Атлантида ещё не утонула.

Советский Союз ещё не превратился в РФ, потерявшую свои провинции. Он балансировал на грани войны с многомиллионным южным соседом. Его лидер жаждал выяснить, кто в этом мире сильнее.

И мы, солдаты империи, готовились умирать. И не оттого, что хотели этого или были фанатиками. Просто у полка в полторы тысячи человек, стоявших против бронекавалерийской дивизии в четырнадцать тысяч штыков и тридцать танков, шансов выжить не было. Но самым смешным, по-моему, было то, что полк, с которым нас собирались послать в «последний решительный…», был не моим, да и станция «Дружба» не была местом моей постоянной службы. Я с двоими своими сослуживцами был тут в командировке.

Нас прислали отбирать из молодых солдат кандидатов в операторы противотанковых комплексов. На тот момент это были самые современные управляемые ракеты. Они были способны поражать любые движущиеся по земле объекты, низколетящие вертолёты и огневые точки обороны противника. Ракеты были хороши, но только управлять ими были нелегко. Операторы-наводчики, способные уничтожить танк на расстоянии трёх-четырёх километров, были на вес золота. На тот момент нас было всего несколько человек. Мы колесили по всей стране и на полигонах СССР практически доказывали боеспособность противотанкового управляемого реактивного снаряда. ПТУРС — так сокращённо назывался этот комплекс. В это время его выпускали в двух вариантах — пехотном и мобильном, на броневике.

Но эта командировка была странной. В полку уже третий год существовала батарея ПТУРС. В ней, соответственно армейскому уставу и всяческим положениям, делалось всё для отбора и обучения противотанкистов. Да, они стреляли только в кабине электронного имитатора, а мы уже были известными на весь Союз операторами с боевыми пусками ракет. У меня к тому времени было одиннадцать боевых пусков. Мои товарищи отстреляли ракет меньше, чем я, но тоже были классными операторами. Только вот умение управлять ракетой было как раз тем, чего не передашь во время занятий. Попадание в цель полностью зависело от чувства оператора, от его внутреннего состояния. Да и ракета в разном климате и при разной температуре вела себя по-разному. В жаркой пустыне она во время полёта лезла под облака, и её надо было прижимать к земле. В средней полосе России, над стылой землёй и болотами, снаряд падал, и его надо было удерживать на нужной высоте. Оператор был главным, но показать своё умение мог только во время реальной стрельбы.

В Туркмении, на полигоне, подполковник Ройтман, командир дивизиона ПТУРС, единственного подобного подразделения в мире, посадил за пульт управления офицера, командира одного из взводов. Комдив надеялся, что профессионал сделает то, чего не удавалось рядовым. Ракеты, которыми был вооружён дивизион, были смонтированы на бронемашинах. Это было грозное оружие.

Лейтенант взлетел на броневик, опустился в люк и закрыл его за собой. Меньше минуты понадобилось офицеру на подготовку. Над боевым отсеком поднялся пакет направляющих. Почти тотчас с него сорвалась ракета и уверенно устремилась к цели. Когда до неё осталось совсем немного, с полминуты, подполковник подошёл к броневику и металлическим прутом ударил по борту. Снаряд мгновенно ткнулся в землю и взорвался где-то в паре сотен метров от «вражеского» танка. Тут же распахнулся люк машины, и из него вылетел оператор. Он шальными глазами обвёл всех нас, потом дрожащим голосом спросил:

— Что это было?!.
— Твою мать, — выругался комбриг. — А если бы тут падали снаряды, то ты бы и пусковую кнопку не нашёл?!

Подполковник в ярости пнул колесо броневика и, сев в свою машину, уехал с полигона.

Я при стрельбе впадал почти в трансовое состояние и ничего не слышал и не видел, кроме того что было в поле зрения моего визира. Один раз в лесу под Лугой был смешной случай. Я вёл ракету над лесным озером, и восходящие и нисходящие потоки воздуха заставляли снаряд скакать. Мне пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы удержать его в повиновении и поразить цель. В этот момент где-то на грани сознания я услышал чей-то кашель. Почти в тот же миг ракета поразила мишень, и я вернулся к действительности. Кашлял мой водитель, сидевший в полуметре от меня.

— Болеешь? — Меня поразило, что я первый раз вижу своего шофёра задыхающимся от кашля. Он рассказал, что после двух выстрелов отсек наполняется газами от работы маршевых двигателей взлетающих ракет. И в машине не только трудно дышать, но нельзя ничего увидеть. Дым режет глаза, и из них ручьями бегут слезы. Я смотрел на него и не верил, ведь это был мой восьмой выстрел и в остальных случаях я не слышал его кашля и не видел боевой отсек, заполненный серым дымом.
— А я всё время удивляюсь, — развёл руками водитель. — Тут дышать нечем и впору противогаз натягивать, а ты ничего не замечаешь и спокойно ведёшь снаряд?! Что будет, если ты выпустишь весь боезапас?

Разве можно было это кому-то передать во время занятий? Это как первый бой — кто останется целым, того уже так просто не убить…

Это всё было и осталось в прошлом, а сейчас мы втроём обучаем, отбираем молодёжь и мучаемся с ней. Одним словом — командировка на станцию «Дружба», тогда ещё не принявшую и не отправившую ни одного вагона.

«Дружба» стоит посреди Джунгарских ворот [1]!

Если бы Бог решал проблему со входом в преисподнюю, то лучшего места он бы не нашёл.

Это была вечно работающая аэродинамическая труба. Ветер на станции не отдыхал ни секунды. Единственное, что менялось, — его скорость и температура. Зимой, как мне рассказывали, он был таким студёным, что продувал насквозь даже герметичные боевые машины. Сейчас он был горячим и сушил нас, как вяленую рыбу на верёвке.

Ветер и сгущённое молоко, полагавшееся в высокогорье, — единственное, имевшее смысл в этой командировке. Всё остальное было, на мой взгляд, глупостью. После двух часов занятий на тренажёре мои приятели валялись на койках, а я читал книги и бродил по расположению, изучая «достопримечательности». Главными среди них были рельсы, уже никого ни с кем не связывавшие. В депо, предназначенном для ремонта локомотивов, стояли броневики, набитые боеприпасами.

Казармы полка располагались на некоторой возвышенности по отношению к линии границы. Её охраняла застава из трёх десятков бойцов. Они почти каждый день вступали в рукопашную схватку с хулиганами с сопредельной стороны. Группы молодых чужаков в тридцать-сорок человек, иногда с пустыми руками, иногда вооружённых палками, пересекали границу. Усиленный наряд из пяти наших бойцов, имея строжайший приказ оружия не применять, встречал противника и пытался его остановить. Обычно это кончалось дракой. Советские пограничники были отменно обучены. Каждый из них стоил двух, а то и трёх нарушителей, но и это не помогало. Обычно наряд не мог устоять против превосходившего врага. В грузовике, на котором вдоль границы передвигались наши солдаты, стояла рация. Её защищали до последнего, и когда держаться не было сил, радист просил помощи своих коллег.

Первыми к месту свалки прилетали с заставы все свободные от дежурства пограничники. Противник тоже высылал подмогу. Наши дрались или спина к спине, или в тесном строю. Когда защитники рубежа страны понимали, что их силы на пределе, рация снова взвывала о помощи.

Теперь адресатом было командование мотострелкового полка. Он располагался неподалёку от «призрачного» вокзала станции «Дружба». В таком случае к границе кидалась рота пехоты на бэтээрах. Едва броневики появлялись в поле зрения нарушителей, хулиганы начинали отходить к границе. Дело в том, что командир мотострелкового полка не был ограничен строгим приказом не стрелять. Он мог действовать по обстановке. И на той стороне это знали.

Эта «игра» обещала когда-нибудь закончиться немалой кровью. И действительно, через год Джунгарские ворота стали местом вооружённого конфликта, но я в это время был уже далеко.

А пока — я бродил по расположению полка, страстно желая стремительно скатиться вниз на бронемашине, забитой под завязку боеприпасами, и очертя голову кинуться в драку с нарушителями. Но противник почему-то вёл себя тихо, и уже неделю границу никто не пересекал. Вот и сегодня, похоже, день обещал быть без приключений, и я вернулся в казарму.

Лёшка с Сашкой резались в карты, а я достал мемуары гитлеровского генерала Курта фон Типпельскирха и принялся читать. Вдруг динамик, висевший на стене, захрипел и заорал что было сил.

— Всем строиться! На полковом плацу всеобщее построение!

Мы не служили в этом полку, поэтому не сдвинулись с места. Вдруг дверь в комнату распахнулась, и на пороге показался дежурный офицер:

— Встать! — заорал он, краснея от напряжения. — Был приказ строиться!

Я поднялся:

— Мы тут в командировке.

Старший лейтенант покраснел ещё сильнее.

— Или началась война? — усмехнулся Лёшка.

Дежурный опустил руку к кобуре и, что было странно, успокоился:

— Там даже полковых фермеров, свинарей, на построение выгнали. — Теперь в его голосе звучала сталь: — У вас минута, чтобы привести себя в порядок…

Полк был выстроен в две шеренги. В центре стояли командир полка, начальник особого отдела и начальник караула. Я обратил внимание на то, что все они были вооружены, а у начкара, помимо штатного пистолета на поясе, на плече висел автомат. В середине этой тесной группки стоял кто-то, но рассмотреть я его не успел.

— Сержант, — окликнул меня командир батареи, к которой мы были прикомандированы, — становитесь здесь. — Он кивнул в сторону короткой шеренги солдат. Они были одеты в грязные гимнастёрки, на одном из них были белый фартук и поварской колпак.
— Дожили, — Лёшка громко выругался. — Со свинарями и поварами в одном строю стоим!

Комбат покосился в нашу сторону, но не произнёс ни слова.

— Становись! — Это командовал начальник штаба.

Теперь я увидел того, кто стоял в центре. Это была женщина.

— Баба-то что тут делает, — воскликнул Сашка, удивлённо шмыгнув носом, — товарищ капитан?!

Комбат снова взглянул на нас, но не ответил. И, как я понял, сделал это не от пренебрежения к нам, а оттого что ярость душила его.

— Равняйсь! Смирно! — голос начальника штаба тоже источал злость.
— Вольно! — Это уже был командир полка.

«Господи!» — чуть не взмолился я, поняв, что тут делает женщина.

— Парни, — негромко проговорил я, — она тут на опознании. Это либо воровство, либо изнасилование.
— Точно! — воскликнул Сашка. — А я сначала подумал, что шпионку поймали…
— Вот это и называется «попали»! — Лёшка сплюнул. — Но мы-то из расположения батареи не выходили.
— А кто подтвердит, — вздохнул я, — если вся батарея была на занятиях?
— Дневальный видел, что мы там лежали, — вспомнил Сашка.
— Эта деревенщина нам не поможет. — Состроил кислую мину Лёшка. — Этот дневальный. Стоит ему увидеть меня, как он, вспоминая, как я учил его работать джойстиком, синеет от обиды и злости.

Женщина медленно шла вдоль солдатских шеренг, внимательно всматриваясь в лица мальчишек, одетых в военную форму. Временами она останавливалась, и тишина глушила даже посвист ветра.

Холод медленно выстудил мою грудь. Я вспомнил, что несколько дней назад, в бешенстве от пренебрежительного отношения к боевой подготовке, задал солдатам, с которыми занимался, вопрос:

— Кто никогда не был с женщиной?

Двадцать три бойца были девственниками. Из троих оставшихся двое заплатили за первородный грех штампами в паспортах. Последний, ефрейтор Савушкин, весельчак и балагур, был душой батареи. Похоже, он относился к большинству, но не мог этого признать.

— Противник размажет вас по этой пустыне, а вы так и не узнаете, как пахнет женщина! — Так я пытался вызвать у своих учеников интерес к занятиям. — В любой войне выживает лучший воин. А вы этому не желаете учиться. Подумайте, их в четырнадцать раз больше, чем нас! И это не мой бред и даже не сказка…

«Неужели кто-то из них попытался заполнить этот пробел?! Тогда я невольно виноват. Это я, это мои слова подтолкнули кого-то на преступление».

Женщина приближалась к нам. Теперь я видел её лицо, изборождённое глубокими морщинами. На вид ей было лет семьдесят. Худенькое тельце едва прикрывали от пронзительного ветра серое платье и мужской пиджак. Он был явно с чужого плеча.

Командир батареи негромко выругался и проговорил:

— Это какой скотиной надо быть, чтобы изнасиловать эту старуху?!

Теперь стало ясно, что происходило на плацу. Командование полка решило не докладывать о безобразном преступлении, а разобраться самостоятельно.

«Действительно, — глядя в сторону приближающейся старухи, подумал я, — нормальный человек на неё даже не обратит внимания».

Подумал — и испугался своей мысли.

«Значит, если бы она была молодой и красивой, то я мог бы оправдать насильника? Боже мой, до чего я дошёл в этой казарме?!.»

Женщина внимательно и неспешно смотрела в лицо одного из солдат, и я вдруг понял, что она уже стоит в паре шагов от меня. Худое лицо начальника особого отдела походило на маску. Командир полка бросил взгляд в мою сторону и облегчённо вздохнул. Его испытание заканчивалось через три солдата, но вторым в этом строю был я.

Страх! Ледяной ужас сковал мои плечи и высушил губы. Старуха стояла напротив меня. Глаза, почти потерявшие цвет, на миг встретились с моими, и я едва сдержался, чтобы не зажмуриться. Страх! Впервые за девятнадцать лет моей жизни мне было так страшно. Что стоило этой женщине ткнуть пальцем в меня?! Ткнуть — и вычеркнуть меня из жизни? Как я докажу, что бродил в окрестностях полка и никогда не видел её?!

Неожиданно я увидел в её глазах понимание. Потерпевшая прочла мои мысли. Она догадалась. Старуха увидела мой страх. Не успел я подумать об этом, как меня поразила спасительная мысль:

«Мы втроём носим фуражки, а все остальные, кроме пограничников, ходят в панамах. Раз полковник приказал построить весь полк, значит, насильник был в тропической униформе».

От этой мысли мне стало так легко, что я, кажется, улыбнулся. Женщина сделала шаг в сторону и теперь смотрела в Лёшкины глаза. Потом она повернулась к офицерам:

— Нет, — у неё был тихий усталый голос. — Их тут нет.

Рука начальника караула, застывшая на автомате, побелела.

Контрразведчик опустил левый край рта.

Командир полка чуть склонился к потерпевшей:

— Вы уверены?
— Да. — Мне стало жаль её, хотя в женском голосе звучала негромкая уверенность. — Они не скрывали своих лиц. Два русоволосых русских парня. Мне кажется, что они были постарше этих. — Женщина кивнула в мою сторону.

Полковник попытался скрыть свою радость:

— Тут есть ещё одно подразделение связистов, — он развёл руками, — но они мне не подчиняются.

Начальник особого отдела осторожно тронул острый старушечий локоть:

— Разберёмся. Прошу вас.

Они уходили. Вдруг кто-то положил руку на моё плечо. Я оглянулся, это был комбат:

— Всё, — было видно, что капитан смертельно устал, — всё кончилось, идём в расположение. Я хочу поговорить с тобой о тех, кого ты отобрал в операторы.

Я повертел головой. Лёшка и Сашка стояли рядом со мной.

— Что, — прохрипел Сашка, — перепугался?
— А ты — нет?
— Ещё как, — усмехнулся он, — чуть штаны не намочил.

Дул ветер. Мне показалось, что с сопредельной стороны доносится звук танковых двигателей. Но мои сослуживцы спокойно шли рядом со мной. Красное солнце ползло к горизонту, унося с собой все сложности и страхи этого дня. Наша командировка подходила к концу.

Уже на следующий день мы покидали «Дружбу» и возвращались в свой полк.

Война коротко посетила эти края, но только через год.

Тринадцатого августа шестьдесят девятого неподалёку от станции «Дружба» произошло вооружённое столкновение между бойцами полка и нарушителями. Мои ученики показали себя достойными воинами.

Примечание автора

[1] Центральная Азия. Восточно-Казахстанская область. Джунгарские ворота — горный проход между Джунгарским Алатау с запада и хребтом Барлык с востока, соединяет Балхаш-Алакольскую котловину с Джунгарской. При прохождении ветра через ворота его скорость возрастает до 70 км/ч.

Редактор: Глеб Кашеваров
Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова

Больше прозы Бориса Майнаева в сборнике «Дочь греха»: https://chtivo.spb.ru/book-doch-greha.html

Атлантида ещё не утонула.

Советский Союз ещё не превратился в РФ, потерявшую свои провинции. Он балансировал на грани войны с многомиллионным южным соседом. Его лидер жаждал выяснить, кто в этом мире сильнее.

И мы, солдаты империи, готовились умирать. И не оттого, что хотели этого или были фанатиками. Просто у полка в полторы тысячи человек, стоявших против бронекавалерийской дивизии в четырнадцать тысяч штыков и тридцать танков, шансов выжить не было. Но самым смешным, по-моему, было то, что полк, с которым нас собирались послать в «последний решительный…», был не моим, да и станция «Дружба» не была местом моей постоянной службы. Я с двоими своими сослуживцами был тут в командировке.

Нас прислали отбирать из молодых солдат кандидатов в операторы противотанковых комплексов. На тот момент это были самые современные управляемые ракеты. Они были способны поражать любые движущиеся по земле объекты, низколетящие вертолёты и огневые точки обороны противника. Ракеты были хороши, но только управлять ими были нелегко. Операторы-наводчики, способные уничтожить танк на расстоянии трёх-четырёх километров, были на вес золота. На тот момент нас было всего несколько человек. Мы колесили по всей стране и на полигонах СССР практически доказывали боеспособность противотанкового управляемого реактивного снаряда. ПТУРС — так сокращённо назывался этот комплекс. В это время его выпускали в двух вариантах — пехотном и мобильном, на броневике.

Но эта командировка была странной. В полку уже третий год существовала батарея ПТУРС. В ней, соответственно армейскому уставу и всяческим положениям, делалось всё для отбора и обучения противотанкистов. Да, они стреляли только в кабине электронного имитатора, а мы уже были известными на весь Союз операторами с боевыми пусками ракет. У меня к тому времени было одиннадцать боевых пусков. Мои товарищи отстреляли ракет меньше, чем я, но тоже были классными операторами. Только вот умение управлять ракетой было как раз тем, чего не передашь во время занятий. Попадание в цель полностью зависело от чувства оператора, от его внутреннего состояния. Да и ракета в разном климате и при разной температуре вела себя по-разному. В жаркой пустыне она во время полёта лезла под облака, и её надо было прижимать к земле. В средней полосе России, над стылой землёй и болотами, снаряд падал, и его надо было удерживать на нужной высоте. Оператор был главным, но показать своё умение мог только во время реальной стрельбы.

В Туркмении, на полигоне, подполковник Ройтман, командир дивизиона ПТУРС, единственного подобного подразделения в мире, посадил за пульт управления офицера, командира одного из взводов. Комдив надеялся, что профессионал сделает то, чего не удавалось рядовым. Ракеты, которыми был вооружён дивизион, были смонтированы на бронемашинах. Это было грозное оружие.

Лейтенант взлетел на броневик, опустился в люк и закрыл его за собой. Меньше минуты понадобилось офицеру на подготовку. Над боевым отсеком поднялся пакет направляющих. Почти тотчас с него сорвалась ракета и уверенно устремилась к цели. Когда до неё осталось совсем немного, с полминуты, подполковник подошёл к броневику и металлическим прутом ударил по борту. Снаряд мгновенно ткнулся в землю и взорвался где-то в паре сотен метров от «вражеского» танка. Тут же распахнулся люк машины, и из него вылетел оператор. Он шальными глазами обвёл всех нас, потом дрожащим голосом спросил:

— Что это было?!.
— Твою мать, — выругался комбриг. — А если бы тут падали снаряды, то ты бы и пусковую кнопку не нашёл?!

Подполковник в ярости пнул колесо броневика и, сев в свою машину, уехал с полигона.

Я при стрельбе впадал почти в трансовое состояние и ничего не слышал и не видел, кроме того что было в поле зрения моего визира. Один раз в лесу под Лугой был смешной случай. Я вёл ракету над лесным озером, и восходящие и нисходящие потоки воздуха заставляли снаряд скакать. Мне пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы удержать его в повиновении и поразить цель. В этот момент где-то на грани сознания я услышал чей-то кашель. Почти в тот же миг ракета поразила мишень, и я вернулся к действительности. Кашлял мой водитель, сидевший в полуметре от меня.

— Болеешь? — Меня поразило, что я первый раз вижу своего шофёра задыхающимся от кашля. Он рассказал, что после двух выстрелов отсек наполняется газами от работы маршевых двигателей взлетающих ракет. И в машине не только трудно дышать, но нельзя ничего увидеть. Дым режет глаза, и из них ручьями бегут слезы. Я смотрел на него и не верил, ведь это был мой восьмой выстрел и в остальных случаях я не слышал его кашля и не видел боевой отсек, заполненный серым дымом.
— А я всё время удивляюсь, — развёл руками водитель. — Тут дышать нечем и впору противогаз натягивать, а ты ничего не замечаешь и спокойно ведёшь снаряд?! Что будет, если ты выпустишь весь боезапас?

Разве можно было это кому-то передать во время занятий? Это как первый бой — кто останется целым, того уже так просто не убить…

Это всё было и осталось в прошлом, а сейчас мы втроём обучаем, отбираем молодёжь и мучаемся с ней. Одним словом — командировка на станцию «Дружба», тогда ещё не принявшую и не отправившую ни одного вагона.

«Дружба» стоит посреди Джунгарских ворот [1]!

Если бы Бог решал проблему со входом в преисподнюю, то лучшего места он бы не нашёл.

Это была вечно работающая аэродинамическая труба. Ветер на станции не отдыхал ни секунды. Единственное, что менялось, — его скорость и температура. Зимой, как мне рассказывали, он был таким студёным, что продувал насквозь даже герметичные боевые машины. Сейчас он был горячим и сушил нас, как вяленую рыбу на верёвке.

Ветер и сгущённое молоко, полагавшееся в высокогорье, — единственное, имевшее смысл в этой командировке. Всё остальное было, на мой взгляд, глупостью. После двух часов занятий на тренажёре мои приятели валялись на койках, а я читал книги и бродил по расположению, изучая «достопримечательности». Главными среди них были рельсы, уже никого ни с кем не связывавшие. В депо, предназначенном для ремонта локомотивов, стояли броневики, набитые боеприпасами.

Казармы полка располагались на некоторой возвышенности по отношению к линии границы. Её охраняла застава из трёх десятков бойцов. Они почти каждый день вступали в рукопашную схватку с хулиганами с сопредельной стороны. Группы молодых чужаков в тридцать-сорок человек, иногда с пустыми руками, иногда вооружённых палками, пересекали границу. Усиленный наряд из пяти наших бойцов, имея строжайший приказ оружия не применять, встречал противника и пытался его остановить. Обычно это кончалось дракой. Советские пограничники были отменно обучены. Каждый из них стоил двух, а то и трёх нарушителей, но и это не помогало. Обычно наряд не мог устоять против превосходившего врага. В грузовике, на котором вдоль границы передвигались наши солдаты, стояла рация. Её защищали до последнего, и когда держаться не было сил, радист просил помощи своих коллег.

Первыми к месту свалки прилетали с заставы все свободные от дежурства пограничники. Противник тоже высылал подмогу. Наши дрались или спина к спине, или в тесном строю. Когда защитники рубежа страны понимали, что их силы на пределе, рация снова взвывала о помощи.

Теперь адресатом было командование мотострелкового полка. Он располагался неподалёку от «призрачного» вокзала станции «Дружба». В таком случае к границе кидалась рота пехоты на бэтээрах. Едва броневики появлялись в поле зрения нарушителей, хулиганы начинали отходить к границе. Дело в том, что командир мотострелкового полка не был ограничен строгим приказом не стрелять. Он мог действовать по обстановке. И на той стороне это знали.

Эта «игра» обещала когда-нибудь закончиться немалой кровью. И действительно, через год Джунгарские ворота стали местом вооружённого конфликта, но я в это время был уже далеко.

А пока — я бродил по расположению полка, страстно желая стремительно скатиться вниз на бронемашине, забитой под завязку боеприпасами, и очертя голову кинуться в драку с нарушителями. Но противник почему-то вёл себя тихо, и уже неделю границу никто не пересекал. Вот и сегодня, похоже, день обещал быть без приключений, и я вернулся в казарму.

Лёшка с Сашкой резались в карты, а я достал мемуары гитлеровского генерала Курта фон Типпельскирха и принялся читать. Вдруг динамик, висевший на стене, захрипел и заорал что было сил.

— Всем строиться! На полковом плацу всеобщее построение!

Мы не служили в этом полку, поэтому не сдвинулись с места. Вдруг дверь в комнату распахнулась, и на пороге показался дежурный офицер:

— Встать! — заорал он, краснея от напряжения. — Был приказ строиться!

Я поднялся:

— Мы тут в командировке.

Старший лейтенант покраснел ещё сильнее.

— Или началась война? — усмехнулся Лёшка.

Дежурный опустил руку к кобуре и, что было странно, успокоился:

— Там даже полковых фермеров, свинарей, на построение выгнали. — Теперь в его голосе звучала сталь: — У вас минута, чтобы привести себя в порядок…

Полк был выстроен в две шеренги. В центре стояли командир полка, начальник особого отдела и начальник караула. Я обратил внимание на то, что все они были вооружены, а у начкара, помимо штатного пистолета на поясе, на плече висел автомат. В середине этой тесной группки стоял кто-то, но рассмотреть я его не успел.

— Сержант, — окликнул меня командир батареи, к которой мы были прикомандированы, — становитесь здесь. — Он кивнул в сторону короткой шеренги солдат. Они были одеты в грязные гимнастёрки, на одном из них были белый фартук и поварской колпак.
— Дожили, — Лёшка громко выругался. — Со свинарями и поварами в одном строю стоим!

Комбат покосился в нашу сторону, но не произнёс ни слова.

— Становись! — Это командовал начальник штаба.

Теперь я увидел того, кто стоял в центре. Это была женщина.

— Баба-то что тут делает, — воскликнул Сашка, удивлённо шмыгнув носом, — товарищ капитан?!

Комбат снова взглянул на нас, но не ответил. И, как я понял, сделал это не от пренебрежения к нам, а оттого что ярость душила его.

— Равняйсь! Смирно! — голос начальника штаба тоже источал злость.
— Вольно! — Это уже был командир полка.

«Господи!» — чуть не взмолился я, поняв, что тут делает женщина.

— Парни, — негромко проговорил я, — она тут на опознании. Это либо воровство, либо изнасилование.
— Точно! — воскликнул Сашка. — А я сначала подумал, что шпионку поймали…
— Вот это и называется «попали»! — Лёшка сплюнул. — Но мы-то из расположения батареи не выходили.
— А кто подтвердит, — вздохнул я, — если вся батарея была на занятиях?
— Дневальный видел, что мы там лежали, — вспомнил Сашка.
— Эта деревенщина нам не поможет. — Состроил кислую мину Лёшка. — Этот дневальный. Стоит ему увидеть меня, как он, вспоминая, как я учил его работать джойстиком, синеет от обиды и злости.

Женщина медленно шла вдоль солдатских шеренг, внимательно всматриваясь в лица мальчишек, одетых в военную форму. Временами она останавливалась, и тишина глушила даже посвист ветра.

Холод медленно выстудил мою грудь. Я вспомнил, что несколько дней назад, в бешенстве от пренебрежительного отношения к боевой подготовке, задал солдатам, с которыми занимался, вопрос:

— Кто никогда не был с женщиной?

Двадцать три бойца были девственниками. Из троих оставшихся двое заплатили за первородный грех штампами в паспортах. Последний, ефрейтор Савушкин, весельчак и балагур, был душой батареи. Похоже, он относился к большинству, но не мог этого признать.

— Противник размажет вас по этой пустыне, а вы так и не узнаете, как пахнет женщина! — Так я пытался вызвать у своих учеников интерес к занятиям. — В любой войне выживает лучший воин. А вы этому не желаете учиться. Подумайте, их в четырнадцать раз больше, чем нас! И это не мой бред и даже не сказка…

«Неужели кто-то из них попытался заполнить этот пробел?! Тогда я невольно виноват. Это я, это мои слова подтолкнули кого-то на преступление».

Женщина приближалась к нам. Теперь я видел её лицо, изборождённое глубокими морщинами. На вид ей было лет семьдесят. Худенькое тельце едва прикрывали от пронзительного ветра серое платье и мужской пиджак. Он был явно с чужого плеча.

Командир батареи негромко выругался и проговорил:

— Это какой скотиной надо быть, чтобы изнасиловать эту старуху?!

Теперь стало ясно, что происходило на плацу. Командование полка решило не докладывать о безобразном преступлении, а разобраться самостоятельно.

«Действительно, — глядя в сторону приближающейся старухи, подумал я, — нормальный человек на неё даже не обратит внимания».

Подумал — и испугался своей мысли.

«Значит, если бы она была молодой и красивой, то я мог бы оправдать насильника? Боже мой, до чего я дошёл в этой казарме?!.»

Женщина внимательно и неспешно смотрела в лицо одного из солдат, и я вдруг понял, что она уже стоит в паре шагов от меня. Худое лицо начальника особого отдела походило на маску. Командир полка бросил взгляд в мою сторону и облегчённо вздохнул. Его испытание заканчивалось через три солдата, но вторым в этом строю был я.

Страх! Ледяной ужас сковал мои плечи и высушил губы. Старуха стояла напротив меня. Глаза, почти потерявшие цвет, на миг встретились с моими, и я едва сдержался, чтобы не зажмуриться. Страх! Впервые за девятнадцать лет моей жизни мне было так страшно. Что стоило этой женщине ткнуть пальцем в меня?! Ткнуть — и вычеркнуть меня из жизни? Как я докажу, что бродил в окрестностях полка и никогда не видел её?!

Неожиданно я увидел в её глазах понимание. Потерпевшая прочла мои мысли. Она догадалась. Старуха увидела мой страх. Не успел я подумать об этом, как меня поразила спасительная мысль:

«Мы втроём носим фуражки, а все остальные, кроме пограничников, ходят в панамах. Раз полковник приказал построить весь полк, значит, насильник был в тропической униформе».

От этой мысли мне стало так легко, что я, кажется, улыбнулся. Женщина сделала шаг в сторону и теперь смотрела в Лёшкины глаза. Потом она повернулась к офицерам:

— Нет, — у неё был тихий усталый голос. — Их тут нет.

Рука начальника караула, застывшая на автомате, побелела.

Контрразведчик опустил левый край рта.

Командир полка чуть склонился к потерпевшей:

— Вы уверены?
— Да. — Мне стало жаль её, хотя в женском голосе звучала негромкая уверенность. — Они не скрывали своих лиц. Два русоволосых русских парня. Мне кажется, что они были постарше этих. — Женщина кивнула в мою сторону.

Полковник попытался скрыть свою радость:

— Тут есть ещё одно подразделение связистов, — он развёл руками, — но они мне не подчиняются.

Начальник особого отдела осторожно тронул острый старушечий локоть:

— Разберёмся. Прошу вас.

Они уходили. Вдруг кто-то положил руку на моё плечо. Я оглянулся, это был комбат:

— Всё, — было видно, что капитан смертельно устал, — всё кончилось, идём в расположение. Я хочу поговорить с тобой о тех, кого ты отобрал в операторы.

Я повертел головой. Лёшка и Сашка стояли рядом со мной.

— Что, — прохрипел Сашка, — перепугался?
— А ты — нет?
— Ещё как, — усмехнулся он, — чуть штаны не намочил.

Дул ветер. Мне показалось, что с сопредельной стороны доносится звук танковых двигателей. Но мои сослуживцы спокойно шли рядом со мной. Красное солнце ползло к горизонту, унося с собой все сложности и страхи этого дня. Наша командировка подходила к концу.

Уже на следующий день мы покидали «Дружбу» и возвращались в свой полк.

Война коротко посетила эти края, но только через год.

Тринадцатого августа шестьдесят девятого неподалёку от станции «Дружба» произошло вооружённое столкновение между бойцами полка и нарушителями. Мои ученики показали себя достойными воинами.

Примечание автора

[1] Центральная Азия. Восточно-Казахстанская область. Джунгарские ворота — горный проход между Джунгарским Алатау с запада и хребтом Барлык с востока, соединяет Балхаш-Алакольскую котловину с Джунгарской. При прохождении ветра через ворота его скорость возрастает до 70 км/ч.

Редактор: Глеб Кашеваров
Корректоры: Александра Крученкова, Катерина Гребенщикова

Больше прозы Бориса Майнаева в сборнике «Дочь греха»: https://chtivo.spb.ru/book-doch-greha.html

Мне же тогда было абсолютно пофиг, лишь бы хоть какая девушка на меня внимание обратила.

Ну, давай пьющую что ли.

В итоге познакомил меня Федор со своей знакомой (назовем ее Наталья). Ну, что могу сказать. Долго расписывать не хочу, но девица была и правда полумаргиналкой. Бухала по-конски. Работы меняла часто, то ее выгоняли, то еще что, иногда кантовалась без работы. Замужем никогда не была, детей нет. Родители такие же полумаргиналы-алкаши. Своего жилья нет, в основном по разным впискам тусила или снимала комнаты в каких-то срачных квартирах. На внешку....ну, представьте себе 33-летнюю женщину, непрерывно бухающую лет с 17-18. Вот то-то и оно.

Зачем мне все это было надо? А мне уже было пофигу! Я был в таком отчаянии, что у меня нет никаких отношений, что был согласен и на такую. Что в итоге? В итоге я водил ее по кафе, ресторанам, музеям, галереям и прочим культурным местам. Ессно, все было за мой счет. На каждое свидание приходил с каким-то подарком. Возил ее в поездки за свой счет. Она сама потом признавалась тому же Федору, что так красиво за всю ее жизнь ни один парень за ней не ухаживал

И что же? А ничего! Я опять угодил во френд-зону. Мы несколько месяцев ходили вот так вот, правда, целовались, но...секса не было! Под разными предлогами она мне не давала. То у нее настроения нет, то голова болит, то либидо нет, то еще что-то. В конце концов даже ее приятели были в шоке, мол, ты же известная давалка, так чего же хорошего парня мурыжишь?

Ну а в итоге она заявила, что ей со мной скучно, я слишком правильный и порядочный и вернулась к своему бывшему - забубенному алкашу-маргиналу. Хотя даже ее предки и то ей говорили: "Наталья, Бог сжалился над тобой - послал наконец нормального парня, а не эту свору бухарей. Зацепись за него, авось в нормальную жизнь и выплывешь".

Но, куда там! Вернулась она опять к своим алкашам и маргиналам, с ними, мол, весело.

Я же впал в жесточайшую, лютую депрессию. Уж если такая алкашка меня продинамила и кинула, то....куда уж больше планку-то снижать??!

Впрочем, как я писал выше, за период 2022-2024 гг. 4 девушки все же пригласили меня в свою постель. Как там получилось и почему закончилось ничем - напишу позже

И вот в декабре в нашей беседе как-то всплыл тот факт, что я - нецелованный девственник. Она сначала не поверила, мол, гонишь, в 31 и чтобы совсем без секса - да быть не может. Но, пообщавшись пару раз со мной по видеосвязи, констатировала: "И вправду девственник! Ну нифига же себе, бывает и такое, оказывается".

- Давай-ка, приезжай ко мне в Омск, - сказала она. - Хоть взгляну на такой экземпляр.

Я вообще путешествовать очень люблю (вот думаю параллельно может о путешествиях что-то писать, если кому интересно), особенно по всяким историческим местам. Хлебом не корми - дай новый музей или памятник какой увидеть. Тем более, что в Омске я ни разу не был. А это, на минуточку - столица адмирала А.В. Колчака как-никак.

В общем, подумал я, даже если с этой Айсаной (так ее звали) ничего не сложится, так хоть по местам революционных боев погуляю) На Сибирь посмотрю.

А тут и Новый год на носу, долгие выходные.

В общем, 31 декабря 2021 я сел в вагон поезда и поехал в этот самый Омск - все равно встречать Новый год в своей холостяцкой берлоге в одиночестве не хотелось.

2 января 2022 утром я был на вокзале Омска, где меня и встретила Айсана. Я заранее забронькал квартиру в городе.

В общении Айсана оказалась действительно такой вот хваткой, энергичной и деловой бой-бабой.

Ну и надо сказать, что эти 5 дней в Омске прошли весьма хорошо. И не только в плане музеев))

В общем, долго расписывать не буду. Но я впервые поцеловался. Впервые потискал женскую грудь. Айсана показала мне кое-что из того, что я до этого видел только в порнухе.

Ну и наконец случился и сам вагинальный секс. Распечатался наконец))

Как я уже писал выше, я был ботаном с сильными загонами и мечтал об одной-единственной девушке, с которой свяжу свою жизнь навсегда.

И вот, после первого секса, мне показалось, что я ее нашел! Вот она, моя долгожданная принцесса! Я уже успел нафантазировать свадьбу с Айсаной, совместных детей и внуков.

Она меня проводила на поезд до Москвы, обняла, поцеловала и...

И вскоре после моего возвращения в столицу сказала, что никаких отношений со мной не хочет. Ей, по ее словам, нравились уверенные в себе, крутые, брутальные, успешные мужчины. Я же был слишком застенчивым, скромным, тихим. Да и зарплата у меня, обычного, рядового бюджетника, была невелика. Айсана в своем Омске зарабатывала (она работала в строительном бизнесе), больше, чем я в Москве в своем НИИ.

И зачем тогда это все было? Это приглашение в Омск? По ее словам, у нее была куча мужиков, а вот девственника еще не было и ей очень хотелось попробовать девственника. А отношения строить - ну уж нет.

Сказать, что я впал в депрессию, значит, не сказать ничего. Целый месяц была черная, жуткая депрессуха.

Потом потихоньку стало отпускать.

Я конечно вновь пытался знакомиться. В основном конечно онлайн (ибо я очень стеснительный и в реальном общении с девушками туплю безбожно), но иногда и в жизни, в основном, в каких-то компаниях и т.д.

Но...все шло по прежней колее: 98% девушек меня продолжали игнорить. Из тех 2%, кто все-таки шел со мной на свидания, 90% сливали меня после 1-3 свидания. Оставшиеся 10% - бросали во френд-зону.

Сейчас 2024 год, мне 33 года, скоро будет 34. С момента потери девственности, только 4 женщины согласились лечь со мной в постель. И то, увы, ни к чему это не привело.

А как и почему - о том расскажу как-нибудь после

Интересный факт: много позже, когда нам уже было 30, на встрече выпускников стали вспоминать, кто кому нравился в средней и старшей школе. Так вот, выяснилось, что я не нравился ни одной девушке. Никто в меня не влюблялся. Показательный факт.

То же самое повторилось в универе. Я был главным ботаником на курсе, у которого все списывали. Но все мои скромные попытки с кем-то познакомиться (их было мало, но они были) - неизменно терпели полное фиаско. Как парень я совсем не интересовал однокурсниц.

И в аспирантуре была такая же шняга.

В 24 года, на профильном осмотре у уролога (мы в универе его проходили каждый год), когда выяснилось, что я - девственник, уролог удивился, сказал, что вообще-то давно пора жить половой жизнью и сказал, что начинать ее мне надо как можно скорее, иначе все может быть плохо.

Но - легко сказать. А как начинать-то? Я защитил диссер, учеба закончилась, я стал полноценно работать, зарабатывать деньги, но - ничего не менялось в личной жизни...

Что касается старшей родни, что они все хором мне говорили: "Ой, да не парься ты! Сейчас такие девушки - смелые, бойкие, активные - и не заметишь, как сами тебя и в постель затащат и в ЗАГС отведут. Придет еще твое время". Однако шли года, но это время так и не наступало.

Несмотря на свою стеснительность, я конечно же, пытался знакомиться. Однако 98% девушек, с которыми я пытался завязать знакомство, вообще меня игнорили. Среди оставшихся подавляющее большинство сливало после 1-3 свиданий. Хотя на свидания я всегда ходил опрятный, вымытый, всегда дарил подарки, за свой счет водил в кафе, музеи и прочие культурные места и т.д. Но - меня сливали очень быстро.

Как сказала мне одна девушка (нам на тот период уже было по 30): "Ты - слишком порядочный и слишком правильный. А с такими скучно. Мы, девушки, любим плохих парней, для которого ты сегодня фаворитка, а завтра он тебе не пишет, а послезавтра приедет, хлопнет по заднице и завалит в койку. Вот таких мы любим и с такими мы спим. А за таких как ты, выходим замуж, когда нагуляемся. Но я еще не нагулялась".

Очень-очень редко бывало так, что я попадал во френд-зону. В основном. когда очень сильно влюблялся. Тогда бывало так, что я месяцами (рекорд - 2 года) ходил с девушкой по кино, кафе, ресторанам, музеям, театрам и прочим культурным местам. Ессно, все за мой счет. Дарил подарки и т.д. Но секса у меня не было. На меня фактически смотрели как на аленя-лоха, за чей счет можно поесть и развеяться. Ну а я тешил себя надеждой, что по крайней мере хоть кто-то в принципе со мной встречается, хоть кто-то хотя бы соглашается посидеть со мной в кафе, хоть кто-то соглашается сходить со мной в музей - а там, может быть, когда-то и в постель со мной ляжет. нужно, значит, побольше ей дарить подарков и почаще водить в кафе. Ессно, никакого секса я не получал и рано или поздно меня сливали и из френд-зоны (или я сам уходил).

Итак, мне было уже 30, а там и 31-й день рождения наступил. Я был по-прежнему нецелованным девственником. Родня уже махнула на меня рукой, посчитав "каким-то дефектным".

Скажу сразу: да, дрочил. С физическим влечением и эрекцией до 30 все было хорошо, даже слишком хорошо. Секса хотелось очень сильно (как, впрочем, любому молодому мужику до 30), но - никто не давал.

Предвижу вопрос: а чего в бордель-то не пошел? Отвечаю: вот такой был у меня загон. Хотел, чтобы первый раз все было по большой и чистой любви. Да и стремался очень к проституткам ходить. Был бы у меня раскрепощенный старший брат или отец или дядя или просто приятели, которые отвели бы к ним. Но - друзей у меня не было, отцу и дядьям на меня было пофиг, старших братьев не было.

Попыток знакомств я не оставлял. Правда, в 2021 сильно переболел ковидом, словил кучу побочек, в том числе по мужской части. Полгода вообще не было никакой эрекции от слова совсем. Потом, после долгого лечения стало все крайне медленно восстанавливаться. Мой уролог хватался за голову и сетовал, что я до сих пор девственник и отмечал, что это - ненормально, что у молодого мужика должна быть регулярная половая жизнь, стращал кучей возможных проблем и т.д.

Я все это понимал, но...что я мог поделать.

Наконец, в конце 2021 года удача мне частично улыбнулась...

А что произошло и как я на 32-м году жизни таки "сбросил листву" - об этом в следующем посте