"Самые приятные воспоминания – это как я ходил на папины концерты кантри-музыки. Звездой он не был, но у него была своя аудитория, особенно в Нэшвилле и окрестностях, где мы жили. До знакомства с мамой он был профессиональным музыкантом, и когда мне было года три-четыре, он иногда выезжал куда-нибудь с короткими гастролями.
А самое теплое воспоминание? Это, конечно, поездки с ним на концерты перед тем, как родилась моя сестра. Он водил нас с мамой за кулисы, мы там знакомились и с продюсерами, и с кем-то из преданных фанатов. Фанаты его прямо на руках носили – уму непостижимо! И мне тогда казалось, что у меня лучший папа на свете. Но больше всего я любил, когда папа представлял нас с мамой зрителям. Он всегда выбирал для этого разные моменты. Поэтому перед каждой песней я думал: «Вот допоет – и пригласит нас с мамой на сцену!» А когда он наконец представлял нас, то всегда поднимал меня на руки. И обнимал крепко-крепко. И говорил с любовью в глазах: «Вот главная радость в моей жизни».

Я прямо чувствовал, с какой гордостью он смотрит то на меня, то на маму, как ему было приятно, когда мама улыбалась нам в ответ. От этого у меня возникало ощущение, что все мы тесно связаны. Мне становилось так уютно. Помню, как однажды он еле сдержал слезы, а я спросил его: «Папа, ты плачешь?» А он сказал, что это слезы любви.

Дональд замолчал – и на глазах у него тоже появились слезы.

– Думаю, это не просто самые счастливые воспоминания детства. Возможно, это лучшие моменты всей моей жизни.

От этих воспоминаний лицо Дональда прояснилось, но через несколько секунд один из участников группы заметил, что выражение его стало немного другим, и попросил:

– Дональд, расскажи, почему тебе так грустно.

– Наверное, главное потрясение при известии о папином инфаркте было в том, что я испугался, что он умрет сломленным. А может, потому, что он уже был сломлен. Он давно утратил радость жизни. Такой контраст с тем папой, который брал меня на руки на сцене…

– А что случилось?

– Помню, как мне было лет пять-шесть, и родители сказали, что мама беременна и у меня будет братик или сестричка. Я обрадовался, но потом подслушал, как папа с мамой договариваются, что она не сразу выйдет на работу в школу, а им нужен дом побольше. Они решили, что папа бросит концертировать, разве что по выходным. Я слышал, как они говорят, что им обоим это не нравится, но, видимо, другого выхода нет. Потом папа долго искал работу то в одной фирме, то в другой. Я впервые увидел его раздраженным. Мне такое раньше в голову не приходило, но сейчас я, кажется, понял, в чем дело.

– Я-то уж точно понял, – пробормотал один из членов группы, а потом, вспомнив наше правило – сосредоточиться на говорящем, спросил Дональда: – Что именно ты понял?

– Я представил себе, каково ему было – каждый день получать отказ, причем отказ в работе, которую ему даже не хотелось выполнять. Так что он проигрывал в обоих случаях – и если получал работу, и если не получал. Господи, как это уныло!

– А он в конце концов нашел работу?

– Нашел. Страховым агентом в крупной корпорации.

– А когда родилась твоя сестра, отец стал счастливее?

– В каком-то смысле да. Он ее обожал и, конечно, был на седьмом небе от счастья, когда удавалось побыть с ней. Но моя сестра превратилась в центр вселенной. Я, конечно, питал по этому поводу противоречивые чувства – как полагается.

Дональд снова задумался.

– Что происходит, Дональд?

– Я просто складываю два и два. Примерно тогда же я, помнится, заметил охлаждение между мамой и папой. Господи! То же самое произошло и у нас с Барбарой [первая жена Дона], когда родился Дэвид.

– После рождения сына ты отдалился от жены?

– Да, безусловно.

Кто-то из участников вставил:

– У нас с женой тоже так было, когда родилась старшая дочь.

Все отцы в группе дружно закивали.

– Что ты чувствовал тогда, Дональд?

Молчание Дональда затянулось – будто он решает, оставить ли этот вопрос без ответа или углубиться в опасные дебри.

– Страшно сказать, но у меня было ощущение, будто я работаю не покладая рук, чтобы обеспечить жене нового любовника, за которого я плачу.

– Ух ты. Яркий наглядный образ. Сильно. А Барбаре ты это говорил? – спросил кто-то из группы.

– Вот уж не стоило! – полушутя, полусерьезно бросил кто-то, явно исходя из собственного горького опыта.

– Конечно, я бы этого никогда не сказал. Только здесь могу высказаться. Наверное, в другом месте я запретил бы себе даже думать об этом.

Участники группы снова закивали. Потом один из них обратился к Дональду:

– Почему ты считаешь, что об этом даже думать ужасно?

Дон снова помолчал.

– Мне стыдно. Я должен думать не о себе, а о сыне.

В группе начался оживленный десятиминутный разговор – все мы признавались, что у нас были такие же чувства, но никогда не хватало духу сказать о них женам и вообще рассказать о них где бы то ни было – мы считали, что так нельзя даже думать.

– Ты говоришь, что, возможно, у твоего отца случился инфаркт, потому что он чувствовал себя сломленным? – осторожно спросил у Дональда кто-то из участников.

– Да, именно так я и думал… сам не знаю. Было такое ощущение, что чем лучше у папы дела в фирме, тем больше он ездит в командировки и тем глубже погружается в депрессию. Он часто не ночевал дома, начал выпивать. Когда он срывался, ему потом было стыдно, но проходила неделя-другая – и все начиналось заново. Когда папа вышел на пенсию, у них с мамой не осталось ни следа той любви, которую я ощущал, когда папа брал меня на руки на сцене. Сегодня им больше нравится играть с Дэвидом [сыном Дональда], чем оставаться вдвоем.

– Да уж, Дональд, скверно все вышло. А теперь еще инфаркт – стало совсем тяжело. Но папа жив, а значит, ты можешь укрепить отношения с ним.

– А как же ты сам, Дональд? Музыка явно нравится тебе больше, чем остеопатия.

– Конечно, сейчас мне больше всего нравится заниматься музыкой с Дэвидом, я люблю ходить на его концерты, хотя ему всего пятнадцать, и я побаиваюсь, не избалуют ли его девушки вниманием! Его это, правда, не тревожит.

– Что ты делаешь, чтобы и у тебя, и у Дэвида все было иначе, чтобы самому не превратиться в своего папу?

– Ну, во-первых, я развелся… – группа рассмеялась, а Дональд продолжил: – Если говорить о хорошем, то я, во-первых, честно и открыто поговорил с Дэвидом, чем придется пожертвовать ради того, чтобы заниматься любимым делом, как легко превратиться в «нищего художника» и в результате заниматься чем-то, чем ты не против заниматься, но чего ты не любишь, чтобы заработать на хлеб.

– Какой пример ты ему подаешь?

– Пытаюсь все сбалансировать. – Дональд виновато усмехнулся. – Но мне еще несколько лет платить алименты, а потом еще за обучение в колледже. Пока что я пытаюсь раскрутить продажи диска, которым хвастался месяц назад, и заодно учу Дэвида, как записывать и рекламировать диски, чтобы получать кое-какой пассивный доход. Дэвиду очень нравится сама мысль. Кроме того, я помогаю ему уже сейчас придумать запасную профессию, которая не позволит ему впасть в депрессию, как мой папа… а иногда и я сам. Еще я стараюсь объяснить Дэвиду, что такое иметь детей. Это трудный разговор, потому что, когда мы его начали, он сразу спросил: «А ты рад, что у тебя есть я?»

– Ой-ой. И что ты ответил?

– Я сказал, что это лучшее, что было у нас с его мамой в жизни. Думаю, он понял, что я не преувеличиваю. Тогда я сказал ему, что из него получится отличный отец, но в конечном итоге каждому приходится самостоятельно искать ответ на этот вопрос.

– Если не получается так, что жена хочет ребенка, тогда на него отвечают за тебя, – мрачно пошутил кто-то из участников, и вся группа понимающе хохотнула.

– Да, Дональд, ты настоящий мудрец. А ты говорил Дэвиду, как уберечься от развода, раз уж вы с Барбарой развелись?

– Прямо – нет. Но я советовал ему искать жену, которая думает о других… присматриваться к тому, как она разговаривает с официантами, с собственными родителями и так далее.

– Но у тебя самого это, очевидно, не получилось, – поддел его кто-то из группы.

– Меня очаровали красота и обаяние Барбары, а на издержки пришлось согласиться. Но этого я Дэвиду не сказал и не хочу сыпать благоглупостями вроде «не в красоте счастье», поэтому и стараюсь приучить Дэвида ценить женщин, которые, например, сами платят за себя в ресторанах, строят карьеру – ну, сами понимаете.

– Требовать, чтобы женщина сама за себя платила?! Из-за тебя ему все будут отказывать!

– Да, это меня тоже беспокоит. А ты правда так думаешь? Мне-то кажется, что надо внушить ему мысль, что лучший способ найти девушку, которая не будет относиться к нему как к ходячему кошельку, – не быть ходячим кошельком.

– Жалко, что папа мне этого не объяснил в свое время, – заметил Брэд, а еще два-три человека закатили глаза, словно говоря: «Ну, удачи».

– В целом, Брэд, я с тобой согласен – я говорю сыну все то, чего мне когда-то не сказал папа, и теперь я об этом жалею.

Я улыбнулся.

– Когда вы с Дэвидом играли дуэтом после Суперкубка, от вас прямо исходили волны любви и радости. И от тебя, и от Дэвида. Думаю, вам удалось разорвать порочный круг.

(c) Мальчики с Марса. Почему с ними непросто и что с этим делать