Попрошайка.
Случилось так, что родилась я в 80-е годы. В самом их конце, почти. В стране доживал свои остатки СССР, но радужное коммунистическое будущее в моей детской головке как-то четко отложилось, хотя будущего не было и быть уже не могло. А может это было просто детство. Мой отец спился, когда мне было 6 лет. Единственное, что он сделала для меня хорошего - умудрился еще в своём приличном виде жениться на моей мачехе, тётке не глупой и не умной, но хотя бы более-менее доброй и заботливой. Мачеха меня не била, не воспитывала и не замечала. Мать свою я просто в жизни не видела. За пару лет до смерти от алкоголизма мой папаша заявил мне, что она была наркоманкой. В общем семейка была хоть куда – только на приём к английской королеве.
Замечательный 90 год мы встретили с ёлкой, которую пьяный папаня отбил у какой-то гопоты, зарёванной мачехой (ну, папа драться любил, это уже не ко мне, а к его алкоголю), и мной, ожидающий в качестве подарка целую коробку конфет. Справедливости ради, лет до 10, даже в самые жуткие годы голодухи как-то так получалось, что я не замечала всего дерьма и мне обеспечивали даже целый обед в виде промерзлой картохи или макарон. Наверное, это был детский оптимизм. Но конфеты на Новый год – пусть даже одну штуку – это было обязательно. Всякие эти ваши там конструкты-фигукторы и прочее я в глаза не видела, другим детям не завидовала и считала, что если есть что поесть – то всё норм. До сих пор помню, как убедила одну из своих соперниц по двору, что батон хлеба намного вкуснее, чем её (в то время в диковинку) сникерс. Ну да не суть.
И вот, мне 12 лет, на улице революции, танки грохотали, хотя не… уже не грохотали. Уже снимались грустные комедии про жизнь (не знаю, как это, но для меня это комедии-сожаления, посмотрите хоть фильм «Сны»). Да и революции прошли. Умирает моя мачеха. Папахен умер еще раньше. И сижу я такая «счастливая» в квартире, над трупом мачехи (несчастный случай, потом как-нибудь расскажу) и понимаю, что надо вызывать милицию, а из милиции меня потащат в казённый дом (я всех цыганок в то время вспомнила, что меня за руку хватали и нагадывали мне всякое). Страха почему-то не было. Было лишь чувство тоски, потерянности и… безликости, почему-то. Вот вроде бы как бы всё норм. Но… как-то. Не знаю. Не могу объяснить.
Позвонила соседке, объяснила ситуацию, поняла, что фараоны либо на меня всё повесят, либо отправят в тот самый дом и… пошла в школу. Не знаю, может, это было средством защиты. Типа «ща из школы приду и всё как было прежде и париться не надо будет». Единственное что меня волновало – это именно вопрос того, что меня будет окружать куча людей, бумаг и нашей «замечтательной» государственной машины. Ну и новости я смотрела иногда, а тогда как раз показали про детский дом какой-то по на тот момент ещё «независимому» телевидению, НТВ… А после уроков я просто не явилась домой. Ну вот не пошла и всё. Тогда фильма «Сёстры ещё не сняли», но поверьте, сцена где они две юные девочки уезжают на электричке осенью на дачу к родственникам – один в один про меня. Я даже чёртов пирожок себе купила. И газировки. И сникерс. (Я была жадной и не очень умной девочкой, стырила из квартиры все деньги, которые я знала где лежат, тайник не нашла… хотя какой там тайник при нашей нищете).
Очень боялась, что меня найдут. Я села на первую попавшуюся электричку, а потом пол дороги думала, что я как дядя Фёдор найду своё Простоквашино с домом «живите кто хотите». Не нашла. Страшно, жутко, обидно и плаксиво стало под вечер, когда я поняла, что я нафиг никому не нужна. Даже с деньгами. На меня смотрели круглыми глазами и прогоняли ещё подальше. Не спрашивайте, где я тусила ночью. На утро соседка тоже не впустила, старая маразматичка, я отправилась на вокзал. Почему-то было жутко стыдно перед друзьями. Они мне казались уже «бывшими друзьями». Вот они, бегают, прыгают на площадке, осенняя солнечная суббота. А я… А нет меня. Теперь есть человек, который как-то должен жить. Причем я не представляла, что будет с квартирой, со мной, с имуществом. Я чётко знала, что ментам попадаться на глаза нельзя, а в детдом я не хочу. Почему-то мыли зайти в мой дом обратно мне не пришло. То ли дверь была опечатана, то ли меня спугнули. Не помню.
Вокзал встретил меня шумом вечно спешащих людей, вонью, чемоданами, противным бибиканьем из микрофона оповещения и так далее. Мне тоже хотелось уехать, но вспомнив своё опыт электрички, я решила пока укротить свой пыл. Первым меня заметил дядя милиционер (принципиально пишу так, он не был похож на фараона, милый, усатый и с очень добрыми глазами, ему лет 100 было (на тот 12-летний момент мне показалось), он был ещё старой советской закалки, когда дети в школьное время должны быть в школе). И долго прохаживался мимо, как бы невзначай интересуясь, чего это я тут одна. Перепугавшись, я после третей такой прогулки драпанула нафиг с вокзала и отдышалась только на улице. Поток людей, какие-то зазывалы и я. Но я же говорила, что я – оптимистка. Первая мысль, которая пришла мне в голову: «ура! В школу можно не ходить!». Это так меня воодушевило, что я почувствовала себя жутко важной, взрослой и самой решающей свою судьбу. Аж нос гордо вздёрнула и пошагала. Куда? А фиг его знает, лишь бы дядечка милиционер, который, отпыхавшись, следил за мной из дверей вокзала, не подумал, что я теперь на всём белом свете одна.
Мне до сих пор удивительно, почему меня тогда не объявили в розыск. Ну, может я лицом на фотороботе не вышла (хотя их тогда нормальных, компуктерных, и не было вовсе). Осень выдалась холодной и я со своим портфелем с тетрадями, небольшим количеством одежды и грустным настроением поплелась в метро. Выбора не было, как только идти и сдаваться коварным правоохранительным органам. Не в смысле в метро, а в смысле сидеть дома и дожидаться их прихода. Ага, хрен бы там.
Я прожила дома аки королева, сорвав бумажку «опечатано» ещё как минимум неделю. Только после этого неожиданно сначала в дверь позвонил участковый (ну или дядя, им представившийся), потом соседка звонила, а потом моё четыреждыблядское чутьё подсказало мне – пара валить. Срочно. Сейчас.
Возвращаясь к тому времени, я до сих пор удивляюсь, как так получилось. В тот день, в который я свалила – действительно заявились люди в форме и искали что-то по всей квартире. До сих пор не знаю, что. Все подробности смерти моей мачехи и так далее я узнала в более взрослом возрасте. Ну да не суть. Методично, аки зануда я собрала свои шмотки, не забыла взять провиант, шампунь и иже с ним, в общем целый, мать его, набор и направилась куда глаза глядят. А глядели они на хату моей «бабушки» по мачехе. Адрес её я знала, ибо у нас на зеркале всегда висели адреса и телефоны нужных людей. Что-что? Позвонить пораньше и предупредить, что я приду? Это не про меня. Я была аки шпиён, с домашнего не звонить, деньги на таксофон не тратить. Ныкаемся, мать его. Доныкалась…
«Бабушка» меня встретила «вся такая безудержно радая». Внученька, ёпт… приехала. Нет, меня обогрели, обкормили и тут я поняла, что всё они давно знают про смерть их дочери, моей мачехи. И вот-вот приедет наряд. Но не платья, а милиции. Я могу в шутки, да. Нет, я бы могла и к своим кровным родственникам поехать, но… в общем плохая у меня наследственность, все пьют. Ну, так получилось. Пойми, дело не во мне, дело в алкоголе и иже с ним… В общем лучше к «бабушке». Наряд-то приехал. Только я сиганула в окно. Без шмоток, денег и иже с ним (я очень умная, да, нет бы через дверь выйти). Ну НЕ ХОТЕЛА Я В ДЕТСКИЙ ДОМ. Не знаю, почему, но мне до сих пор кошмары снятся, что меня туда тащат. Нафиг, чесслово.
И вот, наконец я представлюсь. Попрошайка, 12 лет, город Москва.
