Серия «История нашего мира в художественной литературе»

Всем привет!

Сегодня речь пойдет уже о середине II-го века н.э. и о правлении наследника Адриана по имени Тит Элий Адриан Антонин (86-161), а если короче – Антонин Пий. Управлял Римской империей он со 138-го по 161-й годы н.э. и считался четвертым из т.н. пяти хороших императоров.

Антонин происходил из галльского рода, но рос в Италии, успел к 138-му году высоко подняться по карьерной лестнице и даже привлечь внимание императора. В том же году умер от болезни наследник Адриана Луций Элий Цезарь, и пришлось искать нового. Вот тогда-то выбор Адриана и пал на Антонина, которого правитель усыновил, поставив, однако, условие – новый цезарь должен был, в свою очередь, усыновить Марка Анния Вера (будущего Марка Аврелия) и Луция Вера. Второй, к слову, приходился сыном Луцию Элию Цезарю, и оба должны были в дальнейшем унаследовать власть. Так и случилось, но об этом потом.

Своё правление Антонин начал с боданий с сенатом из-за того, что Антонин желал обожествить приёмного отца (и так, по одной из версий, и получил прозвище Пий, т.е. «благочестивый», а для римлян, как и для китайцев, одна из главных сторон благочестия – сыновья почтительность), а члены сената имели на Адриана такой острый зуб, что вообще были не прочь его предать проклятью памяти, что поставило бы под сомнением и власть его преемника. Но у кого влияние на армию, тот и прав. А оно имелось у Антонина Пия и его сторонников, так что ситуацию удалось сгладить и договориться путем взаимных уступок.

В отличие от предшественника Антонин Пий лишь один раз покинул пределы Италии и чрезвычайно был погружен во внутренние дела империи, причем взял курс на гуманизацию общества и законов. В частности, его законотворчество было направлено на облегчение положения рабов в государстве (облегчилась процедура освобождения, убийство раба приравнивалось к обычному убийство и должно было теперь расследоваться и проходить через суд на тех же основаниях и по той же процедуре, что и обычное, смягчились пытки при допросе рабов), благодаря этому же императору появилась и знаменитая презумпция невиновности, т.е. пока в ходе судебного разбирательства вина не доказана, обвиняемый виновным более не считался. Улучшил он и положение женщин – теперь желание дочерей при заключении брачного договора тоже приходилось учитывать. Помимо этого, были и другие юридические нововведения.

Строительством Антонин занимался не столь же активно, но тоже занимался – обстоятельства подталкивали. Например, во времена его правления и при активной деятельности нового британского наместника Квинта Лоллия Урбика, покорителя каледонцев, был в 143-154-х годах построен Антонинов вал, на 160 км севернее вала Адриана. В 160-м году вал был временно покинут, и вернулись к нему римляне лишь в 208-м году н.э., при Септимии Севере, правда тоже ненадолго.

Ещё Антонин Пий известен тем, что достроил мавзолей Адриана и возвёл в его честь храм на Марсовом поле, а ещё по его приказу был построен храм, посвященный его жене Фаустине Старшей, скончавшейся в 141-м году. Позже этот храм получил название храма Антонина и Фаустины (в 161-м году, после кончины самого императора), а ещё позже превратился в христианскую церковь. От изначального строения при этом уцелела колоннада с надписью на латыни: «Божественному Антонину и божественной Фаустине по указу Сената». Удивительно, что её не уничтожили или хотя бы не попытались. Впрочем, это, пожалуй, было бы несправедливо, потому что, во-первых, этот император ещё много вкладывался в восстановление обветшавших и разрушенных зданий (а разрушений на его век хватало – и землетрясения в Средиземноморье, и пожары), тратил личные средства и на восстановление городов, и на предотвращение голода, и, самое главное, будучи истинным поклонником римских богов, при этом практически не преследовал христиан. Правда, совсем без печальных историй не обходилось, но всё-таки это не было явлением массовым.

К слову, за самим Антонином Пием закрепилась слава миролюбивого и справедливого человека, который даже внешние конфликты предпочитал решать путем переговоров, и это отчасти дало плоды – его правление стало, похоже, самым мирным за всю историю принципата. Правда, войн-то, может, как таковых и не было, зато восстаний – сколько хочешь, и в Нумидии, и в Египте, и в Греции, и в Иудее, а ещё беспорядки в Испании, и волнения на рейнской и дунайской границах.

Оценки правления Антонина Пия разнятся. Хотя в целом они положительны, и время его царствования даже называют «золотым веком Римской империи» (причем положительные, даже восторженные, отзывы можно найти и у авторов того времени), находились и те исследователи, что критиковали его за пассивность и недостаточное внимание к укреплению армии, что вылилось в военные столкновения уже во времена его преемников. К числу почитателей добродетелей Антонина Пия можно отнести и М.Н. Ишкова, который запечатлел образ императора в своем романе:

«Тит Антонин Пий. Тени в Риме»

Время действия: II век н.э., ок. 138-140 гг. н.э. В самом начале – 130-й год.

Место действия: Римская империя (территории современных Египта, Турции, Италии и Испании).

Интересное из истории создания:

Об авторе я уже рассказывала (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 35. «Семирамида. Золотая чаша»), поэтому кратко расскажу о том, что мне довелось узнать о самом произведении.

На самом деле роман про Антонина Пия, по сути, входит в цикл, посвященный римским императорам династии Антонинов, от Траяна до Коммода. Правда, писались они не в том порядке, в каком упомянутые в них императоры правили: первым в 2003-м году был опубликован роман «Марк Аврелий», затем в 2005-м «Коммод. Шаг в бездну». Затем следовали два издания «Траяна» и «Адриан. Имя власти» (2008). А вот «Антонин Пий. Тени в Риме», похоже, издан был лишь в 2019-м году издательством Вече.

Сам Ишков об этом цикле рассказывал, что во время написания «Адриана», остро испытывал нехватку литературного материала, на который мог бы опереться, и тоже обратил внимание на романы, о которых я рассказывала в прошлых постах – «Воспоминания Адриана» Юрсенар и «Император» Г. Эберса, причем вторую книгу после долгих поисков случайно обнаружил на рынке (видимо, под «развалом» имелись в виду существовавшие тогда барахолки). Не обошлось без «изумительных историй» и при создании романа о наследнике Адриана: автор «довырезался (сохраняемый текст имеется в виду) до того, что, когда перенес на домашний компьютер все сопутствующие материалы с других процессоров, жесткий диск возьми и сломайся» (цитата самого Ишкова). Видимо, отчасти по этой причине окончание работы над данным произведением и затянулось.

Кстати, об императоре Антонине Пие Ишков в своем предисловии отзывается очень высоко, как об эдаком средоточии добродетелей, античных и современных, и даже, мол, власть его не испортила, ну и что, что границы не расширял и армию не укреплял, зато гуманист, менял себя, страну и людей к лучшему, кого можно было изменить, конечно. Удивительно, что при этом образ его героя в его же собственном романе выглядел куда менее однозначным, чем представлялся, очевидно, автору. Но об этом скажу дальше. Что касается Ишкова, то хочется лишь надеяться, что в своей жизни он последователен и, несмотря на некоторые свои взгляды и высказывания, какие я у него заметила, всё же остался предан своим идеалам и по-прежнему считает, что гуманизация и укрепление страны изнутри важнее её расширения.

О чём:

В центре повествования, в красном углу, действующий император – Антонин Пий, его молодой наследник Марк Аврелий и друг Марка – Бебий Корнелий Лонг, в синем углу – чародей, сектант и просто преступник Сацердата, а также три его верных помощника и ещё несколько непростых людей, ищущих власти и плетущих заговоры против «тюфяка» на троне.

Антонин озабочен не только и не столько удержанием власти, сколько сохранением порядка в стране, да так, чтоб всё было по заветам Ильича его предшественников – Траяна и Адриана: «сегодня лучше, чем вчера, завтра лучше, чем сегодня». Он, как и «божественные предки» (хоть и приёмные), категорически отказывался принимать и рассматривать доносы (или предметы, похожие на них)…что не мешало ему переваливать с больной уставшей головы на любую здоровую и свежую.

Так что, когда сообщения о том, что за тени загадочные нападают на приличных обитателей Рима, и кто за этим стоит, стали уж слишком настойчивы и уж слишком в тему, он попросил Марка обстряпать это дело деликатно, как частное лицо. И тот сначала по-дружески побеседовал с автором тревожных сообщений, а после, без особых сомнений, дал ответственное поручение своему старому другу – Бебию Лонгу, отправив того в Египет с тайным-претайным поручением, снабдив нужными сведениями, но, увы, не снабдив ни мозгами, ни выдержкой в придачу. Зато вся эта компания крепко нравилась Фортуне, богине удачи. Своя логика в действиях персонажей, конечно, присутствовала, но без удачи далеко бы они не уехали. Впрочем, об этом предоставлю судить заинтересовавшимся читателям.

Отрывок:

«…Как утверждали знающие люди, порождения Аида были посланы в город, чтобы во мраке творить зло и наводить порчу на мирных граждан, особенно на тех, кто пренебрегает священными узами брака и позволяет себе нарушить волю усыновивших их родителей.

* * *

…Из материалов расследования безжалостной расправы неустановленных негодяев с вольноотпущенником Гаем Горгилием, возвращавшимся с пирушки и имевшего при себе большую сумму денег.

Происшествие случилось в начале ноября в Субуре – в торговых кварталах, расположенных неподалеку от форумов Траяна и Нервы.

…Выживший раб рассказал:

– Они напали на нас возле дома Корбулона, что на Субурском взвозе.

Катилий Север уточнил:

– Это рядом с городской префектурой?

– Так и есть, префект. В трех кварталах от того места, где висят окровавленные плети, которыми секут преступников перед казнью. Сначала на нас выскочил какой-то карлик, очень напоминавший керкопа. Ростом он был с ребенка, однако злобен и увертлив, как шакал. Он напугал хозяйскую лошадь. Она рванулась, и мы, схватив ее под уздцы, попытались удержать взбесившуюся тварь, пытавшуюся встать на дыбы. Откуда только прыть у это старой клячи взялась?..

Но это, префект, был обычный перепуг. Такое часто встречается в Риме, поэтому хозяин, спешивший домой, не очень-то рассердился. Он осадил лошадь, прикрикнул на нас, вооруженных сопровождающих. Нас было с десяток – у всех бронь под туниками, все вооружены длинными кинжалами. Ребята боевые, умеющие защитить хозяина. Никакой керкоп нам не страшен, однако когда к хозяйским носилкам вплотную подступил громадный, в два человеческих роста, призрак, вот когда нас всех охватил неописуемый ужас.

– Кого напоминал этот призрак?

– Н-не могу сказать! Разве что тень с крыльями… На фоне полночной тьмы, едва подсвеченной факелами, его очертания были видны так же отчетливо, как в солнечный полдень читаются тени, которые отбрасывают люди или предметы. Призрак швырнул в лицо хозяину ма-аленькую искорку, которая вдруг разрослась в громадный огненный шар. Я решил, пришел мой смертный час, и выпустил поводья.

Потом недоросток тоже метнул искру в нашу сторону, и мелкая искорка вдруг разверзлась в громадный факел. Все бросились наутек. Тех, кто замешкался, растоптала громадная тень, а этот мерзкий и увертливый карлик добил их.

Дальше ничего не помню…»

И я не могла не процитировать отрывок, где упоминается седьмое из чудес Древнего мира:

«Когда с палубы донесся крик вахтенного: «Маяк! Маяк!» – Бебий Лонг сжег свиток и поспешил на палубу.

Сначала он увидел темное прозрачное облачко, вскоре обернувшееся столбом дыма, затем на горизонте с необычайной и ошеломляющей неотвратимостью начала вырастать гигантская фигура бога Посейдона, головой упиравшаяся в облака. В руке повелитель морей держал густо дымящийся факел, и наконец, когда зерновоз дошлепал до очертаний земли, глаз с будоражащим восхищением полностью ухватил очертания исполинской башни, которую называли седьмым чудом света.

Вскоре судно обогнуло мыс, на котором возвышалось «око Гелиоса», как называли в Александрии прославленный маяк, и причалило в Большой гавани, неподалеку от храма Посейдона.

Первая неприятность, с которой Бебий столкнулся в порту, была встреча, которую организовал – или подстроил? – фрументарий Адриана Вителис, сохранивший свой пост с приходом новой администрации. Он лично явился встречать рядового туриста.

Заметив спускающегося по трапу Бебия, Вителис, высокий, толстый, шумный человек в тоге, с лысой – до гладкости и блеска – головой, обращаясь к сбегавшимся со всех сторон зевакам, громогласно представил гостя:

– Жители Александрии! Смотрите, кого нам послала судьба. Это же Бебий Корнелий Лонг, один из самых преданных любимчиков императора, да сохранят боги ему жизнь!

Бебий, неприятно озадаченный должностью, которую приписал ему ликующий провинциал, попытался объяснить, что никогда и ни у кого в «любимчиках» не состоял. Он всего лишь путешественник, однако Вителис только расхохотался и, бесцеремонно заключив спустившегося по трапу гостя в объятия, пригласил Бебия в свою коляску.

Затем громко – так, чтобы его услышали в собравшейся толпе – встал в коляске и объявил:

– Кому какое дело, кого встречает верный слуга императора и его верный страж на этой пустынной и в то же время благословенной земле! Императорского любимчика или его верного приверженца! Вчера я ходил в любимчиках у Адриана, а сегодня достойно служу Антонину. Что касается тебя, Бебий, я много наслышан о твоих неисчислимых достоинствах. Вчера ты был заядлым философом, сегодня стал туристом, а завтра, глядишь, станешь префектом, так что нечего стесняться философии. А на мнение этих птицеголовых[28] и развратных гречишек, – он указал на собравшихся на пристани зевак, – наплевать! А ну, брысь отсюда!..

Толпа чуть отхлынула, потом вновь придвинулась, ожидая от магистрата какого-нибудь еще более сенсационного и срывающего покров тайны с «любимчиков» заявления.

Бебий осадил фрументария:

– Может, тронемся, Вителис? Я не выношу жару.

Вителис тут же согласился:

– Конечно, дорогой, – потом приказал вознице: – Трогай!

Рабы Вителиса, босоногие и полуголые, помогавшие загрузить пожитки гостя, побежали вслед за коляской. За ними, не скрывая удивления, последовали сопровождавшие Бебия Филомуз и раб Люпусиана Храбрий, приставленный к Бебию в качестве телохранителя.

Бебий, признаться, почувствовал себя выбитым из седла…».

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Вообще не могу сказать, что эта книга мне легко далась. С одной стороны, автор – несомненно, неплохой рассказчик. Ему удалось, используя некоторые приёмы, завладеть моим вниманием и заставить меня прочитать этот роман до конца, потому что, как минимум, хотелось узнать, чем завершится тот или иной манёвр, и какой будет реакция персонажей, когда вскроется то или это. Тут Ишков ловко сумел расставить акценты, за это мне и понравились те его книги, что я читала раньше. Да, ещё это не исторический роман в чистом виде, мистика тут прямая и неприкрытая, и мистическо-магическая составляющая имеет значимую роль в сюжете. Кому-то это не нравится, но лично я не считаю это лишним, если оно добавлено в меру. Не считая послесловия, от которого мне захотелось приложить руку к лицу, троп с тенями был вполне уместен и добавлял интриги, как по мне.

В то же время я вязла во всех этих скандалах, интригах, расследованиях, заговорах и прочем. Не потому что сложно, а потому что, напротив, примитивно и прямолинейно, и при этом нагромождено, отдельные вставки про любовную любовь, поиски истины в христианстве или философии стоиков и т.д., увы, этот студень не разбавляли. Христианские мотивы мне тут вообще показались лишними, но да ладно. Что реально озадачило, так это образ императора. Нет, я уловила посыл про тяжелое бремя власти, про «try walking in my shoes», это всё понятно. Жизненно, но не свежо, не оригинально и как-то неуклюже это было подано.

Особенное недоумение вызвал, как я и сказала, образ самого императора. Может, конечно, я недостаточно вдумчиво читала, но сложилось впечатление, что этот чел в авторском изображении говорит одно, а делает немного другое. Много слов про мягкую силу, про стоицизм, добродетели, дай свободу жить другим, и при этом совершенно осознанное физическое устранение врагов, даже таких, кого уговорили обо всем рассказать, давая обещания пощады, осознанное взваливание на плечи подчиненных самой грязной и морально тяжелой для них работы со словами «Надо, надо, дорогой», поиски лазеек и уловок, и вуаля! Куча психологических проблем у подчиненных, зато у императора руки чистые. И, если б я не читала авторское предисловие к этой книге, меня бы ничего не смутило, жизуха же. Но я вот…читала. Поэтому для меня тут хватает неоднозначностей.

Не то что бы я считаю такие вещи не норм, не читаю про таких персонажей, читаю, зачастую мне даже норм. Но меня триггерит, когда автор от себя заявляет одно, а на деле я вижу не совсем это. Хотя это уже, наверное, к вопросу «Надо ли отделять личность автора от его произведений?». Лично я склоняюсь к тому, что это крепко сцепленные вещи, но связи тут сложнее, чем «Написал про насилие – латентный насильник», «Написал про кипячение – латентный кипятильник» и т.п. Однако они, несомненно, есть. (Что вы об этом думаете, пишите в коммах – интересно!).

И особенно эта связь для меня бросается в глаза при прочтении книг Ишкова. Когда я читала «Семирамиду», там такой байды почти не было, и книга на меня произвела очень хорошее впечатление. Сомнения начали возникать при прочтении «Балтазара». Но тут, в «Тенях в Риме», это просто достигло своего апогея, и я разочарованно вынуждена была признать, что две другие книги, про Марка Аврелия и Коммода, я просто не осилю, хотя планировала…

Потому что мои эстетические чувства и приверженность грамотности этого просто не выдержат – да-да, я про повторяющиеся грамматические ошибки и опечатки (пропуски предлогов хоть и частая, но мелочь, а вот полное неумение согласовывать деепричастные обороты меня лично просто вымораживает, и от «ться» в неположенном месте глаз раз-другой тоже дёрнулся), а также про вываливание современного бытового и блатного жаргона на страницы исторического романа (перлы вроде «пацан», «наезд/наезжать», «задрипанный» и т.д.). Такая хрень в этом романе в каждой третьей главе обязательно хоть раз вылезала, и это уж я молчу про неудачный выбор терминологии (то же слово «коляска» я лично считаю в контексте древнего и античного Рима неуместным, это слово довольно позднее заимствование из польского и прочно ассоциируется с транспортом XVIII-XIX-го веков).

В общем, вывод: у произведений Ишкова, в том числе у этого цикла, есть свои достоинства, свои неоднозначности и свои недостатки, которые я выше и изложила. Хотя моё мнение субъективно, и, например, людям менее чувствительным к некоторым языковым нюансам они глаза резать не будут, а раз так, то и данная книга, и её фактические продолжения могут и зайти. Если судить чисто с позиций оценки содержания, то неинтересной и бездарной эту книгу я назвать не могу, она по-своему цепляет. Поэтому я про «Марка Аврелия» и «Коммода» заметку писать не буду, но обращаю внимание на то, что в исполнении Ишкова книги об этих императорах тоже есть. Может, даже я из любопытства когда-нибудь прочитаю. Спустя время, много времени. Но это не точно. Об этой книге пока больше мне добавить нечего.

P.S. Мне тут сделали небольшую операцию, поэтому не могу чётко прогнозировать, когда прочитаю следующую книгу и напишу обзор. Если температура поднимется ощутимо, это может отложиться больше, чем на 10 дней (а именно такой срок я себе ставлю как максимальный между постами). Но, надеюсь, что этого не случится. Поддержать и подбодрить меня можно обычными способами - лайком, комментом, подпиской, кнопкой "жду новый пост" и денежкой, отправленной на счёт. Рада буду всему перечисленному.

И ещё буду рада рекомендациям хороших книг, события которых происходят в Римской империи времен Марка Аврелия и Коммода, а также в Индии, Иране, Эфиопии, Японии и Мексике II-го века н.э.

Если где-то ошиблась или накосячила, пишите - исправлю, если система ещё будет позволять. Бошечка сегодня варит плохенько.

Всем привет!

Сегодня, наконец, закончу рассказ о временах императора Адриана. На самом деле у меня в списке есть ещё одна книга, посвященная событиям в Иудее в годы его правления, но мне лень её читать, и хочется уже двигаться дальше. Может быть, прочитаю потом, а пока немного о Египте II-го века н.э., потому что именно там и происходят события сегодняшнего произведения.

На самом деле римское владычество для Египта не было таким уж ужасным, как можно подумать. И римляне, и греки были народами развитыми и цивилизованными, и потому принесли с собой много полезного. Римляне же были ещё и хорошими хозяйственниками, и ещё в I-м веке до н.э. занялись местным сельским хозяйством. Например, третий наместник провинции, Гай Петроний, инициировал чистку ирригационных каналов на всей территории Египта. И, если посмотреть на карту, составленную на основе Перипла Эритрейского моря (I век н.э.), то становится понятно, что именно через Египет (а если точнее, то через порты Беренис и Миос Хормос на Красном море) активно шла торговля с государствами Аравийского полуострова, Индостана и Восточной Африки, а также с Шри-Ланкой (Анурадхапурой) и, вероятно, опосредованно даже империей Хань. Римские монеты находили и при раскопках памятников государства Фунань (Бапном), которое существовало в I-VI-х веках н.э. и располагалось на территориях нынешних Камбоджи и Таиланда, т.е. как раз на торговых путях от китайских земель до римских. Конечно, основы для этого заложили ещё Птолемеи, но расцвет морской торговли пришелся именно на времена Римской империи.

Вместе с этим в Египет активно проникали все научные и культурные достижения Рима, и в какой-то момент Египет вновь стал одним из главных научно-культурных и образовательных центров Римской империи, да и мира в целом. Только первые два века нашей эры известны такими знаменитыми учеными и деятелями искусства, жившими и работавшими в Египте, как философ Апион Оасийский, религиозный мыслитель Филон Александрийский (ок. 25г. до н.э. – ок. 50г. н.э.), математик и астроном Менелай Александрийский (ок. 70-140гг.), знаменитый ученый Клавдий Птолемей (ок. 100-170гг.), философ Амонний Саккас (175-242гг.) и его ученик Ориген (ок. 185-253), грамматик Апполоний Дискол (II в. н. э.) и его сын Элий Геродиан, грамматик Гефестион, а также врач Соран Эфесский (ок. 98-138), обучавшийся в Александрии, и Мария Еврейка (она же Мария Гречанка и Мария Коптка), жившая где-то в I-III-х веках н.э. и прославившаяся как возможная основательница александрийской алхимической школы и изобретательница, в частности ей приписывали создание водяной бани. И это, разумеется, далеко не все.

К слову, будучи большими любителями науки и искусства, сначала император Клавдий, а потом и Адриан всячески оказывали покровительство деятелям культуры и науки в Египте, особенно в Александрии. Клавдий, например, повелел построить дополнительное здание к основным постройкам александрийского Музейона (или Мусейона, или Музея), в состав которого входила и знаменитая Александрийская библиотека, для переписывания и публичного чтения собственных сочинений; Адриан курировал дела Музейона и в качестве поощрения раздавал членство в нем самым разным людям империи. Предполагают, что уже во времена Домициана (или даже раньше) это место из религиозного центра превратилось в место чисто образовательно-просветительского назначения.

Кстати, о религии. Египет на тот момент всё ещё населяли трушные египтяне, потомки тех самых древних египтян, а ещё греки, македонцы и греко-македонцы, которые там жили ещё со времен Александра Великого и Птолемеев, римляне и евреи. Так вот римская политика поначалу отличилась довольно высоким уровнем религиозной терпимости, и римские представители власти даже активно продвигали и поддерживали и египетские, и греческие культы не только в Египте, но и по всей империи. И всё бы было мирно и ладно, если бы не евреи, которым всё это не нравилось, и которые в Иудее постоянно устраивали восстания, а в Александрии постоянно устраивали шумные и иногда кровопролитные разборки с язычниками, прежде всего, с греками. Уже в I-м веке н.э. ко всей этой вакханалии стали присоединяться ещё и ранние христиане, которых, несмотря на все ограничительные, а иной раз и репрессивные меры, в Египте с каждым веком становилось всё больше и больше. К чему это привело, расскажу в другой раз. А пока вот скажу, что именно таким и был Египет во времена приезда туда императора Адриана – развитым экономически и культурно, но при этом разнородным местом жарких религиозных противостояний.

В 130-м году Адриан посетил Иерусалим, переживавший тогда не лучшие времена и изрядно порушенный, и там заложил новый город под названием Colonia Aelia Capitolina, а на месте храма Соломона приказал возвести храм в честь Юпитера Капитолийского. После этого он отправился со свитой и своим любимцем Антиноем в Египет. Этот Антиной (ок. 110-130гг.) был греком по происхождению родом из Вифинии, где его и повстречал император, а потом забрал из родных мест и так к нему привязался, что всюду таскал за собой. При этом о самом парне мало что известно, кроме того, что он был, судя по всему, очень красив и рано трагически погиб как раз во время того самого путешествия Адриана по Египту. Не буду спойлерить, как именно (тем более что все обстоятельства этого дела до сих пор покрыты мраком), но история эта, похоже, поразила его современников, и ему впоследствии было посвящено большое количество произведений искусства и литературы. А больше всех горевал по нему император Адриан, да так, что приказал заложить город в его честь на берегу Нила – Антинополь, напротив Гермополя. Прежде там существовал город Хирве, но, похоже, во II-м веке н.э. от него мало что осталось.

Антинополь же заселен был греками из Файюма (поэтому там и было найдено некоторое количество т.н. файюмских портретов, которыми знаменит Египет той эпохи (I–III вв. н.э.)), простоял несколько веков, прежде чем был в Х-м веке покинут и заброшен. Греко-римский храм простоял до XIX-го века, пока местные арабы не стали растаскивать его камни и другие остатки города для различных нужд.

О путешествии Адриана по Египту и о других жителях Александрии тех времен с их радостями, горестями и исканиями можно прочитать в романе

«Император» Г. Эберса

Время действия: II век н.э., ок. 129-132 гг. н.э.

Место действия: Римская провинция Египет.

Интересное из истории создания:

Георг Мориц Эберс (1837-1898) – немецкий египтолог и писатель, который как специалист по Древнему Египту прославился, прежде всего, открытием уникального папируса середины XVI века до н. э., содержащего сведения по древнеегипетской медицине и названный впоследствии именем своего первооткрывателя папирусом Эберса. Как писатель же он известен своими историческими романами, двенадцать из которых посвящены Древнему Египту, а ещё пять – событиям европейской истории в Новое время.

Родился он у родителей-евреев, которые из иудаизма перешли в христианство. Правда, подобный переход не удержал отца будущего ученого и писателя от добровольного ухода из жизни, после чего его вдове, матери Эберса, пришлось растить пятерых детей одной. К слову, эта дама управляла салоном, популярным среди представителей интеллигенции, в который входили Георг Вильгельм Фридрих Гегель, братья Гримм и Александр фон Гумбольдт. Короче, не хухры-мухры, и Георг Эберс просто обязан был влиться в кружок этой интеллигенции и сделать прекрасную карьеру.

Если верить русской Вики, учился он сначала по настоянию матери в образовательном учреждении для мальчиков общины Кайльхау близ Рудольфштадта, потом в гимназии в Котбусе, но потом замутил с какой-то актрисой и долго из-за этого не мог сдать выпускные экзамены. Не знаю, насколько это правда, в англовики такой инфы нет. Зато там написано, что, повзрослев, Эберс сначала изучал юриспруденцию в Геттингене, а потом открыл в себе страсть к Древнему Египту и уже в Берлине стал изучать восточные языки и археологию. Получив специализацию в области египтологии, он в 1865 году стал доцентом египетского языка и древностей в Йене, а в 1868 году стал профессором, и в 1870-м стал профессором этих дисциплин уже в Лейпциге. Кроме того, он совершил две экспедиции в Египет, в ходе одной из которых нашёл в Фивах и изучил тот самый папирус, после чего опубликовал его содержание.

В какой-то момент Эберсу пришла в голову идея популяризации темы Древнего Египта с помощью исторических романов, и реализовывать свою затею он начал, написав и издав роман «Дочь фараона» (или вернее «Египетская принцесса», «Eine ägyptische Königstochter») в 1864-м году. Роман имел громкий успех и утвердил теперь ещё и писателя в его намерении, так что он не остановился на достигнутом. И так появились «Уарда» (1877), «Ведь я человек» (1878), «Сёстры» (1880) и пятым «Император» в 1881-м году, а после ещё семь романов, посвященных истории Египта в разные исторические периоды, как до нашей эры, так и в нашу эру. Перевод «Императора» на русский язык был, по меньшей мере, один, который я и читала – в 1993-м году он вышел под редакцией и с примечаниями Ф. А. Петровского, но его сделал ещё Д.Л. Михаловский (1828-1905), российский поэт и переводчик, да ещё современник самого Эберса.

О чём:

Чудаковатый и чрезвычайно деятельный император Адриан никак не мог усидеть на одном месте, и мало того, что направился в Египет, а не в Рим, так ещё и инкогнито в компании лишь двоих, не считая собаки – преданного раба Мастора и своего любимца Антиноя. Туда же по морю со свитой направилась его нелюбимая жена Вибия Сабина. А в Александрии, где ожидали принять императорскую чету, в это время кипели страсти, и старинный дворец на Лохиаде (нынешний мыс Сильсила), построенный ещё Птолемеями для себя, приводили всеми силами в надлежащий вид, потому что именно там и решил провести свой бесконечный отпуск время император. Дворец же видывал некоторое дерьмо за минувшие со дня его постройки века, и восстанавливать там пришлось очень многое, включая скульптуры. Так что не обошлось без архитектора Понтия и скульптора Папия вместе с его учеником и помощником Поллуксом (чьи родители жили в домике привратника в том же дворце уже долгие годы).

А наблюдал за всем этим дворцовый смотритель Керавн, который кичился своим происхождением, а у самого в холодильнике мышь повесилась…точнее повесилась бы, если б у него был холодильник. А так у него не было жены (потому как та давно померла от какой-то болезни), зато была куча всякого старинного хлама, который он при случае пытался выгодно толкнуть какому-нибудь скупщику, и ещё восемь детей, заботиться и париться о которых приходилось его старшей дочери, Селене, влюбленной в Поллукса, которого она и её красавица-сестра Арсиноя знали с детства. Поллукс, в свою очередь, талантливый скульптор и просто веселый парень, который мечтал свалить от Папия и начать сольную карьеру работать на себя. А ещё он любил всё красивое. Так что угадайте, какую из сестер он выбрал предметом своих мечтаний.

И, хотя из-за одной неудачной выходки Поллукса, Керавн его и его родных на дух не переносил, во дворце царила определенная идиллия и атмосфера оживления и предвкушения радости. Всё переменилось, когда с двумя спутниками и собакой туда въехал величавый, гордый и слегка страдающий паранойей «римский скульптор», который любил красивых парней, красивые вещи и красивых собак. Его собака была ещё и преданным охранником. Мир дворца на Лохиаде начал стремительно разрушаться, когда одним не прекрасным утром преданный своему хозяину пёс столкнулся с преданной своей семье девушкой…

Отрывок:

«…Каждому гостю "Олимпийского стола" дозволялось самому выбирать здесь мясо, плоды, спаржу, рыбу или паштеты и заказывать из них кушанья.

Хозяин Ликорт указал императору на одного престарелого господина, выбиравшего посреди дворика, украшенного яркими натюрмортами, продукты для пира, который он намеревался дать вечером этого дня своим друзьям.

- Все прекрасно, все превосходно, - сказал Адриан, - но мухи, которых привлекают все эти лакомства, невыносимы. Да и этот сильный запах кушаний портит мне аппетит.

- В боковых комнатах лучше, - отвечал хозяин. - В той, которая предназначена для тебя, гости собираются уже уходить. А позади нее здешние софисты, Деметрий и Панкрат, угощают знатных господ из Рима - риторов, философов и других подобных лиц. Вот уже несут факелы, а они сидят за трапезой и спорят с самого завтрака. Ну, вот гости выходят из боковой комнаты. Хочешь ты занять ее?

- Да, - ответил император. - Если высокий юноша будет спрашивать архитектора Клавдия Венатора из Рима, то приведи его ко мне.

- Значит, архитектор, а не софист или ритор, - сказал слуга, внимательно глядя на императора.

- Силен, философ!

- О, два друга, что кричат там впереди, иногда приходят сюда нагие и с разорванными плащами на худых плечах. Сегодня они пользуются угощением богача Иосифа.

- Иосифа? Это, должно быть, еврей, а между тем он храбро нападает на окорок.

- В Кирене было бы больше свиней, если бы там не было израильтян! Они такие же греки, как мы, и едят все, что вкусно.

Адриан вошел в освободившуюся комнату, лег на стоявшее у стены мягкое ложе и поторопил рабов, которые убирали облепленную мухами посуду, бывшую в употреблении у его предшественников. Оставшись один, он начал прислушиваться к разговору, который в соседней комнате вели Фаворин, Флор и их греческие гости.

Он хорошо знал двух первых, и от его острого слуха не ускользнуло ни одного слова из их оживленной беседы.

Фаворин громким голосом, но с дикцией самого лучшего тона и на прекрасном плавном греческом языке расхваливал александрийцев.

Он был родом из Арелата в Галлии, но ни у одного эллина язык Демосфена не мог быть изящнее и чище.

Проникнутые духом самостоятельности, остроумные и деятельные жители африканского мирового города были ему якобы гораздо милее афинян. Последние жили теперь только прошедшим, александрийцы же могли наслаждаться своим настоящим. Здесь еще жил дух независимости; в Греции же были только рабы, которые торговали знаниями, как александрийцы - африканскими товарами и индийскими сокровищами. Когда Фаворин однажды впал в немилость у Адриана, то афиняне низвергли его статую. Милость и немилость сильных для них значили больше, чем умственное величие, важные деяния и высокие заслуги.

Флор в общем соглашался с Фаворином и объявил, что Рим должен освободиться от умственного влияния Афин; но Фаворин был другого мнения и сказал, что для каждого, кто перешел уже за черту первой мужской зрелости, будет трудно изучать что-нибудь новое; этим он шутливо намекнул на знаменитейшее сочинение своего сотрапезника, в котором Флор сделал попытку разделить историю Рима по четырем главным возрастам человеческой жизни, причем забыл старость и говорил только о детстве, юности и мужественной зрелости. Фаворин упрекал его в том, что он слишком высоко ценил гибкость римского гения и слишком низко ставил эллинский.

Флор отвечал галльскому оратору густым грубым голосом и такими вдохновенными словами, что подслушивавший император охотно высказал бы ему свое одобрение и задал себе вопрос: сколько кубков осушил со времени завтрака его земляк, расшевелить которого было трудно?

Когда Флор старался доказать, что Рим в правление Адриана стоит на вершине мужественной силы, его прервал Деметрий из Александрии и попросил его рассказать кое-что о личности императора.

Флор охотно поспешил исполнить его просьбу и дал изображение мудрости Адриана как правителя, его знаний, его способностей.

- Я не могу одобрить в нем только одного, - вскричал он с живостью, он слишком мало живет в Риме, а Рим - это сердце мира! Ему все нужно видеть собственными глазами, и потому он, не зная отдыха, странствует по провинциям. Я не желал бы поменяться с ним ролями.

- Ты уже выразил эту мысль в стихах, - прервал его Фаворин.

- Застольная шутка... Я бы ежедневно благодушествовал за "Олимпийским столом" этого превосходного харчевника, пока я живу в Александрии и дожидаюсь императора.

- Что же говорится в этом стихотворении? - спросил Панкрат.

- Я забыл его, да оно и не заслуживает лучшей участи, - отвечал Флор.

- А в моей памяти удержалось по крайней мере начало. Первые стихи гласят так:

Не желаю быть, как цезарь,

Чтоб шататься средь британцев,

В Скифии страдать от снега.

При этих стихах Адриан ударил кулаком правой руки в левую, между тем как пирующие обменивались друг с другом предложениями насчет того, почему он так долго остается вдали от Александрии; он взял двойную записную табличку, которую постоянно носил с собою, и быстро написал на воске следующие стихи:

Не желаю быть я Флором,

Чтоб шататься по харчевням,

Чтоб валяться по кружалам,

От клопов страдать округлых…»

(К слову, эти стихи Флора и ответ императора заимствованы из биографии Адриана, написанной Спартианом (IV в.)).

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

На самом деле в этом романе было немало и других примечательных отрывков, но почти все они куда более контекстны, чем выбранный мной. Хотя дух XIX-го века в этом произведении ощущается отчётливо, и в нем хватает тех элементов типичного романа того времени, что мне не нравятся, он всё же довольно выгодно смотрится на их фоне, хотя бы благодаря тому, как строится сюжет (признаться, предсказуемо было далеко не всегда, особенно в первой части), и как выписан в нём характер императора и некоторых других персонажей.

Психологическая составляющая здесь отнюдь не чёрно-белая, и каждый персонаж представлен поистине правдоподобно противоречивым. Правда, именно по этой причине мне было трудно кому-либо долго симпатизировать: только подумаешь, мол, во, этот чел кажется нормальным, ведь у него такие-то и такие-то положительные качества и черты, и тут автор ухмыляется и ставит подножку, вынуждая вроде бы приличного перса вытворять какую-нибудь хрень, либо тупую, либо аморальную, а иногда и то, и другое вместе. И так вот следишь за ними и постоянно ощущаешь, как тебя катает на эмоциональных качелях, и отношение к одному и тому же персу без конца меняется, прям с некоторыми – на противоположное по несколько раз.

Особенно тут удался, как по мне, портрет императора – уже немолодого бездетного мужика с причудами, эдакого долбанного эстета с болезненным чсв, который может уничтожить любого за неосторожно сказанное слово или дурацкий поступок, но при этом обладает и привлекательными личностными чертами (он умён, эрудирован, смел, чаще всего, справедлив и великодушен, способен анализировать свои поступки, раскаиваться и исправлять то, в чем был неправ, неплохо разбирается в людях). Несмотря на все свои странности, он отлично управляет государством, что признают даже те, кто относится к нему неоднозначно, и в то же время, несмотря на положительные стороны, настолько убежден в своей правоте и поглощен своими размышлениями о великом, что иной раз до такой степени не замечает или даже обесценивает страдания и жизненные трудности «маленьких людей», что, не задумываясь, своими действиями буквально перемалывает их, обращая их жизни в труху. И, что хуже всего, происходит это столь стихийно, что подобные случаи нельзя порой ни предугадать, ни исправить их последствия.

То есть он вроде бы не типичный судак на букву «м», его нельзя назвать плохим человеком, он как сына (вопреки официальной версии о характере этих отношений) очень любит Антиноя и хорошо относится ко многим подданным, но при этом с легкостью спустившегося небожителя причиняет немало зла и бед простым смертным. И такой взгляд на правителя мне лично показался на удивление свежим.

Отдельная тема тут то, как изображены персы религиозные и религиозные темы вообще. Эберс прошелся и по иудаистам, и по христианам. И, если иудеи тут такие, какими их уже не раз изображали, то христиан автор, то ли желая того сам, то ли нет, выставил не в лучшем свете, местами фактически их критикуя за то же самое, за что порой их критикуют и в наши дни, и только-только начинали на рубеже XIX-XX-х веков. Тут вам и религиозная и социальная нетерпимость, и лицемерие, и непоследовательность, и фанатизм, и прочие печеньки. Мне, например, особенно зашёл вот этот отрывок:

«…Арсиноя выросла язычницей, она любила веселых богов своих предков и, после того как ее печаль о потере отца и разлука с сестрами и братом утратили свою жгучую горечь, снова начала надеяться на более веселые дни в будущем. Она была мало расположена пожертвовать своей любовью и всем земным счастьем ради духовных благ, цены которых совершенно не понимала.

Ее отец постоянно говорил о христианах с ненавистью и презрением. Теперь она видела, что и они могут быть добрыми и помогать ближним; ей нравилось учение о живущем в небесах едином всеблагом боге, который любит людей как своих детей, но ей казалось безумным и безрассудным постоянно сокрушаться о своих грехах и находить не достойным себя всякое развлечение, всякое удовольствие, которое может дать веселая Александрия.

Какое же серьезное преступление совершила она?

Разве может этот добрый бог требовать от нее, чтобы она портила себе так много веселых дней раскаянием в том, что, будучи ребенком, полакомилась пирожным, разбила горшок, а впоследствии была иногда упряма или непослушна?

Конечно нет!

Далее: разве этот бог, любящий людей как отец, может гневаться на художника, на доброго честного человека, такого, как ее верзила Поллукс, за то, что он умел изваять такие чудные изображения, например голову ее матери?

Если так, то она в тысячу раз охотнее будет молиться смеющейся Афродите, веселому Эроту, прекрасному Аполлону и всем девяти музам, покровительницам ее Поллукса, нежели этому богу…».

В то же время он даёт понять, что не религия сама по себе портит человека, а человек религию, если можно так выразиться. В его романе хватает и прекрасных, хотя и не самых заметных персонажей-язычников (например, Понтий и Бальбилла), есть умеренные иудаисты (богатый еврей Аполлодор), не лишенные приятности, и по-своему вызывающие уважение христиане (Мария и Анна). И вместе с тем он даёт понять, какими путями христианство так стремительно распространялось, что в нём влекло людей, прежде всего, простых и бедных, ничем не защищенных от тягот жизни. И зачастую мотивы эти были просты, понятны и даже эгоистичны, но тем и ценен взгляд на это в данном романе, что Эберс и не пытался всё это скрыть.

И, если в каких-то случаях я сомневалась, на чьей стороне его симпатии, что он считает ок, а что нет, то в иных всё было очевидно. Например, по крайней мере, в одном эпизоде мать Поллукса Дорида у меня вызвала явную антипатию, если б я столкнулась с бабой, чьи собаки бросаются на прохожих (а я, блин, уже столкнулась и живу теперь с такими по соседству), то меня бы это возмутило, и «бедную старушку с собачками» мне вот было б ни хрена не жалко, особенно, если б она ещё выдала стареющей и теряющей привлекательность женщине, потратившей жизнь на нелюбящего и нелюбимого мужа, что-то типа «эти маленькие собачонки добры и не укусят даже нищего, только они терпеть не могут престарелых женщин», просто ъуъ… В то же время Эберс довольно толсто показывает за высокопарными выражениями то, как богатая вдова-христианка оправдывает собственные неблаговидные поступки в отношении зависимой от неё девушки, которую она ради личных хотелок и психологических проблем решила во что бы то ни стало сломать и обратить, хотя даже священник её предостерегал от такого. Так что веду я к тому, что эту тему Эберс затронул довольно непредвзято, и мне это тоже понравилось.

Что ещё понравилось, так это подробные описания Александрии тех времен (не хватало только карты! Вот с ней бы вообще красота была) и упоминания или даже выведение в виде персонажей многих известных людей того периода, в том числе Плутарха, того самого Флора, Фаворина, Клавдия Птолемея, поэтессы Юлии Бальбиллы и других. Причем о некоторых я сама, будучи довольно поверхностно знакомой с Римской империей и её историей, узнала лишь из текста этого романа. В общем, хотя романец довольно большой, прочитать его стоит однозначно, потому что его немногочисленные слабые места с лихвой компенсируются однозначными плюсами.

Наиболее полный список постов о I-м веке н.э. тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 64. «Трилогия об Иосифе Флавии»

Остальные посты идут следом:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 65. «Легионы идут за Дунай»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 66. «Воспоминания Адриана»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 66.1 «Орёл Девятого легиона»

В жару заниматься умственным трудом особенно тяжело (а она всё никак не заканчивается), поэтому буду крайне признательна за поддержку в любой форме - от лайков до пожертвований. И напоминаю, что теперь есть возможность дать мне знать, что вы ждёте моих постов, это помогает мне понять, что я затянула с продолжением подборки.

Всем привет!

Сегодня хочу вернуться к теме Иудеи в начале нашей эры и сделать дополнительную заметку о всё том же персонаже (и закрыть эту тему окончательно), поэтому историческая часть сегодня будет не слишком большой.

В прошлый раз я рассказала о том, как Иудея вошла в состав римской провинции Сирия, и потомки Ирода Великого утратили статус царей, превратившись в просто этнархов и тетрархов. У Ирода I было, по крайней мере, девять сыновей и пять дочерей. Александр и его родной брат Аристобул IV умерли ещё в 7-м году до н.э., причем второй оставил после себя, по меньшей мере, пятерых детей, в том числе Ирода Агриппу и Иродиаду. Брат Александра и Аристобула Антипатр пережил  их всего года на три. Поэтому их отец в своем завещании разделил свои владения между тремя подросшими к тому моменту сыновьями – Архелаем, Филиппом II и Антипой. Ирод Архелай, как я уже упоминала, был сослан ещё Октавианом Августом. А вот прочие остались на Ближнем Востоке и участвовали во всяких междусобойчиках.

Одна из самых известных их семейных историй приключилась с Иродом Филиппом I (он же Ирод Боэт; ок. 27 до н.э. – 33/34 н.э.) и его единокровным братом Иродом Антипой (20 г. до н.э. – после 39г. н.э.). Первый был сыном Ирода от Мариамны (II), дочери первосвященника Симона бен Боэтуса (и её не надо путать с казненной Мариамной из рода Хасмонеев, сыном которой был Аристобул IV), вроде как был лишен наследства и потому жил без понтов, обычным, хотя и не бедным частным лицом, а второй – являлся родным братом сосланного Ирода Архелая, их мать звали Мальфакой (или Мальтака).

К чему я рассказываю все эти семейные подробности? А к тому, что выросшие сыновья Ирода Великого не только не питали к друг другу слишком уж тёплых чувств, но и заключали довольно странные брачные союзы, самое странное в них – это их близкородственность, хотя не только это.

Так вот Ирод (Филипп) I женился на своей племяннице Иродиаде, дочери единокровного брата Аристобула (да-да, той самой), и у них родилась дочь, названная Саломеей, которая будто бы славилась своей красотой и грацией. А потом случилось ещё более странное, и Иродиада ушла от мужа…к его другому единокровному брату – Ироду Антипе. Причем Антипа первым браком был женат на набатейской царевне Фазелис, дочери Ареты IV.

Неизвестно, какая муха его укусила, но, навещая своего брата, он увидал его красавицу-жену и закрутил с ней роман. Причём всё зашло настолько далеко, что Антипа попросту увёл Иродиаду у Филиппа и женился на ней сам. Ну, то есть как женился… Неизвестно, дал ли развод Иродиаде Филипп (судя по всему, нет, но его статус был существенно ниже, чем у Антипы, видимо, тот решил, что можно не заморачиваться поэтому)), а вот сам Антипа с женой, как положено, развестись не сумел. Фазелис, прознав об измене мужа, сбежала в Набатею и нажаловалась папе на такое безобразие. Тот, разумеется, страшно разозлился, и отношения у Антипы с бывшим(?) тестем испортились. Да так, что Арета позже вторгся в его владения (в Галилею и Перею) и разгромил его армию в 36-м году. Не помогла даже дружба с императором Тиберием.

В общем, история стала резонансной и возмутительной, потому что фиг с ним с кровосмешением (инцест – дело семейное), но подобные нарушения супружеской верности и брачных договоренностей – это уже слишком. И одним из главных обличителей этих двоих стал Иоанн Предтеча (годы жизни ок. 6-2 дон.э. – ок. 30 н.э.), предположительно родственник (троюродный брат по матери) и друг Иисуса Христа, который ритуально очистил в водах Иордана будущего Мессию, и проводил подобный обряд со многими другими своими последователями. Чем закончилась эта история с обличительными речами, да и жизнь самого Иоанна, известно – Иродиада подговорила свою дочь, Саломею, станцевать для отчима так, чтоб тот сам предложил исполнить любое её желание, и девушка в награду попросила голову Иоанна. Причем по некоторым версиям Антипа согласился на эту казнь с большой неохотой, а позже, согласно Евангелию от Луки, облачил в светлую одежду Иисуса (чем признал его невиновным) и отправил обратно к Пилату, после чего отношения между Иродом Антипой и Пилатом заметно потеплели.

Однако все помнят, чем всё закончилось в итоге. Судьба не только осужденного, но и тех двоих, что пытались спасти его от креста, сложилась так себе. Так после смерти Тиберия, благодаря интригам брата Иродиады, Ирода Агриппы, Антипа был оговорен и сослан в Лугдунум (нынешний Лион). Иродиада последовала за ним, хотя ей и предлагали остаться под надзором брата, ставшего правителем Иудеи (правил с 37 по 44-й годы). По одной версии Антипа умер в ссылке по естественным причинам, по другой – был убит.

Ирод Агриппа, кстати, был известен ещё и тем, что подверг преследованиям учеников Христа: бросил в темницу Петра и казнил Иакова. Он же наговорил всякого разного на Понтия Пилата, и тот, в конце концов, Луцием Вителлием (отцом будущего императора Вителлия и на тот момент римским легатом в Сирии) был отстранен от должности и отправлен в Рим. Дальнейшая его судьба остается неизвестной. Умер он, очевидно, после 37-го года н.э.

И интересно то, что Понтий Пилат, «раскаявшийся» и «обратившийся, со временем стал героем ряда новозаветных апокрифов, а Эфиопская православная церковь даже канонизировала его жену Прокулу, которую стали отождествлять с христианкой-римлянкой Клавдией, упоминаемой у апостола Павла. В результате возникло двойное имя – Клавдия Прокула. Эфиопская же церковь стала почитать Пилата как святого.

Но сегодня я хочу рассказать о произведении, которое придерживается неканонической точки зрения на другого человека из истории о жизни и смерти Иисуса Христа – об Иуде Искариоте, которого традиционно рассматривают как подлого предателя и лжеца без всяких «но». Однако существуют альтернативные взгляды и на его мотивацию, и на суть его поступка, да такие, что всё начинает выглядеть с точностью до наоборот. В художественной литературе есть произведение, которое преподносит эту историю именно с апокрифических позиций, что и делает его столь необычным:

«Иуда Искариот» Л.Н. Андреева

Время действия: I век н.э., ок. 26-35 гг. н.э.

Место действия: Иудея как часть Римской империи.

Интересное из истории создания:

Существует апокрифический текст («Евангелие Иуды»), который рассказывает историю жизни и предательства Иуды совершенно иначе: Иуда не только был единственным учеником Христа, который правильно и в полной мере постиг его учение и тайны мира, но и выдал его римлянам не по собственному почину, а по настоятельной просьбе своего Учителя.

Эта рукопись была обнаружена в Египте в 1978-м году и написана на коптском языке. Согласно данным радиоуглеродного анализа создана она была в III-IV-м веках н.э. Однако на основе текстологической экспертизы, касающейся особенностей диалектных и заимствованных греческих слов, предполагают, что найденный текст может быть копией, переведенной на коптский язык, утраченного древнегреческого оригинала II-го века н.э. Полностью восстановлен и опубликован найденный кодекс был в 2006-м году.

Интересно тут то, что ещё задолго до того года эту мысль вложил в свою повесть Леонид Николевич Андреев (1871-1919), русский писатель, драматург и фотограф (считается одним из первых, кто в России освоил цветную фотографию), родоначальник  русского экспрессионизма и представитель Серебряного века русской литературы.

Повесть «Иуда Искариот» была им написана в 1906-м году, а впервые издана в 1907-м под заглавием «Иуда Искариот и другие» в альманахе «Сборник товарищества „Знание“ за 1907 год», книга 16. При создании этой повести Андреев советовался с М. Горьким, и тот позже о данном произведении отозвался так: «Вещь, которая будет понятна немногим и сделает сильный шум». Что ж, для царской России даже того времени это, должно быть, и впрямь было очень смело.

Вероятно, отчасти данной повестью вдохновлялся Егор Летов при создании песни «Иуда будет в раю». Во всяком случае, когда один из поклонников задал ему вопрос о том, почему Иуда будет в раю, он ответил: «Читайте рассказ Леонида Андреева «Иуда Искариот»».

О чём:

Повесть начинается с краткого пересказа слухов и мнений об Иуде Искариоте, причем характеризовали его как исключительно неприятного и порочного человека. При этом дальнейшее повествование строится так, что выглядит Иуда скорее как человек со странностями и явными психическими проблемами. Другие ученики Христа при этом лишены даже и такой особенности, это обычные, простые, даже заурядные люди, со своими собственными жизнями и обычными приземленными желаниями. Они спорят, хвастаются, забавляются, ведут беседы о высоком или просто о всякой всячине, но при этом не возникает ощущения, что они заняты какими-то духовными поисками. Однако вместе с тем у них с Иудой есть нечто общее – все они преданно следуют за Иисусом, который уже несколько лет странствовал по стране, а незадолго до Пасхи отправился в Иерусалим. По пути с ним и его учениками происходили всяческие истории, приятные и не особо, причем вторых было больше.

Иуда поначалу никому не понравился, и все это явно выражали, но затем, ради своего Учителя, сделали вид, что относятся к нему лучше. Единственный, кто из учеников Христа действительно проникся к нему интересом – это Фома. Первая половина повести во многом посвящена именно их беседам и попыткам Фомы разобраться, что же в самом деле представляет из себя этот странный и некрасивый Иуда. И в какой-то момент Фома стал замечать, что и в словах Иуды есть смысл, и суждения его порой отражают реальность, а, самое главное, Иуда, который «никого не любил», в действительности до потери себя самого любил их Учителя.

Отрывок:

Не смогла удержаться от искушения и не процитировать один из ключевых отрывков:

«…Наконец нетерпеливый Каиафа спросил:

— Что надо тебе?

Иуда еще раз поклонился и громко сказал:

— Это я, Иуда из Кариота, тот, что предал вам Иисуса Назарея.

— Так что же? Ты получил свое. Ступай! — приказал Анна, но Иуда как будто не слыхал приказания и продолжал кланяться. И, взглянув на него, Каиафа спросил Анну:

— Сколько ему дали?

— Тридцать серебреников.

Каиафа усмехнулся, усмехнулся и сам седой Анна, и по всем надменным лицам скользнула веселая улыбка; а тот, у которого было птичье лицо, даже засмеялся. И, заметно бледнея, быстро подхватил Иуда:

— Так, так. Конечно, очень мало, но разве Иуда недоволен, разве Иуда кричит, что его ограбили? Он доволен. Разве не святому делу он послужил? Святому. Разве не самые мудрые люди слушают теперь Иуду и думают: он наш, Иуда из Кариота, он наш брат, наш друг, Иуда из Кариота, Предатель? Разве Анне не хочется стать на колени и поцеловать у Иуды руку? Но только Иуда не даст, он трус, он боится, что его укусят.

Каиафа сказал:

— Выгони этого пса. Что он лает?

— Ступай отсюда. Нам нет времени слушать твою болтовню, — равнодушно сказал Анна.

Иуда выпрямился и закрыл глаза. То притворство, которое так легко носил он всю свою жизнь, вдруг стало невыносимым бременем; и одним движением ресниц он сбросил его. И когда снова взглянул на Анну, то был взор его прост, и прям, и страшен в своей голой правдивости. Но и на это не обратили внимания.

— Ты хочешь, чтобы тебя выгнали палками? — крикнул Каиафа.

Задыхаясь под тяжестью страшных слов, которые он поднимал все выше и выше, чтобы бросить их оттуда на головы судей, Иуда хрипло спросил:

— А вы знаете... вы знаете... кто был он — тот, которого вчера вы осудили и распяли?

— Знаем. Ступай!

Одним словом он прорвет сейчас ту тонкую пленку, что застилает их глаза, — и вся земля дрогнет под тяжестью беспощадной истины! У них была душа — они лишатся ее; у них была жизнь — они потеряют жизнь; у них был свет перед очами — вечная тьма и ужас покроют их. Осанна! Осанна!

И вот они, эти страшные слова, раздирающие горло:

— Он не был обманщик. Он был невинен и чист. Вы слышите? Иуда обманул вас. Он предал вам невинного.

Ждет. И слышит равнодушный, старческий голос Анны:

— И это все, что ты хотел сказать?

— Кажется, вы не поняли меня, — говорит Иуда с достоинством, бледнея. — Иуда обманул вас. Он был невинен. Вы убили невинного.

Тот, у которого птичье лицо, улыбается, но Анна равнодушен, Анна скучен, Анна зевает. И зевает вслед за ним Каиафа и говорит утомленно:

— Что же мне говорили об уме Иуды из Кариота? Это просто дурак, очень скучный дурак.

— Что! — кричит Иуда, весь наливаясь темным бешенством. — А кто вы, умные! Иуда обманул вас — вы слышите! Не его он предал, а вас, мудрых, вас, сильных, предал он позорной смерти, которая не кончится вовеки. Тридцать серебреников! Так, так. Но ведь это цена вашей крови, грязной, как те помои, что выливают женщины за ворота домов своих. Ах, Анна, старый, седой, глупый Анна, наглотавшийся закона, — зачем ты не дал одним серебреником, одним оболом больше! Ведь в этой цене пойдешь ты вовеки!

— Вон! — закричал побагровевший Каиафа. Но Анна остановил его движением руки и все так же равнодушно спросил Иуду:

— Теперь все?

— Ведь если я пойду в пустыню и крикну зверям: звери, вы слышали, во сколько оценили люди своего Иисуса, что сделают звери? Они вылезут из логовищ, они завоют от гнева, они забудут свой страх перед человеком и все придут сюда, чтобы сожрать вас! Если я скажу морю: море, ты знаешь, во сколько люди оценили своего Иисуса? Если я скажу горам: горы, вы знаете, во сколько люди оценили Иисуса? И море и горы оставят свои места, определенные извека, и придут сюда, и упадут на головы ваши!

— Не хочет ли Иуда стать пророком? Он говорит так громко! — насмешливо заметил тот, у которого было птичье лицо, и заискивающе взглянул на Каиафу.

— Сегодня я видел бледное солнце. Оно смотрело с ужасом на землю и говорило: где же человек? Сегодня я видел скорпиона. Он сидел на камне и смеялся и говорил: где же человек? Я подошел близко и в глаза ему посмотрел. И он смеялся и говорил: где же человек, скажите мне, я не вижу! Или ослеп Иуда, бедный Иуда из Кариота!

И Искариот громко заплакал. Был он в эти минуты похож на безумного, и Каиафа, отвернувшись, презрительно махнул рукою. Анна же подумал немного и сказал:

— Я вижу, Иуда, что ты действительно получил мало, и это волнует тебя. Вот еще деньги, возьми и отдай своим детям.

Он бросил что-то, звякнувшее резко. И еще не замолк этот звук, как другой, похожий, странно продолжал его: это Иуда горстью бросал серебреники и оболы в лица первосвященника и судей, возвращая плату за Иисуса. Косым дождем криво летели монеты, попадая в лица, на стол, раскатываясь по полу. Некоторые из судей закрывались руками, ладонями наружу, другие, вскочив с мест, кричали и бранились. Иуда, стараясь попасть в Анну, бросил последнюю монету, за которою долго шарила в мешке его дрожащая рука, плюнул гневно и вышел.

— Так, так! — бормотал он, быстро проходя по уличкам и пугая детей. — Ты, кажется, плакал, Иуда? Разве действительно прав Каиафа, говоря, что глуп Иуда из Кариота? Кто плачет в день великой мести, тот недостоин ее — знаешь ли ты это, Иуда? Не давай глазам твоим обманывать тебя, не давай сердцу твоему лгать, не заливай огня слезами, Иуда из Кариота!

Ученики Иисуса сидели в грустном молчании и прислушивались к тому, что делается снаружи дома. Еще была опасность, что месть врагов Иисуса не ограничится им одним, и все ждали вторжения стражи и, быть может, новых казней. Возле Иоанна, которому, как любимому ученику Иисуса, была особенно тяжела смерть его, сидели Мария Магдалина и Матфей и вполголоса утешали его. Мария, у которой лицо распухло от слез, тихо гладила рукою его пышные волнистые волосы, Матфей же наставительно говорил словами Соломона:

— Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше завоевателя города.

В это мгновение, громко хлопнув дверью, вошел Иуда Искариот. Все испуганно вскочили и вначале даже не поняли, кто это, а когда разглядели ненавистное лицо и рыжую бугроватую голову, то подняли крик. Петр же поднял обе руки и закричал:

— Уходи отсюда! Предатель! Уходи, иначе я убью тебя!

Но всмотрелись лучше в лицо и глаза Предателя и смолкли, испуганно шепча:

— Оставьте! Оставьте его! В него вселился сатана.

Выждав тишину, Иуда громко воскликнул:

— Радуйтесь, глаза Иуды из Кариота! Холодных убийц вы видели сейчас — и вот уже трусливые предатели пред вами! Где Иисус? Я вас спрашиваю: где Иисус?

Было что-то властное в хриплом голосе Искариота, и покорно ответил Фома:

— Ты же сам знаешь, Иуда, что учителя нашего вчера вечером распяли.

— Как же вы позволили это? Где же была ваша любовь? Ты, любимый ученик, ты — камень, где были вы, когда на дереве распинали вашего друга?

— Что же могли мы сделать, посуди сам, — развел руками Фома.

— Ты это спрашиваешь, Фома? Так, так! — склонил голову набок Иуда из Кариота и вдруг гневно обрушился: — Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идет и делает все. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит! Когда твой сын утопает, разве ты идешь в город и спрашиваешь прохожих: «Что мне делать? мой сын утопает!» — а не бросаешься сам в воду и не тонешь рядом с сыном. Кто любит!

Петр хмуро ответил на неистовую речь Иуды:

— Я обнажил меч, но он сам сказал — не надо.

— Не надо? И ты послушался? — засмеялся Искариот. — Петр, Петр, разве можно его слушать! Разве понимает он что-нибудь в людях, в борьбе!

— Кто не повинуется ему, тот идет в геенну огненную.

— Отчего же ты не пошел? Отчего ты не пошел, Петр? Геенна огненная — что такое геенна? Ну и пусть бы ты пошел — зачем тебе душа, если ты не смеешь бросить ее в огонь, когда захочешь!

— Молчи! — крикнул Иоанн, поднимаясь. — Он сам хотел этой жертвы. И жертва его прекрасна!

— Разве есть прекрасная жертва, что ты говоришь, любимый ученик? Где жертва, там и палач, и предатели там! Жертва — это страдания для одного и позор для всех. Предатели, предатели, что сделали вы с землею? Теперь смотрят на нее сверху и снизу и хохочут и кричат: посмотрите на эту землю, на ней распяли Иисуса! И плюют на нее — как я!

Иуда гневно плюнул на землю.

— Он весь грех людей взял на себя. Его жертва прекрасна! — настаивал Иоанн.

— Нет, вы на себя взяли весь грех. Любимый ученик! Разве не от тебя начнется род предателей, порода малодушных и лжецов? Слепцы, что сделали вы с землею? Вы погубить ее захотели, вы скоро будете целовать крест, на котором вы распяли Иисуса! Так, так — целовать крест обещает вам Иуда!..»

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Должна сказать, читать эту повесть было не так-то просто. Не в плане того, что она сложно написана – написана она как раз довольно простым языком – а в плане того, что автор вынуждает следить за Иудой, и ты вот читаешь, и не знаешь, как к этому Иуде относиться. Невольно на ум пришла цитата из того произведения, что я сейчас читаю – «Такие разговоры бывают только во сне: интересный, но бредовый». Вот этими словами можно описать примерно первую часть этой повести. Иуда ведёт себя скорее не как мерзавец, а как тот, у кого не все дома. Но при этом он и не дурак. Он действительно многое понимает, во многом разбирается, но мысль течет у него, мягко говоря, странно, и подобно людям, с которыми он взаимодействовал, я тоже не могла с уверенностью сказать, где гг этой истории реально верил в чушь, которую порол, а где тонко и дерзко стебался, провоцируя окружающих. Особенно показателен был момент, когда Иуда в ответ на подколку заявил:

«— А кто был мой отец? Может быть, тот человек, который бил меня розгой, а может быть, и дьявол, и козел, и петух. Разве может Иуда знать всех, с кем делила ложе его мать? У Иуды много отцов; про которого вы говорите?».

И, читая это, я поначалу задалась вопросом о прошлом этого Иуды, и о том, почему он так сказанул о своих родителях. Была ли это всамделишная ненависть, обида и/или месть? Или же чистая провокация? А если то была провокация, то она удалась. Хотя бы тут не буду спойлерить, и рассказывать, какую это вызвало реакцию, и почему это важно в контексте всей повести)

Главные мысли, какие Андреев вложил в «Иуду Искариота», можно было заметить и в романе Мессадье «Человек, который стал богом», но, в отличие от него, Андреев написал об этом реально хлёстко и прямолинейно. То, как рассказывает об этом он, полностью переворачивает всё с ног на голову, потому что получается, что Иисус не столько пошёл на жертву, сколько рискнул, ведь для него пришло время собирать плоды того, что он посеял, и он мог лишь надеяться, что взросло и вызрело именно то, что он надеялся получить. Шанс был.

Настоящую же жертву принёс именно Иуда, ту жертву, на которую, если судить по его обвинениям, не пошли остальные ученики Христа. Если прочитать повесть, то становится понятно, как многим он пожертвовал, чтобы исполнить волю своего Учителя, в то время, как остальные вроде бы и соблюдали всё, что им заповедовали, и в то же время смалодушничали и главное так и не сделали – не отреклись во имя своих любви и веры от самих себя, от того, что было важно и желанно для них, не сумели отбросить свои страхи. И опять же, от этого они не выглядят какими-то мерзкими предателями, они по-прежнему выглядят просто обычными людьми, которых попытались вознести на слишком большую высоту, хотя они к тому оказались не готовы. И это очень интересно, если вспомнить, как сложились жизни и судьбы апостолов в последующие десятилетия.

На меня эта повесть произвела большое впечатление, хотя читать её было трудно, и, если подходить к ней философски, то тут находится очень много подводных камней и неоднозначностей. Я понимаю, что, по всей видимости, имел в виду автор, что он мог иметь в виду, но то, как он это преподнес делает эти мысли, скажем так, не бесспорными. Короче я рекомендую ознакомиться, чтобы, как минимум, составить собственное мнение. А если найти других прочитавших, то можно зависнуть за философскими беседами на вечерок-другой, причем крутиться они будут вовсе не вокруг религии, а именно вокруг человеческих взаимоотношений, идей и идеалов. Не каждая книга так может. А эта ещё и по объёмам небольшая.

Полный список постов пока выглядит как-то так:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 53.1 «Осень в Ханьском дворце»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 56 «Верни мне мои легионы!»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 53.2 «Истории периода династии Восточная Хань»

И я дублирую вопрос из прошлого поста с заделом на будущее:

Дальше, через пару заметок, рассказывать буду только о нашей эре. Вопрос вот в чём - стоит ли продолжать сквозную нумерацию постов или лучше начать вторую часть с нумерацией от №1 и т.д. для нашей эры?

Тем, кто уже проголосовал, от меня большое спасибо! Для тех, кто в прошлые разы опрос не заметил, отличный шанс проголосовать теперь - вместе мы можем сделать подачу материала удобнее. После этого опроса уже приму какое-то решение, и либо продолжу нумеровать в дальнейшем порядке, либо обновлю нумерацию.

Всем привет!

Сегодня, наконец, расскажу не обрывками, а достаточно подробно о Парфии, потому что случайно сумела отыскать книгу о парфянине.

Парфянское царство возникло около 250-го года до н.э. в районе Хорасана. Во главе государства встал вождь Аршак I (правил ок. 250-217/211 до н.э.) из племени парнов, основатель династии Аршакидов (кстати, их младшая ветвь армянские Аршакуни). Расширение своей страны он начал с захвата сатрапии Парфия, подконтрольной Селевкидскому государству, и, когда Селевкиды стали совсем сдавать, парфяне, говорившие на языке из восточно-иранской группы, что, думается мне, им здорово помогало, быстро стали прибирать к рукам территории современных Ирана и Туркменистана, а потом ещё Афганистана и Пакистана, да вдобавок, в конце концов, благодаря победам Митридата I Парфянского (ок. 171-138/137 гг. до н.э.), вероятного потомка Аршака II (сына (либо брата) и наследника первого, правил в 211-191-х гг. до н.э.), смогли продвинуться на запад, захватив и современные иракские земли, в том числе Селевкию, расположенную на берегу Тигра, а на другом берегу – город Опис, позже переименованный в Ктесифон.

Митридат Парфянский поначалу своей столицей сделал памятный со времен Ахеменидов город Экбатаны, а Ктесифон (тогда ещё Опис) превратил в зимнюю резиденцию. Т.к. этот город стал «малой столицей», то довольно скоро он разросся, разбогател, стал центром культурной жизни и…позже постоянно подвергался атакам вездесущих римлян. Кстати, об этом.

После побед Митридата I Парфия на время превратилась в крупнейшую и наиболее могущественную державу Западной Азии. Его наследник Фраат II (правил ок. 147-128/127) даже женился на селевкидской принцессе Лаодике, и непременно добил бы царство Селевкидов, кабы на его собственные владения не напали юэчжи и саки, уничтожившие Греко-Бактрийское царство. В битве с кочевниками Фраат погиб, и разгребать это всё пришлось его наследнику Артабану (ок. 127-124/123 до н.э.), который, впрочем, сумел и мир заключить, и государство спасти от судьбы соседей.

Следующими правителями стали Митридат II Великий (ок. 124/123-88/87гг. до н.э.) и Готарз I (ок. 88-81гг. до н.э.), упомянутые в романе «Тигран Великий» из моей прошлой заметки (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 37.3. «Тигран Великий»), хотя там о них было сказано немногое. А меж тем Митридат унаследовал Парфию весьма потрёпанной иноземными вторжениями и восстаниями и сумел вернуть ей былые целостность и величие, хотя бы на время. Именно он одолел армянского царя Артавазда и держал у себя заложником его сына, будущего Тиграна Великого.

Именно в те годы произошло «знакомство» парфян с римлянами, которые боролись тогда с Понтом и его союзниками, а потом прибрали к рукам бывшие селевкидские владения, когда династия схлопнулась. И, судя по всему, парфянам знакомство не понравилось. Настолько, что парфяне даже начали подумывать, что не такие уж ужасные и отвратительные эти Митридат Евпатор и Тигран Армянский, и произошло временное сближение этих держав. Кроме того, в тот период усиливались торговые связи с востоком и развитие Великого Шёлкового пути. Знаменитый император Западной Хань У-ди (о его временах я писала тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 53. «Баллада о пустыне» и «Песнь в облаках») даже посылал посольство в Парфию, которое встретили с почётом, и именно Парфия стала своего рода посредником между Востоком и Западом. Кстати, Гиппал и Евдокс Кизикский, о которых рассказывалось в «Золотом Ветре» (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.2. «Золотой ветер»), совершали свои путешествия в это же время.

Примерно в 88-м году до н.э. Митридат II Парфянский умер, и всё очень скоро в его царстве стало плохеть, хиреть и разваливаться. И с царём Тиграном, возжелавшим свершений и величия для себя и Армении, иметь дело пришлось уже Готарзу, который ранее активно мутил воду в Парфии, и перед армянским правителем отчасти поэтому здорово спасовал, даже вынужденно отдал ему титул царя царей после того, как Тигран пошёл на него войной и преуспел в этом.

Вероятно, ещё при жизни Готарза в стране начался раскол, и одновременно с ним правил некий царь Ород, а после Парфия погрузилась в смуту, и о том периоде сведения ещё более скудные и противоречивые, чем были до того.

Конец смуте положил царь Санатрук Парфянский (правил ок. 77-70 гг. до н.э.), который долгие годы провёл в плену у саков, и по одной из версий (какая ирония), с их помощью стал новым парфянским царем, причем уже будучи совсем старичком. Есть мнение, что ему тогда уже было лет восемьдесят или около того. Предполагают, что он был одним из сыновей Митридата I и братом Фраата II. За своё не слишком долгое правление он сумел восстановить страну и вернуть в её состав большую часть ранее утраченных территорий. Однако впереди парфян ждали новые потрясения.

В те годы шла и близилась к своему роковому завершению Третья Митридатова война (74/73-63гг. до н.э.), и Митридат в своём отчаянье дошёл до того, что стал просить Санатрука помочь понтийцам в борьбе против римлян. Само собой, парфянский царь отказал, потому как в тот момент ну никак себе подобное позволить не мог. Фактически отказал Митридату и Тиграну в помощи и его сын Фраат III (ок. 70-58/57 гг. до н.э.), тем более, что римляне, узнав о подобных переговорах, пообещали ему много нехорошего, если он поможет их соперникам, и кое-что хорошее, если поможет Риму. Фраат, видимо, в гробу видал все эти подковерные игры, всем ответил в стиле да-да, а сам притаился и стал ждать, что же будет.

Кто ж знал, что, разобравшись с Понтом и Арменией, римляне очень заинтересуются и Парфией? Ситуация усугубилась ещё и тем, что Фраат был около 57-го года до н.э. убит своими сыновьями, Ородом (ок. 57-38гг. до н.э., следующим царём стал его сын Фраат IV (ок. 37-2гг. до н.э.)) и Митридатом (ок. 57-54гг. до н.э.), которые затем начали дележку власти в стране. Ну тут уж грех было не воспользоваться, и в 54-53-х годах произошёл Парфянский поход Красса. Именно с этого похода и начались полноценные Римско-парфянские войны, которые растянулись с перерывами на почти триста лет, т.к. длились с 53-го года до н.э. и до падения Парфянского царства в 226-м году н.э., причем конец им принесли не римляне, а персы из династии Сасанидов. Но это уже совсем другая история, и о том, что было с Парфией уже в нашей эре, я расскажу в другой раз. А сегодня о начале борьбы парфян с римлянами в цикле

«Парфянин» П. Дармана

Время действия: I век до н.э., 73-71-х годы до н.э.

Место действия: Парфия, Римская республика.

Интересное из истории создания:

Питер Дарман – современный британский писатель, о котором не так-то просто найти какую-то инфу. Но мне удалось) О себе он рассказывал, что вырос в Грэнтэме, графство Линкольншир, и после сдачи экзамена Eleven Plus поступил в Королевскую гимназию. Там, по его словам, он написал «своё первое произведение в жанре military» – эссе об Оливере Кромвеле)

Затем последовало получение степени бакалавра истории и международных отношений в Ноттингеме, а затем курс для получения степени магистра философии в Йоркском университете. Темой было военное командование и кавалерия принца Руперта Рейнского (1619-1682), героя его детства, во время гражданской войны в Англии. Потом Дарман служил офицером-исследователем в штабе военной разведки в Уайтхолле. Об этом он написал так: «Написание сверхсекретных разведывательных отчетов было очень увлекательным занятием, пока я не понял, что их уровень допуска был настолько высоким, что лишь горстке людей было разрешено их читать». В 1990-м году он переехал в Лондон, и там присоединился к небольшой издательской компании в качестве редактора. Так вот и началась его писательская карьера. Писал также под псевдонимом Стив Кроуфорд.

И на самом деле он, судя по всему, не на шутку увлечен историей Парфии, потому что две книги, о которых я сегодня рассказываю – это лишь часть огромного цикла «Парфянских хроник», состоящего из 16-ти книг. Первая из них, собственно, «Парфянин» (в русском переводе эти две книги представлены как «Парфянин. Ярость орла» и «Парфянин. Испытание смертью») была написана и издана в 2011-м году, а на русский язык, видимо, впервые переведена в 2015-м году. Следующий роман вышел уже в 2012-м году, а последняя на данный момент книга датируется 2022-м годом.

О чём:

Пакор – единственный сын и наследник своего отца, князя Хатры по имени Вараз, так что, хотя в русской версии его без конца величают принцем, на деле он княжич. Пожалуй, это ближайшие аналоги, т.к. на тот момент царем царей был Тигран Великий, а Санатрук был просто царём. Хатра представляла собой полуавтономное государство в государстве, и лежала на западных окраинах Парфянского царства, что делало её своеобразным щитом для всей остальной страны. Это стало особенно актуально, когда Сирию наводнили римляне, жаждущие продвижения дальше на восток. Отношения с ними формально оставались ещё нейтральными, но историю открывает сражение между парфянами под командованием Вараза и римлянами, которые вторглись на его земли. Для Пакора это его первая битва, и как очень везучий мальчик и типичный главный герой с задатками Мартисью он не только храбро сражался, но даже захватил римского орла, благодаря чему его и будут с придыханием вспоминать на протяжении всей книги, а потом ещё, видимо, следующей.

В планы царя столкновения с римлянами не входили, и он вызвал Вараза и его сына к себе на разговор. Вараз созвал целый совет, чтобы решить, ехать или не стоит, а то мало ли что, повсюду заговоры, завистники и предатели. Да и повод какой-то мутный. Вараз, однако, решил, что это ж царь-батюшка родной, а не какой-то жирный князек из соседних владений, который даже от небольших римских отрядов отбиться не может, и поехал, прихватив с собой Пакора. К слову, царь оказался настроен дружелюбно, даже дал денег, что угодно, только прикройте собой родину и не просите людей.

Пока большие дяди обсуждали свои большие дела, Пакор пил винишко и пялился на красивых девок, и тут вошла она…Доббаи. Кто-то, наверное, уже вообразил себе шикарную парфянскую красотку, но нет)) То была уродливая скифская старуха. Доббаи любила эпатировать публику и умела делать точные пророчества. Например, как бы невзначай сообщила царю, что у него там Мерв горит. Как оказалось, будто в воду глядела. А ещё она облапала и оплевала беднягу Пакора и сделала ему странное предсказание. Разумеется, никто ничего не понял, но было очень интересно. Проясняться слова старухи потихоньку стали после того, как в карательном походе против римлян погиб старший товарищ и полководец Пакора, а сам он вместе с выжившей частью своих воинов вскоре после этого попал сначала в ловушку, а потом в римский плен.

Отрывок:

Раз пошла такая пьянка, то это место и процитирую:

«…И еще я заметил, что в зале вдруг появилась какая-то старуха и, шаркая, направилась прямо к столу царя царей. Я был несколько удивлен, в немалой степени потому, что, как мне показалось, никто не обратил на нее никакого внимания. Она была одета в лохмотья, сильно горбилась и постоянно озиралась по сторонам, бормоча себе под нос какие-то проклятья в адрес всех и каждого в отдельности. Ее сгорбленная фигура, бесформенный нос и покрытое язвами лицо резко контрастировали с великолепно одетыми и красивыми на вид гостями, заполнявшими зал. Она продолжала шлепать по направлению к нам, и меня вдруг охватил ужас, когда я понял, что она идет прямо ко мне. Не веря собственным глазам, я уставился на нее, когда она остановилась напротив меня и самым гнусным образом оскалилась, обнажив ряд почерневших зубов. Изо рта у нее, даже на расстоянии, жутко воняло. Она ткнула в меня пальцем.

– Дай мне руку, ягненочек! – резким тоном приказала она.

Да кто она такая, эта гнусная старая ведьма, и как она смеет так со мной разговаривать?! Я почувствовал, как в груди закипает гнев, и уже был готов вскочить и приказать ей убраться прочь, когда вмешался Синтарук:

– Лучше делай так, как она приказывает, принц Пакор.

Я был поражен.

– Почему, твое величество?

– Это Доббаи, она из племени скифов, что живут в горах возле реки Инд. Она мудрая старуха, ведунья и чародейка. У нее есть дар – она умеет видеть будущее. Поэтому мы ее и терпим.

– Поэтому ты меня и боишься, Синтарук, – и она ткнула своим костлявым пальцем прямо в царя царей. – Дай мне поговорить с этим ягненочком, иначе я превращу тебя в свинью!

Сказать такое самому царю царей означало напрашиваться на немедленную казнь! Но Синтарук лишь улыбнулся и знаком указал мне протянуть ей руку.

Должен сознаться, мне совсем не хотелось это делать. Старуха не только отвратительно выглядела, но ее впалые щеки и усохшее тело заставляли предполагать, что она несколько дней ничего не ела. А вдруг она захочет откусить мне руку?! Признаться, схватка с целой армией римлян казалась мне в этот момент гораздо менее пугающей перспективой. Тем не менее, ощущая на себе взгляды всех, сидящих за царским столом, равно как и прочих гостей за соседними столами, я протянул ей правую руку.

Старуха сцапала ее правой рукой и на удивление сильно сжала. Ее рука была костлявой и холодной. Она взглянула на мою раскрытую ладонь и плюнула туда. Я почувствовал приступ тошноты. Грязная старая ведьма, да как она смеет так со мной поступать!..

Потом она провела указательным пальцем левой руки по моей ладони, пробормотала себе под нос что-то непонятное, после чего посмотрела мне прямо в глаза. От этого мне стало еще больше не по себе. Я даже почувствовал, что краснею. Несколько секунд – мне-то они показались целой вечностью! – она стояла неподвижно.

– Страшные предзнаменования! – провозгласила она. – Роковая судьба! Ты, как змея, вползешь и провалишься во чрево своих врагов и там будешь жрать их внутренности!

Да старуха явно безумна! Но она по-прежнему крепко держала мою руку. Потом еще раз взглянула на мою ладонь, кругами поводив указательным пальцем по своему плевку.

– Орел завопит от боли, но он будет взывать о мести! Орлы начнут преследовать тебя, но под солнцем пустыни ты станешь клевать их кости! Белокурая богиня с горящими огнем глазами станет твоей подругой и спутницей, сын Хатры!

После чего она выпустила мою руку, наклонилась вперед, ухватила несколько жареных свиных ребрышек с моей тарелки и, шаркая ногами, двинулась прочь. Проходя мимо Синтарука, она повернулась к нему:

– Мерв горит, пока ты тут набиваешь себе брюхо, старик!

Синтарук явно обеспокоился, а старуха между тем удалилась, откусывая на ходу мясо со свиного ребрышка. Царь знаком подозвал к себе первого министра, и тот быстро подскочил к нему. Синтарук что-то взволнованно приказал, и министр быстро, почти бегом, выскочил из зала.

– Мерв – это город на нашей восточной границе, – шепотом пояснил мне отец.

– Стоит ли слушать болтовню безумной вонючей ведьмы? – спросил я, вытирая руку салфеткой.

– Не знаю, Пакор, – ответил он. – А ты как считаешь?

Я едва сумел скрыть свое раздражение.

– Нет, не следует!

Я подозвал слугу, чтоб тот снова наполнил мой кубок. Старуха уже исчезла, и вместе с ней у меня исчез весь аппетит. Я решительно выбросил из головы все мысли по поводу ее предсказаний. Орлы? Змеи? Я помотал головой. Краем глаза я заметил, что Виштасп смотрит на меня, но не обычным насмешливым взглядом. Вместо этого он кивнул и поднял свой бокал, как бы салютуя мне. Это еще больше сбило меня с толку…».

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Скажу честно, книга на любителя. Сказываются авторские опыт и пристрастия. И лично я от этой книги ждала…ну, может быть, не большего, но иного. Были некоторые интересные моменты, но в целом далось мне это чтиво тяжеловато.

Больше всего то, что я прочитала, походило на художественно приукрашенную военную хронику. У меня порой бывали такие же ощущения при прочтении «Тиграна Великого», но дилогия армянского классика отдыхает на фоне этих работ Дармана. Он вам со смаком будет долго и часто рассказывать подобно автору «Илиады» про каждый бой – кто, кого, чем, куда и как, куда все побежали, кто на них выскочил, и чем всё кончилось. Причем автор явно пытался во всей красе показать и те ужасные дикие времена, и тех ужасных варваров, и ужасы тех войн (как будто войны бывают другими). Преуспел ли он в этом? Ну, тут у каждого свой ответ. Лично мне читать такое не нравится. Но ещё неприятнее, когда книга на 70% из вот этого всего и состоит.

Мирные эпизоды между драками и баталиями небольшие, относительно короткие и зачастую ужасно унылые и малоинформативные. Вот Пакор увидал высоченную белокурую галльскую девицу, и всё, сердце ёкнуло. И вроде бы вот ведут они какие-то разговоры по душам, но от этого зевать хочется ещё больше. Сидишь и ждёшь, что, может, там всё-таки какая эротика хотя бы мелькнет, или умная философская мысль (такое, кстати, тоже бывало).

Сам Пакор, честно говоря, больше всего похож на большого ребенка, такой он наивный и незамутненный) Ему вроде бы аж двадцать два года, уже немалый возраст по тем временам, но психологически больше шестнадцати-семнадцати ему не дашь, он всё ещё реально во многих ситуациях похож на неуклюжего щеночка с пухлыми лапками. Его шокируют зверства римлян и галлов, убивающих, пытающих и насилующих, и он почему-то убежден, что его-то соотечественниками такое ни-ни (ага, как будто не они при Пакоре же нахрен сожгли город в римских владениях на Ближнем Востоке), он направо и налево угрожает оружием как мальчишка в игре со сверстниками, и приходит в искреннее недоумение, когда большие дяди говорят, что в таких ситуациях надо добивать, чтоб не наживать врага, который потом ударит ножом в спину. Иначе и начинать не стоило. Он строит из себя всего такого воина, но сам даже с риском для себя готов щадить кого угодно, и при этом ему сказочно везет, раз он за две книги так и не погиб.

Это не то что бы раздражает, но вводит в некоторое недоумение. Хотя я вынуждена признать, что, если это было сделано намеренно, то такой ход поднимает некоторые весьма любопытные вопросы, и затрагивает некоторые важные темы. Например, тему ограничения жизненного пути даже у тех, кто на вершине общества: такой милый человеколюбивый мальчик едва ли на самом деле получает удовольствие от войны, но вынужден и воевать, и убеждать себя, что он хорошо с этим справляется, и ему это даже нравится. То, что ему не нравится, он изо всех сил старается не замечать, а, если заметил, так такое только плохие враги могли сотворить, а свои – хорошие, они так не делают. Да-да. Для него в каком-то смысле было благом, что он попал на чужбину и вынужден был воевать за свою свободу среди чужаков, а то б у него мог случиться лютый когнитивный диссонанс и баттхёрт. В вопросах брака свободы у него тоже как бы нет: сказали, что женой станет вавилонская принцесса, так, значит, и будет.

Ещё из интересного то, что книга-то ведь повествует о восстании Спартака. Вообще об этом дофига написано и снято, но данная книга, по меньшей мере, редкость в плане освещения этой темы, поскольку повествует о тех событиях с позиции иноземца, который в римскую обыденность погрузиться не успел. К слову, о самой Парфии сказано немного (по крайней мере, в тех книгах, с которыми я успела ознакомиться), зато многие события происходит на других территориях, прежде всего, на землях Италии, от юга до севера.

В целом, как это уже бывало, не могу ни однозначно посоветовать, ни однозначно отсоветовать. Эта книга, несомненно, найдет своего читателя, я знаю, что кому-то подобные истории нравятся, но лично я в число их любителей не вхожу.

Прошлые посты искать тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 55. «Человек, ставший богом»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.1. «Эллинские торговцы»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 49.1 «Слоны Ганнибала»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.2. «Золотой ветер»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 54.1. «Владыки Рима»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 54.2. «Пурпур и яд»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 37.3. «Тигран Великий»

Всем привет!

В прошлый раз никто против не высказался (как, впрочем, и за, ха-ха)), так что сегодня расскажу про Великую Армению. Может показаться, что, мол, Армения же маленькая, что там о ней рассказывать, особенно про I век до н.э. А вот и нет! В своё время армянский царь Тигран Великий знатно навёл шороху в Передней Азии.

Об армянских государствах я впервые рассказала в своей заметке (тут: История нашего мира в художественной литературе ) на примере Урарту. Но Урарту в VI-м веке до н.э. схлопнулось. Потом на территориях этого государства удобно расположилась Мидия, с которой Урарту вело войны, а ещё чуть позже там лежали окраины империи Ахеменидов. А потом в IV-м веке пришёл со своей армией Александр Македонский, и персидские цари царей, убегая и теряя тапки, расплескали часть своих владений, которые завоеватель их страны почему-то к рукам прибрать не смог или не захотел. Правители Южной Армении, конечно, признали его власть, но признание оставалось, по-видимому, чисто формальным: Александр сам не проходил через Армению, его военачальникам также не удалось проникнуть на её территорию (или они туда и не хотели). Зато армян с эллинистической культурой познакомить-таки удалось.

Все эти события, очевидно, и стали хорошей почвой для возникновения новых независимых армянских и других кавказских государств – Колхиды (предп. ок. VI-I вв. до н.э., потом вошла в состав Понта и позже Римского государства), Кавказской Иберии (IV-III вв. до н.э. и просуществовало до 537 н.э.) и Кавказской Албании (образовалось ок. II-сер. I веков до н. э. и существовало до VIIIв. н.э.), которые возникли на территориях современных Грузии и Азербайджана, а также Айраратского царства (331-200 гг. до н.э.) и Софенского царства, или Цопк (III в. до н.э. – 94 г. до н.э.) – южнее. Были ещё Атропатена, Осроена (ок. 132 до н.э. откололась от государства Селевкидов и существовала до 244 н.э.), Коммагена (163г. до н.э.-72 г. н.э.), Кордуена и Адиабена. Но нас сегодня они волнуют только по одной причине – все они были включены в состав Великой Армении. Кстати, о ней.

Антиох Великий из династии Селевкидов около 200-го года до н.э. захватил Айрарат, и это царство вроде как чуть позже было присоединено к Софене. Однако после того, как Антиох так здорово огрёб от римлян, что ему стало не до северных территорий, местный армянский правитель по имени Арташес воспользовался этим и объявил себя царём независимой Великой Армении (которая располагалась примерно на месте Айрарата) в 190-м году до н.э. Так появилась династия Арташесидов, однако в их Армянскую страну не вошла Малая Армения, которой вначале управляли ещё Ахемениды, потом Александр Македонский, потом Селевкиды, а потом она досталась Понту во времена правления того самого Митридата Евпатора.

Всё это была очень важная часть про расстановку сил, теперь следим за руками. Арташес I правил с 189 по 160-й годы до н.э., потом ему наследовали сыновья Артавазд (159-115 до н.э.) и Тигран I (115-95 до н.э.). За время их правления Парфия из небольшой страны к юго-востоку от Каспия разрослась до огромной державы, начавшей откусывать кусочек за кусочком от государства Селевкидов, пока не вытеснила их в Сирию и прилежащие к ней территории. Так что вся Месопотамия и весь Иран к концу II-го века до н.э. уже входили в состав Парфянского царства, а государство Селевкидов пришло в упадок и доживало последние десятилетия.

В общем стало вопросом времени столкновение парфян и армян, потому как и те, и другие считали, что дела у них идут в гору, и на достигнутом останавливаться не желали. Бадабумс, наконец, случился, и закончился плохо для армян – в 105-м году до н.э. они понесли тяжелое поражение, и вынуждены были даже передать сына и наследника царя парфянам в качестве заложника. Так вот сын Тиграна, будущий Тигран II, около десяти лет провёл при дворе Митридата II Парфянского (ок. 124/123-88/87гг. до н.э.). Когда армянский трон опустел из-за смерти царя, Тигран выкупил свою свободу у парфян, отдав им 70 плодородных долин в районе современного северо-восточного Ирана, и был возведен парфянами на армянский трон.

Наверное, они надеялись, что теперь он будет спокойным и послушным, но всё вышло ровно наоборот. Мало того, что у него, видимо, бушевали комплексы после позорного пленения, так и геополитическая обстановка складывалась как нельзя лучше: Понт под властью Митридата Евпатора был занят разборками с Римом, потомки Селевкидов тоже никак не могли разобраться со своими делами, и с тем, кому и что положено, а тут ещё Митридат Парфянский умер, что стало причиной волнений. Его место занял Готарз I, которому страну как-то надо было успокоить. Вот тут-то и началось…

Начал на самом деле Тигран с того, что подмял под себя небольшие соседние государства вроде той же Софены, а потом стал заглядываться на мощные соседские державы. И первым делом обезопасил свои границы с Понтом старинным и проверенным способом – женился на дочери Митридата Евпатора Клеопатре Понтийской (об этом, кстати, хотя и под другим углом, говорилось и в романе «Пурпур и яд», о котором я рассказывала тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 54.2. «Пурпур и яд»). Когда это дело уладилось, амбициозный царь стал терзать Каппадокию, потом прошелся по Албании и Иберии, а после этого взял да и вдарил по Парфянскому царству. Да так, что парфянам мало не показалось. Готарз даже, по свидетельству Юстина, Страбона и других эллинистических историков, отказался от титула «царь царей» в пользу Тиграна.

И с этого момента Великая Армения оказалась на коне: все хотят познакомиться поближе и подружиться, все шлют послов с дарами, все выражают или покорность, или восхищение, или всё это сразу, и так далее. Вишенкой на торте стал успешный поход против Селевкидов, что обернулось присоединением новых территорий вплоть до Птолемаиды (современный Акко). Так что на некоторое время Великая Армения стала действительно великой и одним из крупнейших и мощнейших государств региона. Помимо этого, Тигран многое делал для того, чтоб его страна и в культурном отношении не уступала соседям, что выражалось в активном привлечении эллинов к некоторым делам и вольном или невольном влиянии греческой культуры на многие сферы жизни жителей Армении. А для того, чтоб управлять таким большим государством, Тигран построил целый новый город имени самого себя – Тигранакерт (современная Турция, недалеко от  Диярбакырa, к юго-западу от озера Ван), куда в том числе принудительно переселял жителей подчиненных земель.

Но, как и бывает во всех подобных историях, в бочке мёда без дёгтя не обошлось: так, по меньшей мере, один из сыновей Тиграна – Тигран Младший – проявил вероломство и во время похода Гнея Помпея Великого на Восток перешёл на его сторону, чтобы с помощью римлян стать армянским царём. В 66 году до н. э. в Арташате было подписано армяно-римское соглашение, по которому Тигран Младший становился царём Софены. Недовольный этим и тем, что контрибуцию римлянам Армения будет платить из налогов Софены, он выступил против Помпея и был схвачен римлянами. Закончилось всё для несостоявшегося правителя ожидаемо: римским пленом, «прогулкой» в цепях по Риму во время триумфа Помпея и гибелью в 63-м до н.э.

В общем после смерти Тиграна в 55-м году новым царём стал Артавазд II (правил ок. 55-34 гг. до н.э.). Он тоже пытался уклониться от римского влияния и сохранить независимость своей страны, но получалось не всегда. Так после его смерти какое-то время Арменией после её поражения в войне номинально правил сын Марка Антония и Клеопатры – Александр Гелиос. Потом, конечно, Марку Антонию стало совсем не до того, и сын Артавазда Арташес II (ок. 30-20 гг. до н.э.) вернул своей династии бразды правления. После него правили ещё его брат Тигран III (ок. 20-8/6 гг. до н.э.) и племянники – Тигран IV, Артавазд III и царица Эрато. Причем римляне в процесс правления-таки активно вмешивались.

Династия Арташесидов пресеклась после гибели Тиграна IV и отречения его сестры около 1-го года н.э. Однако для Армении это был ещё далеко не конец, хотя, пожалуй, такого же величия, как во времена Тиграна Великого, она больше не достигала. И потому я не смогла пройти мимо и не рассказать о сегодняшнем романе:

«Тигран Великий» А. Хачатряна

Время действия: I век до н.э., ок. 95-55гг. до н.э.

Место действия: Великая Армения, Софена и другие государства Кавказа, Парфия (территории современного Ирака и Ирана), Понтийское царство (современная Турция), государство Селевкидов.

Интересное из истории создания:

Айк (встречаются также варианты написания – Хайк/Гайк) Арутюни Хачатрян (1926-2001) был армянским советским писателем и членом Союза писателей СССР с 1970 года. Возможно, происходил из старинного княжеского рода.

Его первое стихотворение было опубликовано в 1943 году. В газете «Советский Карабах». После окончания Шушинского училища в 1945 году поступил на филологический факультет ЕГУ (отделение армянского языка и литературы), и в 1950 г. успешно закончил обучение. Затем в 1952-1954 гг. был заведующим отделом народного образования Капанского района и одновременно с этим преподавал армянский язык и литературу в средней школе №2 города Капан. Помимо этого, Хачатрян много работал в различных редакциях газет и даже в телеграфном агентстве. С 1971 года и до своей смерти работал в главной редакции Армянской советской энциклопедии, сначала заведующим отделом научно-литературного контроля, а с 1976 по 1979 год. был ответственным секретарем и заместителем главного редактора Армянской советской энциклопедии.

В общем, жизнь у писателя была долгой и насыщенной, однако в современной России он, мягко говоря, автор малоизвестный. Информацию о нём мне пришлось черпать из армянской вики. На вскидку в рунете можно найти с легкостью разве что его книгу «Царицы Армении: 150 биографий из истории и легенд». И это очень жаль, потому что товарищ Хачатрян был большим фанатом армянской истории и написал об исторических деятелях и событиях истории своей страны немало.

«Тигран Великий» – это вообще первый роман писателя, написанный и/или опубликованный в 1967-м году, а в 1972-м вышло издание с двумя томами в одной книге. В 2023-м году в рамках проекта «Ереванский бестселлер» этот роман занял 8-е место в рейтинге лучших художественных произведений армянских писателей.

О чём:

Армянские послы прибыли в Ктесифон, чтобы объявить царю Митридату о смерти Тиграна I-го и потребовать исполнения условий мирного договора, согласно которому в этом случае царевич Тигран, сын армянского царя, должен получить свободу, вернуться на родину и занять трон. Митридат отказывать им в этом не стал, но толсто намекнул, что за это ему должны отдать семьдесят долин и присылать дань в виде подков. Условия тяжелы, но послы на всё были согласны, лишь бы поскорее доставить наследника в Армению.

Вскоре, несмотря на заговор софенского царя, им это удалось, и царевич стал царем под именем Тиграна II, тут же женившись на знатной армянке и любимице его матери – Амаспюр. Узнав о заговоре царя Софены, он недолго думал, прежде чем отправить туда войска и захватить соседнюю страну. Царь Артан (он же Ерванд V) был пленен и брошен в темницу, а его генерал, участник и соорганизатор того заговора, казнен. Спасение получил лишь Меружан, родич царя, который сам впустил Тиграна в город, руководствуясь при этом мыслью, что лучше уж Софена достанется армянину Тиграну, чем каким-нибудь римлянам или понтийцам. Тигран жест оценил, и даже сделал его своим военачальником.

А военачальники ему были очень кстати, потому что он готовился к новым завоеваниям. Но прежде надо было как-то уладить вопрос с Малой Арменией, которой владел понтийский царь Митридат Евпатор, и с самим Понтом. Удача улыбнулась, где не ждали: Митридат сам прислал посла с самым льстивыми речами и заверениями в дружбе, да ещё показал портрет семнадцатилетней красавицы, оказавшей дочерью Митридата Клеопатрой. Разумеется, не просто так, а чтобы предложить армянскому царю очень выгодный союз…

Отрывок:

«… Дочь Митридата Евпатора была похожа на армянскую богиню любви – Астхик. Тигран хотел понять, какие далеко идущие планы вынашивал хитрый Митридат в связи со своей дочерью.

В своё время он отказался жениться на дочери Митридата из династии Аршакуни. Она тоже была красавицей, но парфянкой. Дочь Евпатора тоже наполовину парфянка, но в ней есть кровь Великого Александра. Опять отказаться или на этот раз согласиться, чтобы в кровь Арташесидов влить кровь Александра Македонского?

Этот союз упрочит армянский трон. А как на это посмотрит Амаспюр? Поймёт ли она, что он идёт на этот шаг из интересов Родины? Я знаю, чего хочет Евпатор. Царь Понта вынашивает планы нападения на римские границы и поэтому укрепляет свой тыл. Воспользуемся этим союзом и мы: укрепим свой тыл и нападём на Парфию. О своих планах царь Митридат ничего не сказал Гордию, но одного взгляда Тиграна на картину было достаточно, чтобы понять тщеславного Митридата.

Гордий, чьим последним веским аргументом должна была послужить картина, был обманут и напуган безразличием Тиграна. Армянский царь оказался умнее Евпатора, так как в дипломатической игре оказался хитрее своего будущего союзника. Зря царь Митридат считает себя самым великим властелином на земле. Когда-нибудь боги вознесут царя Тиграна на большую высоту.

Тигран увидел замешательство на лице посла Гордия и, не дав ему прийти в себя, спокойно спросил:

– Кто это? Что за прекрасное создание?

– Дочь Евпатора. Клеопатра.

– Она действительно так прекрасна, или в этом сыграло роль воображение художника?

– Великий царь, по понтийским законам художники могут быть обезглавлены за любое искажение при написании портрета, даже самой некрасивой дочери царя.

– Дальше, Гордий, продолжай.

– О том, насколько чисты помыслы царя Митридата, протянувшего руку дружбы Армянскому царю Тиграну, красноречиво свидетельствует эта картина. Царь Тигран, Евпатор дарит тебе своё самое большое богатство. Клеопатра ждёт диадемы царицы от армянского царя Тиграна. Во имя дружбы между Понтом и Арменией Евпатор отказывается от бесценного украшения Понта. Всего семнадцать вёсен живет на этой земле красавица Клеопатра и является лучшим творением богов красоты. Такого очаровательного создания ещё никогда не видела земля. Сродни её божественной красоте и её ум. Она блистает своим красноречием на языке греков, поёт грустные, берущие за душу песни парфян и как храбрый воин искусно владеет конём. Она может с лирой в руках вызвать на состязание гусанов вашего Гохтан гавара.

Гордий говорил и внимательно следил, какое впечатление оказывает на царя его заранее подготовленная хвалебная речь.

Тигран оторвался от портрета понтийской красавицы и направился к трону. На мгновение взгляд его остановился на золотой статуэтке Арташеса Завоевателя, прикрепленной к подлокотнику кресла. Основатель династии, как казалось ему, грозно посмотрел на него, словно хотел предостеречь: «Не смей ради девушки оставлять часть своей родины под чужой властью», – прочёл он на лице деда.

Тигран уселся на трон, однако не спешил с ответом Гордию. А последний ждал и готовил новую атаку, так как почувствовал перемену во взгляде Тиграна.

– Слышишь меня, Гордий – сказал Тигран.

– Царь, никто в мире ещё не слушал так внимательно, как я.

– Клеопатра, конечно, красивая, однако Малая Армения красивее.

– Как посол, я советую тебе, царь, ещё раз обдумать предложение о дружбе со стороны Понта. Родственник больше думает о возврате своего долга, чем чужой, а родственника лучше и сильнее Понта Армении не найти. Сейчас ключом возврата Малой Армении является Клеопатра, и только Клеопатра.

– Гордий, передай своему царю, что мы попробуем воспользоваться этим ключом, однако, если он не подойдёт, Армения будет искать другие ключи. Так и передай Митридату, Гордий…»

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

В книге два тома, но я пока успела прочитать только первый, потому что они довольно объёмные. Перевод мне попался так себе, хотя спасибо, что хоть такой есть. Судить, однако, приходится именно по нему.

В целом впечатления от книги у меня остались противоречивые. С исторической точки зрения местами встречалась та ещё лажа (вроде возраста сыновей Тиграна на момент начала похода в Парфию и "красавицы" Клеопатры Селены, которой в ту пору было около 63 лет. Впрочем, кто сказал, что дамы за 60 не могут быть красавицами, верно?)).

Однако был и огромный плюс – это небольшие, как и у Немировского главы. Хотя читалось не всегда легко, именно размер глав при прочтении очень упрощал задачу, и вот я уже гляжу, а до конца книги осталось всего-ничего. Само повествование местами напоминает историческую хронику в полухудожественной форме, местами эпический или приключенческий роман. В целом написано «по канонам» того времени. Для кого-то это плюс, для кого-то минус, для кого-то не имеет значения. Приличная часть книги посвящена походам, завоеваниям и преобразованиям Тиграна, в том числе и культурным (например, попытке создать армянский алфавит, чтобы не зависеть от всего греческого), а также интригам той самой Клеопатры Понтийской. Но мелькают и отдельные истории, изображающие влияние действий царя и его приближенных на простых людей. И вот, пожалуй, это самое интересное в этой книге. Не могу сказать, что в самом приёме есть что-то новое, но вот так, с четким проведением причинно-следственных связей, на мой взгляд, подобное подается не так уж часто.

Тут тебе и про то, как люди страдают от насильственного переселения в новую столицу Тигранакерт (тема таких переселений, кстати, на моей памяти тоже нечасто всплывала, особенно в художественной литературе о древности), бросив всё, что имели, и про то, как война и получившее из-за этой войны особое положение жрецы рушат отдельно взятые семьи, и про то, как недовольными своим положением оказываются даже те, кто вроде как занимает высокое положение в обществе, а попытки что-то изменить завершаются для них гибелью.

Надо сказать, что, хотя тут много патриотических мотивов и фигуры Митридата Евпатора и его дочери преподносятся совсем не так, как в романе «Пурпур и яд», а Тигран всячески превозносится, у меня персонаж вызывал скорее отторжение. Но не уверена, что это можно считать минусом. Если при прочтении исторического романа ты подумал, что главные герои ведут себя как последние чудаки на букву «м», возможно, автор отлично сработал, во всяком случае, если по меркам той эпохи герои таковыми являются не только в литературном значении слова. Вот так и с Тиграном в этом произведении. С точки зрения древних армян он великий царь, преданно любящий свою страну, чтящий предков, строгий, но справедливый. С точки зрения современной морали – тиран, ломающий людей об колено. И почему я думаю, что автор именно это и хотел сказать? Потому что он много внимания уделяет именно рефлексии простых людей, как бы говоря – да, для истории он действительно великий, а как насчёт его собственных подданных?

То же самое касается и некоторых приближенных Тиграна. Мне пришлось самой перепечатывать текст, поэтому я не привела отрывок о Зосиме, знатной сирийской девушке, дочери коменданта крепости в Антиохии, которую отец, страшась гнева иноземцев, отправил с ключами от города к военачальникам Багарату и Меружану. Аспет Багарат, увидав девушку, решил оставить её себе, вопреки своим заверениям, что она просто временная заложница, и в дальнейшем при помощи друга фактически принудил к браку с ним, хотя сама Зосима прямо говорила, что ждёт, пока её отпустят, и замуж не хочет вообще. Один из показательных примеров перемалывания судеб людей, оказавшихся на пути у героев этого романа, обличенных властью.

Короче, если не пугает слог и размер, эту книгу непременно стоит прочитать. Тем более что книг о том регионе и периоде немного.

Прошлые посты искать тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 55. «Человек, ставший богом»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.1. «Эллинские торговцы»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 49.1 «Слоны Ганнибала»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.2. «Золотой ветер»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 54.1. «Владыки Рима»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 54.2. «Пурпур и яд»

Всем привет!

Сегодня снова про Х-й век и снова про древние Египет и Грецию. Дальше про Египет будет меньше, а про Грецию больше. Но пока попробую достаточно лаконично изложить, как выглядели Ближний Восток и Средиземноморье в 940-900-х годах до н.э.

Если говорить про греческие территории, то там всё ещё в самом разгаре были «тёмные века». Как я, возможно, уже упоминала, дорийцы доломали микенскую цивилизацию с её достижениями, вернув жителей данного региона к раздробленности и родоплеменным отношениям (хотя цари, вожди и прочие ребята с привилегиями всё-таки были). Кстати, до Крита они добрались тоже. И своих предшественников подвинули с полуострова в Малую Азию и на дальние острова. Но об этом я, пожалуй, в другой раз скажу. Численность населения при этом здорово сократилась.

Из хорошего было то, что в этот период предки греков освоили выплавку и обработку железа и постепенно стали всё больше пользоваться для своих нужд железными орудиями, а не бронзовыми. Ну и общинные отношения стали хорошим базисом для создания полисов, а в последующем и древнегреческой демократии, такой, какой её знают, что плохо вяжется с централизацией монархических государств и вряд ли б имело место, если б полноценные царства сохранились и развивались в данном регионе. Хотя в тот период о демократии ещё говорить было рано, но семена уже оказались брошены.

Кроме того, в период с 950 по 750-й годы примерно, когда Финикия была в самом расцвете и активно занималась колонизацией приморских территорий, древние греки позаимствовали у финикийцев их письмо, которое потом развилось в (древне)греческий алфавит. Об остальном, пожалуй, скажу по ходу дела.

Что же касается Египта в этот период, то в нём продолжался упадок. После ранее мной упомянутого фараона Сиамона (ок. 986-967 до н.э.) власть перешла к Псусеннесу II, который правил примерно с 967 по 943-й годы до н.э. Период его правления был освещен слабо, и на нём династия схлопнулась. Ну, то есть как «схлопнулась». На его дочери, Маат-Кара, Шешонк I, присвоивший себе титул фараона и правивший примерно с 967-960 по 945-940 (или даже 931-й) до н.э., женил своего сына, будущего фараона Осоркона I (ок. 924-889 до н.э.), закрепив таким образом права своих потомков. К слову, Шешонк I стал основателем ХХII-й (Ливийской) династии Египта и, по одной из версий, он же (а не/не только Сиамон) отдал свою другую дочь в жёны царю Соломону. При этом, мол, всячески пакостил зятю и его государству втихую.

Если это и вправду так, то неудивительно, что после смерти Соломона около 928-го года до н.э., его царство раскололось надвое, и его сыну, Ровоаму (928-911 до н.э.), досталась только южная половина, ставшая Иудейским царством с центром в Иерусалиме. Северная же превратилась в Северное Израильское царство, столицей которого стал Сихем, а царём вроде как Иеровоам I (928-907 до н.э.). Вокруг в это время существовали разные маленькие царства вроде Идумеи, Моава, Аммона, Арамеи с центром в Дамаске, условной Филистии, разрозненная, но очень экономически активная Финикия. А вот с Арамейским царством и Финикией соседствовала Ассирия, где в тот период правили Ашшур-реш-иши II (ок. 972-967 до н.э.), его сын Тиглатпаласар II (ок. 967-935 до н.э.) и внук Ашшур-дан II (ок. 934-911 до н.э.). В то время ассирийцев пинали все, кому не лень, например, Арамея, Вавилония и даже, возможно, Наири (предположительно ассирийское название Урарту).

Но на внуке Тиглатпаласара II, Адад-нирари II (ок. 911-891 до н.э.) начался Новоассирийский период, и вскоре Ассирия всем показала, как плохо обижать маленьких, и сама надавала пенделей соседям, от Вавилонии до Израиля. В Вавилонии, кстати, тогда правила всё та же VII-я династия (Э), а если точнее, то Мар-бити-аххе-иддин (942-920 до н.э.), сын основателя Набу-мукин-апли (ок. 979-943 до н.э.), и потом Шамаш-мудаммик (ок. 920-900 до н.э.). Не путать с мудаком

На юге Аравийского полуострова всё так же развивалась Саба, а вот в Африке, на месте некогда зависимой от египетских правителей Нубии, самостоятельное царство Куш, о чём, видимо, не знал автор сегодняшнего произведения:

«На краю Ойкумены» И.А. Ефремова

Время действия: X век до н. э., вероятно, 940-е или 930-е годы. Предположительно время правления Шешонка I.

Место действия: Древняя Греция, Древний Египет, царство Куш (территория современного Судана) и другие африканские территории.

Интересное из истории создания:

Про самого писателя я достаточно сказала в прошлый раз, поэтому сегодня только о книге.  О первой части я тоже уже вскользь говорила в одним из прошлых постов (тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 5. «Путешествие Баурджеда»), потому как «На краю Ойкумены» – не что иное, как сиквел «Путешествия Баурджеда», хотя на самом деле их почти ничего не связывает, и эти произведения вполне можно читать как самостоятельные. «Великая дуга» (другое название «На краю Ойкумены») написана была в 1945-м году, и впервые опубликована в 1949-м. Между событиями частей лежит пропасть в тысячелетие: по косвенным признакам можно установить, что дело происходит, предположительно, в правление Шешонка. В частности, именно при нём на время Та-Кемт обрёл своё прежнее единство. Однако Нубия для царства была уже потеряна. Большинство исследователей полагает, что обе повести можно рассматривать как фантастические, хотя более детальные оценки фантастического элемента разнятся, встречались и утверждения, что повести «историческими... назвать нельзя – это вольные фантазии на темы далекого прошлого» (Е.К. Агапитова). Пожалуй, с последним утверждением я соглашусь, и позже объясню, почему.

О чём:

В пережившей дорийское нашествие Древней Греции времён «Тёмных веков» жил да был юноша по имени Пандион (автор упорно называл его эллином, хотя вроде как такое самоназвание у древних греков появилось только в VII-м веке до н.э., т.е. на триста лет позже). Пандион учился у скульптора Агенора, чтобы тоже стать скульптором (тем более что ему ну очень и взаимно приглянулась агенорова дочка Тесса). Но при этом его дед, кажется, имел на этот счёт немного иное мнение, потому как постоянно его тренировал как истинного спартанца воина, а потом, едва парень достиг условной зрелости и прошел «испытание», вообще вручил бронзовый меч его рано погибшего отца и после пожеланий всего наилучшего удалился доживать свой век у дочерей, посчитав долг исполненным.

Пандион же, пожав плечами, вернулся к наставнику и продолжил обучение. И всё бы ничего, если б он не был дерь не очень опытным скульптором. Пытаясь создать статую возлюбленной, он испытал творческое бессилие, а потом ещё Агенор показал ему древнюю минойскую статуэтку, чем раззадорил окончательно, и вьюноша, видимо, не способный ровно усидеть на пятой точке в принципе, упросил отпустить его на Крит, так сказать, поучиться мудрости древних, разглядывая развалины. Чем ему это должно было помочь, хз, но удержать его всё равно было нельзя, поэтому отпустили его, хоть и с дурными предчувствиями, в путь-дорогу.

Крита он благополучно достиг, но вот дальше у него началась чёрная полоса в жизни. А вот не надо было в одиночку шляться в неблагополучных афроамериканских районах опасных местах острова. Потому что там его приметили местные, решившие, что работорговля – отличный заработок, и вот уже почти скрутили и заковали в цепи, но он сумел вырваться и кинуться со скалы, да каким-то чудом выжить. Не меньшим чудом оказался проплывавший неподалеку корабль, и Пандион решил, что это его последний шанс, поэтому бросился в море и поплыл к неизвестному судну. Принадлежало оно, как оказалось, финикийскому купцу, который сделал парню предложение, от которого нельзя отказаться. Правду, пришлось ему взять все свои слова обратно, едва кораблик попал в бурю, и команда корабля заявила, что у вьюноши, видно, глаз дурной, и вообще он ведьма принес им несчастье. Особенно они истерили, потому что их сносило к египетскому берегу.

«Ну и что здесь такого?» – должно быть, спросит разумный читатель. Как оказалось, Ефремов написал об «Изоляции Кеми» почти на восемьдесят лет раньше, чем я)) Только я писала о вымышленном мире, похожем на наш, а товарищ Ефремов о как бы нашем. И вот у него выясняется, что Египет все вокруг ненавидят, а египтяне запрещают приставать к их берегам, за исключением трех гаваней, а кто всё-таки посмел это сделать, отправится в рабство или на кол (ну или какие там автор казни придумывал на такой случай?). Финикийцы в рабство (и всё остальное тоже) не хотели, поэтому решили, что им непременно надо сбросить балласт…и сбросили Пандиона. Точнее он как самый свободолюбивый человек этого мира сделал это сам. На его счастье, он выжил, а на несчастье – угодил-таки в рабство. Парень он был общительный, и в шене сдружился с другими рабами, а потом подбил всех на побег…Что из этого получилось, и как эти ребята потом скитались по Африке, даю возможность желающим, если они найдутся, прочитать самим.

Отрывки:

Сегодня я решила нестандартно подойти к выбору отрывков. Поскольку во многом я пишу не для читавших эту книгу (и тем более не для её фанатов), а для тех, кто не читал, но мог бы, то я решила выбором фрагментов продемонстрировать, почему дальше я напишу то, что напишу. И для начала о хорошем. Что ни говори, а так-то писал Ефремов неплохо, иногда у него получались очень даже красивые и атмосферные зарисовки. Например, эта:

«…Девушка торопливо шла к морю, часто оглядываясь, хотя и знала, что так рано в праздничный день никто не пойдет в священную рощу.

От белых обрывов бесплодных каменистых гор уже веяло жаром. Сначала дорога пролегала по равнине, покрытой колючками, и Тесса шла осторожно, чтобы не порвать подол своего лучшего хитона из тонкой, полупрозрачной материи, привезенной из-за моря. Дальше местность вспучилась холмом, сплошь покрытым кроваво-красными цветами. В ярком солнце холм пылал, как будто залитый темным пламенем. Здесь не было колючек, и девушка, высоко подобрав складки хитона, побежала.

Быстро миновав одинокие деревья, Тесса очутилась в роще. Стройные стволы сосен отливали восковым лиловым блеском, раскидистые вершины шумели под ветром, а ветви, опушенные мягкими, в ладонь длиной, иглами, превращали яркий солнечный свет в золотую пыль.

Запах нагретой смолы и хвои смешивался со свежим дыханием моря и разливался по всей роще.

Девушка пошла медленнее, бессознательно подчиняясь торжественному покою рощи…».

Но вместе с тем там литры вот подобной воды, причем идеологически окрашенной:

«Тысячи лет назад жители Айгюптоса прятались в долине Нила от враждебного мира. Теперь их потомки пытались отвратить лицо от жизни, укрываясь внутри своих храмов и дворцов. Пандиону казалось, что величие искусства Айгюптоса в значительной мере было обязано природным способностям разноплеменных рабов, из миллионов которых выбиралось все наиболее талантливое, невольно отдававшее свои творческие силы на прославление угнетавшей их страны…». (Коренные египтяне: «Да-да, пошли-ка мы на…»).

«…На стенах сами фараоны изображались в виде больших фигур. У их ног копошились карлики – все остальные люди Черной Земли. Так цари Айгюптоса пользовались любым поводом, чтобы подчеркнуть свое величие. Царям казалось, что, всячески унижая народ, они возвышаются сами, возрастает их влияние…» (По следам великих ценителей искусства…)

Ещё у автора были довольно своеобразные представления о красоте и о внешности древних, или я чего-то не понимаю:

«…Красивое лицо было типичным для египтянки. Пандион уже знал облик женщин Айгюптоса - низкий лоб, узкие, приподнятые у висков глаза, холмиками выступавшие щеки и толстые губы с ямочками в углах…».

«Очаровательная девушка не походила на египтянку. У нее было круглое лицо с прямым небольшим носиком, широким лбом и огромными, широко расставленными глазами…». (Кто-нибудь смог себе это представить? Если да, то вышло красиво или не очень?)

Ещё он почему-то был убежден в том, что среди древних греков было полно атеистов:

«…Охваченный  жалостью,  молодой  эллин  придвинулся  к египтянину.

–  Но ты можешь сам... – Пандион  не  договорил.  Яхмос отшатнулся:  –  Что  ты  говоришь,  чужеземец!  Разве  я  могу заставить  свое  Ка вечно  терзать  Ба  в  никогда  не кончающихся страданиях?..

Пандион ничего не понял. Он был искренне убежден, что со смертью окончатся и мучения, но промолчал, щадя веру египтянина…». (Извини, Аид, не сегодня)

И природные зарисовки порой любопытные:

«…Здесь было много бегемотов. Пандион, этруски и другие рабы из северных стран еще раньше познакомились с безобразным обитателем реки, носившим у египтян имя «хте». Бегемоты не выказывали страха перед людьми, но и не нападали на них без причины, поэтому рабы близко подплывали к ним. Множество больших голубых пятен виднелось вдали перед зеленой стеной тростников, показывая место отдыха бегемотов в широких участках долины, где река разливалась гладким сверкающим озером. Мокрая кожа животных была голубого цвета…»

(Кто-нибудь видел голубых бегемотов? Хотя бы мокрых? Серьёзно, мне не даёт покоя этот вопрос)

И т.д. И т.п. Вообще перлов было куда больше, но я кукухой поеду, если все их буду перечислять теперь.

Что я об этом думаю, и стоит ли прочитать:

Вообще я часто в своих постах говорю, что та или иная книга подойдёт для чтения далеко не всем и не в любой момент времени, и что попадаются мне на разбор порой довольно специфические вещи, которые кому-то будут интересны, а кто-то бросит после первой же страницы. И потому я стараюсь в этом разделе обозначить, кому зайдет, скорее всего, а кому – нет. Так вот, эта дилогия Ефремова – это тоже чтиво специфическое, не всем подходящее. Если первую книгу про «путешествие Баурджеда» я прочитала скорее с лёгким недоумением, то «На краю Ойкумены» шла у меня с таким скрипом, что, если б я реально физически фэйспалмила, то у меня б уже всё лицо было в синяках.

Потому что можно забить на исторические ошибки и даже на логически сомнительные моменты, можно поржать с неуёмного пафоса и со странных речевых оборотов да спокойно себе читать дальше. Ну, короче, много чего можно, от чего книга теряет баллы, но всё ещё остается читабельной даже в моих глазах. Но, как я написала ещё в прошлом своём посте, если уж и впихивать свои сверхценные идеи, то впихивание не должно быть настолько топорным и так явно бросаться в глаза, наперекор даже внутренней логике. А у Ефремова я вижу именно это.

«Его синтетическое мировоззрение, отмеченное влиянием разных идейных традиций, включало утопизм левого толка, эволюционизм, научный рационализм, эзотеризм и гуманизм», – писали о нём. И я не знаю, как он укладывал всё это у себя в голове (да и не моё это дело), но в тех его книгах, что мне довелось прочитать, это выглядит неестественно, противоречиво, громоздко и навязчиво, а иногда вдобавок лживо и лицемерно.  

«Прикольно», например, читать про «империю зла и рабства» в виде Египта, зная, что на греческих территориях рабство тоже цвело и пахло, и относились к нему соответственно. То есть я могу понять и поверить в то, что рабам не нравилось быть рабами (хотя тоже не всегда), и что они стремились вернуть себе свободу. Но что древние будут пускаться в пространные рассуждения о недопустимости рабства, об угнетении, о равенстве и братстве, о бегстве от жизни в больших храмах богов, которых они считают своими покровителями – пардон, но нет.

Особенно меня «умилила» история про Яхмоса, «расхитителя гробниц», которому автор явно симпатизирует. То есть тут не то что «не получилось», а вообще никакой попытки вникнуть в ход мыслей людей тех времен, и понять, собственно, почему его преступление для египтян было столь ужасно, и почему его ну никак нельзя назвать хорошим человеком в рамках этой истории. Автор даже не считает нужным прикрыть собственные воззрения на посмертие, мол, мёртвым золотишко не нужно, лучше б на людей потратили, о чем в данной книге он так и пишет: «Страшное ремесло, достойное народа, заботившегося более о смерти, чем о жизни, старавшегося сохранить в вечности не живые дела, а славу мертвых!».

Мне почему-то это вместе с тем отрывком про изображение фараонов в гробницах напомнило эпизод из Библии:

«И когда был Он в Вифании, в доме Симона прокажённого, и возлежал, — пришла женщина с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного и, разбив сосуд, возлила Ему на голову. Некоторые же вознегодовали и говорили между собою: к чему сия трата мира? Ибо можно было бы продать его более нежели за триста динариев и раздать нищим. И роптали на неё. Но Иисус сказал: оставьте её; что её смущаете? Она доброе дело сделала для Меня. Ибо нищих всегда имеете с собою и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете. Она сделала, что могла: предварила помазать тело Мое к погребению…» (Ев. от Марка).

Там есть и другие, более красочные вариации этой истории, но я оставлю только эту. Вот в этом отрывке прекрасно показан конфликт между тем, что поддерживал и воспевал Ефремов, и тем, что двигало многими древними (да и некоторыми современными) людьми на самом деле. Складывается впечатление, что он в принципе не очень понимал, как можно добровольно кого-то боготворить до такой степени, что жаждешь отдать этому кому-то всё самое ценное и при его жизни, и после смерти, и что разграбление могилы того, кого настолько чтили при жизни – это оскорбление не только и не столько его самого, сколько его почитателей. И, будь они даже последними бедняками, спасибо они за такое не скажут, даже, если очередной робингуд награбленное между ними всеми разделит. То, о чём Ефремов пишет, несомненно, имело место, но среди определенных слоёв населения (прежде всего, жрецов) и в определенные исторические периоды (речь, прежде всего, о смутах). Но обычным делом это не было.

Короче, я ещё долго могу расписывать, что не так, и почему, но для тех, кто готов это принять, сказанного уже достаточного, а остальным достаточно не будет никогда. На мой взгляд, оценивать историческую прозу следует, помимо базовых, ещё по критерию исторической достоверности, что подразумевает как соответствие историческим фактам, так и правдоподобность с точки зрения норм того периода, о котором книга повествует, с как можно меньшим привнесением социально-психологического из норм своего времени. Так вот в книгах Ефремова, о которых я рассказала, с этим всё плохо настолько, что их можно читать исключительно как фантастику и фантазии на тему.

Несомненно, кому-то такое зайдёт, и кто-то прочитает с интересом. Однако нужно отметить, что идейность там настолько превалирует над всем остальным, что мне лично эта история была не интересна даже и в сюжетном отношении, потому что сюжет при таком раскладе выглядит просто картонной декорацией и не более того, и о психологической достоверности персонажей, что для меня лично так ценно и в исторической, и в современной прозе, речи тоже не идёт. Короче, ещё одну книгу Ефремова я из своего списка вычеркнула. А так, читать или не читать – выбор за читающими.

Прошлые посты искать тут:

Часть 1 (XXXI-ХХХ вв. до н.э.). История нашего мира в художественной литературе. Часть 1. «Листы каменной книги»

И самый полный перечень других частей от 1 до 16 в конце:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 16. «Война в Фивах»

Перечень частей от 17 до 30:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 30. «Царь Давид»

Часть 31. История нашего мира в художественной литературе. Часть 31. «Кольцо Соломона» и «Суламифь»

Часть 32. История нашего мира в художественной литературе. Часть 32. «Финикийский корабль»