К Зосиме-пчельнику* лес набух пахучими почками, зажелтел сладкими шариками вербы, выставил на самобранках полян лакомство лиловых медуниц и мохнатой сон-травы.
Клавдия вышла из дома, помолилась, обошла пасеку с зажжённой свечой, окропила богоявленской водой. "Полети, моя пчела, на все четыре стороны за жёлтыми восками, за сладкими мёдами. Как рыба бежит в море, так моя бы пчела ко мне, рабе божьей, Клавдии, летела на пасеку со всех круговертов, из тёмных лесов, с лугов, болот, топей, из чистого поля, набравшись янтарным мёдом. Садилась бы в ульи со всем смиренством, с плодом и с повозом, господу богу на славу, а мне, рабе божьей, Клавдии, в пожиток..."
- Что это? - испуганно оборвала себя Клавдия, пристально вглядываясь вдаль.
На Ведьмачьей горе внезапно вырос оранжевый купол и, подхваченный ветром, взметнулся ввысь, к торчащей над лесом лысой макушке. Но дёрнулся, словно споткнувшись, и, сминаемый невидимой гигантской рукой, запузырился, распластался по склону и покатился вниз.
Со всех сторон к горе начали слетаться стаи ветров. Кружились, заходя на посадку, вихри. Приближалась Вальпургиева ночь.
В Саньке Клёнкине не было ничего примечательного, кроме удивительной способности оказываться в ненужном месте в неподходящее время. Поэтому с ним постоянно приключались странные истории.
Щуплый, невысокого роста, Клёнкин был влюблён в длинноногую красавицу Ольгу. Они работали в одном отделе. Но Ольга не обращала на Клёнкина внимания. Санька даже отрастил рыжую курчавую бороду. Но и это не произвело должного впечатления. А тут ещё директор, старый охальник, смотрел на девушку как-то... по хозяйски. У директора "БМВ". Куда Саньке против него...
- Я научу тебя летать! - сказал Клёнкин, и Ольга впервые посмотрела на него с интересом.
Они уехали из города, миновали какую-то деревню и выбрали гору, на которой не было деревьев. Санька застегнул на девушке ремни подвесной системы и стал объяснять, за какие клеванты нужно тянуть, чтобы управлять летательным аппаратом. Внезапно параплан ожил, взвился над склоном и начал стремительно подниматься. Ольга чуть не описалась от страха и закричала. Клёнкин не мог допустить, чтобы неподготовленная девушка вот так взяла и улетела. Едва он успел уцепиться за свободный конец стропы, ноги заскользили по смятым кандыкам и оторвались от земли. Налетевший ветер нёс параплан ввысь, в синее небо. Не дать ему подняться над лесом! Кленкин что есть силы тянул стропы, пытаясь остановить неизбежное.
Клавдия стояла, задрав голову и продолжая по инерции бормотать что-то про пчёл. Она видела, как надломилось и смялось продолговатое крыло, почувствовала, что оно сейчас рухнет, врежется в лысую гору, а люди...
- Свят! Свят! Свят! - перекрестилась старушка и зашептала слова молитвы, с перепугу путая их с заклинаниями.
Параплан скрылся из виду, будто его и не было. Клавдия оглядела Ведьмачью гору, но ничего больше не увидела, перекрестилась: померещилось!
Чтобы не прилетели чужие пчёлы и не сманили рой, она вколотила посреди пасеки три кола из осинового дерева, положила на них веник и произнесла скороговоркой:
- Садитесь, чужие пчёлы, на осиновые колы и на веник, и отсюда не сходите!
Было темно, когда Клёнкин пришёл в себя и никак не мог сообразить, где находится. Он лежал на влажной холодной земле. Очень сильный цветочный запах кружил голову. Болело всё тело. Не в силах подняться, Санька с трудом повернулся и увидел огни. В странной круговерти мельтешили какие-то длинные тени под совершенно дикие звуки. Это была не музыка. Это... Клёнкин с ужасом осознал, что не может распознать звуки. Как не может рассмотреть, что там происходит. Не может сфокусировать взгляд. Почему так жутко болит голова? Санька поднял руки, ощупывая непонятные вмятины и наросты на темени, висках. Две другие руки шарили по мягкому ворсистому животу, заканчивающемуся острым жалом, а ноги упирались в стебли гигантских цветов, пытаясь перевернуться... Стоп! Какие другие руки? Какие стебли? Какое жало?
Словно слепая, пчела медленно поползла к свету, но затаилась в траве, опасаясь близости открытого огня. Прошло довольно много времени, прежде чем его новые фасеточные глаза смогли составить из тысяч отдельных фрагментов относительно цельную картину происходящего.
Полыхали костры. Какие-то существа, похожие и одновременно не похожие на людей, с трубным хохотом носились вокруг, кружились вихрем, их чудовищные тени прыгали и колыхались. Клёнкин сосредоточил взгляд на двух центральных фигурах. Что-то в них было неуловимо знакомое. Высокий и хвостатый, с мерцающим огнём между изящных рожек, прижимал к себе и кружил в дикой пляске девушку. Ольгу?..
Откуда силы взялись?! Клёнкин расправил трепещущие крылья, неловко взлетел и яростно вонзил острое жало в щёку злодея. Тот сипло взвыл, выпустил добычу из когтистых лап, и начал отрывать от себя Саньку, норовя раздавить его твёрдыми пальцами. Клёнкин затрепыхался, пытаясь выскользнуть и одновременно вырвать жало из гладкой кожи, мерзко пахнущей французским парфюмом.
Девушку подхватил и закружил сонм злобных чудовищ. Они с визгом и шипением щипали и царапали её, пытаясь вырвать друг у друга. А она... Она начала как-то непонятно сдуваться, красивое длинное тело уменьшилось, полосато залохматилось, истончилось, готовое, того и гляди, переломиться в нитяной талии. На спине выросли прозрачные крылышки. Она растерянно поводила огромными ячеистыми глазами, не понимая, что с ней происходит.
Клёнкин с изумлением почувствовал, как отделилось его брюшко от собственного жала, которое осталось торчать на лице врага, всё ещё извиваясь и принося тому мучительные страдания. "А, ладно, обойдусь!" - каким-то шестым чувством он с отчаяньем осознал, что у него очень мало времени. Жизнь коротка! Надо спешить! Спасать Ольгу! Метнулся к тонкой пчёлке и, увлекая её за собой, полетел прочь от страшного места. Из глубокой раны на его животе начали медленно сочиться и вытекать внутренности, падая жёлтыми капельками на сиреневые кандыки.
Утром Клавдия обнаружила на венике чужих пчёл. Они были сильно помяты, едва ползали и жались друг к другу.
- Ах вы, милые, - запричитала старушка и унесла их в дом.
Клёнкин лежал и думал, почему он оказался в такой ситуации, и как теперь будет жить дальше.
В палату ввалились сослуживцы.
- Вот он, красавчик, - сказал директор, ставя на тумбочку пакет с фруктами.
Голова кружилась, изображение расплывалось. Клёнкин внимательно смотрел, тщательно стараясь составить целое из отдельных кусочков. Вроде, ничего особенного. Директор, как директор. Вот только щека... покраснела и припухла, отчего правый глаз немного заплыл.
- Где Оля? - слабым голосом спросил Клёнкин.
- Щас твоя лётчица прикатит! - громко сказал директор.
И точно, в палату не коляске вкатилась Ольга. Обе ноги у неё были загипсованы. Лицо бледное и осунувшееся, но такое родное и симпатичное...
- Оля! Живая? - спросил Клёнкин и застеснялся несуразности вопроса.
- Тебе нельзя разговаривать, Саша, - сказала Ольга.
- Ну и чудики, - сказал директор. - Лучше бы вы с нами на Дне здоровья отдыхали. Оторвались от коллектива - и вот результат! Одна - ноги переломала, другой - с сотрясением мозга лежит... Летать они захотели... Насекомые... Ладно, выздоравливайте! - добавил он и с достоинством удалился.
Свита последовала за ним.
Клёнкин повернулся к Ольге и, виновато улыбнувшись, спросил:
- У тебя как... всё нормально?
- Да вроде, - ответила она. - Повторный рентген сделали. Доктор пообещал, что через три месяца как горная коза скакать буду. Правда, пока, - хорошенькое личико нахмурилось, - на коляске кататься да на костылях прыгать придётся.
- Это ничего, - поспешил он утешить, это даже хорошо! Тебе идёт!
Но тут же застыдился: "Чего это я несу?" - и перевёл разговор, предложив ей фрукты.
Ольга отказалась, зато вытащила откуда-то янтарную баночку:
- Поешь лучше мёду, баба Клава прислала!
"Кажется, простила! Не сердится!" - подумал он, принимая баночку, и неожиданно для себя, нараспев продекламировал:
- Как океан-море из всех рек и протоков собирается и силён бушует, как полая вода сильна бывает, ломает лес и урывает берега, и болота заливает, так бы и у меня, рабы божьей, рабы божьей, - тут Саньку заклинило, и он поскрёб рыжую бороду.
- Рабы божьей Клавдии, - подхватила Ольга, - пчела в пасеке сильна и дюжа была, несла мёд со всех четырёх сторон, с лугов, топей, из чистого поля, от синего моря и от всякого цвета...
- И завела б себе детей, рождала б сильные рои, работала б сама себе, в люди не ходила и к себе чужую не пущала, - закончил он и спросил уже обычным голосом:
- Не подскажешь, откуда я это знаю?
Ольга только пожала плечами и загадочно улыбнулась.
