- Ну как, получше? – Женя снизу вверх заглянула ему в глаза.
Но им пришлось останавливаться еще пару раз из-за новы приступов рвоты у Матвея, и Женя удивлялась, почему эта участь не постигла ее, ведь именно ее тело заняла множащая сущности.
Она привезла Матвея к своему дому, и когда он вошел, то первым делом тяжело упал на диван. Женя поужинала пельменями одна на кухне, предложила Матвею, но он передернул плечами:
- Кабздец! У меня будто самое сильно похмелье, помноженное на десять.
Она потрогала его ледяной лоб, достала тонометр из шкафчика. Но Матвей закатил глаза:
- Жень, отстань. Сядь лучше рядом.
Когда она примостилась на диване, он взял ее руку и зажал меж своих ладоней:
- Но в этом есть и очевидные плюсы.
- Ты так обо мне заботишься…
Выражение его лица не сулило ничего хорошего – Женя боялась очередного проявления нежности. И она, прочистив горло, отвела взгляд и сказала:
- Я думаю, нужно еще раз съездить в Заринск, попросить заведующую интерната показать ту комнату, про которую староста говорил… Может, там что-то будет.
Рука ее выскользнула из его ладоней; глаза Матвея поскучнели:
Ночью Женя долго не могла уснуть, и, лежа рядом с Матвеем, прислушивалась к его ровному глубокому дыханию и думала. Ей было невероятно страшно. Страшно от того, что она сделала с жизнями других людей. Айгуль, Инга, Матвей, Стас – все они зависели от нее, и всех она подвела. Не смогла помочь матери ребенка с аутизмом, втянула несчастную сестру во что-то ужасное и мистическое, не смогла ответить на чувства Матвея как нормальная женщина… Сердце ее сильно забилось, а на глазах выступили невольные слезы.
На следующий день Матвею стало значительно лучше, и он, стоя на Жениной кухне в одних трусах, нажарил кучу блинов на завтрак. И сам же на них набросился, сетуя, что у нее, как обычно, ни черта нет – ни варенья, ни сгущенки.
Женя позвонила в Заринский психоневрологический интернат, но заведующая грубо оборвала ее, сказав, что и так потратила на них много времени, а в той комнате, про которую они говорят, давно склад инвентаря. Пускать их снова она отказалась и, даже не попрощавшись, бросила трубку.
Матвей свернул трубочкой теплый золотистый блин, отправил его в рот, прожевал и сказал расстроенной Жене:
- Ну и ладно. Это всего лишь богадельня с больными детьми, а не форт Байярд.
- И что ты предлагаешь? Ворваться туда с ноги? – вздохнула Женя.
- Будет день – будет пища. Поехали в Заринск, на месте посмотрим, что можно сделать.
Провинциальный Заринск встретил неприветливо – мерзким мелким дождиком и низко нависшими тучами. В воздухе сильно пахло озоном и свежей листвой; дышалось куда как свободнее, нежели в большом городе. На обочине дороги сидела чему-то улыбающаяся кругленькая старушка и торговала банными вениками; отчего-то на глазах Жени выступила влага, и она плотно сжала губы, чтобы не расплакаться.
- Эй, ты чего? – спросил Матвей, поймав ее взгляд в зеркальце заднего вида.
- Да так. Предчувствие что-то нехорошее.
Она и сама не понимала, откуда пришло это чувство, окутавшее ее тоской, словно пылью.
Попытка прорваться в интернат с треском провалилась – дежурная на входе позвонила заведующей, и та прилетела, раскрасневшись от злости.
- Да сколько можно! У меня работы невпроворот, почему я должна на вас время тратить?! Нужно осмотреть комнату так возвращайтесь с… санкцией прокурора!
Заведующая выпалила, видимо, первое, что ей в голову пришло, и Женя невольно улыбнулась на эту «санкцию прокурора». Матвей потянул ее за руку, пришлось позорно отступить.
Во дворе интерната Женя обернулась, окинув здание взглядом – она пыталась понять, где могли быть окна нужной им комнаты. Матвей снова подтолкнул ее, они вышли за ограду, и он потянул ее в сторону от автомобиля.
- Пошли-ка… – Матвей увлек ее за собой, двинувшись в сторону небольшого леска и кладбища.
Они дошли до убогих могилок и немного углубились в березняк, откуда был виден тыльный фасад.
- Раз не вышло получить официальное разрешение, попробуем обходные пути, – улыбнулся он. – Как думаешь, у сотрудников интерната достаточно невелики доходы, чтобы они пустили нас на полчасика за некоторую мзду?
Женя закатила глаза, но спорить не стала – ей очень хотелось проникнуть в ту самую комнату. Они сели прямо на землю, в еще невысокую траву, по которой пробегала дрожь от легкого ветерка. Задний фасад выглядел куда как хуже переднего – его почему-то не оштукатурили, и на темно-зеленой краске были видны потеки и пятна; из форточек кое-где торчали неаккуратные узлы вентиляции. Около окон цокольного этажа, ушедших до половину в землю, стояли ржавые тачки и лопаты Женя только сейчас вдруг запоздало осознала, что здание не просто старое, а чертовски старинное, и черт знает что может быть с планировкой и расположением комнат – его наверняка много раз перестраивали и перекраивали.
- Мы постоянно утыкаемся в тупики, – вздохнув, сказала она. – Никакого просвета. Куда могла запропаститься эта Зельдович?! Неужели правда сбежала, когда поняла, что она тут наворотила?
- Не очень-то на нее похоже, исходя из того, что мы о ней узнали, – Матвей пожевал сорванную травинку. – Мне кажется, Амалия билась бы до последнего, чтобы довести свою методику до ума.
С этого ракурса интернат выглядел особенно уныло, а самодельные надгробия маленьких пациентов добавляли пейзажу тоски.
- А эта слепоглухонемая девочка, про которую нянечка рассказывала, как думаешь, могла она стать жертвой Богушова и Амалии?
- У нас есть отличная возможность узнать, – Матвей указал на уже знакомую им пожилую женщину все в том же фиолетовом рабочем халате, которая показалась на заднем дворе.
Они вышли из леска, и Матвей, приблизившись к ограде, знаками позвал женщину выйти к ним. Та несколько секунд сверлила их взглядом, потом кивнула и через несколько минут появилась около кладбища. Матвей, используя все свое обаяние и красноречие, убалтывал тетку, а Женя мучительно краснела, думая о том, что им делать, если нянечка откажет.
- То есть вы хотите посмотреть эту комнату, пока заведки не будет?
- Именно, – кивнул Матвей.
Женя, с трудом подбирая слова, объяснила, что они готовят памятную книгу об Амалии Зельдович как о выдающемся педагоге, и им важно погрузиться в атмосферу.
- Дак там и нет ничего. Инвентарь старый сваливают.
- Так это и отлично. В комнате не производился ремонт?
- Нет, это вроде как подсобка теперь, склад.
- Замечательно! – Женя сложила перед собой ладони.
Матвей достал из портмоне заранее приготовленные купюры и сунул нянечке в карман халата:
- Это за содействие. Поверьте, мы ничего противоправного делать не будем, просто осмотрим комнату и уйдем. Займем полчаса времени.
Таисия Федоровна поджала тонкие лиловые губы и скупо обронила:
- Приходите в десять. Сегодня Семеновна дежурит, она к тому времени наберется прилично и уснет. Я вас и пущу.
Время до 10 вечера нужно было как-то убить, и Матвей предложил сходить в Заринский монастырь, чьей достопримечательностью был старец-затворник.
- Правда, он никого не принимает и вообще по слухам умом тронулся, – сказал Матвей. – Но для монастыря он как визитная карточка, из-за него много паломников и пожертвований.
Они зашли в старинный храм с тусклыми фресками 16 века на сводах, побродили в гулкой тишине, густо пахнущей ладаном и чем-то металлическим. Служба кончилась, но в церкви было немало народа, в основном пожилые. Женя постояла около иконы Богоматери, очень странно украшенной – под стеклом, по низу оклада шли несколько протянутых цепочек, на которых висели кольца, парные и непарные сережки, брошки с сияющими камнями и нательные кресты разных размеров.
- Подношения верующих иконе, – пояснил Матвей. – Эта особенно почитается.
- Пойдем, покажу тебе еще нечто более странное.
Матвей провел ее через монастырский двор к небольшому пристрою, где на входе сидел худой парень во всем черном. Из-за ворота рубашки на шею и щеку выползала татуировка в виде ящерицы, в ухе была крупная дырка от тоннеля. На маленьком столике стояло блюдо с купюрами и монетами.
- Вход платный? – спросила Женя и поискала глазами табличку с ценой.
- Нет, но можно сделать подношение, – за парня ответил Матвей, вынул заготовленные деньги и положил на блюдечко.
Парень привстал и поклонился и головой, и корпусом, на японский манер.
- Откуда ты тут все знаешь? – Женя, обернулась к нему, когда они вошли в пристрой.
- Репортаж когда-то делал про Заринский монастырь. Про этого парня тоже, кстати, писал, он бывший наркоман. Живет тут пятый год, братия ему предлагала постриг принять, он отказывается.
- Говорит, недостоин, много дерьма в жизни сделал. А тут на все руки от скуки – и со скотиной занимается, и огородом, и даже сайт им сладил.
В пристрое было очень холодно от работавшего кондиционера, и Женя мгновенно покрылась мурашками. В небольшой комнате с белеными по кирпичу стенами располагались лари с застекленными крышками. Она заглянула в один и подняла брови – в коробе были человеческие останки. Коричневый череп с частично отколотой верхней челюстью покоился на лиловой атласной ткани, и еще Женя опознала лучевую и локтевую кость. В других ящиках так же были неполные комплекты человеческих скелетов, все темные, некоторые практически почернели. А в одном коробе и вовсе лежали кучкой только несколько коренных зубов.
- Это останки монахов, умерших с 15 по 17 век. Старец указал на несколько могил с монастырского кладбища и приказал некоторые кости вынуть. Он утверждал, что именно эти монахи были истинно святыми, и их мощи имеют чудотворную силу. Кстати, интересно, что их имен никто не знает, но среди них нет ни одного настоятеля. Настоятели покоятся в склепах, и их имена выбиты на камне.
- Нет, значит, святых среди начальства? – усмехнулась Женя.
- Еще есть байка, что если попросить у них что-то наедине, то желание сбудется.
Женя фыркнула. Она ходила от короба к коробу и пыталась определить названия и назначения костей – анатомию она когда-то хорошо знала. В пристрое царил полумрак – свет шел только от небольших светильников, направленных на ящики с мощами. Гудел кондиционер, шум монастыря будто отдалился и отодвинулся, и Женя вдруг ощутила странный покой и в то же время волнение. Она смотрела в глазницы черепа человека, умершего много столетий назад, и чувствовала, как на нее опускается тишина.
- Мне выйти? – едва слышно спросил Матвей, и Женя кивнула.
Когда она вышла из пристроя, Матвей вопросительно заглянул ей в лицо, и Женя ждала, что он спросит, какое желание она произнесла над мощами. Но Матвей промолчал, и они направились к выходу из монастыря. До десяти вчера оставалось еще три часа, которые они провели в машине, припаркованной недалеко от интерната, и потягивали вкусный, но едва теплый кофе из придорожной кофейни.
В назначенное время Женя и Матвей приблизились к калитке, где их ждала Таисия Федоровна, облаченная в уютный домашний плюшевый костюм.
- Ну, пойдем, – сухо обронила она, с головы до ног оглядывая Женю.
Нянечка провела их мимо дежурной, которая безмятежно дрыхла в своем кресле, издавая носом тихий писк. Они прошли по пустым темным коридорам и попали, очевидно, в ту часть интерната, где не было жилых комнат. Таисия Федоровна остановилась перед помещением с цифрой 5 на притолоке, звякнула связкой ключей и отперла высокую створку. Женя с бьющимся сердцем вошла в комнату, щелкнула выключателем. Здесь действительно устроили склад: прислоненные к стене, стояли листы гипсокартона, деревянные брусья, старые двери, снятые с петель; стопкой были сложены садовые тачки, мешки с цементной смесью, пластиковые ведра. Женя обходила комнату по периметру, под ней тихо скрипел деревянный пол. У дальней от входа стены она остановилась, заглянула под большой кусок дсп и едва удержала радостное восклицание:
- Матвей! Посмотри! Это наверняка оно!
Под листом ДСП оказались несколько фанерных щитов, выкрашенных в красный, белый и черный.
- Это наверняка с аудиовизуального этапа! Я тоже обклеивала стены разноцветными листами!
Матвей убрал ДСП от стены и они осмотрели щиты, но никаких надписей или знаков на них не обнаружили. Женя внимательно изучила остальной хлам, но больше ничего, что могло бы быть связанным с Зельдович, не нашла. Она помотала головой:
- Нет, что-то должно быть еще. Почему здесь? Таисия Федоровна, вы же давно здесь работаете, эта часть интерната так и была для технических надобностей?
- Подальше от лишних глаз, – пожал плечами Матвей.
- А что ей лишние глаза? Это был ее интернат, вряд ли она здесь кого-то опасалась.
- А это что? – Матвей указал на дверь, частично видневшуюся из-за стопки пластиковых панелей. – Куда ведет?
- Никуда. В подвал ведет, но им вообще не пользуются – глубокий он слишком, ступеньки больно крутые. Убиться можно.
Матвей подергал дверь – заперто.
- В подвал другой вход есть, это дверь уж сто лет заколочена.
- Проведете нас? – глаза Жени загорелись.
- Да мне што… Пойдемте, проведу. Только пусто там.
Следуя за Таисией Федоровной, они вышли во двор интерната, обогнули здание и приблизились к неприметной дверце на заднем фасаде. Нянечка вытащила свою связку ключей, отомкнула дверь. Она оказалась права – вниз уходили узкие, очень высокие ступеньки, света на лестнице не было, и Матвею пришлось подсвечивать фонариком телефона. Вскоре они спустились в небольшое помещение с бетонным, ничем не отделанным полом и кирпичными стенами. Единственный светильник давал очень мало света и весь зарос пылью; единственное окно в комнате было сильно ниже уровня земли. У дальней стены темнел еще один проход с металлической решеткой, а у боковой – проем с еще одной лестницей, ведшей, очевидно, к бывшему кабинету Зельдович. Комната была абсолютно пуста, если не считать очень старой железной кровати с панцирной продавленной сеткой. Под кроватью валялась бутылочка, похожая на те, в которых продаются медицинские растворы, и Женя нагнулась и подняла ее. Бумажная наклейка покоробилась, название было нечитаемым, но состав содержимого вполне можно было разобрать.
- Что-то медицинское, – хмыкнул Матвей
Женя сжала пыльную бутылочку в пальцах, дыхание ее сбилось.
- Это жировая эмульсия для парентального питания.
- Чего? – сунулась нянечка.
- Раствор для внутривенного кормления. Для кормления людей, которые не могут есть сами через рот.
Женя положила бутылочку на кровать и указала на решетку на дальней стене.
- Да все то же, – с некоторым раздражением ответила Таисия Федоровна. – Подвал. Тут два уровня. Здание старое, черт знает каких катакомб тут настроили.
Матвей потянул на себя решетку, и она сразу подалась, издав тихий металлически стон.
- Там света нет! – ворчливо сказала нянечка.
Женя уже включила фонарик, вошла в темный проем и снова попала на крутую и неудобную лестницу. Одной рукой держа фонарик, а второй опираясь на пыльную стену, она начала спуск, а за ней и Матвей. За спиной вдруг раздался скрип, лязг и громкое бряцанье связки ключей, отозвавшееся в темноте эхом. Матвей бросился назад и ударил ладонями в запертую решетку, и нянька отпрянула.
- Что вы делаете? – крикнула Женя, чувствуя, как ужас заливает живот.
- Надоели, как черти! – бросила нянька. – Ходят тут, вынюхивают! Я ведь сразу поняла, что не отвяжетесь! Тьфу!
Старуха плюнула на пол и с нескрываемой ненавистью прошипела:
- Как дети помирали в интернате, как Амалька над ними галилась – всем насрать было. А сейчас, вон, забегали. Поздно только уже. Наденьку мою…
- Та девочка на кладбище, Наденька, это же ваша внучка? – пораженная догадкой, непослушными губами проговорила Женя.
- Зачем вы..? – Матвей сжал прутья решетки. – Мы ведь не виноваты в преступлениях Зильберович!
- А я вас и не виновачу. Но и не выпущу. Амалька, чую, долго не протянет, а вы – свежая кровь. Орать бесполезно – тут стены толщиной в метр, а уж телефоны тем более не ловят. Так что, прощевайте!
Таисия Федоровна щелкнула выключателем, и Женя с Матвеем непременно погрузились бы в полнейшую тьму, если бы не скудный луч фонарика.
- Ну что ж, пошли посмотрим, что там. А потом будем думать, как выпутываться, – преувеличенно спокойно сказал Матвей и сжал Женин локоть.
Они, скользя ладонями по неровной стене, покрытой толстым слоем многолетнего праха, спустились по лестнице. Женя, ступив на бетонный неровный пол, направила луч фонарика в комнату и тут же вскрикнула, Матвей тоже не удержал изумленного вздоха.
На широкой кровати с подъемным изголовьем лежал человек: отекшее жабье лицо с лоснящейся сальной кожей, длинные спутанные волосы, колтунами лежащие на несвежей, пожелтевшей подушке; сиротское одеяло в квадратик частично прикрывало безобразное тело с выпирающим животом и тощими ногами и руками с утолщенными суставами. Невозможно было разобрать, женщина это или мужчина. Веки человека были раскрыты и зафиксированы странными устройствами, напоминавшими крошечные капканы – металлические зубья не давали глазам закрыться, а из середины этой устрицы торчал хоботок, прикасавшийся к глазному яблоку, прямо к зрачку. От маленькой железки шел тонкий шланг, который тянулся на середину комнаты, где был расположен большой металлический цилиндр. К цилиндру крепились и другие шланги – когда Матвей пошарил фонариком, стало очевидно, что кроватей в комнате всего четыре, и на каждой располагался человек. У каждого к глазам крепились одинаковые устройства, все узники подвала были мертвенно неподвижны и никак не отреагировали на появление Жени и Матвея.
Женя обошла все кровати – у изножья висели таблички с именами «Анвар», «Костя», «Андрей» и «Кристина». Узники подвала выглядели одинаково со своими оплывшими лицами и бессильными руками и ногами-спичками.
- Мы нашли их! – тихо сказала Женя, и слова ее прозвучали особенно ясно и безнадежно в тишине подвала. – Мы нашли тех детей, которых калечил Богушов.
- И Зельдович, – Матвей указал телефоном в дальний левый угол, куда-то к потолку.
Женя невольно прикрыла рот рукой и отшатнулась. На металлических крюках висели старые тюлевые занавески, посеревшие от старости и грязи. Закрученные немыслимыми узлами, они формировали что-то вроде паутины, в которой была подвешена Амалия Зельдович в изломанной позе. Лицо ее сильно похудело, но все-таки несомненно это была она, та самая женщина с фотографий и видео, которые Женя обнаружила в вещах профессора Петраковой. Все то же некрасивое лицо с размашистыми негармоничными чертами, хоть и страшно осунувшееся, с грязными потеками на лбу и щеках. Ногти ее сильно отросли на руках и ногах и закручивались внутрь, и Женя спросила себя, неужели она находится здесь с 1998 года? От глаз Амалии к цилиндру тянулись все те же тонкие шланги.
- Амалия! – крикнула Женя и тронула ее голые грязные ступни.
Матвей приволок прикроватную тумбочку, стоявшую у кровати Анвара, помог Жене взобраться. Она потрясла Зельдович за плечи, похлопала по щеке, но та никак не отреагировала. Женя осторожно потянула за шланг странного устройства, и оно неожиданно легко подалось и отлепилось от лица Амалии. Но Зельдович так и не очнулась, глядя в темноту ничего не выражающими глазами, которые двигались туда-сюда.
Женя спустилась, подошла к кровати Анвара, направила свет на лицо парализованного – глаза его тоже двигались влево-вправо в крошечной амплитуде.
Она подошла к другому человеку – то же самое. Женя обошла парализованных, осматривая глаза.
- Патологические однообразные движения глаз.
- Эти штуки фиксируют движения их глаз?
Женя пожала плечами, хотя Матвей не мог ее видеть – их фонарики были направлены на людей на кроватях. Она подошла к цилиндру, потрогала его тусклый алюминиевый бок. Несколько шлангов с «капканами» для глаз валялись на полу, ни к чему не прикрепленные. Женя подняла одно устройство, потрогала пальцем острые зубчики.
- Жень, даже не думай! – воскликнул Матвей.
Женя села на прохладный пол и направила свет на Матвея:
- Я так долго искала ответы на свои вопросы. Мы возможно, сдохнем тут от обезвоживания и голода. Так может быть, я хотя бы удовлетворю любопытство?
Он сел рядом, положил телефон на пол, отчего луч фонаря осветил потолок, сформировав на нем причудливые гигантские тени.
- Может, смерть от жажды и голода гораздо милосерднее, чем это?
Он кивнул на мини капкан.
- Знаешь, нас с Амалией все же роднит желание добраться до самой сути. Такое сильное, что становится наплевать на мораль и сострадание.
- Ну сравнила. Зельдович калечила детей.
- А я подставила под удар свою сестру. Просто потому, что мне было интересно – сработает или нет.
Женя взяла пару крошечных капканов и повернулась к Матвею:
Он долго молчал и наконец произнес:
- Ладно. Ты же все равно это сделаешь.
Матвей закрепил у стены оба телефона так, чтобы свет падал на Женино лицо. Она задрала подбородок, уперлась ладонями в пол и кивнула:
Он поднес устройства к ее глазам, и зубастые устрицы раскрылись, будто листья хищной росянки, и вдруг, издав тихий щелчок, впились в ее веки. Женя вздрогнула, ожидая сильной боли, но ощутила только небольшое жжение, как от ссадины. В зрачок ей уперся металлический штырек, и только она хотела сказать, что ничего особенного не чувствует, как свет фонариков померк в ее глазах, ее куда-то потащило, сильно швырнуло и глухо ударило обо что-то мягкое.
