Серия «Дас ист фантастиш!»

17

Не оргазм, а затянувшаяся трансгрессия — Как кино о киборгах размывало границу между био и техно

Термин «киборг» возник в США в 1960 году и получил распространение благодаря совместной статье Манфреда Клайнса и Натана Клина «Киборги и космос», опубликованной в сборнике материалов Колумбийского университета. Роль киборга или саморегулирующейся системы «человек — машина» предоставлялось играть космонавту, поставленному перед необходимостью адаптироваться в неземной среде космоса.

«Бегущий по лезвию», 1982

Планировать космические путешествия без учета своей откровенно рабской зависимости от машины (космического корабля, компьютера управления, скафандра и тому подобное) казалось уже невозможным. Требовалось обеспечить себя гомеостатической системой такой организации и дизайна, при которой все так называемые робот-проблемы решались бы автоматически, бессознательно, а живой человек мог свободно исследовать, творить, думать и чувствовать.

Сам того не подозревая, человек становился одним из «общества киборгов», в котором другим было вовсе необязательно также исследовать космос. Главное условие киборга — совмещение органического и машинного в саморегулирующуюся систему — могло быть исполнено и более легким способом: искусственный орган вместо отжившего прежнего, линзы на глаза, киберперчатка на руку да и просто роликовые коньки вместо ботинок, кардинально нарушающие природные двигательные данные человека. Раньше других уловившие процесс киборгизации крупные японские корпорации отразили это в своих лозунгах: sociotech (Mitsubishi), humanication (Hitachi), human electronics (Matsushita).

Легитимизация киборга в культуре символически обозначила вступление постиндустриального Запада в эпоху позднего капитализма, культурной доминантой которого стал постмодернизм. В эпоху позднего капитализма интерфейс между машиной и человеком вступал в апогей, научная фантастика превращалась в милитаристский или бытовой научно-фантастический реализм, постмодернистская поливариантность новых технологий воспроизводства стерла модернистскую уверенность в том, что контроль за живым телом и воспроизводством развивался исключительно по заданному плану.

«Модерн в своем отношении к телу и процессам воспроизводства концентрируется на развитии и повышении контроля над этим телом и этими процессами, — писала Адель Кларк. — В отличие от него, постмодерн концентрировался на передизайне и трансформации тел, а также на вариациях воспроизводительных процессов».

«Франкенштейн», 1931

В новых условиях казалась устаревшей и модернистская концепция социального тела, рассматривавшая его в рамках традиционной нуклеарной семьи.

Постмодернистское социальное тело требовало условий трансформированной и/или реконструированной гетерогенной семьи и, следовательно, новых значений таких понятий, как гендер, мать, отец и семья.

«Конец XX века — мифологическое время, в котором все мы заражены химерами, теоретизированием, фабрикованием гибридов машин и организмов. Короче — все мы киборги!»

— слова из «Манифеста киборгов» (1985) Донны Харауэй звучали как диагноз новому обществу, в котором киборг узаконивался наравне со всем остальным, становился своеобразным меньшинством в мультикультурном мире живой и неживой природы.

Что кануло в Лету вместе с модернистской концепцией искусственного человека и четкой границей между био и техно?

Наше время категорически не приемлет творцов-одиночек и их подопечных монстров (если, конечно, они не претендуют на большее, чем оставаться героями архивных фильмов). С нашествием киборгов (и их всевозможных «братьев по синтетической крови» в лице андроидов, терминаторов, репликантов, робокопов, мнемоников и так далее) кинематограф почти отказался от того, чтобы рассказывать экзистенциальные притчи о брошенных творцами созданиях, какими смотрелись, к примеру, в 1930-е монстры из «Франкенштейна» (1931), «Невесты Франкенштейна» (1935) Джеймса Уэйла или «Сына Франкенштейна» (1939) Роланда Ли — фильмов, показанных в рамках ретроспективы. В современную эпоху, когда машина способна генерировать внутри себя жизнь и являться вместилищем разума (по определению Франца Антона Месмера, «внутренних флюидов магнетической природы»), изменилась природа страха, а с ней и ее визуальный образ. Мы ищем другие точки приложения нашего таланта к монстрофикации. Старые монстры для нас перестают быть монстрами, уступая место другим.

«Плоть для Франкенштейна», 1973

Мне представляется символичным решение авторов ретроспективы открыть и закрыть ее фильмами из франкенштейновской серии, несмотря на то что творение, скроенное вручную бароном Франкенштейном, можно рассматривать как прообраз киборга — ведь современный продукт инженерной сборки частей из отдельно взятых органических систем вполне соответствует киборг-концепту.

Рискну заявить, что кинематографическое нивелирование монстроидального в творении барона Франкенштейна шаг за шагом адаптировало идею киборга к массовому сознанию. Уже в шедевре 50-х «Проклятье Франкенштейна» (1957) Теренса Фишера традиционно скроенный из человеческих кусочков монстр в исполнении Кристофера Ли больше смахивал на ходячее недоразумение, лишенное всякого романтического ореола, нежели на «взбунтовавшегося сына», каким казался Борис Карлофф. В сравнении с помешанным на убийствах и власти умным бароном Питера Кушинга, Кристофер Ли играл его бледную тень, жалкого подражателя, функцию убийцы. Пройдет еще 15 лет, и барон будет выглядеть не меньшим анахронизмом, чем его монстр. Барон-аристократ Удо Кира из «Плоти для Франкенштейна» (1973) будет скрываться от посторонних крестьянских глаз в забытом цивилизацией замке, восхищать своего придурковатого ассистента некрофильскими и инцестуальными эскападами и бесплодно мучиться над своими рукотворными сексапильными Адамом и Евой. Его монстр станет не столько ошибкой науки, сколько ошибкой природы: последний из могикан сексуальной революции, мечтающий расширить круг мастеров на все виды сексуальных услуг за счет своих монстров, просто не справится с силой сексуальной импотенции. Через «Франкенвинни» (1982) Тима Бёртона и «Смертельный друг» (1986) Уэса Крейвена постмодернистская пародия окончательно расправилась со старым романтическим мифом о монстре Франкенштейна. Причем Бёртон в своем 25-минутном «Франкенвинни» доведет эту расправу до абсурда: вместе со способом до бесконечности воскрешать погибшую домашнюю собачку он оставит малолетнему Виктору Франкенштейну из одноэтажной американской провинции право низвести до уровня школьного кружка естествознания некогда высокие технологии сотворения монстра.

Вместо печальных экзистенциальных притч об отчуждении и попрании духовных, сексуальных и социальных прав подопечных творений, типа некрасивого сына барона Франкенштейна, кинофантастика эпохи позднего капитализма началась с глобального эпоса о спасении человечества как биологического вида. Между теми и другими — революция в кибернетике начала 60-х, ознаменовавшаяся появлением книг Норберта Винера.

«Смертельный друг», 1986

Словно загипнотизированный мрачными предсказаниями шедевра Стэнли Кубрика «2001: Космическая одиссея», подытоживающего кибернетический взрыв, все 70-е Голливуд будет агитировать против права машин на самообучение и самовоспроизведение. Несмотря на усилия таких передовых писателей-фантастов, как Айзек Азимов или Филипп Дик, углубиться в «этику роботов», на долгое время кино станет приютом для тех, кто незатейливо и просто согласится представлять искусственных людей удобным средством от локального переворота, а их создателей — алчными искателями рычагов власти над человечеством. В этом контексте стоит назвать «Мир дикого запада» (1972) Майкла Крайтона, а также основанные на романах Айры Левина фильмы «Степфордские жены» (1975) Брайана Фобса и «Мальчики из Бразилии» (1978) Франклина Шеффнера. И если бы не «Бегущий по лезвию» (1982), открывший эру глобального эпоса в кино, еще неизвестно, сколько подобных машинофобских фильмов мы бы увидели.

Наиболее успешный из глобального эпоса — сюжет о Терминаторе, представленный в знаменитой дилогии Джеймса Кэмерона. Герой Арнольда Шварценеггера из первого «Терминатора» (1984) воплощал новое направление разума — антигуманистическое и не предполагающее биологическое воспроизводство. Он мог сколько угодно преследовать Сару на улицах Лос-Анджелеса, но мы твердо знали, что это не он искал ее смерти, а его смертоносная программа, созданная победившими в третьей мировой войне машинами. В отличие от героя Бориса Карлоффа, душившего до смерти случайно попавшихся на пути крестьян и детишек, Терминатор эксплуатировал универсальную комбинацию: устранив будущую мать Сару, он устранял всех — одной пулей убивал все человечество. (Кстати, позднее Кэмерон еще раз использует подобную модель в «Чужих» (1986), отправив Рипли воевать с самкой монстров.)

Многие отмечали, что процесс создания киборга в чем-то сродни ремеслу кожевника, которое, в свою очередь, столь хорошо спародировано во многих фильмах о Франкенштейне. В этой связи можно вспомнить и «механика по плоти» Паука из «Джонни Мнемоника» (1995), и «портного по телам» Себастьяна из «Бегущего по лезвию», и конечно, самого Терминатора, самолично реконструирующего свое поврежденное тело в знаменитой сцене из первого фильма. Если на мгновение забыть о том, что на самом деле скрывается под «кожей» у героя Шварценеггера, то можно подумать, что это барон Франкенштейн решил выкроить из себя идеального монстра. Джонатан Голдберг блестяще интерпретировал решение Кэмерона пригласить на роль Терминатора чемпиона по бодибилдингу Арнольда Шварценеггера. Задача бодибилдинга — собрать свое тело путем наращивания нужных мышц, превратить его в произведение искусства. Задача киборга сродни задаче бодибилдера — поддерживать в идеальном состоянии собранное тело. Их тела не стабильны, имеют множество форм, постоянно трансформируются. Бодибилдинг — это верный шаг к киборгу.

«Мир дикого запада», 1972

В современном кинематографе искусственный человек не предмет роскоши, а товар на глобальном рынке. Он не имеет былой экзистенциальной привилегии существовать в диалоге с творцом. Он не знает собственной идентичности, ибо зависит от чужих чипов, и не ведает чувства вины, ибо не участвует во фрейдистской борьбе с отцом и матерью, предпосылающей это чувство. Он дитя времени без Эдипова комплекса, которое всем своим видом и способом существования поставило под вопрос основы развития цивилизации (еще около века назад представленные Фрейдом в непосредственной связи с чувством вины). Для киборга город и космос едины, а герои звездных войн могут показаться конкурентами божествам любой религии. Не знающий отца, ничуть не надеясь, что тот укроет его в саду Эдема, он если и думает о вселенском зле, то связывает его не с происками дьявола, а с хай-тек-паранойей власти транснациональных корпораций. Эту идею довел до апогея в своих дистопиях киберпанк и, в частности, фильмы «Бегущий по лезвию» Ридли Скотта и «Джонни Мнемоник» Роберта Лонго. В качестве объяснения сути произошедшей революции стоит привести интерпретацию мифа о Франкенштейне и его монстре от лидера киберпанка Брюса Стерлинга:

«У нас чудовище стало бы реализацией группового проекта некоей глобальной корпорации. Оно наведет шороху, и жертвами станут, скорее всего, случайно попавшиеся ему под руку люди. Но когда он все это сотворит, ему не позволят отправиться на Северный полюс, цитируя строки Байрона. Монстры киберпанка так просто не пропадают. Они плодятся на улицах. Становятся нашими соседями. Очень даже вероятно, что мы — это они. Они самотиражируются в тысячах экземпляров, подчиняясь новым генетическим закономерностям. Вскоре они займут все должности в ночных забегаловках».

Кто такой киборг: он, она, оно? Все сразу и ни то, ни другое, ни третье по отдельности. Киборг — продукт тех радикальных изменений, которые выпали надолго веками незатронутого гендера. Как в чашу, вмещающая искусственный разум и органы телесная оболочка очеловечивает киборга, возвращая нас к биологическому дискурсу. Но в то же время мы помним: тело это не невинно, так как «незаконный отпрыск милитаризма и патриархального капитализма» киборг никогда не будет рожден в райском саду.

«Демоническое семя», 1977

Кинематограф, пытающийся продвигать конструкцию киборга наряду с другими имиджевыми технологиями, с самого начала не ограничивался только тем, чтобы наделить компьютер половыми признаками. Статус киборга как ненавистника биологического воспроизводства выдвинул задачу поинтереснее: например, подыскать визуальные заменители привычным для экрана человеческим любовным актам. Эти сокровенные изыскания увенчали собой как минимум следующее: преодоление ужаса перед возможностью секса человека с машиной, переполняющего фильм Доналда Кэммелла «Демоническое семя» (1977). Компьютер, ни много ни мало насилующий своим гигантским железным членом героиню Джули Кристи, хоть и превращается после соития в огромную кучу металлолома, но родившийся вследствие акта младенец с щупленьким тельцем человека и грозным голосом машины служит знаком свершившейся катастрофы.

В обществе киборгов реальный секс — это его симуляция. В этом случае так называемый «кожаный секс», организуемый прикинутыми под нацистов, штурмовиков и полицаев «любовниками», приобретает новую актуальность. «Кожаный секс» — это симуляция доминирования, в которой попираются принципы нуклеарной семьи и стираются гендерные границы. Он — удовольствие, лежащее по ту сторону боли, его кульминация — не оргазм, а затянувшаяся трансгрессия.

Самый представительный из носителей образа «кожаной культуры» в кино — Терминатор, демонстрирующий мачизм в разных его ипостасях. По сильному выражению Голдберга, Терминатор «отвергает яппи-трахальщиков, безжалостно отказываясь от гетеросексуальных императивов». В этой связи жестокое сражение одетых в форму унисекс Сары, Риза и Терминатора в первом фильме Джеймса Кэмерона можно рассматривать и как оппозицию традиционной эволюции на основе нуклеарной семьи. Боль, которую наносят друг другу герои своим оружием, остается отметинами на их телах, как после ударов кожаных плеток. Но дело не только в этом. В разгар этой «свинцовой порки», как мы помним, будет зачат будущий спаситель человечества Джон Коннор. You're terminated, fucker! — бросит символическую фразу Сара, отправляя Терминатора под гидравлический пресс. Через несколько лет — в фильме «Терминатор-2. Судный день» (1991) — мать спасителя сделает вывод, глядя на отношения сына и «доброй машины», как две капли воды похожей на былого убийцу: «Из всех только отцы возвращаются, невзирая на годы разлуки. Эта машина — единственное, что смогло это понять».

«Тэцуо — железный человек», 1990

В 90-е оппозиция человек — машина игнорируется, а страх человека перед перспективой оказаться под властью машины все больше перебивается паникой киборга. Причины паники могут быть самые разные. Вирус, сжигающий компьютерный мозг, опасность остаться без компьютерной личности в Глобальной сети или отсутствие возможности функционировать как киборг, а значит, проявлять множество идентичностей, телесно трансформироваться и ментально совершенствоваться. Без соблюдения этих условий Джон Смит не смог бы стать Джонни Мнемоником и так бы и остался безликим Джоном Смитом (каких бессчетное множество). Сегодня не быть киборгом — значит быть «ничем». Только не стоит, подобно герою фильма японца Синий Цукамото «Тэцуо — железный человек» (1990), грубо вспарывать свое тело и специально вводить в него железные трубки и прутья. Лучше остановиться на пирсинге. Как и современная микроэлектроника, киборг — дитя эпохи миниатюризации.

Автор текста: Анжелика Артюх
Источник: https://kinoart.ru/texts/ne-orgazm-a-zatyanuvshayasya-transg...

Другие материалы:

Показать полностью 7
13

Литературацентричность и фантастика текста — в творчестве братьев Стругацких, часть 2

Литературацентричность и фантастика текста — в творчестве братьев Стругацких, часть 1

В последующих произведениях братьев Стругацких снова и снова возникают мотивы книги, текста, или же используются литературные приемы, привлекающие читательское внимание к композиции произведения и структуре нарратива. В «Граде обреченном» сюжет развивается прерывисто, скачкообразно, что отражает фантасмагорическую реальность места действия — Города. Эксперимент — центральный «идеобраз» романа, знак абсурдных и непостижимых начальных условий, в которые помещены обитатели Города. Характерно, что один из героев романа, Изя Кацман, по роду занятий и по душевной склонности книгочей, точнее, архивариус. Он постоянно копается в хранилищах, в старых бумагах и документах. Тут как будто очевидная наивность: у Города не может быть естественной истории, он создан искусственно, в целях Эксперимента. Однако авторы все же заставляют Изю продолжать «рыться в книгах» и даже вознаграждают его за верность этому занятию некоторыми открытиями. Смысл всего этого явно символический: на самом-то деле происхождение и Города, и Эксперимента книжное, текстовое. Стругацкие словно подсказывают нам, что все концы и начала — в творческом замысле авторов и в его словесной реализации. Письменное слово оказывается фундаментом альтернативного мира.

На это же намекает парадоксальный финал романа, когда Андрей Воронин, пройдя множество приключений и испытаний, встретившись у точки Начала мира со своим двойником-отражением, попадает в хронотоп своего детства, откуда ему предстоит, очевидно, начать новый круг тяжкого пути познания. Закольцованная композиция «Града обреченного» — жест авторского могущества, произвола над внутритекстовой реальностью — оказывается манифестацией сугубо литературной фантастичности.

Для привнесения колорита литературности в повесть «За миллиард лет до конца света» оказывается достаточно дать ей подзаголовок «Рукопись, найденная при странных обстоятельствах», да разбить непрерывность повествования несколькими многоточиями, обозначающими лакуны. Не то чтобы это приумножало фантастические эффекты повествования, но недосказанность, опущение некоторой части информации всегда разжигает читательское любопытство и воображение.

Примерно так же работают механизмы «текстовости» в «Жуке в муравейнике». Там расследование, которое ведет Максим Каммерер относительно местонахождения и загадочного поведения беглого прогрессора Льва Абалкина, перемежается, тормозится выдержками из отчета самого Абалкина о его участии в операции «Мертвый мир» на планете Надежда. Эти выдержки клочковаты, фрагментарны, к тому же и обрываются в самый критический момент. Они являют собой увлекательнейший «роман в романе», делая таинственность повествования многослойной, многоконтурной. Стругацкие словно в точности следуют суждению-рецепту Ю. Тынянова: «...роль неизвестного текста (любого в семантическом отношении)... неизмеримо сильнее роли определенного текста: момент такой частичной неизвестности заполняется как бы максимальным напряжением недостающих элементов — данных в потенции — и сильнее всего динамизирует развивающуюся форму». И снова — эффект этот достигается за счет выставления напоказ текстовой фактуры с ее неодноплановостью, разнослойностью.

Замечу здесь, что, чем старше становились Стругацкие, тем сильнее проявлялась литературная составляющая их фантастики. Со временем размывалась ясность идеальной и идеологизированной модели мира, существовавшей в их сознании, ослабевала убежденность в истинности и благотворности того «месседжа», который пронизывал и одухотворял их книги 60-х годов. Развеивались всяческие иллюзии — романтические, просветительские, прогрессистские, слабели надежды на исправление рода человеческого с помощью социальных революций или либеральных реформ, высокой педагогики, активации альтруистических и познавательных потенций. И параллельно с этим сгущался колорит книжности в их произведениях, внимание и авторов, и читателей все больше сосредоточивалось на писательстве как судьбе, как ремесле и волшебстве.

Роман «Хромая судьба» состоит, как уже говорилось, из двух повестей, существовавших первоначально самостоятельно: «Гадкие лебеди» ( 1967) и «Хромая судьба» (1982). Единственным моментом, внешне сближающим эти две вещи, является то, что в центре каждого — образ писателя. Что же побудило Стругацких выстроить из них сложную, несколько громоздкую конструкцию, сделав свою неопубликованную в свое время и ставшую знаменитой в самиздате повесть «текстом в тексте»: текстом, который сочиняет герой «Хромой судьбы», советский литератор Феликс Сорокин, с которым Аркадий Стругацкий щедро поделился деталями своей биографии и внешности? Зачем им понадобился этот механизм удвоения, эта матрешечная конструкция, когда писатель (Сорокин) пишет книгу, в которой действует писатель (Банев), в свою очередь пишущий книгу?..

Заметим для начала, что герои обрамляющего и обрамляемого текстов очень по-разному относятся к своему писательскому делу. Виктор Банев — воплощение довольно расхожего стереотипа ангажированно-неангажированного художника в полутоталитарном обществе, стихийного поборника свободы, справедливости, «человеческих ценностей». Банев внепартиен, как бы аполитичен, но он — стихийный бунтарь и протестант, он отстаивает свое право на бесцензурно-нецензурное высказывание, на свободное художническое самовыражение, и, параллельно, сражается в хемингуэевской, грубовато-изысканной манере с фашистами, подонками, мещанами, провокаторами. Стругацкие использовали в своей повести слегка измененный текст одной из песен Высоцкого, сделав своего героя ее автором. Но характерно, что уже в 1967 году, когда слава Высоцкого только разгоралась, они создали в «Гадких лебедях» модель, с которой впоследствии бард очень хорошо совпал: звонкий забулдыга, кое-как, но ладящий с властями, балансирующий на грани между мятежом и конформизмом, индивидуалист и одиночка, поневоле становящийся культовой и общественно значимой фигурой.

Здесь важно то, что в «Гадких лебедях» социальная функция литературы, ее миссия признается — как бы Виктор Банев порой ни пытался от груза этой миссии удрать. В «Хромой судьбе» все по-другому. Феликс Сорокин, даром что советский писатель, автор романа «Товарищи офицеры» и очерков из армейской жизни, совершенно лишен иллюзий относительно миссии литературы в деле исправления рода человеческого. Он, Сорокин, на середине жизненного пути нашел свое призвание, свое предназначение: сначала он создал фантасмагорические «Современные сказки», которыми и прославился, теперь пишет текст под кодовым названием «Синяя папка», и текст этот — «Гадкие лебеди», так что Виктор Банев оказывается героем произведения Феликса Сорокина. Создает Сорокин свой опус в тиши, одиночестве и тайне, справедливо опасаясь, что официальные инстанции, ознакомившись с этим произведением, не придут в восторг. Но пишет он про город, дождь, Банева и мокрецов не для того, чтобы вставить перо властям, приободрить оппозиционно настроенную интеллигенцию или просто дать волю собственной социальной горечи и злости. Нет, для Сорокина этот текст оказывается встречей с судьбой и откровением: о счастье сочинительства и обреченности ему. Создание вымышленного, альтернативного мира, власть над ним, необходимость придать ему максимальную достоверность, реальность — все это становится для Сорокина внутренней потребностью, интимной и экзистенциальной, оборотной стороной его свободы:

«У меня их здесь было десять тысяч человеков в моем городе — дураков, энтузиастов, фанатиков, разочарованных, равнодушных... И неописуемое наслаждение доставляло мне управлять их судьбами, приводить их в столкновение друг с другом и с мрачными чудесами, в которые они у меня оказались замешаны...

Клянешься ли ты и далее думать и придумывать про свой город до тех пор, пока не впадешь в полный маразм, а может быть, и далее?

А куда мне деваться? Конечно, клянусь, сказал я и раскрыл рукопись».

Одновременно с этим в «Хромой судьбе», обрамляющем повествовании, с самого начала возникает мотив «литературной магии». Феликс Сорокин перебирает другую папку, архивную, с нереализованными набросками и сюжетами. И вот эти-то фантомы его воображения на исчерканных листках бумаги начинают вдруг проникать в его жизнь, сбываться, воплощаться в ней. Был у него сюжет об источнике живой воды, который обеспечивает бессмертие пятерым людям. И вот — сосед по лестнице в кооперативном писательском доме Костя Кудинов, тяжко заболев, посылает Сорокина в таинственное место к таинственному человеку за таинственным препаратом Мафусаллином, без которого Косте просто смерть. Задумал когда-то Сорокин историю о том, как одного слишком успешного фокусника приняли за пришельца из космоса. Им интересуется участковый, кадровик, представитель органов. «Атмосфера подозрительности все сгущается, и вот уже заводятся вокруг него разговоры о принудительном медосмотре ... » А потом дочь Катя рассказывает Феликсу Александровичу, что ее вызывал кадровик конторы, в которой она работает, и задавал странные вопросы: « ... С какого возраста она помнит своего отца, то есть меня? Была ли когда-нибудь у него на родине, то есть в Ленинграде? Знает ли кого-нибудь из довоенных друзей отца? Встречался ли при ней отец с кем-нибудь из этих друзей?» А чуть позже Сорокин получает письмо от неизвестных доброхотов, которые желают ему, как посланцу иных миров, всего наилучшего и обещают всяческое содействие.

Таким образом, тексты начинают вторгаться в частную жизнь Феликса Сорокина. Или можно, сказать иначе: он начинает превращаться в героя собственных, пусть и неоконченных, сочинений. Кульминации этот мотив достигает ближе к концу повести, когда в действие вступает человек по имени Михаил Афанасьевич, обслуживающий «прибор для измерения писательского таланта» и разительно схожий с Булгаковым. Этот двойник классика рассказывает Сорокину историю о первом изобретении подобного устройства и о том, какой переполох в писательском мире оно вызвало. Тут-то и возникает система оптических отражений и преломлений на границе раздела двух сред: литературы и действительности. Ибо историю о таком приборе придумал в свое время знакомый Сорокина, старый писатель Анатолий Ефимович, излагавший ему этот сюжет как замысел своей пьесы. По словам же Михаила Афанасьевича, пьеса эта к тому времени давно уже была Анатолием Ефимовичем написана. А задолго до него аналогичный сюжет использовал в своем рассказе Акутагава Рюноскэ. Но самое главное — все эти события, описанные сначала в литературе, потом в точности повторились в жизни.

Опять тот же, почти назойливый ход: литературные построения проникают в мир, порождают или формируют действительность, переплетаются с ней в противоестественном и неразрывном объятии. Вся фантастика «Хромой судьбы» построена на этом допущении. В сочетании с помещенным внутрь рамки повествованием о судьбе писателя Виктора Банева это производит особенно причудливый эффект. Текст и жизнь уравниваются в правах, граница между ними размывается, образы и предметы переходят из реального мира в альтернативный и обратно.

А через несколько лет после объединения двух вещей под одной обложкой Стругацкие написали свое последнее совместное прозаическое произведение — роман «Отягощенные Злом, или Сорок лет спустя». Этот роман, откровенно постмодернистский по своей поэтике, доводит линию «литературной фантастики» в прозе Стругацких до высшей точки. Здесь стихия межтекстовых перемигиваний и перекличек, ироничного цитирования, пародирования, интергекстуальных транспозиций бушует с ураганной силой.

В романе сосуществуют и взаимодействуют несколько повествовательных планов. Первый из них и «обрамляющий» — это дневник, который ведет юный выпускник педагогического лицея города Ташлинска Игорь Мытарин. Дневник повествует о драматических событиях, разыгрывающихся в городе, и о фигуре замечательного педагога, директора лицея Георгия Анатольевича (Г. А.) Носова, в котором со временем все явственнее начинают проступать черты Спасителя (Игорь, соответственно, символически представляет мытаря Матвея).

В самом начале повествования Г. А. дает Игорю для ознакомления некую рукопись, которую тот читает на досуге (текст в тексте). Это записки физика-астронома Сергея Манохина, который волей случая оказался причастен к деятельности в здешнем мире могучего сверхъестественного существа — Демиурга. Демиург, обосновавшийся в Ленинграде 80-х годов, исследует фобии и мании рода людского. Демиург — тоже ипостась Иисуса, состарившегося под гнетом ответственности за судьбы мира, утратившего любвеобилие и всепрощение.

В этой линии повествования, рассказывая о Демиурге и его приспешнике, Агасфере Лукиче, Вечном Жиде христианской легенды, оборачивающемся в то же время Иоанном Богословом, автором Апокалипсиса, Стругацкие, помимо прочего, предлагают собственный парафраз евангельских мифов — сниженный, ироничный. Они демонстрируют механизм возникновения и бытования легенды, слоистость ее структуры, вскрывают напластования интерпретаций, домыслов, сознательных искажений и подчисток, возникающих вокруг ее исторического ядра и меняющих само это ядро. Моделью тут служит история создания Апокалипсиса. Стругацкие представляют его в духе современных концепций развоплощения, исчезновения автора и самобытования текста в окружающем мире, приключений и трансформаций его смыслов и форм... В том же ключе подана в романе и основная евангельская легенда. Иисус предстает в разных проекциях, в разных семантических вариантах, в фигурах двойников и «заместителей», довольно далеко отстоящих друг от друга. Эти реинкарнации подводят к идее о невозможности воссоздать аутентичный образ Христа, каким он был «на самом деле». Все — интерпретации, все исходит из текста и им же заканчивается. Анфилада текстов, накладывающихся друг на друга, взаимопроникающих, прорастающих...

Увенчанием этого карнавала травестированных сюжетов, цитат и перекличек служит финальное пересечение, немыслимое и головокружительное, разных уровней повествования. Ближе к концу романа Игорь Мытарин, сопровождающий Учителя, Георгия Анатольевича Носова на его последнем пути, встречается с Агасфером Лукичом, знакомым ему по дневнику Манохина. Агасфер «то ли в самом деле выплыл из прошлого, то ли все-таки соскочил со страниц этой странной рукописи». А сам Георгий Анатольевич объявляется в другом пространстве и времени, в квартире Демиурга. Таким образом, он попадает внутрь, в рамки текста, рукописью которого сам владеет. Граница, отделяющая обрамляющий текст от обрамляемого, рушится, возникает «короткое замыкание», разные уровни фиктивной реальности сворачиваются лентой Мебиуса, обмениваются объектами, оставляя читателя наедине с трудноразрешимым парадоксом.

Именно о таких эффектах Борхес писал в своем эссе «Скрытая магия в „Дон-Кихоте"», что они «тревожат душу». Ведь рамки, границы в культурологическом плане — важнейший упорядочивающий элемент картины мира. При помощи сознательного и рассчитанного разрушения рамок между разными уровнями повествования размывается ясная на первый взгляд граница между пространством книжного текста и объемлющей его внетекстовой реальностью. Ведь модель «текст в тексте» воспроизводит взаимоотношение «книга — жизнь» (обрамляемый текст — «книга», обрамляющий — «жизнь»). Прорыв рамок во внутритекстовом пространстве порождает в читательском сознании сомнение в незыблемости границ между текстом и бытием. А ведь сеянием таких сомнений и занята по большей части постмодернистская литература конца века. И мотивы ее вовсе не обязательно деструктивно-демонические. Речь идет о расширении и усложнении «чувства жизни», о новых парадигмах самоопределения человека в безумно усложнившейся, истончившейся, вздыбившейся и все более виртуальной реальности.

В последних произведениях Стругацких их «литературоцентризм» перешел, как видим, в новое качество. Цитатность, аллюзивность, чуть наивное эрудиционное щегольство оборачивается здесь «пантекстуальностью», конструированием особого фантастического пространства, в котором сознающий себя текст и внеположная реальность перетекают друг в друга, многократно отражаются друг в друге, обретают паритетный статус. Подобную литературную стратегию — метафикциональную, саморефлексивную, нарциссистскую, если угодно, — анализировали в 80-е годы в теоретическом плане многие западные исследователи (Роберт Алтер, Линда Хатчен, Патрисия Во, Дэвид Шепард). Стругацкие же, получается, внедряли такую стратегию в недра литературы советского еще периода параллельно с Андреем Битовым (смотри «Пушкинский дом» и «Преподавать симметрии»), задолго до Маканина и, тем более, Пелевина.

При желании нетрудно объявить «текстовую фантастику» следствием исчерпанности креативной потенции авторов (собственно, такие утверждения высказывались многими критиками по адресу метафикциональной литературы как таковой) или утратой ими интереса к фантастике содержательной, социально-критической, знамя которой они гордо несли два десятка лет. Мне ближе другое объяснение. Похоже, что вместо прежних верований, жизнестроительных и прогрессистских, утопических или социально-критических, братья Стругацкие постепенно обретали веру в «человека сочиняющего», в новую форму интеракции, социокультурной солидарности: между авторами и читателями, которые совместно выстраивают альтернативные миры, «гетерокосмы», и совместно населяют их загадками, образами, смыслом.

Автор текста: Марк Амусин
Источник: https://magazines.gorky.media/zvezda/2000/7/strugaczkie-i-fa...

Другие материалы:

Показать полностью 5
22

Литературацентричность и фантастика текста — в творчестве братьев Стругацких, часть 1

Она уходит, она уже почти ушла, эта эпоха, в которую вспыхнула звезда братьев Стругацких, ужасная и прекрасная эпоха, единственная в своем роде, когда чтение литературы с “двойным дном”, перемешивавшей романтические иллюзии с подрывающими устои аллюзиями, чтение текстов, написанных эзоповым пером и языком, задавало смысл советско-интеллигентскому существованию.

Какой широкий спектр ощущений вызывали в ту пору их книги: холодок прикосновения к полудозволенному, не совпадающему с официальной идеологией; дрожь и щекотка разбуженного воображения; поглощенность изгибами и петлями сюжета; наконец, просто радость от встречи с неробкой мыслью и звонким словом…

А еще — причастность к мысленному эксперименту над действительностью, которая автоматически возвышает тебя над ней. Сочинения Стругацких давали импульс социального оптимизма. “Попытка к бегству” и “Улитка на склоне”, “Трудно быть богом” и “Сказка о Тройке”, “Второе нашествие марсиан” и “Гадкие лебеди” — все эти книги, далеко не всегда радостные и светлые по тону, неизменно ставили читателя в позицию силы и превосходства, позицию, с которой ясно видно во все стороны света, а тяготы и мерзости окружающей жизни могут быть если не сокрушены, то поняты, проанализированы — и высмеяны. Сходное действие оказала на меня, помнится, первая встреча с пьесами Брехта. Смех Стругацких был воистину победоносным и освобождающим.

Теперь это время кажется легендарным, мифическим. Где они, обитатели номенклатурного Олимпа, с которого метали молнии репрессий в непокорных титанов-диссидентов? Рухнул Олимп, но и мечты титанов о воле и правде развеялись. Титаны перемешались с низвергнутыми олимпийцами и вместе пошли в бизнес и власть. Гибель богов с последующей презентацией. Время Стругацких, время шестидесятников, время познания и сопротивления уходит в прошлое.

А загадка обаяния их книг — осталась. Не понят еще до конца “феномен Стругацких”, феномен колоссального читательского успеха их книг, растянувшегося по меньшей мере на четверть века. Этот успех нельзя объяснить только очевидными причинами: оригинальностью фантастических идей авторов, сюжетным накалом, перцем диссидентских аллюзий. Да и чисто литературная одаренность Стругацких, столь разительно отличавшая их от подавляющего большинства “товарищей по цеху”, работавших одновременно с ними в советской фантастике, не исчерпывает феномен до дна.

Один из факторов, на который до сих пор не обращалось достаточное внимание, — это ярко выраженная литературоцентричность прозы Стругацких. Свойство это, о котором здесь и пойдет речь, не так просто, как кажется с первого взгляда, и имеет неочевидные аспекты, которые я и попытаюсь прояснить.

Начиналось все, очевидно, просто с любви к хорошей литературе, к “чужому слову”, меткому и “красному”, с умения схватить и точно воспроизвести отчетливую повествовательную интонацию некоего хрестоматийного образца. Уже много сказано о влиянии стиля Хемингуэя (культового писателя советской оттепельной поры) на ранние произведения Стругацких. Лаконизм, несколько однообразный ритм коротких, рубленых фраз, имидж героя с богатым и драматическим личностным опытом, о котором он не хочет подробно распространяться, но который прорывается в намеках, проговорках, обрывках воспоминаний, ассоциациях — так строятся образы Ивана Жилина, Переца, Банева, позже Каммерера. Стругацкие поняли, что манера речи и поведения хемингуэевских персонажей, их приверженность “кодексу” перед лицом враждебных обстоятельств ситуативно оказываются как нельзя более кстати среди опасностей и трудностей космических перелетов, освоения инопланетных просторов или социально-приключенческих земных одиссей. И прививки этого хемингуэевского черенка к стволу их прозы, выполненные продуманно и мастеровито, оказались вполне плодотворны.

Однако восприимчивостью к литературным влияниям или использованием взятого напрокат реквизита (как в “Трудно быть богом”, где барон Пампа — вылитый Портос работы Александра Дюма-отца) дело у Стругацких, разумеется, не ограничивалось. Склонность к цитированию, интертекстуальные игры стали фирменным знаком их прозы. Взять, хотя бы, искрометный “Понедельник начинается в субботу”. Повествовательная ткань там обильно расшита фигурами и образами фольклора народов мира: инкубы и ифриты, джинны и гномы, вампиры и домовые так и кишат в стенах института НИИЧАВО. А рядом с ними Голем и Дракула, гомункулус, Мерлин — персонаж легенд “цикла короля Артура”.

Но — не только фольклор. И “авторская” классика очень широко представлена на страницах “Понедельника”. Главным образом в эпиграфах, которыми снабжены все главы повести. Это срез мировой литературы за два века. Стругацкие “почтили память” Гоголя и Эдгара По, Чапека и Уэллса, Диккенса и Уитмена, Мопассана и Стивенсона, Пушкина и Белля. Да и Рабле, выбивающегося из обозначенных хронологических рамок. Каждый эпиграф являет собой лаконичный комментарий к событиям, описанным в главе, иногда близкий по тональности тексту Стругацких, иногда нарочито контрастирующий с ним. Авторы умело используют таящуюся в точно подобранном эпиграфе потенциальную энергию для формирования, пестования, а иногда обмана читательских ожиданий. И одновременно — это веселое, непретенциозное заявление “наследственных прав” на высокую литературу, утверждение своего родства с ней.

Сходную тактику Стругацкие используют и в других своих произведениях. Повести “Трудно быть богом” предпосланы эпиграфы из Хемингуэя и Абеляра, “Хищным вещам века” — из Сент-Экзюпери, “Улитке на склоне” — из Пастернака и еще один, из старинной японской поэзии. Назначение этих эпиграфов несколько иное, чем в “Понедельнике”. Афористически отточенные и суггестивные строки классиков, порой само звучание их имен призваны перебросить в читательском сознании мостки между фантастико-приключенческим антуражем этих произведений и их аллегорическими, социально-философскими смысловыми проекциями.

Конечно же, “чужое слово” присутствует в произведениях Стругацких не только на правах эпиграфов. Их книги наполнены цитатами, как явными, так и раскавыченными, скрытыми, почти вплавившимися в авторский текст. Один из комментаторов творчества Стругацких А. Зеркалов как-то написал, что “в книгах Стругацких редко-редко встретишь стихотворную цитату”. Это совсем не так. Просто авторы порой маскируют эти вкрапления, никак не выделяя их. Вот пример такого рода. В повести “Волны гасят ветер” Каммерер в разговоре с Тойво Глумовым призывает его не принимать слишком близко к сердцу наличие в его организме “третьей импульсной системы”: “Не надо так расстраиваться… Что ты так расстраиваешься, словно к тебе уже “ухмыляясь, приближаются с ножами”?” Так вот, приближаются евреи, а ножи — для обрезания. И слова эти — усеченная строка из стихотворения Гейне “Диспут”, живописующего теологический спор между “капуцином и раввином” при королевском дворе в средневековой Испании.

В повести “За миллиард лет до конца света” растворенные в речи героев стиховые фрагменты призваны повысить эмоциональный тонус повествования, “взбодрить” читательское восприятие вторжением метра и ритма в стихию прозы. По большей части эти поэтические “клинья” анонимны, авторство их остается неизвестным широкому читателю, как, например, в случае: “Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие, окольные тропы…” На то, что читатель “вычислит” принадлежность этих строк японской поэтессе Йосано Акико, Стругацкие, очевидно, и не рассчитывали. Тем более что и с гораздо более доступными цитатами порой возникают курьезы. Тот же Зеркалов вспоминает в своем предисловии к собранию сочинений Стругацких следующую цитату из той же повести: “Он умел бумагу марать под треск свечки! Ему было за что умирать у Черной Речки…” И — приписывает эти строки Окуджавы Давиду Самойлову.

Но это к слову. К нему же стоит упомянуть тут и о присутствии в интертекстуальных играх Стругацких струи диссидентской аллюзивности, поддразнивания цензуры, довольно, впрочем, безобидного. Фамилия персонажа, появляющегося на первой же странице повести “Полдень. XXII-й век”, — Новаго, и тогда, в 1962 году, она не могла не вызывать ассоциаций с “Доктором Живаго”. В текст “Гадких лебедей” вставлена с небольшими изменениями песня Высоцкого, в те времена автора “непечатного”. Правда, сами “Гадкие лебеди” тоже остались тогда неопубликованными…

Далеко не всегда можно и нужно выяснять функциональное назначение той или иной цитаты или литературной аллюзии в этих текстах. Чаще всего, особенно в ранних произведениях братьев, цитатность и аллюзивность существуют просто “для души”, как признание Стругацких в любви к хорошей литературе. Однако на этом первичном уровне “книжности”, как на фундаменте, постепенно начинают вырастать гораздо более сложные и интересные конструкции. И связаны они с острым ощущением Стругацкими особой, текстовой природы мира, порождаемого их воображением.

Мало найдется не только фантастов, но и авторов, принадлежащих к литературному “мейнстриму”, у которых тема книги, текста, письма, тема писательского труда и в житейском, и в чисто “технологическом” его аспектах занимала бы такое же место, как у Стругацких. И здесь неявная, интуитивно нащупываемая ими “магия текста” сочетается с острой литературной саморефлексией, с обнажением и осмыслением приемов построения альтернативных словесных миров. Уже в “Понедельнике” мы встречаемся с “заколдованной книгой”, и это волшебство становится ключом ко всей невероятной реальности города Соловца. Книга, лежащая на подоконнике в Избнакурнож, куда определили на постой инженера-компьютерщика Сашу Привалова (“простодушного”), оказывается всякий раз, когда ее раскрывают, другой книгой. Сначала это “Хмурое утро” Aлексея Толстого. В следующий раз это сочинение П. И. Карпова “Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники”. Затем том оборачивается последовательно “Раскрытием преступлений” А. Свенсона и О. Венделя и “Последним изгнанником” Дж. Олдриджа.

А в третьей части “Понедельника” авторы декларируют — пусть и в юмористической аранжировке — весьма важный принцип: литературный текст — не продолжение или отражение обыденной действительности, но особая реальность со своим онтологическим статусом. “Оказывается, кроме нашего привычного мира с метрикой Римана, принципом неопределенности, физическим вакуумом и пьяницей Брутом существуют и другие миры, обладающие ярко выраженной реальностью. Это миры, созданные творческим воображением за всю историю человечества. Например, существуют: мир космологических представлений человечества; мир, созданный живописцами, и даже полуабстрактный мир, сконструированный поколениями композиторов… Реально существует мир, в котором живут и действуют Анна Каренина, Дон-Кихот, Шерлок Холмc, Григорий Мелехов и даже капитан Немо”. Герой повести отправляется в путешествие на “машине времени для передвижений во временных пространствах, сконструированных искусственно”, или, проще говоря, в мир материализованного литературного вымысла. Там он сталкивается с различными смешными стереотипами и казусами; к примеру, в этом мире попадаются люди, в туалетах которых отсутствуют существенные детали. На первый взгляд, это упрек авторам в недостаточной живости и детальности изображения. Но, помилуйте, кто же в XX веке будет описывать подробности одеяния своих героев, скрупулезно заботясь об их полноте, дабы в прорехах и лакунах не сверкнула нагота? Занимаясь буквальной материализацией литературных описаний, Стругацкие просто подчеркивают фундаментальный факт нетождественности словесного изображения вещественному объекту. Одновременно полушутливо постулируется весьма серьезное допущение: альтернативные литературные миры со своим типом реальности существуют.

Литературоцентричность прозы Стругацких проявляется и в очень частом обращении авторов к героям-литераторам, в размышлениях над писательской судьбой и писанием как процессом. Это — одна из главных тем “Гадких лебедей”. Виктор Банев, герой романа, — одновременно суровый критик рода “хомо сапиенс”, со всеми его скандальными слабостями и скабрезностями, и законнейший его представитель-выразитель, плоть от плоти. Писательству как судьбе, как экзистенциальному выбору посвящена и повесть Стругацких “Хромая судьба”. Далеко не случайно оба эти произведения позже были объединены в одно. Общая для них оппозиция “жизнь как она есть — творчество” послужила тут скрепляющим стержнем, а результатом этого скрещивания стали весьма тонкие и интересные эффекты, речь о которых впереди.

Вернемся, однако, к мотиву книги в текстах Стругацких. Мотив этот звучит не только в таких явных и бесхитростных формах, как в “Понедельнике”. Обратим внимание на рано проявившуюся склонность авторов к нелинейным, усложненным композиционным построениям, к неоднородности текста. В произведении молодых Стругацких “Трудно быть богом” основное повествование, как помним, имеет обрамление: пролог и эпилог на Земле. В прологе юные герои увлеченно и беззаботно играют “в Арканар”, используя географию, топонимику, историю этого далекого и иного мира. Вопрос: откуда ребята знают все эти реалии? Конечно, этому можно найти рациональное обоснование, правда, громоздкое и малоубедительное. Мол, земляне с давних пор ведут наблюдение за жизнью Арканара, и со временем элементы арканарской реальности стали частью земного фольклора, глубоко проникли в сознание землян. Но можно дать и другое объяснение, гораздо лучше отвечающее самому духу фантастической литературы. Арканар — не более чем воображаемая реальность, соткавшаяся из детской игры, детской мечты об ином, запредельном. Все события основного сюжета происходят не “взаправду”, а являются экстраполяцией выдумки, мысленной и словесной конструкцией.

Что, слишком заковыристо? Помилуйте, но ведь все мы прекрасно понимаем, что никакого Арканара в реальности, вещественности нашего мира не существует, что он — порождение воображения братьев Стругацких. Почему с этим фактом нам легко примириться, а с предыдущим допущением — трудно? Ведь онтологический статус изображаемого в обоих случаях остается одним и тем же: вымысел, словесная конструкция. Или не совсем одним и тем же? Арканар как воплотившаяся игра воображения персонажей книги — это уже вымысел второго порядка, “текст в тексте”.

Вот мы и подходим к центральному моменту этой статьи. Отношение самого писателя, читателей, персонажей книги к текстовой природе произведения, степень осознанности этой особой природы — важная характеристика прозы, особенно современной. В сущности, вся литература XX века делится на две категории. Большинство книг вступают с читателем в “заговор умолчания” относительно своей сочиненности, своего “несуществования” в том смысле, в каком существуют материальные объекты: стулья, деревья, утюги, даже люди. Они побуждают читателя забыть об этом фундаментальном обстоятельстве, поддаться иллюзии “погружения” и “соучастия”, отдаться непосредственному потоку сопереживания. Среди авторов этого направления — бульшая часть “великих”, как реалистов, так и модернистов.

Но есть литература и другого рода. Она не только не скрывает своей “призрачности”, иноприродности, но постоянно подчеркивает ее, и вместе с тем приглашает читателя к размышлению над всеми удивительными, фантастичными следствиями, вытекающими из этого столь тривиального на первый взгляд факта. Сочинение текста равносильно сотворению мира, конгениально ему. Правда, наш привычный мир — трехмерный, субъект-oбъектный, обремененный гравитацией, инерцией и принципом исключенного третьего — никто не творил самовольно и вдохновенно. Этот мир возник в тяжких родах после слепого совокупления Случайности и Необходимости, он вытащил сам себя за волосы из хтонического хаоса предбытия, он уныло линеен и однонаправлен, не знает вариантов, разветвлений, сослагательного наклонения.

Мир, создаваемый писательским воображением, по определению и по природе своей сродни фантастике. Это — царство игры и свободы, царство “как если бы”. Здесь с легкостью производятся те самые операции и превращения, которые даже в научно-фантастических сочинениях требуют громоздкого оправдательно-объяснительного аппарата и антуража. Перемещения в пространстве воображения обходятся без субсветовых скоростей и фотонных двигателей, для скачков во времени не нужны машины времени. Для попадания в борхесовский Тлен незачем долго и нудно лететь в ракете, а борхесовский же “сад расходящихся тропинок” не нуждается в ссылках на неэвклидову геометрию и теорему Геделя. Миры, самые удивительные и причудливые, роятся в незримых и бесчисленных измерениях воображения. Фантастика как жанр актуализирует главную проблему литературы вообще: как заставить читателя поверить в существование несуществующего, пользуясь только инструментами языка. К тому же сам процесс рассказывания, выстраивания литературного дискурса таит в себе богатые эстетические и фантастические возможности.

И многие авторы в XX веке не только осознали это, но и взяли на вооружение стратегию саморефлексии текста. Имя Борхеса здесь уже прозвучало. Но кроме него Жид и Набоков, Кортасар и Маркес, Воннегут и Джон Барт, Кальвино и Роб-Грийе создавали изощренные экспериментальные построения, в которых обнажение и подчеркивание словесной, фиктивной природы книги открывает новые смысловые планы, порождает парадоксальные коллизии при встрече текстов с читательским сознанием.

Взять, хотя бы, такую распространенную и нехитрую конструкцию, как “текст в тексте”. Этот прием способен не просто высветить сочиненность, вымышленность литературного произведения, но и заострить взаимоотношение “реальность — вымысел”, “жизнь — книга”, сделать само это отношение темой и сюжетом. При творческом его использовании могут возникать головокружительные ситуации: общение авторов с персонажами, переплетение текстов с действительностью, наконец, представление реальности в виде “слоеного пирога” — разных уровней текста. Книга, в которой пишется книга, рассказывающая о книге, в которой…

Это можно было бы, конечно, объявить бесплодным штукарством и шарлатанством, если бы подобные процедуры не подводили к самым фундаментальным онтологическим коллизиям, не воплощали их в самых драматичных формах. Чем докажете более высокий статус реальности материального объекта перед словесным образом, перед мысленной конструкцией? Что возразите против представления о дискурсивной, фикциональной природе реальности, в которую мы погружены? От идеи, будто книга — иной, альтернативный, но существующий мир, недалеко до концепции, согласно которой весь человеческий опыт фикционален, ибо организован, выстроен по модели дискурса, соединяет логику, фантазию и правила построения нарратива — литературного повествования. Людям ведь свойственно относиться к собственной жизни как к роману — с завязкой, фабулой, главными и второстепенными героями, кульминацией и финалом.

Я вовсе не утверждаю, что все эти соображения присутствовали в сознании братьев Стругацких, когда они писали свои книги. Но они явно тяготели, пусть интуитивно, к этой зыбкой и заманчивой сфере, к магнетической магии текста. Они не хотели писать о необычном и небывалом расхожим языком банальной беллетристики, с помощью линейных повествовательных приемов, заставляя текст мимикрировать под жизнь, будь то обыденную или аномальную.

Зачем в “Улитке на склоне” переплетены две разные сюжетные линии? Правильно, традиционный ответ — чтобы показать лес с разных изобразительных точек, снаружи и изнутри. Но наряду с этим смена “точек зрения” подчеркивает сложносочиненный характер истории, ее условность и вымышленность — какими бы точными деталями и описаниями эта история ни инкрустировалась. Две линии создают повествовательное напряжение надсмыслового уровня, они заставляют читателя ощутить фактуру текстовости, неявным образом демонстрируют работу приемов и механизмов повествования.

Кроме того, и в содержательном плане “Улитки” присутствуют моменты, отсылающие к неоднозначной природе действительности, к возможности “разных реальностей”. Многие сцены и эпизоды обеих линий повести имеют зыбкий онтологический статус: то ли явь, то ли сон, то ли действительные события, то ли бред, а может быть, и вовсе литературная условность, обнаженный и не подлежащий интерпретации прием. Кстати, сон внутри литературного текста — это, зачастую, метафора, или знак другого текста, или другого слоя реальности.

Окончание

Автор текста: Марк Амусин
Источник: https://magazines.gorky.media/zvezda/2000/7/strugaczkie-i-fa...

Другие материалы:

Показать полностью 6
27

Как смотреть «Человека-паука» — подробный гид по главным фильмам (и некоторым мультфильмам)

В этом году дружелюбному соседу, который раскачивается в паутине над Нью-Йорком, исполняется уже 61 год. За это время Человек-паук стал одним из самых узнаваемых и любимых супергероев в мире, про него написаны тысячи комиксов и снято 8 полнометражных фильмов. Рассказываем, в каком порядке стоит смотреть кинопохождения Питера Паркера. Бонусом - отличные мультфильмы и видеоигры из паучьей вселенной.

Как появился Человек-паук

Его в 1962 году придумал сценарист Marvel Стэн Ли, уже создавший таких культовых супергероев, как Фантастическая четверка. Поначалу новый персонаж вызывал у многих сомнения: все-таки до этого героями были взрослые люди, а Ли предлагал читателям подростка-неудачника, который вынужден не только щеголять большой силой, но и принимать большую ответственность.

Однако герой пришелся по вкусу аудитории, и вскоре после дебюта в пятнадцатом выпуске антологии «Amazing Fantasy» (август 1962-го) Питер Паркер получил собственную серию. «The Amazing Spider-Man» выходит с марта 1963-го по нынешнее время, число выпусков уже перевалило за 900. Вдобавок к основной серии выпускаются другие (вроде «The Spectacular Spider-Man») и спин-оффы про прочих паукообразных супергероев — приятелей Паркера (например, про темнокожего подростка Майлза Моралеса).

Паркер принимает не только важное участие в комиксной вселенной Marvel (трудно представить глобальный кроссовер без его участия), но и стал важным лицом киноренессанса супергероики. В ХХ веке жанр был представлен преимущественно дешевым телеконтентом, но в наше время расцвел, собирая в прокате миллиарды долларов. И вряд ли это случилось бы без успеха фильмов Сэма Рэйми.

В каком порядке смотреть фильмы про Человека-паука?

Трилогия Сэма Рэйми ➝ Дилогия Марка Уэбба ➝ Киновселенная Marvel + Анимационная мультивселенная Sony

Почему стоит смотреть именно в таком порядке: Изначально все три серии существовали разрозненно, и смотреть их можно было как угодно. Режиссер Сэм Рэйми снял трилогию, действие которой происходит в собственной вселенной. Это же касается и дилогии Марка Уэбба — ее герои живут уже в другом мире. Казалось, что так будет всегда, потому что следующий Питер Паркер (Том Холланд) поселился в киновселенной Marvel. Но все изменилось в 2021 году после выхода блокбастера «Нет пути домой»: оказалось, что вселенные Рэйми и Уэбба существуют в КВМ на правах параллельных миров. И в этом фильме герои Тоби Магуайра и Эндрю Гарфилда помогают Паркеру-Холланду, в реальность которого проникли их заклятые враги. Так что теперь правильный порядок просмотра такой: перед «Нет пути домой» надо обязательно ознакомиться с трилогией Рэйми и дилогией Уэбба. Что из них смотреть раньше — неважно, но мы рекомендуем смотреть все эти фильмы в порядке их выхода.

Трилогия Сэма Рэйми

«Человек-паук» ➝ «Человек-паук 2» ➝ «Человек-паук 3: Враг в отражении»

1. «Человек-паук» (2002)

Старшеклассник-заучка Питер Паркер (Тоби Магуайр) получает суперсилы после укуса лабораторного паука. Теперь он может выпускать паутину из рук и лазать по стенам. Он анонимно участвует в подпольных боях ради наживы, затем из-за эгоизма становится косвенной причиной смерти своего дяди Бена (Клифф Робертсон). После этого Паркер решает стать бескорыстным супергероем, который борется с нью-йоркской преступностью. Параллельно он пытается добиться любви одноклассницы Мэри Джейн Уотсон (Кирстен Данст) и заработать денег. Для этого он устраивается фотографом в издание The Daily Bugle, которым руководит Джей Джона Джеймсон (Дж. К. Симмонс), ярый хейтер Человека-паука.

Центральным противником супергероя становится ученый и бизнесмен Норман Озборн (Уиллем Дефо), сошедший с ума из-за экспериментального газа и взявший псевдоним Зеленый Гоблин. Подвох в том, что Норман — отец Гарри Озборна (Джеймс Франко), лучшего друга Питера. В финале Паркеру удается спасти Мэри Джейн и других заложников, которых взял в плен Зеленый Гоблин, и победить злодея (тот умирает, случайно нанеся раны самому себе). А еще Питер решает остаться другом для Мэри Джейн, не желая подвергать ее жизнь опасности.

2. «Человек-паук 2» (2004)

Спустя два года ученый Отто Октавиус (Альфред Молина) во время неудачного эксперимента лишается жены и приобретает четыре механических щупальца, которые прирастают к его телу и начинают влиять на рассудок. Доктор Осьминог, как его метко называет газета The Daily Bugle, грабит банки, чтобы финансировать свои следующие опыты, и даже берет в заложники Мэри Джейн. Питер, который отдалился от девушки, вынужден сразиться со злодеем.

В финале Паркер противостоит Октавиусу; ученый жертвует собой, чтобы спасти город от ядерного взрыва. Гарри Озборн узнает личность супергероя, пленив его, а еще Питер сам раскрывает тайну своей личности Мэри Джейн. Девушка бросает своего жениха Джона Джеймсона (Дэниэл Гиллис), сына главреда The Daily Bugle, и становится девушкой Паркера. А Гарри, который давно мечтает отомстить Человеку-пауку за смерть отца, обнаруживает секретную лабораторию Зеленого Гоблина.

3. «Человек-паук 3: Враг в отражении» (2007)

Паркер счастлив в отношениях с Мэри Джейн и даже планирует сделать ей предложение. Но все идет не по плану. Он сливается с черным инопланетным симбиотом, который делает его еще сильнее, но вместе с этим Питер становится злее и эгоистичнее. Герой расстается с Мэри Джейн и сталкивается с новыми злодеями. Преступник Флинт Марко (Томас Хейден Чёрч) умеет контролировать песок, а Гарри Озборн мечтает отомстить Человеку-пауку.

Постепенно Питер понимает, что от костюма пора избавляться. Симбиот попадает в руки фотографу Эдди Броку (Тофер Грейс), которого уволили из The Daily Bugle из-за Паркера. Брок сливается с инопланетным сгустком, приобретает суперсилы и называет себя Веномом. Гарри понимает, что Питер не был виноват в смерти его отца, поэтому приходит ему на помощь, когда Веном держит в заложниках Мэри Джейн; также к ним присоединяется Флинт.

В финале Питер взрывает Венома и Брока, прощает Марко, который был виновен в гибели дяди Бена, и мирится с Гарри незадолго до его смерти. А еще Паркер добивается прощения Мэри Джейн.

Дилогия Марка Уэбба

«Новый Человек-паук» ➝ «Новый Человек-паук: Высокое напряжение»

4. «Новый Человек-паук» (2012)

Перезапуск франшизы с нуля — Марк Уэбб не опирался на трилогию Сэма Рэйми, а предложил свое видение героя — так часто бывает и в комиксах, когда за известную серию берется новый автор. Школьник Питер Паркер (Эндрю Гарфилд) увлекается наукой и проводит все время с ученым Куртом Коннорсом (Рис Иванс) из «ОзКорп». Курт работал с покойными родителями Питера и экспериментирует с межвидовой генетикой; один из пауков кусает Паркера, благодаря чему подросток приобретает суперсилы. Правда, паутину из рук он не выпускает — для этого ему приходится сконструировать специальные веб-шутеры. А еще Питер теряет дядю Бена (Мартин Шин), который наткнулся на грабителя, которого герой ранее не остановил.

Коннорс испытывает на себе формулу регенерации, чтобы отрастить отсутствующую руку, но вместе с этим превращается в огромного злобного Ящера. Человек-паук противостоит злодею и побеждает его. В процессе гибнет полицейский Джордж Стейси (Дэнис Лири), отец его возлюбленной Гвен Стэйси (Эмма Стоун). Питер дает клятву держаться подальше от его дочери.

5. «Новый Человек-паук: Высокое напряжение» (2014)

Паркер продолжает супергеройствовать и избегать Гвен. Его старый друг Гарри Озборн (Дейн ДеХаан), сын смертельно больного бизнесмена Нормана (Крис Купер), становится главой «ОзКорп». А электрик компании Максвелл Диллон (Джейми Фокс), одержимый Человеком-пауком, падает в чан с угрями, приобретая суперсилы. Гарри хочется раздобыть кровь супергероя, чтобы излечиться от болезни, поэтому нанимает Электро. Но сыворотка на основе генетического материала Паркера превращает его в злобного Зеленого Гоблина.

Человек-паук побеждает Электро. В финале Гарри и Питер сражаются на башне. Герою удается одержать верх, но у него не получается спасти Гвен, она погибает. Паркер перестает быть супергероем, но позже все-таки возвращается к своему призванию. Зеленый Гоблин, оказавшийся в психиатрической больнице Рэйвенкрофт, планирует отомстить Человеку-пауку, собрав команду из могущественных суперзлодеев.

Киновселенная Marvel (КВМ)

«Первый мститель: Противостояние» ➝ «Человек-паук: Возвращение домой» ➝ «Мстители: Война бесконечности» ➝ «Мстители: Финал» ➝ «Человек-паук: Вдали от дома» ➝ «Человек-паук: Нет пути домой»

6. «Первый мститель: Противостояние» (2016)

Дебют супергероя в КВМ состоялся не в сольном фильме, а в блокбастере про гражданскую войну супергероев. Школьник Питер Паркер (Том Холланд) получил способности после укуса необычного паука и решил стать супергероем, но ничего этого в «Первом мстителе» мы не увидим. Зритель сразу знакомится с Паркером в модернизированном костюме, который сражается на стороне своего кумира и ментора Тони Старка (Роберт Дауни-мл.) После окончания боя в аэропорту Лейпциг/Галле подросток отправляется обратно в США.

7. «Человек-паук: Возвращение домой» (2017)

Питер мечтает стать настоящим Мстителем, но Старк его игнорирует. Поэтому он начинает геройствовать самостоятельно и противостоит Эдриану Тумсу по кличке Стервятник (Майкл Китон), который собирает оружие из остатков инопланетных технологий. Вместе с Тумсом работают подельники Джексон Брайс (Логан Маршалл-Грин) и Герман Шульц (Боким Вудбайн). Помогает Паркеру его приятель-гик Нед Лидс (Джейкоб Баталон), а вот тетя Мэй (Мариса Томей) о двойной жизни племянника ничего не знает.

Во время одной из стычек со злодеем Человек-паук спасает пассажиров парома, но недовольный им Старк, который прилетел на помощь, отбирает у протеже продвинутый костюм. Позже Питер узнает, что Тумс — отец его одноклассницы Лиз (Лора Хэрриер), к которой он испытывает симпатию. В финале Человек-паук побеждает Стервятника, который хотел выкрасть супероружие, и даже спасает ему жизнь. Старк предлагает Питеру присоединиться к Мстителям, но парень отказывается. В сцене после титров преступник Мак Гарган (Майкл Мэндо) пытается узнать у сидящего в тюрьме Тумса, кто скрывается под маской Человека-паука, но Стервятник не выдает Паркера. Зато тайна Питера становится известна его тете.

8. «Мстители: Война бесконечности» (2018)

Суперзлодей Танос (Джош Бролин) планирует уничтожить половину всей жизни, собрав Перчатку Бесконечности. Человек-паук отправляется в космос на инопланетном корабле, который атаковал Нью-Йорк. Вместе с ним летят Старк и Доктор Стрэндж (Бенедикт Камбербэтч). Они прибывают на Титан, родную планету Таноса, где объединяют силы с Питером Квиллом (Крис Пратт), Драксом (Дэйв Батиста) и Мантис (Пом Клементьефф). Но им не удается остановить злодея — тот использует перчатку и многие живые существа по всей галактике распадаются на атомы. Один из них — Человек-паук.

9. «Мстители: Финал» (2019)

Спустя пять лет супергерои пытаются отыграть все назад и путешествуют во времени, чтобы собрать свою Перчатку Бесконечности. Халк использует ее, чтобы вернуть к жизни всех погибших после щелчка Таноса. Среди них — Человек-паук. Паркер принимает участие в финальной битве. Его наставник Старк использует перчатку, чтобы уничтожить Таноса, но умирает сам. Питер приходит на похороны Тони в конце фильма.

10. «Человек-паук: Вдали от дома» (2019)

Питер, Мишель Джонс-Уотсон (Зендея), Нед отправляются на каникулы в Европу с другими одноклассниками. В это время по всей планете активизируются некие Элементали, представители разных стихий. Укрощает их Квентин Бек, он же супергерой Мистерио (Джейк Джилленхол). Он представляется гостем из параллельной вселенной, становится приятелем Питера и принимает от него в дар специальные очки покойного Старка.

Вскоре оказывается, что Бек — мастер по спецэффектам (да, Элементали были не реальными), а технологии Железного человека могут сделать из него могущественного злодея. Человеку-пауку все же удается победить Мистерио. А еще Питер признается в своих чувствах ЭмДжей (ранее она разгадала тайну его личности). Но оказывается, что перед смертью злодей записал видео, где назвал настоящее имя Человека-паука и обвинил его в своих преступлениях. Это мы узнаем из сцены после титров, в которой также представлен журналист Джей Джона Джеймсон (его снова играет Дж. К. Симмонс).

11. «Человек-паук: Нет пути домой» (2021)

Паркер сталкивается с последствиями того, что весь мир знает его тайну. Адвокат Мэтт Мердок (Чарли Кокс) помогает ему оправиться от обвинений в убийстве Мистерио, но это не сильно улучшает жизнь Питера. Тогда он решает обратиться за помощью к Стрэнджу. Тот должен заставить весь мир забыть, кто скрывается под маской супергероя. Но магия дает осечку, и в КВМ попадают злодеи из других фильмов про Человека-паука: Отто Октавиус (Альфред Молина), Норман Озборн (Уиллем Дефо), Флинт Марко (Томас Хейден Чёрч), Курт Коннорс (Рис Иванс) и Максвелл Диллон (Джейми Фокс).

Паркер пытается решить конфликт мирно, но в итоге злодеи убивают тетю Мэй. На помощь герою спешат альтернативные Паучки (их играют Тоби Магуайр и Эндрю Гарфилд). Они помогают Питеру победить и возвращаются в свои миры. Но заклинание Стрэнджа начинает работать в полную силу, и все на свете, в том числе другие Мстители, Нед и ЭмДжей, забывают его.

В сцене после титров нам показывают Эдди Брока / Венома (Том Харди), который тоже ненадолго заглянул в эту реальность и оставил в ней кусочек симбиота.

Что будет дальше с Человеком-пауком в КВМ?

Четвертый фильм про Паркера-Холланда находится в работе, но по состоянию на июнь 2023 г. его предварительное производство пока остановлено из-за забастовки Гильдии сценаристов. Также продюсер Эми Паскаль заявила, что в планы Sony входит создание фильма про Майлза Моралеса, темнокожего Человека-паука. Но станет ли грядущий проект частью КВМ — неизвестно.

А что не входит в канон КВМ?

У Sony и Marvel непростая история взаимоотношений. Первая компания обладает правами на экранизации «Человека-паука» — например, трилогию Рэйми и дилогию Уэбба она выпустила самостоятельно. Но творческий провал и слабые сборы последнего фильма с Гарфилдом («Новый Человек-паук: Высокое напряжение») заставили их задуматься о сотрудничестве с Marvel, ведь она успешно развивала свою киновселенную. Поэтому все следующие фильмы они выпускали совместно — речь идет о трилогии с Томом Холландом.

Однако Sony удерживает часть прав за собой, чтобы использовать отдельно. Так появилась их киновселенная, построенная вокруг знаменитых антагонистов Паркера (причем без самого Человека-паука!). Сейчас в эту франшизу входят две части «Венома» и «Морбиус». На ближайшее время запланированы «Крэйвен-охотник» (2023), «Мадам Паутина» (2024), «Эль Муэрто» (2024), триквел «Венома» (пока без даты) и еще ряд проектов, которые находятся на стадии концепта.

Вряд ли эти фильмы станут частью КВМ — у них смешанные критические отзывы и не всегда внушительные кассовые сборы. Хотя кое-что их связывает — Веном-Харди появлялся в «Нет пути домой», а в «Морбиусе» было камео злодея Эдриана Тумса (Майкл Китон), который переместился из КВМ в киновселенную Sony.

Анимационная мультивселенная Sony

«Человек-паук: Через вселенные» ➝ «Человек-паук: Паутина вселенных» + третья часть

Эти мультфильмы не часть КВМ, а вольные экранизации комиксов-кроссоверов, в которых встречаются разные альтернативные версии супергероя («Паукогеддон», «Паучьи миры» и др.)

12. «Человек-паук: Через вселенные» (2018)

После укуса радиоактивного паука школьник Майлз Моралес получает суперсилы. Он становится свидетелем битвы Человека-паука и злодея Уилсона Фиска, который хочет открыть портал в параллельные вселенные (на Фиска также работают Зеленый Гоблин и Бродяга). Супергерой погибает, а Майлз решает пойти по его стопам, надев похожий костюм.

Вскоре Моралес сталкивается с альтернативным Паркером из другого мира — взрослым Питером, который переживает кризис среднего возраста, развелся с Мэри Джейн и пережил смерть тети Мэй. Вскоре к дуэту присоединяются другие гости из параллельных реальностей: Женщина-паук (она же Гвен Стейси), Человек-паук Нуар (он прибыл из мрачных 1930-х), Свин-паук (это паук, который получил силы свиньи!) и школьница Пени Паркер, которая управляет механическом паучьим костюмом. Команда сражается с Фиском (он убивает Аарона, дядю Майлза, оказавшегося Бродягой) и побеждает. Герои разбредаются по своим вселенным. А в сцене после титров Мигель О’Хара, Человек-паук 2099, отправляется во вселенную мультсериала «Настоящий Человек-паук» (1967–1970).

13. «Человек-паук: Паутина вселенных» (2023) и Spider-Man: Beyond the Spider-Verse (2024)

В сиквеле Майлз и Гвен путешествуют по мультивселенной, чтобы остановить злодея по прозвищу Пятно. Также герои расходятся во взглядах на борьбу со злом с командой Человека-паука 2099. Третья часть станет прямым продолжением второй. Релиз запланирован на март 2024 года. Также Sony работает над анимационным спин-оффом про женскую паучью команду.

Бонусная глава: хочу больше Паука!

Тележизнь героя в ХХ веке

«Удивительный Человек-паук»

Питер Паркер впервые попал на экраны задолго до трилогии Рэйми. Правда, речь, скорее, об экранах телевизоров. Речь о сериале «Удивительный Человек-паук» (1977–1979), в котором фотограф Питер Паркер (Николас Хэммонд) летал между небоскребов и сражался с преступниками. Увы, этому шоу отчаянно не хватало знаковых героев комиксов. Паркеру противостояли какие-то ноунеймы, придуманные специально для этого проекта. Пилотная серия, кстати, демонстрировалась в кинотеатрах, причем также за пределами США. Впоследствии вышло еще два фильма (представлявшие собой расширенные эпизоды сериала), которые также фигурировали в европейском прокате.

Другое важное появление супергероя состоялась… в Японии. Речь о сериале «Человек-паук» (1978–1999) и предшествующей короткометражке. Правда, там не было никакого Питера Паркера. Под красно-синим костюмом скрывался Такуя Ямасиро (Синдзи Тодо), а свои способности он получил из космоса и активно использовал огромного робота меха. Забавно, что «японский Человек-паук», долгое время бывший мемом, в итоге стал частью комиксного канона как аналог Паркера из альтернативной вселенной.

Важные мультсериалы

«Настоящий Человек-паук»

Человек-паук — еще и большой герой телевизионной анимации, которому посвящено более десяти мультсериалов; мы напомним только про главные. Анимационное шоу «Настоящий Человек-паук» (1967–1970) стало культовым; большинство мемов с супергероем в интернете были взяты именно оттуда. Другой важный мультсериал — «Человек-паук» (1994–1998), в котором появились десятки знаковых героев и союзников Питера Паркера, а многие сюжеты были прямо основаны на конкретных выпусках комиксов.

В 2024 году на Disney+ должен выйти мультсериал «Человек-паук: Первый год» (его заранее продлили на второй сезон). Он расскажет о становлении супергероя, причем проект не будет каноничным для КВМ, а станет самостоятельным шоу, действие которого разворачивается в альтернативной вселенной.

Человек-паук в видеоиграх

«Spider-Man»

Питер Паркер уже давно рассекает по разным игровым платформам. Его виртуальное путешествие началось с игровых автоматов и первых компьютеров, а продолжается до сих пор уже на современных консолях. За это время вышло несколько десятков тайтлов; какие-то были основаны на комиксах, а некоторые даже становились играми-компаньонами к фильмам Рэйми и Уэбба.

Последняя важная игровая итерация супергероя — франшиза компании Insomniac Games. Сейчас в нее входят Spider-Man (2018, также в 2020 году вышла версия с обновленной графикой) и Spider-Man: Miles Morales (2020); играбельными героями выступают Питера Паркер и его протеже Майлз Моралес, а доступны тайтлы на консолях PlayStation 4, PlayStation 5 и ПК. Осенью 2023-го должно выйти продолжение Spider-Man 2 (оно будет эксклюзивом PlayStation 5).

Вселенная Insomniac также пополняется комиксными мини-сериями (в официальной летописи Marvel этот мир называется Земля-1048), а местный Паркер даже поучаствовал в глобальном мультивселенском кроссовере «Паукогеддон».

Автор текста: Марат Шабаев
Источник: https://www.kinopoisk.ru/media/article/4007923/

Другие материалы:

Показать полностью 19
11

Дорогой Кент — лучшие фильмы, сериалы и мультфильмы о Супермене

Путь Супермена на большом экране куда более витиеватый и ухабистый, чем в графическом романе. Возможно, экранизировать историю супергероя сложно из-за множества его способностей, для изображения которых требуются голливудские бюджеты. Тем не менее мы собрали лучшие фильмы, сериалы и мультфильмы о приключениях Кларка Кента и его альтер эго, которого мир впервые увидел 1 июня 1938 года.

В июне иконе американской культуры исполнилось 85 лет. В далеком 1938 году Супермен, придуманный писателем Джерри Сигелом и художником Джо Шустером, дебютировал на страницах Action Comics. Бескорыстный и добросердечный спасенный пришелец с умирающей планеты Криптон вмиг завоевал всеобщую любовь сначала американцев, а затем и остальных землян. В красном плаще и с фирменной буквой S на груди, Супермен вложил веру в добро и надежду в сердце каждого юного читателя, а также вдохновил других авторов на создание Бэтмена, Капитана Америки, Человека-паука и других любимых супергероев. Именно Супермен сформировал миф об исконно американском герое, легший в основу базовой драматургии любого популярного комикса.

Мультфильмы

Поскольку персонаж появился из комиксов, то начнем с той кинематографической формы, которая ближе всего к стилистике рисованных картинок, то есть с мультфильмов. Здесь, как, впрочем, и далее, невозможно избежать упоминаний главного конкурента Супермена в иерархии DC Comics — более мрачного и приземленного Бэтмена. Первый достойный анимационный проект — мультсериал «Супермен» (1996–2000) — стал своего рода продолжением знаменитого мультсериала «Бэтмен», стартовавшего в 1992-м. Кларка Кента озвучивал Тим Дейли, шоу продержалось три сезона и сильно уступало приключениям Брюса Уэйна, но это не помешало ему стать хитом. Кроме того, именно с этого сериала началась любовь к Супермену у российский детей из 2000-х, когда герой наконец добрался до наших телевизоров.

Несколько отдельных сюжетов из мультсериала вышли в качестве полноценных анимационных фильмов. «Супермен: Последний сын Криптона» (1996) до сих пор остается одним из ярчайших вводных в историю персонажа, а вышедший через год «Бэтмен и Супермен» (1997) стал образцовым примером взаимодействия двух канонических героев DC Comics, объединившихся перед лицом общей угрозы.

Вторая по популярности после спасения мира тема в сюжетах про Супермена — это, собственно, смерть Супермена. Гибель того, кто не может умереть, кого принято считать неуязвимым, всегда захватывала сценаристов. Ведь есть в этом что-то ницшеанское: смерть сверхчеловека, смерть Бога — что же теперь делать человечеству? Подобным размышлениям посвящена классическая серия комиксов про столкновение с инопланетным убийцей Думсдеем, в результате которого Супермен героически гибнет. До того как этот сюжет экранизировал Зак Снайдер, вышел мультфильм «Супермен: Судный день» (2007).

Если то был своеобразный анимационный блокбастер, то «Сверхновый Супермен» (2011) — вдумчивая личная трагедия про сверхчеловека, постепенно приходящего к смирению, что ничто в мире не вечно. Даже он сам. По крайней мере, таким был оригинальный комикс Гранта Моррисона All-Star Superman, а его экранизация вышла хоть и эффектной, но не такой глубокой и мудрой, как хотелось бы.

А еще Супермен — член «Лиги справедливости». Их приключениям посвящены десятки мультфильмов, как и «Кризис двух миров» (2009). Герои сталкиваются со своими злыми двойниками из параллельной реальности. Мультивселенные и сейчас актуальны, а в мультфильме показывают сразу двух Суперменов, где каждый по-своему харизматичен.

Кстати, в 2014 году у Супермена было достаточно смешное камео в мультфильме «ЛЕГО Фильм». Образ всесильного криптонца иронично обыгран голосом Ченнинга Татума.

Сериалы

Не одно поколение выросло на «Тайнах Смолвилля» (2001–2011). Сериал о юных годах Кларка Кента с Томом Уэллингом в главной роли в 2000-х запоем смотрели все, кто искал беззаботного времяпровождения у экранов телевизора. До того как стать Суперменом, Кларк, обычный застенчивый парень из Канзаса, был влюблен в подругу детства Лану, дружил с умным парнем по имени Лекс, проводил после школы время с Хлоей и Питом. Во всей этой супергеройской наивности был свой шарм и очарование, правда, до финала десятого сезона все же досмотрели единицы. Настоящие супермены.

«Тайны Смолвилля» ругали за чрезмерную затянутость, самоповторы и сюжетные повороты, достойные мыльных опер. Кроме того, это был в первую очередь сериал про подростка (хотя Уэллингу на момент первого сезона было уже 24!) для подростков. В сериале «Супермен и Лоис», премьера которого состоялась в 2021-м, Кларк Кент (Тайлер Хэклин) уже состоявшийся семьянин, любящий муж и отец двоих детей. Супермен остепенился, повесил плащ на гвоздь и занялся бытовыми делами на ферме. Необычная перспектива на знакомого героя привнесла свежесть в устоявшийся образ сериального Супермена, который до этого появлялся в качестве приглашенного гостя во «Флэше», «Стреле», «Супергерл» и других шоу.

Сериалы производства The CW заработали дурную славу среди поклонников DC из-за дешевых эффектов, ленивого сценария и в целом сомнительных художественных качеств. К удивлению всех, из этой телевизионной клоаки смог выбраться в свое самостоятельное и весьма достойное шоу только Супермен.

Фильмы

В 1978-м вышла первая в истории Голливуда крупнобюджетная экранизация комикса. Чести удостоился, конечно же, Супермен. Задолго до Тима Бертона и его «Бэтмена», которого считают началом эры супергеройского кино, режиссер Ричард Доннер представил «Супермена». Главную роль исполнил Кристофер Рив, биологического отца Кал-Эла сыграл сам Марлон Брандо, а злодея Лекса Лютера — оскароносный Джин Хэкмен. Сценаристом выступил автор «Крестного отца» Марио Пьюзо, а композитором — Джон Уильямс, который сделал заглавную тему подозрительно похожей на тему «Звездных войн».

Фильм неспешно знакомит зрителя со всей историей Супермена — от побега ради спасения с родной планеты и падения в капсуле на канзасское поле до взросления, становления журналистом в Метрополисе, знакомства с Лоис и, собственно, спасения всего мира от коварных лап Лекса Лютера. Глядя сейчас на ту старомодную супергероику, невозможно не проникнуться ее романтичностью, искренностью и душевностью. Всего этого в современных кинокомиксах теперь днем с огнем не сыщешь — компьютерная графика убила весь художественный энтузиазм создателей. Конечно, визуально «Супермен» уже не так захватывает, как сорок лет назад, но то, с каким сердцем и любовью сделано кино, будет видно и сегодня, и завтра, и 40 лет спустя.

Дальше у Человека из стали пошла черная полоса. За оригинальным фильмом последовали три сиквела. Один хуже другого. У второй части много лет спустя даже вышла режиссерская версия отстраненного на середине съемочного процесса Ричарда Доннера (официально второй фильм числится за Ричардом Лестером), но и она лишь немного отличалась от выпущенной версии (хорошо, что в лучшую сторону).

Мощный перезапуск произошел в 2006-м, когда в кинотеатрах появилось дорогостоящее и с треском провалившееся в прокате «Возвращение Супермена» Брайана Сингера. Фильм был прямым продолжением «Супермена 2» и напрочь игнорировал события третьей и четвертой частей. Здесь Кларка играет уже Брэндон Рут, а Лекса Лютера — Кевин Спейси. Сюжет, конечно, попахивал бредом: наш неуязвимый друг покинул планету на пять лет, затем внезапно вернулся и обнаружил, что его дама сердца Лоис Лейн, оказывается, не плачет у разбитого корыта все это время, а живет своей жизнью. Еще и Лютеру почему-то простили все грехи, выпустив того из тюрьмы на беду целого города.

«Возвращение Супермена» с годами воспринимается как полнейшее недоразумение с плохой актерской игрой, рваным ритмом и нелогичным сценарием. Возможно, виной тому очередной перезапуск персонажа в рамках расширенной кинематографической вселенной DC. Произошло это в 2013-м, когда с «Человеком из стали» визионер Зак Снайдер поставил новую планку качества в изображении Супермена на экране. Смелое и нетипичное видение режиссера помогло возвысить знакомый сюжет о поиске своего места в мире до уровня библейской притчи.

Британский актер Генри Кавилл эталонно передал пафос и трагизм фигуры Супермена. Его версия героя противопоставлялась более легкому и ребяческому подходу Кристофера Рива, поэтому наверняка у каждого поколения будет свой любимый актер в роли Человека из стали. Супермен Кавилла появился еще в нескольких фильмах общей киновселенной, но значимость героя в ней постепенно сходила на нет. Сначала персонажа оттенил страж Готэма в фильме «Бэтмен против Супермена» (там, правда, неплохо раскрыли журналистские способности Кларка Кента), затем его убили и сделали злодеем в «Лиге справедливости». А потом пошли шуточные камео — то в «Шазаме!», то в «Черном Адаме», перед тем как кинематографическая вселенная DC окончательно самоуничтожилась.

Но на ее место уже скоро придется новая серия взаимосвязанных фильмов про героев комиксов DC. И первым сольный проект получит, конечно же, Супермен.

Уже в июле 2025 на экраны выйдет «Супермен: Наследие» от режиссера «Стражей Галактики» Джеймса Ганна, который ушел из Marvel и теперь руководит целым направлением у их прямых конкурентов. Сюжет держится в тайне, кто сыграет главную роль, пока тоже неизвестно, хотя ходят слухи, что цвет кожи у нового Кларка Кента будет потемнее. Нам лишь остается гадать, мечтать и пересматривать любимые истории про Супермена в ожидании первых подробностей его следующего появления на экранах.

Автор текста: Вадим Богданов
Источник: https://www.pravilamag.ru/entertainment/699783-dorogoi-kent-...

Другие материалы:

Показать полностью 10
40

Комикс по песне Б.Окуджавы — «Надя, Наденька...»

Однажды наткнулся в сети на чудесное: комикс по песне Булата Окуджавы.

Я не являюсь поклонником творчества Окуджавы, никогда специально не слушал, просто знаю несколько вещей, которые звучали в некоторых фильмах, и они мне нравятся. Саму песню "Наденька", до того, как увидел этот комикс, не знал. После этого, конечно, прослушал, и комикс стал мне ещё милее, потому как ну с очень неожиданной стороны его автор Захар Ящин (вот его жж https://zahar.livejournal.com/) посмотрел на произведение Булата Шалвовича.

В общем, нуар-Окуджава:

Другие материалы:

Показать полностью 9
113

Как советский студент хотел переселить людей на небеса — Коммунистический «Летающий город» Георгия Крутикова

В настоящее время люди настолько избалованы фантастическими фильмами и романами, что идея о космических городах и заселении других планет вряд ли кого-то удивит. А вот когда в 1920-х молодой инженер Георгий Крутиков представил проект летающего города, это вызвало настоящий фурор. Каким должен был быть город, который мог парить, словно облако, как в него должны были попадать люди и почему эта идея, так и осталась нереализованной.

Дипломный проект Крутикова 1928 года о городах в воздухе, и доказательства, что такое возможно на самом деле

Дипломный проект Крутикова, выпускника Ленинградского Высшего художественно-технического института, который тот представил на суд специалистов в 1928 году, был необычен и амбициозен. Он назвал свою работу «Летающий город» и провел дотошный анализ предлагаемой идеи. А планы были такие: построить в стратосфере комфортное жилье для советских граждан.

По замыслу Крутикова люди должны были работать на Земле, а жить в воздухе

Крутиков утверждал, что в истории в каждом развитом обществе были свои города. К примеру, город времен феодализма строили в форме круга, в центре находилась неприступная крепость. С приходом капитализма изменились и принципы постройки: теперь города делали в виде прямоугольников, а улицы были ровными. А что же города в коммунистическом обществе? По мнению инженера, они должны были находиться в воздухе.

Архитектор провел большую аналитическую работу. Им были придуманы оптимальные планировки, разработаны типы домов. Не обошлось и без транспорта: ведь на нем следовало приезжать (вернее, прилетать) с Земли в воздушный город.

Вроде бы фантастика? Но инженер очень строго подошел к проекту. Он проанализировал массу информации и показал исследования в области биологии, техники и других областях. Комиссии пришлось признать, что воздушный город вполне может существовать, более того, это просто необходимо для процветания государства. Крутиков был очень убедителен, вдохновлен своими идеями, и этой его уверенностью заражались все, кто пытался разобраться в «Летающем городе».

Летающие высотные дома и как граждане должны были в них попадать

Какими же инженер Георгий Крутиков представлял себе коммунистические дома? А это должно было быть так: несколько высотных домов, вернее целый комплекс, находились на круглой платформе, и, словно безмятежные облака, висели в воздухе. Платформа представляла собой полый элемент, внутри которого располагались различные хозяйственные и подсобные помещения. Сами высотки Крутиков видел в образе домов – коммун. Зачем все это было нужно? Основной целью указывалась необходимость освободить поверхность Земли чтобы на ней можно было без всяких помех отстраивать крупные производственные объекты и огромные заводы.

Проект Крутикова вызвал как огромный интерес, так и волну критики

Иными словами, все заботы и проблемы будут находиться в космосе. Автор называл квартиры ячейками, а сообщение между ними должно было осуществлять при помощи индивидуальных кабин. Подобная кабина оснащалась мебелью и другими необходимыми вещами, а ее оболочка была мягкой. Захотел — поменял, общая структура не нарушена. Кабины должны были подключаться к зданиям с помощью электромагнитных импульсов. А людям пришлось бы летать в космическом пространстве, чтобы перемещаться между домами и городами. Для того, чтобы попасть в город с Земли, нужен был специальный транспорт. Его Крутиков тоже предусмотрительно спроектировал. Изобретение представляло собой машину-капсулу, способную легко перемещаться по воздуху, воде и земле. Внутри должна была находится мебель-трансформер. И еще одно важное дополнение: при необходимости такое средство передвижения можно было закрепить на высотке и превратить во временное жилье. Своего рода перевалочный пункт для тех, кто только-только прибыл с Земли. Эдакая космическая гостиница.

Нереализованные проекты и работа Крутикова над знаменитыми станциями московского метро

Проект инженера Крутикова не был реализован, он оказался слишком сложным и требовал огромных вложений (даже на эксперимент). Многие коллеги по цеху активно критиковали его, называя «Летающий город» чрезмерно фантастичным, и утверждая, что создать его просто нереально. В прессе Георгий получил прозвище «советский Жюль Верн». Он активно участвовал в разработке авиатехники, в также в создании новых дизайнов дирижаблей и аэропланов.
По его задумке граждане должны были жить в воздухе, а работать на Земле. Во время защиты диплома представитель городского коммунального хозяйства задал Крутикову вопрос, как вообще все это возможно, на чем же будет держаться город, и как инженер видит решение вопросов с канализацией и водопроводом? Георгий ответил, что верит в технический и научный прогресс и уверен, что через некоторое время все это будет решено. Диплом он защитил, но он так и остался только на бумаге.

По замыслу Крутикова люди должны были попадать в свои дома на летающей машине

Однако работа Крутикова вдохновляла многих студентов, была своеобразным окном в будущее, куда каждый прогрессивный человек стремился заглянуть. И пусть высотки с советскими гражданами так и не поднялись с стратосферу, зато вдохновение молодого выпускника оказало позитивное влияние на формирование свежих идей градостроительства.

Воплотить свои проекты в жизнь Крутиков не смог, но он нашел применение своему таланту: проектировал дома и станции метрополитена в Москве. Одной из самых известных станций является «Парк культуры».

Крутиков очень трепетно относился к памятникам архитектуры. И вложил много сил в дело их сохранения. Он буквально дрался за каждое здание, которое считал уникальным и достойным долгой жизни. В те времена без сожаления переделывали церкви в склады, плохо ухаживали за памятниками, не проводя реставрацию. Крутикову удавалось внести свой вклад в дело сохранения объектов культуры. Архитектура была его страстью и профессией.

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/051222/54903/

Другие материалы:

Показать полностью 4
21

Что символизируют супергерои в кино

Алексей Филиппов рассказывает о том, какие хищные вещи века скрываются за людьми с суперсилами и в экстравагантных костюмах. Все это не только парад ряженых, как думают многие скептики.

«Хранители», 2009

В хрестоматийной статье «Миф о Супермене» Умберто Эко ставит придуманного писателем Джерри Сигелом и художником Джо Шустером супергероя в одну линию с Гераклом, Пантагрюэлем и Питером Пэном (то есть с героями мифов — древних и сравнительно новых, литературных). При этом уточняет два момента.

Невероятная сила этих героев нередко очеловечивается, то есть выступает «высшим проявлением естественных человеческих свойств» (как ум достигает некоего предела в образе Шерлока Холмса). Непосредственно про супергероев он также замечает, что на формирование их образов повлияла индустриальная обстановка, когда человек начал чувствовать себя винтиком в огромном механизме, да еще и остро ощущать собственную слабость в сравнении с продуктивной машиной. Именно в таких обстоятельствах и родился миф о Супермене — могучем криптонце, который стал патриотом Земли и США. И не только о нем.

Проще говоря, чтобы понимать образы супергероев в комиксах и современном кино, нужно помнить, что за самыми живучими из них скрывается социальный запрос. «Люди в трико» уравновешивают недостатки человеческого организма вообще или в конкретную эпоху: так, сейчас переживающему многочисленные тревоги миру очень нужны герои (почти) без страха и (по большей части) без упрека. Чтобы не распыляться, мы сфокусируемся на ключевых персонажах кинематографической супергероики XXI века — и разберемся, что скрывается за их яркими биографиями.

Боги

«Хранители», 2009

Говорить, что супергероика исполняет обязанности американской мифологии, — уже давно общее место. Участие Тора в сольных и командных фильмах киновселенной Марвел делает эту мысль, казалось бы, совсем очевидной. Хотя комиксные боги возникают не столько благодаря заимствованию из других культур (вроде скандинавской, с которой у марвеловского сына Одина не так много общего), сколько через емкое описание хищных вещей нового времени (об этом ниже).

Если все-таки говорить о современном супергеройском кино, то два по-настоящему божественных образа изобразил Зак Снайдер. Он в «Человеке из стали» (2013) всячески рифмовал Супермена с Христом, а в альтернативном прошлом доктор Манхэттен из «Хранителей» (2009) вобрал в себя и нечто божественное, и мощь человеческого разума, и голубое свечение атомной энергии. Помесь людского тщеславия с силой демиурга также олицетворяет Озимандия из той же экранизации Алана Мура.

В качестве оппозиции можно вспомнить Хеллбоя, где рогатый черт из преисподней, борющийся с нечистью на благо человечества, угрожал превратиться в натурального дьявола — однако это не столько демонический, сколько типаж переходного возраста.

Равноправие

«Чудо-женщина», 2017

Другая популярная трактовка супергероев — примеры для подражания: мол, деткам нужно с кого-то брать пример (эта функция почему-то вызывает устойчивое презрение). Однако если «образец» всех мальчишек — Супермен — появился в 1938-м, а кумир всех пацанов помрачнее — Бэтмен — в 1939-м, то время Чудо-женщины, например, пришло только в 1941-м. Психолог, теоретик феминизма и комиксист Уильям Марстон придумал ее формально как «Cупермена в юбке», чтобы у девочек формировалась своя ролевая модель — с кулаками, с доблестью и прочими качествами, нередко приписываемыми почему-то исключительно супермужчинам. Во многом образ Дианы Принс был списан с супруги Марстона Элизабет и журналистки Оливии Бирн, с которой они проживали в полиаморных отношениях (довольно, понятно, шокирующих для 1940-х, да и 2010-х).

В довольно дидактическом формате эти идеи содержит «Чудо-женщина» (2017) Пэтти Дженкинс, несложно их отыскать и в более прямолинейной картине «Капитан Марвел» (2019) с Бри Ларсон.

Сюда же можно добавить «Черную пантеру» — одного из первых чернокожих супергероев в комикс- и киновселенной Марвел, а также все фильмы франшизы «Люди Икс» — целой галереи Других, где можно угадать и представителей сообщества ЛГБТК+, и других угнетаемых групп. Комикс появился в 1963-м, как раз посреди расцвета или нового витка в истории движений за равные права. В фильмах Брайана Сингера, впрочем, вся социальная подоплека минимизирована, даже эпоха подается через музыкальные стереотипы.

О том, как важна репрезентация на большом экране не только белых мужчин, вполне красноречиво говорят еще и большие сборы «Черной пантеры», «Чудо-женщины» и «Капитана Марвел».

Война, политика, наука, экология

«Железный человек», 2008

За рождением многих супергероев стоят вехи в американской и мировой истории XX века. Сочиненный в 1963-м Железный человек — порождение холодной войны и вьетнамской кампании, что в начале нулевых без швов переродилось в оду американской военной промышленности и безалаберной самоуверенности на мировой арене (в частности, в Ираке и Афганистане).

Родившийся в том же году доктор Стрэндж наглядно отразил увлечение США эзотерикой и стереотипным востоком: еще один эгоист (талантливый хирург) пытался излечиться через смирение и тибетские практики. Так как очевидной аналогии в 2010-х для этого сюжета не нашлось, фильм с Бенедиктом Камбербэтчем в итоге напоминал кальку с «Железного человека».

Халк или доктор Манхэттен олицетворяют неконтролируемую мощь науки, которая в случае первого наглядно связана с непостоянством человеческого характера. Во всех экранизациях комикса («Халк» Энга Ли в 2003-м и «Невероятный Халк» Луи Летерье в 2008-м) сильный акцент также делался на бесчеловечные эксперименты американской военки, мечтающей создать идеального солдата.

Сюда же, вероятно, стоит записать Аквамена, который в экранизации самую малость отдувался за тему экологии, хотя сам персонаж носит, скорее, тот же характер, что и Тор, — то есть номинально заимствован из древней мифологии (разговаривает с рыбами и правит Атлантидой).

Психологическая травма

«Бэтмен: Начало», 2005

Говоря о суперсилах, опять же полезно помнить, что дается она не просто так, а зачастую — через травму. Питер «Человек-паук» Паркер потерял родителей, а потом и дядю, Бэтмен — тоже сирота (вдобавок — пример стойкости для читателей времен Великой депрессии), остальные сверхлюди также без конца теряют родных и близких. Росомахе из «Людей Икс», например, катастрофически не везет с возлюбленными (как и болтливому наемнику Дэдпулу).

Рассказать о том, что суперсила = травма (и наоборот) постарался Манодж Нелльятту Шьямалан в трилогии «Неуязвимый» (2000) — «Сплит» (2017) — «Cтекло» (2019), но в заключительной части так увлекся рассусоливанием, что просто два часа пересказывал зрителям более-менее очевидные тезисы, еще и в пандан новому «Человеку-пауку», где та же тема раскрывалась более изящно.

Тем не менее психотерапевтический эффект супергероики зачастую работает именно через такие характеристики персонажей. В сериале Netflix «Джессика Джонс» главная героиня переживала жестокий абьюз в отношениях, а Наташа Романофф из «Мстителей» прячет в прошлом бесчеловечные тренировки. Как завещал Эко, особенности супергероев есть продолжение человеческих черт, а потому фраза, что супергерои тоже люди, не так банальна и смехотворна, как может показаться.

Взросление

«Человек-паук», 2002

Пока одни супергерои компенсировали беды взрослых в индустриальном обществе, другие занимались проблемами детей и юношества. Довольно прямолинейно зарифмовал суперсилы и пубертат Сэм Рэйми в «Человеке-пауке» (2002), где разбрызганная по всей комнате паутина недвусмысленно изображала половое созревание. В «Новом Человека-пауке» (2012) Марка Уэбба подростковая интонация оказалась чуть более убедительной, но гораздо интереснее мир подростка выстроен в картине «Человек-паук: Возвращение домой» (2017) Джона Уоттса и мультфильме «Человек-паук: Через вселенные» (2018). Оба делают ставку не столько на половое созревание, сколько на двойную жизнь, характерную как для супергероев, так и для тинейджеров, которые начинают тайком познавать мир за пределами родительского позволения. Вдобавок новейший мультфильм Спайди впускает в еще детский мир проблему той самой силы, какую человечество хочет, но уже не может проявить. И смириться с невозможностью что-то сделать — как раз и есть часть взросления.

Другой образ подростка предлагает все тот же «Хеллбой»: парень из Пекла слушает металл, переругивается с отцом, злоупотребляет алкоголем, влипает в неприятности и от обиды на весь мир готов его уничтожить. До кучи можно вспомнить эффектный кинокомикс Мэттью Вона «Пипец» (2010), подтрунивавший над супергероикой про подростков-вигилантов.

За героев для зрителей помладше отдувается «Шазам» — фильм из киновселенной DС, где сирота получает невероятные силы (практически как у Супермена). Ему достаточно сказать, собственно, «Шазам» — и он превратится в огромного накачанного мужчину с плащом и молнией на груди. Никаких личных проблем, взрослая жизнь подана как игра — в теле мужика можно попробовать пиво, поиграться с силушкой богатырской, да и вообще присмотреться к тому, что же такое быть взрослым. Не фильм, а экранизация мечты «Эх, поскорее бы вырасти» (по совместительству — ода семье как любящему коллективу, а не вынужденному сожительству биологических родственников).

Вигилантизм

«Каратель», 2017

Запрос на восстановление попранной справедливости тоже отражался в комиксах: так, первые истории про антигероя Карателя, появившиеся на излете вьетнамской кампании в 1974 году, вообще напоминали по духу классические нуары с их интонацией «никому не верю и ни на что не надеюсь». Со временем история про жестокого мстителя, потерявшего семью в перестрелке банд, становилась все более брутальной и ушла в сторону криминального чтива, а на большом экране — встала на рельсы боевика категории Б («Каратель» 1989-го, 2004-го и 2008-го).

В нетфликсовском сериале 2017-го, помимо рифмы между агрессивным поведением США на международной арене и беззащитностью штатских на злых улицах, поднимается вопрос военного товарищества и посттравматического расстройства. Проще говоря, Каратель проходит через двойную травму — как военный, которому тяжело вернуться к обычной жизни, и как человек, потерявший всех близких.

Фигура справедливого мстителя вообще имеет свое небесспорное очарование: в сущности, и Бэтмен, и Человек-паук, и Пипец из экранизации комикса Марка Миллара действуют вне закона — по зову совести (нередко прибегая, правда, к суду Линча). Как далеко это обостренное чувство справедливости может завести, демонстрирует Роршах из «Хранителей» — не столько носитель приставки «супер», сколько отмороженный антигерой, если не злодей. В сущности, комикс Мура (и его экранизация) целиком посвящен теневым сторонам идеи супергероизма — поломанным судьбам, гноящимся ранам, психологическим завихрениям. Супергерои, конечно, тоже люди, но иногда — слишком люди еще и в плохом смысле.

Автор текста: Алексей Филиппов
Источник: kinoart.ru

Другие материалы:

Показать полностью 6
Отличная работа, все прочитано!