Оригинал

Щёлк. Щёлк. Щёлк…

Что за проклятый звук? Уже третью ночь подряд. Будто в углу комнаты сидит невидимая птица и бьёт клювом в паркет. Щёлк. Щёлк... Стоит включить свет, как звук исчезает. Но проходит пара секунд в темноте, и снова этот ритмичный треск... Вот опять.

Щёлк. Щёлк...

Мысленно матерюсь и ворочаюсь в постели. Переворачиваю подушку холодной стороной, поправляю простынь. В комнате душно, хоть все окна и распахнуты настежь. Воздух густой, как масло. Хочется глубоко зевнуть, но не получается. Словно что-то пережимает в груди.

Щёлк. Щёлк. Щёлк…

То ли стены трещат, то ли под обоями кто-то бегает. Звук до боли знакомый, но в полусне я никак не могу вспомнить, где его раньше слышал.

Щёлк. Щёлк…

— Да твою же мать! — хрипло ругаюсь и швыряю подушкой в темноту.

С журнального столика падает кружка. Летят на пол черновики. Звук исчезает.

Несколько минут я лежу в абсолютной тишине и жду, что сейчас эта трескотня вновь повторится. В груди будто звенит натянутая струна. С каждой секундой она слабеет, напряжение гаснет, растворяется в образах, и, закрыв глаза, я не замечаю, как проваливаюсь в сон.

***

Шелест бумаг в темноте. Брякает кружка. Кто-то поставил её обратно на журнальный столик.

Щёлк. Щёлк. Щёлк…

Открываю глаза и напряженно всматриваюсь в дальний угол комнаты. Изо всех сил стараюсь не шевелиться, чтобы не выдать своего пробуждения.

В кресле перед столиком сидит человек. Листает мои рукописи. Что-то чертит в них шариковой ручкой.

На незнакомце мой старый зеленый свитер. Тот самый, что я потерял в горах три года назад. На левом запястье отсвечивают часы. Очень похожи на «Romanson», которые были у меня на первом курсе. Прическа короткая. Кажется, носил такую пару лет назад...

— Да я это, я, — говорит человек моим голосом. — Не узнал что ли?

Он поворачивается и знакомым движением чуть наклоняет голову. Смотрит на меня, усмехается.

В кресле сидит мой двойник.

— Хороший твист, — говорит он, кивая на черновики. — С зеркалом мне понравилось. Есть над чем поразмыслить.

Близнец крутит в пальцах шариковую ручку. Жмёт на кнопку, задумавшись. Щёлк. Щёлк. Щёлк…

— Я тебе ещё пару идей накидал, — говорит он после недолгого молчания. — По второстепенным героям. И по линии дьявола. Вот её можно очень даже неплохо раскрутить. Мне-то уж поверь, я в этом шарю. В общем, как проснёшься, почитай. Может, чего сам додумаешь.

Двойник цокает языком и отворачивается обратно. Собирает раскиданные по столику листы бумаги. Сбивает их в аккуратную стопочку.

Я зажмуриваю глаза. Считаю до десяти. Затем вновь открываю веки и, набравшись смелости, произношу:

— Это... послушай, друг…

— Чего?

— А ты не мог бы… как бы сказать… Только не пойми меня неправильно, я вообще зла не держу… но чисто по-человечески…

— Да говори уже, не мямли.

— Короче, ты... Кто бы ты ни был. Можешь перестать щёлкать этой гребаной ручкой? Что за тупая привычка?

Близнец удивлено вскидывает брови. Затем опускает взгляд.

— Чёрт. А ведь и правда. Это я всё у тебя нахватался. Так, глядишь, скоро курить начну. Ладно, прости. Больше постараюсь не раздражать. Ты спи давай, спи.

— Спасибо.

— А вот этого не надо...

Я усмехаюсь и с чувством выполненного долга переворачиваюсь на другой бок. Поправляю простынь. Зеваю. Наконец-то удаётся вздохнуть полной грудью.

«Тишина… — думаю я, блаженно проваливаясь в дремоту. — Как же хорошо. Как же спокойно…»

…Щёлк.

— Бляха-муха, — доносится из темноты виноватый голос. — Прости. Привычка.

______

Паблик с моими рассказами: . Таскаю сюда оттуда)

Так же у нас есть в аудио озвучке сделана двумя ютуб каналами.
https://youtu.be/K46V7yYDYEM

Дмитрий Давков     Эта история произошла еще в славные советские времена, 
когда газетный портрет Генерального Секретаря КПСС все еще
в какой - то степени компенсировал жесткость бумаги...

              ТЯЖЕЛЫЙ СЛУЧАЙ

    Просыпаюсь, голова раскалывается,внутри трубы горят, а
снаружи мурашки бегают.Да, думаю, опять где-то по дороге
перехватили, четвертый раз подряд до дому не дошел.
 
    Темно, стены и потолок белые, а по обе стороны на
кушетках люди в ряд отдыхают.

    За деньги я не переживал, что пропасть могут, чего не было,
того не было, это я точно помню. О другом думал. Если я попал
в Ильичевский вытрезвитель, то смогу пешком домой дойти. Но
вот если в Ленинский, как мне добираться? Можно на троллейбусе,
так сейчас контролеры озверели совсем, чуть-чуть дырочки в
талоне с компостером не совпадают, сразу в милицию тащат.
Гуртом навалятся, не отобьешься. А где я им на штраф возьму,
если у меня даже на талон нет?

    Лежу и думаю, в каком же я районе? Не дает мне это покоя.
Спросить, что ли, у кого? Старшину позвать, так он ругаться
будет. Поинтересоваться у спящих товарищей, так они сами не
знают. Это утром они станут кричать, что все помнят и почти
трезвыми были.

    Где же узнать? А все-таки спрошу, все равно, выбирать
не приходится.

    Поднялся, чувствую, на мне трусов нет. Мать моя женщина,
до чего же грубо тут раздевают, вместе со штанами стянули,
работнички! Я в свою простыню,как в тогу, завернулся и трогаю
соседа за плечо.

    - Друг, - обращаюсь к нему по-человечески, - куда это мы с
тобой попали - в Ленинский или в Ильичевский?

    А он на это ноль эмоций, хорошенько вчера перебрал. С
головой под простыню залез, отогревается, только пятки голые
наружу торчат. Я его размотал, по щеке похлопал, а он не
ведется.

    - Слышь, алкаш, ты что, глухой? - спрашиваю.

    Потряс его, а он все равно меня игнорирует.

    Человек я психованный и здоровый, не люблю, когда со мной
вот так, когда я по-человечески.

    - Меня, - говорю, - полгорода знает. Сейчас и ты узнаешь!

    Схватил я его за плечи, приподнял, да как толкану!Я же не
 думал, что он черепной коробкой о кафель чирканется, я же
 думал, он в сознание придет! А он лежит и не шевелится.

    Мать моя женщина, думаю, меня ж посадят! Что же я,дурак,
наделал!

    Я ему на живот ухом навалился, пытаюсь сердце отыскать,
из памяти вылетало, с какой оно стороны. Только бесполезно:
нигде у него уже не бьется.

    Медлить было нельзя. Стал я его массажировать. Что я
только не делал! И на сердце обеими пятернями жал, и в рот ему
дул, и руки ему отводил да обратно к груди прижимал, как при
физзарядке, да в таком темпе, что они у него мелькали, как
пропеллер у самолета.

    Часа через два я полностью выбился из сил. Он тоже
взмылился, весь потом покрылся и горячий стал, как при
двустороннем воспалении легких. Приник я к его груди, слышу -
заработало. Убью, думаю, если завтра бутылку не поставит!

    Взял я его на руки, как мамаша младенца, и хотел на
кушетку положить, но тут опять неприятность произошла. То ли
он дернулся, то ли я сам поскользнулся, только он опять на пол
полетел.И опять головой щелкнулся, искру высек.

    Что ж ты делаешь? - думаю, - ты же черепушку так совсем
расколешь. Мало того, что мне тебя снова массажировать, так
мне еще и веревку искать, голову тебе связывать, чтоб половинки
не разваливались.

    Тут - шаги за дверью. Только старшины мне и не хватало!
Схватил я своего молчаливого друга в охапку,запрыгнул с ним на
кушетку и вместе с ним одной простыней укрылся. Лежу, не дышу.
Только на мое везение никто заходить не стал, лишь поскребся
за дверью, покряхтел и затих. Потом слышу, вроде бормотание
какое-то, вроде как старушечье. Никак уборщица? Осмелел я,
подошел к двери, слушаю.

    Тихо, но меня не проведешь: чувствую, с той стороны кто-то
тоже слушает. Тут я совсем осмелел и говорю:

    - Мамаша, ты не скажешь, в каком я районе: в Ленинском или
Ильичевском?

    Тут за дверью что-то - хлоп! - и упало. Минут пять звал я
старушку, но она как сквозь землю провалилась.

    Шут с вами со всеми, думаю, лягу спать. Ничего не знаю,
ничего не видел, пьяный был. И - быстро уснул от всех этих
переутомлений.

    Только чувствую - еду куда-то. Простынь молью изгрызена,
видно через нее, как сквозь решето. Оказывается, две медсестры
меня на каталке везут.Не пойму, приснился мне, что ли,
вытрезвитель? И как я в больницу попал? Чем это я вдруг заболел?

    Тут слышу сбоку чей-то голос:

    - Ну-с, милочки, еще минуточку и будем приступать.

    Та, что слева стояла, вроде ничего была. У нее из-под халата
часть бедра оголилась, я не удержался и ущипнул ее. Но она,
вместо того, чтобы весело взвизгнуть, сказала только: "Ох!" и
куда-то исчезла вниз. И опять это знакомое - хлоп! - повторилось.
Я из-под простыни голову показал, а тут и та, что справа от меня
была, тоже - хлоп! - и тоже уже на полу лежит.

    Да что же это творится такое?! Неужели моя рожа с похмелья
так распухла, что я стал на Кинг - Конга похож?

    Смотрю, возле стенки маленький сухенький старикашка в белой
шапочке и сам до того белый, что на фоне стены почти не
различается. Еще вижу стол, на столе ножи блестящие.

    Мать моя женщина! Я как понял, по комнате заметался. Это,
если б я вовремя не проснулся,они бы меня быстренько под наркоз
и давай полосовать вдоль и поперек!

    Старикашка стоит, как стоял, сестры лежат,как лежали, один
я мечусь, как горилла в клетке. Подскочил к старикашке и от
пола его оторвал.

    - Что же это ты задумал, гриб плешивый? - спрашиваю и при
этом встряхиваю его. - Говори, пень трухлявый, что вы у меня
вырезать хотели?

    А он ногами взбрыкивает, мычит и икает, Вернул я его на пол
и говорю:

    - Думаешь, я дурак? Я все знаю. Вы людей воруете, вырезаете
у них органы и за деньги другим вставляете. Не на того нарвались!

    А он понемножку в себя приходит, глаза еще в орбиты не
вернулись. Потом заговорил:

    -  Гм, э... гм, - пока еще непонятно, но чувствуется, что
речь уже возвращается. - Мэ... - говорит; - гм... Впервые такой
эмоциональный товарищ за все время практики.

    Тут одна из медсестер застонала, в себя приходить
начала - та, которую я ущипнул.

    - Ах, - говорит она, - простите,  Эдуард Илларионович,
мне показалось... - Тут она взглянула на каталку, потом на меня,
глаза закатила и снова - хлоп!

    Старикашка тоже посмотрел на каталку и на меня, но хлопаться
в обморок не стал.

    - Я патологоанатом, - представился он. - И здесь вам не
больница, это судмедэкспертиза.

    Так выходит, ночь я провел не в..., а в... И сосед мой...
Мать моя женщина, он же... я же его... Тут я - хлоп! - и сам
потерял сознание.

    Пришел в себя уже на диванчике, в другом кабинете.

    - Ну - с, батенька, - говорит старикашка и пузырек какой
-то закрывает, - как самочувствие?

    - Доктор, - обращаюсь, - я там искусственным дыханием
соседа откачал.

    - Поздравляю, - спокойненько говорит. – Один экстрасенс уже
такой есть, теперь вас двое будет.

    - Как же случилось, что я умер?

    - Несчастный случай, черепно-мозговая травма от удара о
грузовик.

    - Шофера взяли?

    - Не было там никакого шофера, на обочине грузовик стоял.
Врач со "скорой" - мальчишка, только из института, да и праздник
вчера был, вот и ошибка при констатации смерти.

    - Ну, раз ошибка вышла, - говорю, - пойду я домой. Мне бы
одежонку только.

    Действительно, не могу же я в простыне идти, не в Древнем
Риме живу.

    А у доктора лицо озабоченным стало, складок на лбу прибавилось.

    - Гм, гм... - говорит. - Видите ли, батенька,дело в том, что
не все так просто. Гм, словом, нужно заполнить акт медэкспертизы.

    - Так заполняйте, и пошел я себе.

    - Но без вскрытия это невозможно.

    - Ну, не знаю, - говорю. - Напишите, что покойника не
удалось вскрыть в связи с его сопротивлением.

    Он улыбнулся вежливо и грустно.

    - Я бы вас хоть сейчас отпустил, но поймите правильно: я -
всего лишь звено в цепочке и, увы, не первое. У меня на руках -
заключение врача, протокол милицейский. Куда я все это дену?
Есть положение, в конце концов. Случай ваш исключительный, но
принять самостоятельное решение, всю ответственность взять на
себя я не могу. У меня много недругов, батенька, дай им повод,
вмиг загрызут. Меня и так давно на пенсию отправить хотят.

    Вижу, не желает он от инструкций отступать, и, чтобы
проблем себе не устраивать, хочет все-таки меня вскрыть.
Тяжелый случай, думаю.

    Он видит, что я нервничать стал, воды предложил.

    - Что воды? - говорю. - Дали бы спирту.

    Он, без всяких, налил полстакана. Я залпом - хлоп! - и сразу
все не таким мрачным стало казаться. Хороший старикан, свойский.
Напрасно я с ним так поначалу.

    - Ну, Ларионыч, - говорю, - делать что будем?

    Он стал по телефону звонить, искать кого-то. Потом убедил меня,
что сегодня все уладится, чтобы я пока погулял, не мешал ему
работать. Подобрали мне какую-то пижаму, штаны в полосочку,
тапочки. Гуляю. И убегать как-то не хочется. К медсестре клинья
пробовал подбивать, но она от меня шарахается, не может отвыкнуть,
что я покойником недавно был. И вдруг сама зовет, говорит:

    - К вам посетитель.

    Тяжелый случай, думаю. Выхожу - на скамеечке Муська сидит,
сожительница моя, и глаза на мокром месте. Платок комкала, меня
увидела, поднялась, но тут же узнала и - хлоп! - мимо скамейки,
на травке лежит.

    Привели ее в чувство, она рыдает и рассказывает, как искала
меня, как узнала, что я под машину попал.

    - Пошли домой, - неожиданно в конце рассказа предлагает.

    - Нет, Муська, - говорю, а сам пузырек в шкафу профессорском
вспоминаю, - нельзя мне. У них тут правило такое - раз попал,
не отпустят, пока вскрытие не сделают.

    - А дружки твои за гробом поехали, - вдруг вспомнила она.

    - Давай их не будем разубеждать, - предложил я,- Проверим,
какие они друзья. Пусть за мной сюда приезжают. Потом я у всех
на глазах торжественно из гроба встану. Так все вместе и поминки
справим.

  - Тяжелый случай, - говорит Муська.

  - Заодно побег мне в гробу устроите. А не то вскроют, как пить
дать, вскроют.

    Муська подумала и согласилась. Договорились, что в три часа
за мной приедет машина.

    Потом я снова гулял, профессора своего навещал, и мне совсем
 похорошело.

    Ровно в три вижу, подъезжает к моргу машина. Я быстренько
спрятался, подождал, пока гроб сняли и внутрь занесли, потом
прокрался в мертвецкую, залез в него и крышкой накрылся.

    Слышу, какие-то голоса невнятные и незнакомые о ком-то
рассказывают:

    - Так раздуло его в той речке, что  даже родственникам решили
не показывать.

    - Бедолага, - соглашается другой. - Давай еще по одной, прямо
тут. За упокой не грех.

    Я хотел сказать, налейте и мне, мужики, но тут меня сморил
сон. Переволновался я. И снилось мне,  что я настойчиво стучусь в
дверь, а Муська мне не открывает.

    Проснулся я от музыки. Громко так играет и торжественно -
печально. Сразу не врубился, что это за концерт. Хоронят кого-то,
думаю. Потом чувствую: несут меня, гроб мой раскачивается и
вроде вниз едет. Мать моя женщина, да что же это творится такое?!

    Поднял я крик, стал о крышку головой биться.Музыка расстроилась
и замолчала. Одна только труба некоторое время поиграла в
одиночестве: "тру - тру", но и она умолкла. Тут гроб вновь
закачался, наверх тянуть стали. Затрещала крышка. Как только
свет на меня брызнул, я сразу вскочил. Люди от меня бегут, за
крестами и памятниками прячутся, женщины визг подняли, и звуки уже
знакомые – хлоп, хлоп!

    Закончилось тем, что на кладбище приехал наряд милиции и
забрали меня за избиение музыкантов и за оскорбление священника.

    Я могу, конечно, принести всем извинение, но
поставьте себя на мое место...