Ратибор пробирался вперёд, чувствуя, как туман становился всё плотнее и плотнее. Он обволакивал тело, проникая под одежду, сбивая дыхание. В нём не было ветра, ни звуков — только влажная, вязкая тишина. Земля под ногами хлюпала, скользкая и тяжёлая, как будто старалась удержать каждый шаг. Иногда он оступался, едва удерживаясь на ногах. Кровь из ран стекала под пояс, рубашка порвалась, прилипла к телу, как вторая кожа. Спина горела от боли, словно от ожога, но он продолжал идти, опираясь на одну-единственную мысль: Марена.
Мама стояла первой, такая милая и родная. Он помнил её лицо, даже такое же, как сейчас — бледным, выцветшим, с потемневшими глазами.
— Ты покинул нас, — сказала она. Голос был ровным. В голосе не было не обвинения, не жалости — только обжигающая правда.
Оберег запульсировал и начал жечь сильнее.
Слева от неё появился отец. Выглядел моложе, чем в последние годы. В его взгляде была строгость, но уже без того огонька в глазах с которым он его помнил.
— Ты подвёл нас и её тоже подведешь.
Он не кричал — просто говорил, как всегда говорил в детстве, когда Ратибор делал что то не так. Этого хватило, чтобы Ратибор почувствовал, как сжимается горло и слезы подступают к глазам.
Позади них начали возникать другие. Родные, знакомые. Их лица сливались друг с другом, превращаясь в странную, единую массу. Одни молчали, другие что-то шептали. Он не различал слов, но понимал их. Всё, что они говорили, он уже слышал раньше — в себе.
Фигуры сдвигались ближе. Они не тянулись руками, не угрожали — только смотрели. Это было достаточно. Он не выдержал, закрыл глаза, нащупал оберег.
Тепло в ладони стало сильнее. На миг — почти нестерпимым. Свет прорвался сквозь сомкнутые веки. Он не открывал глаз, пока всё не стихло.
Когда он посмотрел вперёд, тени исчезли. Только туман. Пустой, глухой. Но в тишине всё ещё звенели их голоса. Не чётко, не громко — просто как отзвук, не дающий забыть.
Он стоял, пытаясь отдышаться. Сердце стучало тяжело, будто отбивало последний бой. Но дыхание выровнялось. Он сделал шаг. И ещё один.
Он знал, что ничего не закончилось. Но Марену он еще не нашел а значит, он не мог остановиться.
Ратибор шёл всё быстрее. Страх догонял его, тянул за плечи, но он не останавливался. Плотный туман начал редеть, и вскоре перед ним открылась поляна — круглая, правильная, будто вырезанная из леса чьей-то силой. Вокруг неё стояли деревья: чёрные, мёртвые, с узловатыми ветвями, похожими на искривлённые пальцы. Они не шевелились, но казались живыми.
В центре поляны стояла женщина. Белое платье спадало с её плеч, почти не касаясь земли. Волосы — длинные, тёмные — двигались сами собой, как будто слушали музыку, которую он не слышал. Она не смотрела на него. Просто стояла. Ждала.
Он узнал её сразу — походка, силуэт, тонкие руки, лёгкий наклон головы. Всё в ней было знакомо до боли. Он застыл, не дыша.
Слова Ставы всплыли в памяти: «Не верь своим глазам, а верь сердцу ». Он крепче сжал оберег.
— Марена? — спросил он, тихо, с хрипом. В горле першило. Голос не слушался.
Лицо — её. Те же глаза, тот же взгляд. Улыбка, лёгкая, почти застенчивая. Губы, которые он когда-то целовал. Всё было правильно. Слишком правильно.
— Ратибор, — сказала она. Голос был мягким. Он знал этот голос. Но теперь в нём что-то изменилось. Он звучал чуждо — будто имитировал память, а не чувства. — Ты нашёл меня.
Он не ответил. Только смотрел, ожидая, изменений, но нет в Марене ничего не дрогнуло и не изменилось.
Ратибор ожидал, хотел увидеть хоть малейшую фальшь, но она просто стояла, улыбаясь. В в этом молчании было что-то страшное и жуткое.
Ратибор шагнул, чувствуя, как оберег пульсирует в ладони. Его тепло ещё жило — слабое, будто сердце, бьющееся в предсмертной агонии. Он сделал ещё один шаг, но замер. Что-то в ней было не так. Сердце билось глухо, в нём звучала надежда, но разум смотрел трезво.
Глаза. Те же, но в них не было прежнего живого света. Только тьма, из которой не было выхода. Свадебное платье — чистое, без единого загрязнения и пылинки, будто не тронутое этим миром. Кожа — гладкая, сияющая, освещённая изнутри. Всё это было слишком. Слишком правильно, идеально, слишком чуждо.
— Это ты? — выдохнул он, и голос его дрогнул. — Докажи, Марена.
Она не отвела взгляда. Улыбка стала шире, натянулась на лице. В её глазах вспыхнул свет — холодный, мёртвый, как отблеск звёзд на чёрной воде. Платье тихо зашелестело.
— Ты сомневаешься? — её голос изменился. Он стал жутким, пустым.
В нём было эхо — не человеческое. — Я звала тебя, кричала, ждала. А ты шёл медленно. Ты колебался.
Слова проникали в голову , оставляя за собой след — липкий, вязкий, как яд. Он вспомнил поле, где мёртвые шептали его имя. Вспомнил холодную реку и танец, который хотел забрать его разум, вспомнил пир из человечины.
Что, если это снова обман? Но если нет? А вдруг страх ослепляет, и он отвергнет настоящую Марену?
Оберег дрожал. Его жар стал неуверенным. Он чувствовал, как он тает, как будто нечто выжимает из него последнее тепло.
Она сделала шаг — и запах. Родной, тёплый, как когда-то. Ромашки. Он закрыл глаза, почти поддался, почти поверил. Но в этом запахе было что-то неправильное. Слишком чистый, слишком точный.
Её пальцы коснулись его щеки. Они были холодными, но жгли кожу. Он не отстранился. Не мог. Всё в нём тянулось к ней — к тому, кем она была. К той, которую он любил.
— Обними меня, — шептала она. Голос стал мягче, почти искренним. — Всё закончилось. Мы будем вместе. Навсегда.
Он стоял, не шевелясь. И в этот момент понял — это не её голос. Это не её прикосновение. Это не она.
Ратибор вгляделся ей в глаза. В их мёртвой гладкости, в чужом, отрешённом голосе он почувствовал обман. Это была не Марена. Лишь оболочка, наполненная смертью. Навь.
— Ты не она, — прошептал он.
Оберег вспыхнул. Огонь пронзил грудь, словно сердце ответило на истину. Ратибор отступил. Лицо Нави побледнело до меловой белизны, глаза потемнели, рот раскрылся, обнажив острые, тесно сбитые зубы. Её смех сорвался наружу, резкий, искажённый, как треск ломаемого дерева.
— Ты отверг меня! — крикнула она.
Голос ударил в воздух, и земля задрожала. Из трещин полезли тени, искажённые облики шептали его имя. Ветви деревьев рвались в движение, шипы рассекали кожу. Навь росла, вытягивалась, пока не стала огромной. Волосы зашевелились, как живые, метаясь в сторону Ратибора.
Он упал. Тьма сомкнулась вокруг, обволакивая, тянула вниз.
И вдруг — прикосновение. Её рука коснулась его плеча. Голос снова стал тихим, почти нежным:
Она повела его через поляну. Впереди простирался мост — узкий, перекинутый над бездной. Внизу шевелились тени. Их взгляды горели тусклым жаром. Мост скрипел, верёвки дрожали, доски прогибались под каждым шагом.
Навь шла первой. Её платье мерцало в полутьме. Но с каждым её шагом конструкция дрожала сильнее, словно отторгала её присутствие.
Ратибор сжал оберег. Его тепло било в такт сердцу.
— Остановись! — крикнул Ратибор.
Она обернулась. Но это было уже не лицо Марены — перед ним возникла маска Нави, искажённая, с зияющим ртом, полным зубов. Мост под ними треснул и рухнул. Ратибор успел прыгнуть, вцепившись в край обрыва. Внизу выли тени, их когти скользили по воздуху, стремясь дотянуться до него.
Оберег пылал в ладони. Его жар наполнял тело силой. Ратибор подтянулся и поднялся наверх — тьма расступилась.
В тумане он увидел её — настоящую Марену. Бледная, в рваной одежде, исцарапанная, но живая. Она молчала, но в её глазах были слёзы и надежда. Они звали его сильнее любого слова.
Ратибор рванулся вперёд, вырываясь из хватки теней.
Визг Нави разрезал воздух. Небо содрогнулось. Поляна рушилась, деревья падали, земля трещала.
Он схватил её за руку. Холодная кожа — но живая. Они не успели сделать и шаг, как из мглы вырвались её слуги — бесформенные твари с пастями, полными шипов, и горящими глазами.
Они мчались. Когти вспарывали землю.
Ратибор и Марена бежали. Между ними пылал оберег — его свет рассекал мрак, сдерживая тьму. Твари выли, но вязли в грязи, их крики терялись в ветре.
Туман расступился. Перед ними открылся путь — к реке, к лесу, к жизни. Позади раздавался крик Нави, но он слабел, будто ураган терял силу. Они бежали, держась за руки, пока мрак не остался позади, глухим эхом во тьме.
Но твари не отступали. Их силуэты мелькали в клубах тумана. Ратибор обернулся. Оберег в его руке вспыхнул жаром — свет вырвался наружу, слепящий и чистый. Тени завыли. Их формы дрогнули, истончившись, и исчезли в густой мгле.
Они упали на землю, обессиленные. Марена тяжело дышала, но была жива. Ратибор прижал её к себе, ощущая, как тлеющий оберег пульсирует между ними, сливая их дыхание в одно.
Но в её взгляде — полном любви и усталости — он уловил неясную тень. Что-то ускользающее. Что-то, чего он не мог понять.
Мир, к которому они возвращались, уже не был прежним. И Ратибор знал: цена ещё не названа.
Туман сомкнулся за их спинами.
Из глубины донёсся смех Нави — негромкий, но обещающий возвращение.
