Больше артов от нейросетей здесь

Created by @ quantillion.ai

Сшит из корейского мягкого фетра. 11 см. На досуге сшила такого друга ))

Срамная баллада "Тень Баркова" (1815 г.) без сомнения принадлежит перу Пушкина. На это указывает и стиль, и лексика, и упоминание знакомых ему поэтов, и популярная у Пушкина тема высмеивания попов. "Тень Баркова" не просто пошлые стихи, а тонкая пародия на классицизм, на забронзовевших поэтов, в первую очередь Державина и Ломоносова с их тяжелым стилем.

Пару слов о Баркове. На самом деле известно о нём не так много. Родился Иван Барков в 1732 году в Петербурге в семье священника, с 1748 года учился в университете при Петербургской Академии. Учеба давалась ему тяжело, его неоднократно секли розгами за пьянство и дерзкие выходки. В 1751 году окончательно исключен из университета "за проступки и дерзости".

Однако был у Баркова один талант- он очень любил латынь и хорошо разбирался в ней. Между пьянками и походами по публичным домам он читал поэтов Древнего Рима и писал собственные стихи. Его заметил Михаил Ломоносов и в 1754 году взял к себе в помощники. Это было счастливое время для Баркова, поскольку Ломоносов его высоко ценил, прощал все выходки и позже помог устроиться в канцелярию президента Императорской Академии наук Разумовского. В это время Барков написал свою самую известную книгу "срамных" стихов- "Девическая игрушка". По понятным причинам издать такую книгу было невозможно, однако в копиях она ходила по рукам и обрела бешеную популярность в чопорном высшем обществе Петербурга 18 века.

В 1766 году умер Ломоносов и Баркова вскоре изгоняют из Академии. Окончательно спившись и промотавшись, он вел нищенское существование и умер в 1768 году в возрасте 36-ти лет. По легенде Барков повесился в нужнике публичного дома, написав на стене свою знаменитую автоэпитафию: "Жил грешно и умер смешно".

Тень Баркова

Однажды зимним вечерком
В бордели на Мещанской
Сошлись с расстригою попом
Поэт, корнет уланской,
Московский модный молодец,
Подьячий из Сената,
Да третьей гильдии купец,
Да пьяных два солдата.
Всяк пуншу осушил бокал,
Лег с блядью молодою
И на постели откачал
Горячею елдою.

II

Кто всех задорнее ебет?
Чей хуй средь битвы рьяной
Пизду курчавую дерет,
Горя, как столб румяный?
О землемер и пизд, и жоп,
Блядун трудолюбивый!
Хвала тебе, расстрига-поп,
Приапа жрец ретивый!
В четвертый раз ты плешь впустил
И снова щель раздвинул,
В четвертый принял, вколотил…
И хуй повисший вынул!

III

Повис! Вотще своей рукой
Елду Малашка дрочит,
И плешь сжимает пятерней,
И волосы клокочит
Вотще под бешеным попом
Лежит она, тоскует,
И ездит по брюху верхом,
И в ус его целует…
Вотще! Елдак лишился сил,
Как воин в тяжкой брани,
Он пал, главу свою склонил
И плачет в нежны длани.

IV

Так иногда поэт Хвостов,
Обиженный природой,
Во тьме полуночных часов
Корпит над хладной одой.
Пред ним несчастное дитя:
И вкривь, и вкось, и прямо
Он слово звучное, кряхтя,
Ломает в стих упрямо.
Так блядь трудилась над попом,
Но не было успеха:
Не становился плут дыбом,
Как будто бы для смеха.

V

Зарделись щеки, бледный лоб
Стыдом воспламенился,
Готов вскочить расстрига-поп
И вдруг остановился.
Он видит: в ветхом сертуке,
С спущенными штанами,
С хуиной длинною в руке,
С отвисшими мудами
Явилась тень, идет к нему
Дрожащими стопами,
Сияя сквозь ночную тьму
Огнистыми очами.

VI

«Что сделалось с детиной тут?» —
Спросило привиденье.
«Лишился пылкости я муд,
Елдак в изнеможенье,
Предатель хилый изменил,
Не хочет уж яриться», —
«Почто ж, ебена мать, забыл
Ты мне в беде молиться?»
«Но кто ты?» — молвил Ебаков,
Вздрогнув от удивленья.
«Твой друг, твой гений я, Барков»,
Вещало привиденье.

VII

И страхом пораженный поп
Не смог сказать ни слова.
Свалился на пол, будто сноп
К портищам он Баркова,
«Восстань, любезный Ебаков,
Восстань! Повелеваю!
Всю ярость праведных хуев
Тебе я возвращаю.
Поди, еби Малашку вновь!»
О чудо! Хуй ядреный
Встает, Кипит в мудищах кровь
И кол торчит взъяренный

VIII

«Ты видишь, — продолжил Барков, —
Я вмиг тебя избавил.
Но слушай: изо всех певцов
Никто меня не славил.
Никто! Так мать же их в пизду!
Хвалы мне их не нужны!
Лишь от тебя услуги жду:
Пиши в часы досужны!
Возьми задорный мой гудок,
Играй во что попало;
Вот звонки струны, вот смычок,
Ума в тебе немало.

IX

Не пой лишь так, как пел Бобров,
Ни Шаликова тоном,
Шихматов, Палицын, Хвостов
Прокляты Аполлоном.
И что за нужда подражать
Бессмысленным поэтам?
Последуй ты, ебена мать
Моим благим советам.
И будешь из певцов певец,
Клянусь моей елдою.
Ни чорт, ни девка, ни чернец
Не вздремлют под тобою!»

Х

«Барков! Доволен будешь мной!»-
Провозгласил детина.
И вмиг исчез призрак ночной,
И мягкая перина
Под милой жопой красоты
Не раз потом измялась.
И блядь во блеске наготы
Насилу с ним рассталась.
И вот яснеет свет дневной;
Как будто плешь багрова
Явилось солнце под горой
Средь неба голубого.

XI

И стал трудиться Ебаков,
Ебет и припевает,
Везде гласит: «Велик Барков!»
Попа сам Феб венчает.
Пером владеет, как елдой,
Певцов он всех славнее,
В трактирах, в кабаках герой,
На бирже всех сильнее!
И стал ходить из края в край
С гудком, с смычком, с мудами,
И на Руси воззвал он рай
Бумагой и пиздами.

XII

И там, где вывесной елдак
На низкой, ветхой кровле
И там, где только спит монах,
И в капищах торговли,
Везде затейливый пиит
Поет свои куплеты
И всякий божий день твердит
Баркова все советы.
И бабы, и хуистый пол
Дрожа ему внимали,
И только перед ним подол
Девчонки задирали.

XIII

И стал расстрига-богатырь
Как в масле сыр кататься,
Однажды в женский монастырь,
Как начало смеркаться,
Приходит тайно Ебаков
И звонкими струнами
Воспел победу елдаков
Над юными пиздами.
И стариц нежный секелек
Заныл и зашатался…
Как вдруг — ворота на замок,
И пленным поп остался.

XIV

И в келью девы повели
Поэта Ебакова;
Постель там шаткая, в пыли,
Является дубова.
И поп в постелю нагишом
Ложится поневоле.
И вот игуменья с попом
В обширном ебли поле.
Отвисли титьки до пупа,
И щель идет вдоль брюха;
Тиран для бедного попа
Проклятая старуха!

XV

Честную матерь откачал
Пришлец благочестивый
И ведьме страждущей вещал
Он с робостью стыдливой:
«Какую плату восприму?»
«А-а, мой свет, какую?
Послушай: скоро твоему
Не будет силы хую;
Тогда ты будешь каплуном,
И мы прелюбодея
Закинем в нужник вечерком
Как жертву Асмодея!»

XVI

О ужас! Бедный мой певец!
Что станется с тобою?
Уж близок дней твоих конец,
Уж ножик над елдою!..
Напрасно еть усердно мнишь
Девицу престарелу,
Ты блядь усердьем не смягчишь,
Над хуем поседелу.
Кляни заебины отца
И матерну прореху!
Восплачьте, нежные сердца,
Тут дело не до смеху!

XVII

Проходит день, за ним другой,
Неделя протекает,
А поп в обители святой
Под стражей обитает.
О вид, угодный небесам!
Игуменью седую
Ебет по целым он часам
В пизду ее кривую!
Ебет: но пламенный елдак
Слабеет боле, боле…
Он вянет, как весенний злак,
Скошенный в чистом поле.

XVIII

Увы! Настал ужасный день!
Уж утро пробудилось,
И солнце в сумрачную тень
Лучами водрузилось, —
Но хуй детины не встает,
Несчастный устрашился,
Вотще муде себе трясет,
Напрасно лишь трудился!
Надулся хуй, растет, растет,
Вздымается ленивый —
И снова пал, и не встает…
Смирился, горделивый!

XIX

Со скрипом вдруг шатнулась дверь,
Игуменья подходит,
Гласит: «Еще пизду измерь!»
И взорами поводит;
И — в руку хуй. Но он лежит.
Трясет — он не ярится.
Щекочет, нежит… тщетно! — спит,
Дыбом не становится.
«Добро», — игуменья рекла
И вмиг из глаз сокрылась…
Душа в детине замерла,
И кровь остановилась.

XX

Расстригу мучает печаль
И сердце, томно билось…
Но время быстро мчалось вдаль,
Темно уж становилось,
Уж ночь с ебливою луной
На небо наступала;
Уж блядь в постели пуховой
С монахом засыпала.
Купец уж лавку запирал;
Поэты лишь не спали
И, водкою налив бокал,
Баллады сочиняли.

XXI

И в келье тишина была…
Вдруг стены пошатнулись,
Упали святцы со стола,
Листы перевернулись,
И ветер хладный пробежал
В тени угрюмой ночи…
Баркова призрак вдруг предстал
Священника пред очи:
В зеленом ветхом сертуке,
С спущепными штанами,
С хуиной длинною в руке,
С отвисшими мудами!

XXII

«Скажи, что дьявол повелел?»
«Надейся и страшися!»
«Увы! Что мне дано в удел?
Что жребий мой?» — «Дрочися!»
И грешный стал муде трясти,
Тряс, тряс, и вдруг проворно
Стал хуй все вверх и вверх расти,
Торчит елдак задорно.
Багрова плешь огнем горит,
Муде клубятся сжаты:
В могущих жилах кровь кипит,
И пышет хуй мохнатый.

XXIII

Вдруг начал щелкать ключ в замке,
Дверь с громом отворилась…
И с острым ножиком в руке
Игуменья явилась.
Являет гнев черты лица,
Пылает взор собачий;
Но ебли грозного певца
И хуй попа стоячий
Она узрела… пала в прах…
Со страху обосралась,
Трепещет бедная к слезах…
И с духом тут рассталась!

XXIV

«Ты днесь свободен, Ебаков!»
Вещала тень расстриге, -.
Мой друг! Успел найти Барков
Развязку сей интриге.
«Поди! (отверзта дверь была)
Тебе не помешают;
Но знай, что добрые дела
По-царски награждают:
Усердно ты воспел меня,
И вот за то награда!»
Сказал, исчез. И здесь, друзья,
Кончается баллада.

Пара артов из приличного.

Оригинал от нейросетки и первоначальный набросок.

Мираж. Тоже под впечатление от арта нейронки.

Группа ВК https://vk.com/vgor_art_02

В 1987 году семья из четырех человек, взрослые - ученые из Физтеха, младшие научные сотрудники НИИ, жили в однокомнатной квартире в 30 км от Москвы, куда попали по распределению еще в 1982 году. Однокомнатная 17-метровая квартира в институтском общежитии: одна комната, один коридор, использовавшийся также как кухня (отдельной кухни не было), один туалет и одна кладовка глубиной в метр.

Такая же квартира в том же доме: https://www.mixto.ru/notice/329886/

Сейчас в представленной квартире, видимо, сделали перепланировку, расширили туалет за счет кладовки и впихнули душ с глубоким поддоном.

В такой квартире мы и жили, первые 4 года - втроем, потом - вчетвером. Так же жили и некоторые другие семьи, хотя с двумя детьми чаще селили в двухкомнатную или трехкомнатную. В них было просторнее, но ванных комнат не было и там. Нас потом тоже расселили в трехкомнатной, но четыре года мы жили в однокомнатной втроем и еще полтора года - вчетвером.

С 1982 года мы стояли в очереди на "свою" квартиру, но ни в СССР, ни в последующие 25 лет ни одного государственного дома в городке не построили. Единственный построенный дом - кооперативный, сдан в 1992 году. Квартиры там не раздавались, а продавались за немалые деньги.