменяем, вставим новую ниже гортани, девочка хоть задышит по-человечески.
И снова в голове поплыли картинки из атласа. Однако скальпель уже у меня в руке. Я сделал надрез под выступающей частью хряща. Крови — ни капли. Значит, можно двигаться дальше. Сестра стояла рядом, я видел её руки, вибрировавшие в готовности помочь. Я сделал ещё одно движение — появилась мясистая ткань, и обильно проступили капли крови. Я бросил сестре что-то вроде «Где же, чёрт побери, салфетки!». Стал обстоятельно сушить рану и тянуть время.
— Это плятизма. Ты, наверное, давишь на край слишком сильно, вот и в сторонку ушёл, — прозвучал голос Павла из-за плеча.
Аппарат дыхания несколько раз тревожно пропищал. Всё тот же голос попросил поторапливаться.
Я обложил края раны салфетками так, что стало совсем сухо, ещё помешкал пару секунд и, прикрыв глаза, полоснул в стороне от намеченной траектории. Показалась белая ткань, за которой дрожали кольца трахеи. Я вздохнул — дальше навредить было уже сложно. Попросив готовиться к смене трубки, я вдруг увидел странную дрожь тела под моим скальпелем. Затем раздался высокий, раздражающий писк прибора искусственного дыхания. Пока пелена неопытности сковывала меня, я услышал какой-то треск, и тело девочки ушло из-под меня. Четыре, а то и пять рук сорвали с него все простыни и бросили мне под ноги.
Борода реаниматолога приобрела блеск и тряслась в такт его ритмичным толчкам её грудной клетки. Ещё две или три руки отодвинули меня, всё ещё державшего скальпель, в сторону. Строго по очереди раздавались писк аппарата, команды и счёт Павла: «Раз, два, три». Действие сгустилось над грудью пациентки. Я скинул маску, перчатки и халат и стоял, тяжело дыша. У девочки остановилось сердце.
Павел смачно выругался, посмотрел на линию пищавшего аппарата, выругался ещё раз и сказал мне:
— Пишите, доктор.
Затем пробормотал что-то под нос, кивнул сёстрам, те кивнули в ответ. Зачем-то распахнул окно за койкой.
— Пускай летит.
И, грустный, ушёл.
Девочка лежала передо мной. Белеющая фарфором, как кукла. Потные волосы, вялое мясо опустившихся щёк и заострённый нос повсюду образовывали углы на её лице. А ведь ещё сегодня утром я писал её фамилию при поступлении — Убей-Волк, — теперь же чувствительная душа смогла бы явственно ощутить холодные волны молчания аппаратов, вившиеся вокруг девочки.
В молчание вторгся Котаев.
— Ну, что тут у вас? Наверху всё готово, сёстры ждут.
Появился Павел.
— Реанимационные мероприятия в течение тридцати минут безуспешны. 23:42, биологическая смерть. Честно говоря, шансов у неё не было. Нам с вами нечего расстраиваться. Однако жалко… Как свяжитесь с родственниками и всё оформите, заходите в нашу комнатку. Петя чаёк какой-то забористый вчера принёс. — Трагедия, — печально сказал Котаев. — Сколько ей было? Тринадцать? Волосы красивые... — Две тысячи десятого года рождения, — сказал я и в последний раз перед тем, как её увезут, взглянул на блестящие клоки волос вокруг видневшегося из-под простыни волчьего уха.
Котаев, как старший товарищ, принялся обстоятельно заполнять все протоколы. При этом иногда его пальцы замирали, а глаза обращались в раскрытое Павлом окно. Быстро справившись и ловко подшив все бумаги к её истории болезни, он немногословно и в меру хладнокровно поговорил с мамой девочки. Так, под равномерный стук клавиш, пролетела сегодня жизнь Елизаветы Убей-Волк: от размашистой подписи в приёмном отделении до распахнутого окна в реанимации.
Спустя полчаса мы сидели с Котаевым и молча глотали сигаретный дым на чёрной лестнице. Немного дрожали пальцы, веки застыли на полпути. Котаев вдруг вздрогнул и весь изобразил нетерпение поскорее доспать упущенное. Не желая расходиться лишь с горечью Lucky Strike во рту, он сказал:
— Странная всё-таки фамилия. — Убей-Волк… Ещё и без отчества. — Сказать, какая была у меня самая необычная фамилия?
Я затушил сигарету и тоже заторопился к своему дивану.
— Ну, какая? — Калмык был лет пятидесяти. Сакмайкоков.
Редактор: Ася Шарамаева Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова
************** Моя работа связана с компьютерами. Справедливо можно решить, что большие ящики системных блоков и безликие мониторы не могут представлять ничего интересного. Это верно отчасти, потому что иногда техника удивительным образом становится похожей на хозяина. Занимаюсь я этими компьютерными делами с 2002 года и неизменно прихожу к выводу, что знаний много не бывает, пригодиться может, что угодно. Мою работу условно можно разделить на две части – железо и люди. С людьми, конечно, интереснее. Через месяц мне будет сорок шесть лет, и я всё чаще в череде текущих дней предпочитаю вспоминать дни ушедшие со своими персонажами, событиями, эмоциями. Хорошее вспоминать приятно, зато что-то неприятное – интересно. В тот день раздавшийся телефонный звонок оторвал меня от одного крайне кропотливого занятия, и бодрый голос громко пригласил меня для решения задачи. Оказавшись на месте, я стал внимательно слушать объяснения. Действительно, непонятно, почему так ведёт себя программа. Надо бы прикинуть план ближайших действий. И вот тут могут быть сложности. Если ранее такое уже попадалось, то через пару минут ты счастливый уходишь с ощущением выполненной работы. А если иначе, ответ приходится искать, и не всегда успешно. На это требуется время, и на тебя начинают нетерпеливо поглядывать. Увы, в этот раз был второй вариант. Я перебирал решения, но ничего не подходило. Хозяин кабинета Эдуард Петрович, человек крайне энергичный, уже принял несколько посетителей, совершил несколько звонков, а я по-прежнему не мог исправить ситуацию. Нетерпеливо переминаясь, он вглядывался в монитор вместе со мной, задавал новые вопросы, не дожидаясь ответа на предыдущие, строил догадки, предлагал варианты решения. Такое поведение пользователей меня неизменно удивляло. Разумно предположить, что человек очень хочет разобраться с вопросом. Но иногда складывается ощущение, что собеседник просто самоутверждается. Я исхожу из того предположения, что все люди за компьютером равны, у них равный доступ к информации. Но… и тут следует поднять вверх указательный палец и сказать: «Ага!». Так можно сказать о любой профессии – водитель, врач, кондитер, сантехник... Нужны навыки, знания, опыт применения. Иначе мы бы всё делали сами по полной программе: от вскрытия брюшины до удаления прыща, пошива обуви, ремонта магистрального водопровода и канализации. Но я возвращаюсь в кабинет. В воздухе отчётливо стал витать дух раздражения. Я задумчиво молчал, понимая, что решение этого вопроса не совсем очевидно, для этого нужно время. Хозяин кабинета резко схватил телефон и со словами: «Поищем другой путь», стал названивать моему коллеге. Мои акции скатились до уровня плинтуса. Оставалось сделать озабоченный вид и тихонько исчезнуть, проглотив горькую пилюлю тонкого унижения от собственной неудачи. Или, например, Алина Дмитриевна, её компьютер страдал одним дежурным недугом, который лечился откатом системных настроек. Такой способ лечения напоминал путешествие во времени, и я очень жалею, что так нельзя поступить в реальности с настоящей болезнью. Представляете, на приёме у терапевта ваш организм откатывают в жизнеспособное состояние. И пациент с беззаботным видом покидает кабинет. Впрочем, я отвлёкся. Итак, недуг компьютера дал о себе знать, и моё присутствие стало необходимым. Алина Дмитриевна, приятная неглупая женщина, возможно, в тот день была не в духе. Это было заметно по излишне энергичным движениям в разборе бумаг на столе, пока я рядом занимал её рабочее место. Погружённый в собственные мысли, я вдруг неожиданно с изумлением поймал явно брошенную в мой адрес фразу: «Другие бы за пару минут справились». Во мне вспыхнула и опала волна мгновенного гнева. Я часто не нравлюсь окружающим, многие мою работу за работу не считают, но зачем же так явно говорить об этом? Мои губы превратились в узкую полоску, чтобы не ляпнуть лишнего, и я промолчал. Довёл свою работу до нужного результата, встал, сделал приглашающий жест и покинул кабинет, унося не самое лучшее впечатление. Слава Богу, такие неприятные ситуации происходят нечасто, но запоминаются надолго. И лишний раз подтверждают – почти во всех окружающих событиях важны детали, тонкости и немного везения. *************** Просто посмотреть. 08 апреля 2023 года. Мост, дорога, вертолёт, река и лес.
Свет как прожектор на премьере дешевого боевика, разрезал розовую пелену, словно хирург скальпелем. Из него под бодрый саундтрек победы, словно герои на вручение Оскара, выходили агенты Overwatch. Гэндзи, словно киберпанковский ниндзя хотя он и есть ниндзя, скользил сквозь толпу солдат Черного Щита оставляя за собой кровавый след, как художник-абстракционист у которого закончились все краски, кроме красной. Ангел, с лучезарной улыбкой словно фея с гранатометом, поливала врагов потоком исцеляющего света. Райнхардт с грохотом достойным падения метеорита, приземлился в самом центре толпы, раскидывая солдат Черного Щита как кегли в боулинге для гигантов. — Overwatch! — громогласно проревел Райнхардт, его голос словно раскат грома, заглушил звуки битвы. — Мы вернулись! — И устроим вам вечеринку в стиле “апокалипсис”, — Маккри, с широкой ухмылкой, словно иллюзионист, вытаскивающий кролика из шляпы, отправил в полет парочку гранат, превратив толпу врагов в живописный фейерверк. — Ого! — Хэмонд, подпрыгивая от восторга в своем Шаре, словно мячик для пинг-понга на чемпионате мира, — это лучше чем фейерверк на мой день рождения! Солдаты Черного Щита, ошеломленные таким поворотом событий, словно зрители на концерте, где вместо скрипки начали играть на бензопиле, заметались пытаясь понять кто из них злодей, а кто герой. — Уинстон, — Трейсер ее глаза сверкали, как рождественская елка, — мы побеждаем! — Не расслабляйтесь, Трейсер, — сказал я, чувствуя как в груди разгорается знакомый огонь битвы. — Враг коварен и… — я увернулся от летящей в меня гранаты, — очень любит розовый цвет. Битва, начавшаяся как мрачный триллер, превратилась в веселый, абсурдный фарс, где солдаты Черного Щита метались, словно муравьи которые оказались в разорённом муравейнике. Гэндзи сражался как настоящий мастер боевых искусств на конкурсе талантов. Он побеждал врагов, разрубая их на части, а за ним тянулся шлейф искр и цитат из древних философских трудов. Ангел с ангельской грацией уклоняясь от пуль словно танцовщица на балу у вампиров, лечила раненых союзников. Райнхардт неудержимый как поезд, сошедший с рельсов, сметал врагов своим молотом, приговаривая: “Пора спать, детки!”. — Ну что, горилла, — Маккри, перезаряжая револьвер, словно бармен, смешивающий коктейль смерти, — кажется, мы им показали кто тут главный режиссер этого боевика. — Overwatch! — проревел Райнхардт, его голос эхом отозвался в ночном небе. — Мы снова вместе! И глядя на лица друзей, освещенные светом маяка, я понял: Overwatch – это не просто команда, это семья. Семья, которая может пережить любые невзгоды, потому что ее объединяют не просто навыки и способности, а вера в идеалы, вера в то что добро всегда побеждает зло.
P.S. от автора: Пока я писал эту главу, Яшка моя верная муза, успела не только уснуть на моей клавиатуре, но и поиграть с моим кактусом, перепутав его с когтеточкой. А Смерть… куда он запропастился? Наверное считает плюшевых кроликов Черного Щита, пытаясь понять сколько душ ему достанется после этой битвы. Кстати о Смерти…
Смерть и автор: — Ты что издеваешься?! – прорычал Смерть, возникая из клубов черного дыма. – Я, между прочим, ждал этого отпуска целую вечность! Хотел сходить на рыбалку, подышать свежим воздухом, расслабиться… А ты снова за свое! Не мог хоть недельку подождать? — Не сердись, Костя, — автор лучезарно улыбнулся, словно кот нашедший заначку сосисок. – Просто события так бурно развиваются, что грех было не написать новую главу. И потом, Overwatch возвращается! Разве это не повод для радости? — Радости для тебя, — проворчал Смерть, разворачиваясь и исчезая в клубах дыма. – А я пойду лучше поищу спокойное местечко, подальше от этих твоих героев.
P.P.S. от автора: А вообще друзья спасибо вам всем огромное за поддержку! Я решил вернуться пораньше из отпуска, чтобы продолжить работу над историями. Ваши комментарии и лайки дают мне силы и вдохновение. Так что ожидайте продолжения совсем скоро! ;) Мне очень помогают ваши комментарии. А написание историй позволяет отвлечься от повседневных забот.
— На наш сайт через специальную форму, которая по такому случаю вновь открыта с 15 мая.
Что мне за это будет?
— Победителю/ям будет приз. Денежный.
Денежный — это сколько?
— Призовой фонд конкурса: 30 000 руб. (может быть увеличен по результатам прочтения рассказов).
Как будет распределён призовой фонд?
— Количество победителей мы определим после того, как прочитаем все рассказы. Может, один гениальный автор получит всю сумму, а может, она будет распределена между несколькими равнозначными текстами.
Сколько рассказов можно прислать?
— Один автор может прислать один рассказ.
Какие жанры принимаете?
— Любые. Вот совсем любые. Уместите детектив в 2000 знаков — честь вам и хвала. Автофикшн? Давайте попробуем. Детское — с радостью.
Стихи, можно слать стихи?
— Да, но только если они описывают замкнутую историю.
Можно ли слать ранее опубликованные произведения?
— Если договорные отношения с площадками публикации не запрещают вам этого делать — присылайте.
Мой рассказ больше 2000 знаков. Могу его прислать?
— Можете, но не на конкурс, а для обычной публикации: приём таких рассказов откроется 1 сентября 2024 года. В рамках конкурса рассказы крупнее 2000 знаков с пробелами мы НЕ читаем. Даже 2001 — уже перебор. Все участники должны быть в равных условиях. Знаки мы считаем встроенными инструментами MS Word и Google Docs.
Есть ли ограничения?
— Традиционно, никаких шансов нет у произведений, разжигающих любого рода конфликты (гендерные, этнические, политические и пр.).
(Но сначала просим убедиться, что ответа на ваш вопрос этот пост не содержит:)
Мелким шрифтом:
— По конкурсным рассказам обратной связи не даём: ответим только победителям.
— При загрузке рассказа вам на почту придёт письмо с подтверждением получения. Если письмо не пришло — выложите, пожалуйста, рассказ ещё раз. Если снова не пришло — напишите комментарий под этим постом, разберёмся.
— Со всеми победителями будет заключён договор, позволяющий нам публиковать рассказ на сайте https://prochitano.ru.
Вроде ничего не забыли. А если забыли — допишем 🌸
Ну что, погнали?
Всем уда-а-а-чи!!!
*Ну вот, сноски пошли, точно подстава какая-то.
— Никаких подстав, просто хотим сказать, что в рамках этого конкурса «рассказом» мы считаем любое художественное произведение, несущее ясную идею, замкнутый сюжет или красоту слова, отягощённую смыслом, будь то пьеса, ода, или классическая проза.
************************ В 1998 году нашему саду исполнилось 22 года. Такого же солидного возраста достигла и теплица на участке. Её состояние требовало капитального ремонта – замены несущих деревянных конструкций. Такая замена требует полного снятия стекла со всей площади. Снимать стекло – ну что здесь сложного? Так кажется на первый взгляд. Работа на высоте на неудобной конструкции, иначе никак. Хорошо, если стекло аккуратно соскальзывает. Но если не соскальзывает, а становится в распор между деревянными рейками, то это становится проблемой. Ведь подвинуть ничего нельзя, рядом такие же ряды стёкол. А потом демонтаж деревянных реек. Капитальный ремонт теплицы – долгое и затратное по времени и материалам занятие, большую часть которого пришлось делать моему папе. Нет, я тоже принимал деятельное участие, но в безусловно меньшей мере. И к началу мая новенькая застеклённая теплица приняла своих новых жильцов – рассаду помидоров. Постепенно исчезли все следы грандиозного ремонта, все вещи встали на свои места, круговорот садовых будней продолжил свой стремительный ход до сентября, когда предвестие зимы заставляет завершить все работы. Так прошла зима и пришла весна 1999 года. Осознание, что на участке стоит новая теплица, не могло не радовать. Но к чистой незамутнённой радости любого садовода по поводу начала сезона зловещей струйкой примешивается тревога, связанная с приобретением кое-каких материальных ценностей. Несомненно, такой ценностью в весенний подготовительный период становится навоз. Непонятные полумафиозные личности с неприметными лицами, разъезжающие на юрких самосвалах, день и ночь волнуют садовода и его кошелёк. И нет слаще минуты для садовода, как обронить небрежно в разговоре с соседом: «Да вот, урвал по дешёвке за бутылку…» Речь, конечно же, снова идёт о навозе. И вот, весной 1999 года, как и в предыдущие и последующие годы, автомобильная стоянка у домика была украшена кучей навоза. Размер кучи внушал уважение и тихий ужас обычным людям, но истинному садоводу всегда казалось, что его надули и половину кучи украли. Как бы там ни было, все члены семьи принимали деятельное участие в разносе кучи по участку под угрожающие вопли и завывания садовода с угрозами оставить без урожая и еды на весь год. Невозможно передать этот сладковатый тошнотный запах, которым пропитываются руки и одежда любого, кто разносит навоз. На ярком весеннем солнце эти издевательства выглядят особенно бессмысленно. Однако весенним мухам происходящее нравится. Но всё рано или поздно заканчиваются, и вот аккуратные кругляши навозных кучек украшают грядки. Теперь эти кучки надо равномерно раскидать по поверхности, чтобы потом перекопать землю. Такой сценарий навозного ритуала хорошо известен его участникам и вопросов не вызывает, кроме одного: «Зачем это всё?» Так было и в тот год. Дело дошло до разбрасывания навоза. Работали мы с сестрёнкой. С кратким смирением и покорностью мы переходили от одной кучки до другой. Естественно, монотонность и бесконечность происходящего угнетает, и мне вдруг захотелось похвастаться удалью и силой. Я решил разбрасывать навоз через плечо. Воткнув вилы в особенно сочную лепёшку, я метнул её через плечо назад. Через долю секунды серебристый звон разбитого стекла возвестил о произошедшей катастрофе. Я встал слишком близко к краю грядки и аккуратно попал навозным снарядом прямо в крышу новенькой теплицы. Замершее от изумления лицо сестры, остановившееся на мгновение солнце и нахлынувший жгучий стыд я помню до сих пор. Что я натворил... Но я расскажу конец этой истории. Навозная бомба благодаря мне попала в теплицу, сломав по пути несколько крупных стёкол. Да, мой папа не сказал мне ни слова упрёка, это так. Да и не было в том нужды. Ему пришлось потратить изрядно времени на нарезку новых стёкол и остекление. А для меня это стало отличным уроком, которым я иногда пользуюсь даже сейчас, чтобы сдержать эмоции. Правда, не всегда получается.
**************** Просто посмотреть. Ноябрь 2022 года, закат над спортивным комплексом.
На что вы готовы ради своей мечты? Самой заветной, сокровенной, той, от мыслей о которой все внутри переворачивается. Предать? Пойти по головам, наплевав на все? А может быть, даже убить?
Не каждому дается такой шанс и такой выбор. Но задуматься об этом все же стоит. Никогда не знаешь, что ждет тебя в следующую минуту…
***
Я был обычным, не слишком известным писателем. Раз в несколько лет я рождал очередной роман в невероятных творческих муках, думая, что ну уж на этот раз моя книга точно станет бестселлером. В своих мечтах я представлял толпы фанатов, ждущих, когда рука их литературного бога оставит закорючку на титульном листе. Приглашения на интервью, различные шоу. Где вы черпаете идеи для своих романов? Как вам удается писать такие прекрасные книги?
Но нет, каждый раз нет.
Я старался, как мог. Изучал биографии и техники знаменитых авторов, копировал их приемы, посещал тренинги и курсы для писателей. И все равно мои книги не цепляли читателей, не оставляли след в их душе. Просто романы в тонкой обложке, которые берут с собой в дорогу, чтобы скоротать несколько часов, а потом без всяких сожалений выбрасывают в ближайшую мусорку. Не ставят на полку, не берут в руки, чтобы перечитать.
Все это угнетало меня. Я чувствовал какую-то постоянную тоску, тупую боль, как от раны, которая никак не заживает.
А ведь я подавал надежды! В университете я был лучшим. Я писал так, что у людей зажигались глаза и сердца, мне прочили невероятное будущее. И куда все делось? Что произошло? Неужели бульварные романы – это максимум того, на что я способен?
***
Я начал пить. Конечно, это сделало ситуацию только хуже. Мой последний роман вышел просто отвратительным, и я сам это понимал. Его отказались публиковать, и я выпустил небольшой тираж за свои деньги, а потом пытался всунуть хоть пару экземпляров своим знакомым и приятелям. Какое унижение!
Но в один вечер все резко изменилось. Я сидел в очередном баре и напивался до такого состояния, когда уже просто не смогу думать. Перед глазами все плыло. Когда я вставал, то опрокинул стакан, он упал и разбился. Мышка бежала, хвостиком махнула… Ха! Но заплатить за разбитую посуду мне пришлось, что сделало настроение еще более мрачным.
Выйдя из бара, я направился в сторону дома, еле волоча заплетающиеся ноги. Я завернул за угол и увидел какого-то парня, который стоял, прислонившись к грязной стене. Он что-то мне выкрикнул, обозвал… Дальше все было как в тумане.
Не знаю, откуда в моем теле взялась такая сила, ведь до этого я едва мог стоять на ногах. Наверное, в крови бурлила давняя, застарелая ярость, которую я пытался глушить алкоголем. И теперь она вырвалась наружу.
Я душил его очень долго, а он все никак не хотел умирать. Все брыкался и пинался, расцарапал мне лицо. Но в конце концов он затих, и я увидел, как из его глаз уходит жизнь. Это было так... Как вдохнуть свежего воздуха, когда несколько часов провел в душном помещении.
Он стал пустой куклой, в которой ничего не осталось, кроме оболочки. А вот я мигом протрезвел и, быстро оглянувшись, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, направился прочь.
Никакого раскаяния, вины, стыда. Ничего. Но, придя домой, я сразу сел за компьютер и начал писать.
***
– Ваши два последних романа – это просто нечто! Ну, это вы слышали уже миллион раз. Задам банальный вопрос: где вы черпаете вдохновение? – О-о-о, пусть это будет моей маленькой тайной, – загадочно улыбнулся я, вальяжно раскинувшись в кресле. – Вы дьявольски хорошо пишете, тут точно не обошлось без какой-то магии! Может, вы совершаете какие-то ритуалы, жертвоприношения? – рассмеялся ведущий. – Может, и так, – в зале раздался смех. – Чего только не сделаешь ради творчества, верно? – и я подмигнул в камеру.
Вернувшись домой вместе с братьями, хозяин дома представил их Глафире и провёл по дворовым постройкам, а где попадались слуги, знакомил с будущими сторожами. В это время пришёл на ночную службу Илья. Отойдя со всеми сторожами в сторонку, Федот завёл разговор:
— С сего дня будут такие порядки. Сторожить будете по двое, всю ночь, меняя друг друга. Один будет ходить по двору и саду, греметь в колотушку. А тот, кто отдыхает, сидя на маленьком пеньке посередине крыльца, чтобы не прислонился к чему-либо и не уснуть, поёт или читает молитвы вслух. Утром, когда все проснуться, один сторож идёт спать в людскую. Второй охранник, стоит у ворот, и никого из чужих не пускает во двор, без моего или Глафиры Сергеевны разрешения. После обеда меняетесь местами. Та смена, которая отстояла сутки, не уходит домой, пока не придут новые сторожа. Сейчас, пока Пётр болеет, сами думайте, как будете сторожить, но чтобы всегда вас было двое. Платить буду вдвое больше, но и спрос будет строже. Пётр уснул на ступеньках, прислонившись к перилам, пока его не выгоню, но больше поблажек не будет.
Только Федот закончил инструктаж сторожей, как в ворота кто-то постучал. Демьян сходил и, вернувшись, доложил купцу:
— Сосед, Марат Кужебетович коней пригнал.
— Заводите в конюшню, пускай Степан ими занимается, велел наш герой.
Стоя на крыльце, хозяин дома наблюдал, как мимо провели десять сильных, молодых, вороных коней. Затем занесли десять комплектов добротной упряжи, последним зашёл Марат и сказал:
— Всё хорошо, кони славные, сколько я тебе задолжал за них вместе с упряжью», спросил Федот Елисеевич.
— Отнака, пятьдесят залатых, — ответил продавец.
Не дорого просишь, по одному злотнику за комплект простой упряжи», начал торговаться сосед.
— Отнака, все цены знас, купец якши, давай па палавинке за упряжь, —согласился Марат.
На том и сошлись.
Федот сходил в дом и вынес увесистый кулёк из куска дерюжки и, протягивая его продавцу сказал:
— Здесь весом золота на сорок шесть злотников, сдачи не надо».
Развернув и полюбовавшись тусклым светом дорого металла, Марат сказал уходя:
— Отнака, тафай я бараска завтра заресу и гулять будем твой праздник семьями.
— Спасибо за приглашение, но мне завтра надо отъехать по делам, Бог даст, ещё соберёмся и погуляем вместе, — ответил наш герой.
Расставшись у ворот с соседом, Федот покликал Афоню и поставил задачу на завтрашний день:
— После праздничной службы, со всеми извозчиками собираетесь здесь. Готовитесь в дальнюю дорогу. Складываете всё в одни сани: продукты, овёс и попоны для лошадей, сто пустых мешков, вооружение мужицкое, а также три котелка, три железных ведра, по мешку сухого мха и бересты для розжига костра. Ждите меня, поедем к древоделу за санями, а дальше к кузнецу Алексею, с которым вы поедите за железом к Большому камню. Плату дам по ползлотника на брата, тебе целый злотник, как старшему. А угробите коня или товар не сбережёте, вычту из платы.
Вместе с женой и детьми сходили в амбар, покормили щенков и поиграли с ними вволю. Тут же, на семейном совете решили назвать их Полканом и Жучкой.
Встав пораньше, начали всей семьёй наряжаться в церковь. С непривычки долго провозились. Хорошо хоть Лукерья была рядом и помогала одевать младших детей.
Отстояв праздничную службу, заторопились домой, Таечка расхныкалась, наверное, оконфузилась, бывает такое с детьми.
Придя домой, Федот велел Степану запрягать вороного, в нарядные сани. Сам же пошёл на меховой склад, положил в чистый мешок двадцать шкурок седого соболя и двух горностаев. Через десять минут он уже подъехал к резным расписным воротам главы Тучинска. Перед его взором открылся красивый забор и терем местного князя. Забор, из вековой лиственницы, в две косых сажени высотой, ворота держали три деревянных богатыря ⸻ великана. Постучал в калитку, она неожиданно быстро открылась, за ней стояли три стражника, все здоровяки. Один из трёх, был только с боевым топориком, наверное, старший. Двое других, с копьями, мечами и щитами. Узнав, зачем пожаловал наш герой, пустили его в ворота и, обыскав на предмет оружия, отправили к боковому крыльцу, объяснив, что там его встретит молодой служка, и проводит в главную трапезную, к самому князю.
Войдя в огромную комнату, Федот увидел, на дальнем краю большого стола, на резном стуле, восседал приятный мужчина, лет тридцати пяти. Он был с коротко стриженой бородкой и аккуратными русыми усиками. Наряд его состоял из богатых атласных одежд, отделанных золотыми нитками и соболиным мехом, на голове красовалась соболья шапка. Купец, перекрестившись на красный угол и низко поклонившись князю начал говорить:
— Здравствуй светлый князь! Долгие лета жизни тебе и твоим близким! Пришёл поздравить тебя с Рождеством Христовым и преподнести скромный подарок от купца Олешкина, что поселился в твоём славном городе.
— А-а-а, Олешкин! Наслышан, наслышан, как ты честных горожан от двух разбойников избавил. Хвалю! Хвалю! — приятным голосом и, улыбаясь, сказал князь подходя и протягивая холёную руку нашему герою.
Шустро забрав мешок со шкурками, начал в нём рыться, явно с удовольствием рассматривая подарок. Затем выпрямился и хлопнул один раз в ладоши. Тот час из потайной боковой двери появился молодой служка.
— Сходи в поварню, да принеси большой медовый пряник», велел ему князь, а у Федота спросил:
— Где поселился? Чем заниматься будешь?
— Дом купца Филиппова купил, думаю торговать мехом, да разными изделиями из металла и дерева, — ответил тот.
— Хороший домик, бывал там. А какую свадьбу закатил Отец Филиппов сыну, неделю слободка сотрясалась от веселья, — сказал князь.
В этот момент вошёл служка, неся в одной руке плоский свёрток, размером с хорошую сковородку. Князь взял свёрток и, не разворачивая его, передал Федоту со словами:
— И тебя купец Олешкин с Рождеством Христовым поздравляю.
— Благодарствую, — ответил Федот, принимая подарок с глубоким поклоном.
Выйдя из княжеского терема, наш герой поймал себя на мысли:
— Хорошо ты начинаешь торговлю в городе, Федот Елисеевич ⸻ за двадцать две шкурки, пряник детям приобрёл.
Вернувшись домой, Федот увидел во дворе семь чужих мужиков, это явно были извозчики. Велев стоявшему рядом с мужиками Афоне, перезапрячь коня из нарядных саней в рабочие, сам поднялся в дом. Отдал княжеский пряник жене, зашёл в тёмную комнату, отвесил первый вес золота за десять саней и сбрую к ним, и второй вес, сто злотников, на поездку к Большому камню за железом.
Переодевшись в охотничью одежду, взяв оружие и туесок с едой на первые три дня, распрощался с Глашей и детьми, спустился во двор к мужикам. Внимательно осмотрев извозщиков, купец вывел двоих из них на середину двора. Первый был без рукавиц и в рваных чунях подвязанных тряпками, а второй, в каком детском заячьем тулупчике, не прикрывающем даже пятую точку.
— Вы двое можете идти домой, мне трупы обмороженные не нужны, а вам и вашим семьям, видать не нужна половинка злотника за десять дней работы. Но если вы быстро найдёте хорошую одежду, можете нагнать нас у дома древодела Михаила, мы там будем запрягать коней в сани, — закончил Федот, беря вожжи своего вороного и выводя его из ворот дома.
Оставшиеся мужики бросились за конями и, ведя по два под уздцы, пошли за санями купца. У дома древодела, вдоль забора в два ряда, стояло десять саней, запорошённых снегом. Велев извозчикам запрягать коней, а сам пошёл к мастеру рассчитаться. Поздравив мастера с праздником и расплатившись за сани, вышел за ворота и был приятно удивлён увиденным. Вместо пятерых, у обоза работало семь мужиков. Те двое, которых он выгнал, уже вернулись, одетые в добротные шубы и чуни, а из оружия, кроме топоров, появились и сулицы. Сани хозяина были полностью разгружены, остались только подкладка из сена, туесок с едой и его оружие.
Убедившись, что все готовы тронуться в путь, Федот хлестнул коня и пошёл первым в обозе, остальные пристроились за ним. Те кони, что остались без извозчиков, были привязаны вожжами за впереди идущие сани.
Поездка прошла с наслаждением, кони молодые и резвые, только снег, скрипящий под полозьями и лёгкий морозец навевали дрёму на мужиков.
Лишь к ночи добрались до дома кузнеца.
Взяв с собой мешочек золота и толстую амбарную книгу, наш герой вошёл в хозяйскую избу.
Мужики распрягли лошадей, вытерли их насухо после дальней дороги, накрыли попонами и привязав к саням дали сена и овса на всю ночь. Развели три костра, стали греть воду для лошадей и готовить себе кулеш из дроблёного ячменя и солёного сала.
Садясь за стол в избе, Федот приметил выглядывающих из-за занавески на печных полатях три пары испуганных детских глаз. Наш герой тотчас встал и вышел из дома, а вернувшись, через пять минут, протянул за занавеску увесистый кулёк со сладкими петушками, который моментально оказался в руках какого-то шустряка.
— Ладно, Фёдору тоже достанутся пряники медовые, — подумал про себя наш герой.
Долго сидели за столом купец и кузнец, не одну свечку сожгли. Кроме разговоров о делах, Федот сделал запись в амбарную книгу, каждого товара с ценой на него, изготовленного кузнецом, как образцы.
Это были: наконечники для стрел и копий, ножи охотничьи и домашние, мечи и кольчуга, лемех для сохи под человека и под быка, да зубья для бороны, ведра, корыта, котелок на треноге, гвозди трёх размеров, топор плотницкий, топорик боевой, металлические полозья для саней, оси для телег; комплект железных изделий для конской упряжи.
Всё было сделано в двух вариантах, простом и дорогом. Кроме того, кузнец пояснил, что каждое изделие смазано топлёным салом и замотано в дерюжку, чтобы не поцарапалось по дороге в город. Закончив основную часть разговора, купец приступил к приятному для кузнеца моменту, отвесил самородков, за сделанные им изделия, а оставшееся золото передал со словами:
— Здесь тебе на поездку, должно хватить на покупку железа и на дорогу, пять саней с металлом себе заберёшь, а пять пригонит в Кирилловку к отцу Сергию Афоня. Везде его бери с собой, пусть учится и запоминает, дальше он один будет ездить. Давай ложиться спать, завтра тяжёлый день.
Поутру, распрощавшись с хозяевами и поблагодарив их за ночлег, Федот вышел на улицу, где уже кипела работа. Несколько мужиков запрягали лошадей, один, варил кулеш, а остальные, грузили сено в сани. Обоз из одиннадцати саней тронулся в одну сторону купец в другую, к себе в деревню.
Зайдя в ледяную безлюдную избу, наш герой подумал:
— Надо кого-нибудь поселить здесь, пусть пользуются, а я и в бане ночь пересплю. Обиходив коня, затопил печь. Почистив снег во дворе, дошёл до дома Ивана и попросил Семёна, присмотреть за конём, пока он сходит на зимовье. Вернувшись домой, сытно поел из туеска, что собрала Вера и завалился спать в уже протопленной избе. Это была первая спокойная ночь за осень и зиму, после того, как он стал купцом.
Встреча в зимовье была очень тёплой и даже немного бурной. Поев вкусной каши с мясом, приготовленной Бондой, Федот с Иваном пошли в конюшню, посмотреть, что заготовили охотники за это время. Там купец при тусклом освещении свечи, разглядел под потолком несколько рядов выделанных шкур. Самый большой ряд был из беличьих, навскидку более ста штук. Ряд собольих ⸻ тридцать шкурок, семь горностаевых, двадцать лисьих, семь волчьих, и отдельно висела главная ценность ⸻ шкура рыси.
— А эту как взял, и где?— спросил Федот.
— В горностаевом углу, там лес дремучий, увидел следы красавицы и выследил её логово. Отсидели в засаде целый день, только в сумерках вернулась голуба к себе домой, ну а дальше ловкость рук и никакого волшебства. Правда, пришлось заночевать с Фёдором в лесу, но это дело не хитрое, — рассказал Иван.
— Давай здесь поговорим о нашем деле, без лишних ушей, — предложил наш герой и тут же спросил:
— А тебе есть куда сдавать свои шкуры?
— Нет особо, любому заезжему купцу продам по весне.
— Давай я буду их забирать, да золотом платить, о цене прямо сейчас договоримся.
— Давай, так надёжней будет.
Обсудив цены на шкуры и пересчитав их, друзья наполнили ими два мешка, к завтрашнему уходу Ивана домой, удалось упаковать где-то половину добытого. На следующее утро он отправился в родную деревню, гружёный мясом и шкурами, а отец с сыном пошли в соболиный край.
Проверив капканы, вернулись домой только с одним соболем, да с зайцем, подстреленным Фёдором по дороге.
Надо искать новое место охоты, здесь, похоже, всего соболя выбрали. Пусть годик-другой отдохнёт зверь, размножится, тогда и вернуться не грех.
На следующий день, охотники пошли в другую сторону от соболиного края. Оба гружёные заплечными мешками с едой, а за ними по проторённой лыжне семенила Найда. Два дня они кружили по тайге и искали следы дорогого зверя, но пока удача обходила охотников стороной. Встречались только одиночные цепочки соболиных следов, которые их не интересовали.
На третий день поиска, наткнулись на медвежью берлогу.
— Это тоже хлеб, — сказал отец сыну.
Отошли подальше от берлоги, чтобы не разбудить зверя. Срубили пару рогатин, жердь и вернулись назад. Федот предупредил Фёдора, чтобы тот не стоял за спиной во время подъёма медведя из берлоги, и принялся ворошить жердиной в яме, пытаясь разбудить хозяина тайги. Раздавшийся рёв возвестил о том, что зверь проснулся и сейчас вылезет наружу. Сначала сломалась жердь, как будто это была не молодая лиственница в руку толщиной, а сухая соломинка. Затем из лаза показалась оскаленная морда здорового медведя.
— Ждём, когда весь вылезет, и встанет на задние лапы. Я подпираю его рогатиной под горло, затем копьём в сердце, ты только копьём в грудь», сказал отец, не сводя глаз с ревущего зверя.
Вот медведь целиком выполз из берлоги, встал во весь рост и поднял передние лапы выше головы, пугая пришедших чужаков. В этот миг, охотник воткнул заострённую рогатину под горло косолапому, а другой её конец упёр в землю, прижал ногой. И тут же схватив, торчащее рядом в снегу копьё, что есть силы, всадил в область сердца противника. Фёдор тоже удачно вонзил своё копьё меж рёбер хозяина тайги.
— Отходим в разные стороны, — крикнул отец сыну.
У медведя сначала ослабли и опустились передние лапы, затем провисла нижняя челюсть, и ещё немного постояв, он рухнул вперёд, ломая оба копья и рогатину.
Всё было кончено. Еле перевернув медвежью тушу на спину, начали снимать шкуру, а закончили уже затемно, при свете костра. Здесь же и переночевали на тёплых брёвнах. Поутру отправились в обратный путь, Федот тащил свёрнутую сырую медвежью шкуру, а Фёдор всё оружие.
— Найду теперь месяц можно не кормить, сюда будет бегать, — сказал наш герой сыну.
Пройдя примерно полпути до зимовья, охотники вышли на край огромного оврага. Глубина его была такова, что вековые сосны, растущие на самом дне, только верхушками видели солнечный свет. Обходить его не имело смысла, так как в обе стороны не видно было, как говорится ни конца, ни края. Отец, а за ним и сын, начали боком на лыжах спускаться вниз. А когда достигли дна, Федот радостно воскликнул:
— Слава Богу, нашли! Нашли соболя.
Он указал сыну на многочисленные цепочки соболиных следов. Дно оврага было разрисовано их переплетающимися тропами.
— Какое счастье, что два дня не шёл снег, иначе бы всё замело, и мы могли не заметить следов, — облегчённо сказал наш герой. Подъём из оврага был тяжелее, чем спуск и, выбравшись на поверхность, оба охотника и собака, рухнули в снег отдыхать. На пути к зимовью, немного заплутали и потеряли часа два времени, пока нашли свой ручей с поляной.
Бонда их явно ждал, котелок тушёной капусты с копчёной лосятиной томился на печи и распространял чудесный запах по всей избушке. Баня была протоплена, из снега натоплена вода.
Фёдор стал взахлёб рассказывать старику, как брали огромного медведя и как нашли соболиный овраг.
Помывшись и сменив нательное бельё, плотно поев, отец с сыном легли счастливыми спать, с мыслью о завтрашнем новом походе в лес. Надо снять капканы в соболином краю и горностаевом углу.
Притащив к вечеру в избушку сорок семь капканов, втроём сели их чистить и чинить. Ещё изготовили два новых длинных копья. На следующее утро, взяв капканы, мясо на приманку, оружие и две длинных пеньковых верёвки, охотники вышли из дома на новое место промысла. Заветный овраг нашли довольно быстро и, связав две верёвки, спустились на его дно практически без проблем.
Соболиных следов стало намного больше, чем они видели позавчера, это гарантировало хорошую добычу. После того, как установили все капканы, довольно просто и быстро взобрались наверх при помощи верёвки. На обратном пути не плутали, поэтому добрались до избушки ещё в сумерках.
На следующий день, наши охотники принесли богатую добычу, шесть соболей и двух горностаев.
Этим же вечером, вернулся из деревни Иван, да не один, с ним пришёл его сын Семён. Они с Фёдором дружили, поэтому их встреча была особенно радостной.
— Вот, вместе им будет гораздо веселей. Да и обучать пора себе смену, —сказал Иван, глядя как хорошо общаются дети.
Переночевав, Федот ушёл в деревню, унося остатки шкур и пуда три мяса за плечами. Добравшись домой, наш герой сильно удивился протопленной печи и горячему чугунку с вкусными щами.
— Наверное, Марья позаботилась. Славная жена у Ивана, — подумал купец.
Прекрасно отдохнув за ночь, он поехал к отцу Сергию, встречать обоз с железом. Подъехав к дому настоятеля, по- свойски распахнул ворота, распряг коня, поставил в стойло и стал его обихаживать. В этот момент из дома вышел сам хозяин.
— Какие гости дорогие пожаловали, — сказал священник, обнимая Федота. Долго они вели беседу за столом о том, как торговать купцу, как разводить голубей, какую церковь по весне начинать возводить, какой приют построить рядом. В ожидании обоза, посетил кузнеца Макара, взяв с собой амбарную книгу и чернильницу с пером. Рассмотрел и переписал в книгу изделия, изготовленные по его заказу. Все изделия понравились купцу, особенно дорогая кольчуга, усиленная нагрудником, наплечниками и нарукавниками. Также он заглянул к столяру Епифану и убедился, что тот старательно готовится к весенней стройке новой мастерской и сушилки. Ещё издали увидел несколько срубов очищенных брёвен, сложенных на месте будущей стройки. В старой мастерской наш герой нашёл мастера и вместе с ним осмотрел полуготовые изделия. Обсудили цену на них и договорились, что к Пасхе будут готовы.
И вот на третий день пребывания Федота в гостях у отца Сергия, по селу потянулся обоз из пяти саней. По ним было сразу видно, что идут издалека. Исхудалые, грязные кони, со спутанными гривами и хвостами, шли, понурив голову. Мужики, что сидели на санях, имели вид неприглядный, с проваленными щеками и свалявшимися грязными бородами. Федот встретил их, сел в головные сани и обоз направился к дому кузнеца.
Пока мужики разгружали железо, Афанасий рассказал купцу о трудностях поездки к Большому камню. О трескучем морозе, кусающем сквозь тулупы, о сильной метели, продолжительностью три дня, о том, как заплутали немного и сделали крюк, вёрст двадцать, но главное, что всё получилось и высококачественный металл, теперь был у кузнецов. А это сильно ускоряло процесс изготовления железных изделий. Ещё Федот приятно удивился и обрадовался, что небольшая часть золота осталась не истраченной, которую вернул Алексей, через Афанасия. Как раз хватит на оплату мужикам. Тут же в кузнице, поставив на ровный стол весы, он расплатился с извозчиками. Макар помог купцу аккуратно разрубать самородки весом по ползлотника. Получив плату на руки, мужики заулыбались, стали балагурить и рассказывать друг другу, как это золото потратят.
Выезжая из деревни на большак, увидели, что их дожидаются пять телег, разгруженных у кузнеца Алексея. Уже ночью, въезжал усталый обоз во двор Федота. Разгрузив привезённый товар по складам, определив коней и сани на свои места, мужики уставшие, но довольные, начали расходиться по домам, не забыв поблагодарить и поклониться в пояс нашему герою.
Поднявшись по лестнице домой, хозяин был приятно удивлён новой, дубовой, окованной металлом входной дверью. Также обратил внимание на новые ставни на окнах. Войдя вовнутрь и осмотрев дверь, понял, что она крепка, как кусок гранита. Изнутри окована в несколько рядов полосками металла, три засова и один потайной замок, на случай если всем надо выйти из дома и запереть его.
Обняв жену и узнав, что дети уже спят, взял чистое бельё и отправился в баню, которая всегда была натоплена. Уже лёжа в постели, Федот узнал от жены, что завтра в полдень, на главной городской площади состоится суд над грабителями, которые забрались в их дом.
— Еле успел обернуться, — сказал о своей поездке муж.
— Тебя очень ждёт тысяцкий, от него сотский приходил, что здесь был в тот день, — сказала жена, нежно целую супруга на ночь.