Золото
Кислицин проснулся сердитым. Редкому утру удавалось быть добрым. Всегда нужно было что-то делать — куда-то идти, зачем-то спешить, что-то решать и с кем-то разговаривать.
Открыв глаза, Кислицин как всегда по слогам хотел сказать «За-ра-за!», и отключить будильник, но не стал. Всё сделал молча. Молча расправился с будильником, молча включил чайник и молча отправился в ванную.
— Мммм — мммм — мммм — напевал Кислицин и чистил зубы. Отчего-то утро было не таким скверным, как обычно.
— Ко... ко... — Кислицин набрал воздуха в грудь, чтобы сказать «Кофе, что ли, сегодня выпить», и попробовал снова. — Ко...
Ничего. Только непонятное сипение вместо слов получалось у Кислицина.
Он прочистил пальцем ухо — может со слухом беда?
— Ко...
Тишина.
Кислицин прибежал в кухню, разогрел молока, чтобы прогреть горло. На нервной почве выпил его чуть ли ни кипящим, попробовал ещё что-нибудь произнести — безрезультатно.
«Господи, — думал Кислицин, — если это мне за сквернословие моё наказание! Так я не буду, Господи! Клянусь — не буду! Больше ни единого словечка! Матершину забуду, как есть, всю забуду!»
Кислицин бегал по квартире и мысленно причитал:
— Да что же я теперь? Да как же я теперь?
Но вскоре взял себя в руки, прибежал в кухню, чайный пакетик, заботливо приготовленный с вечера, выбросил из чашки в мусорное ведро, а в чашку налил коньяку. «К чёрту, — решил Кислицин, — пешком дойду» — и залпом выпил налитое.
В тревожном молчании собирался на работу Кислицин. Есть голос или нет — не важно — на работе нужно быть!
Кислицин так долго шёл по карьерной лестнице, с таким трудом добрался до последнего этажа, столько сил было вложено, что на свете было мало причин, способных помешать его появлению на работе.
Кислицин вошёл в лифт и нажал на кнопку. Ещё каких-то несколько секунд и двери лифта бы закрылись и Кислицин помчался бы сквозь этажи. Но этих секунд ему не хватило.
Перед закрывающимися дверями появилась довольная рожа соседа.
— Подвезёшь? — улыбнулся он во весь рот.
Кислицин нажал на кнопку отмены, и двери послушно разъехались.
Довольный сосед вошёл в лифт.
— Заводи, поехали! — скомандовал он.
«Господи, какой же ты только придурок» — подумал Кислицин, и едва улыбнувшись, снова нажал на кнопку.
— Что-то вчера мы с мужиками в гараже перебрали... — тихо сказал сосед. — Голова гудит...
Кислицин хотел сказать, что и позавчера они перебрали, и неделю назад и месяц, и вообще он его трезвым не помнит. И он уже набрал воздуха в грудь, но вспомнил, что сказать этого он не может. Поэтому просто грустно вздохнул, мол, у самого голова раскалывается.
— А ты что, в одну харю что ли пьешь? Зря! — громко сказал сосед и схватился за лоб. И уже тише добавил. — Потому и психованный вечно ходишь. Для этого дела, — сосед осторожно щёлкнул себя по горлу, — компания нужна! Ты в машинах разбираешься?
Кислицин поводил в воздухе рукой, мол, «более-менее» .
— Да без разницы. Приходи вечером в гараж к Серёге, посидим. Ты я смотрю, мужик нормальный. А все говорят — мудак... Зря! — снова гаркнул сосед, и снова схватился за голову. — Приходи!
Каждое утро Кислицин заходил в магазин, и покупал бутылку воды, творожный кекс и ромовую бабу.
— Пакет брать будете? — сурово спросила продавщица и, не дожидаясь ответа, с силой ударила по кнопке кассы, из которой со скрежетом стал являться миру чек.
О том, что Кислицин никогда не берет пакеты знали все кассиры магазина. Каждому кассиру, и не один раз, но всякий раз по-разному, он объяснил, почему пакет ему не нужен.
Кислицин хотел сказать: «А зачем мне ваш пакет за такие деньги? Вы цены на свои пакеты видели? Вы сами-то эти пакеты покупаете? Да я, если нужно, покупки в зубах понесу, но пакеты ваши проклятые брать не буду!»
Но сказать этого Кислицин не мог.
Когда он прибыл на работу, ещё в дверях к нему подбежала секретарша и будто змея прошипела в ухо:
— Идиии к шееефууу! С утрааа ждёёёт!
Кислицин бегом помчался в кабинет.
— Доброе утро, Пал Сергеич — по привычке хотел сказать он, но вовремя осёкся, и вместо этого молча подошел к шефу.
— Смотри! — сказал Павел Сергеевич, и бросил папку документов на стол.
Кислицин стал внимательно изучать бумаги, пока шеф ходил из угла в угол по кабинету, и ждал экспертного мнения Кислицина.
— Что скажешь? Рискнём?
Кислицин бледнел на глазах. Он буквально задыхался в собственной немоте. Он хотел сказать: «Пал Сергеич, вы с ума сошли?! Да вы же всех нас по миру пустите! Какой же тут риск? Нет тут никакого риска! Здесь всё прозрачно — никто на ваше предложение не согласится, тем более на ваших условиях! И вместо ваших, — выдвенет вам свои! Сидели бы тихонько на своём месте, и не рыпались, Пал Сергеич!»
И он даже решил попытаться хоть что-нибудь произнести, но шеф не слушал.
Он расхаживал по кабинету и рассказывал, какая распрекрасная жизнь всех их ждёт.
— Я рад, я рад, что ты одобрил, Кислицин! Я всю ночь не спал, размышлял. Ты, конечно, мужик противный, — Кислицин хотел возразить, но шеф махнул рукой. — Да ладно тебе! Будто ты сам не знаешь! Но ты умный и дотошный, Кислицин. И я подумал, если Кислицин одобрит — была не была! Рискнем! А теперь всё, иди к себе, мне нужно кое-куда позвонить. — Павел Сергеевич подмигнул Кислицину горящим глазом, и подтолкнул в спину рукой, чтобы тот скорее освобождал стул.
Кислицин вышел из кабинета на ватных ногах. Секретарша еле слышно прошептала:
— Уволил?
Кислицин хотел сказать: «Тебя, дуру, давно пора уволить. Сидишь тут, секретаря из себя строишь, кофеварка размалёванная. Скоро всех нас уволят. Подожди до завтра — увидишь».
Но Кислицин ничего не ответил, и просто вышел из приёмной.
Он шёл по городу пешком. Осенний город был прекрасен. Даже самый серый город осенью становится нарядным.
Утром был дождь, а теперь выглянуло солнце. В лужах вперемешку с солнечными лучами плавали оранжевые листья. Кислицин остановился посреди аллеи, чтобы полюбоваться городским пейзажем.
«А на дереве, оказывается, птицы... Чирикают, — улыбнулся Кислицин. — Интересно, они всегда здесь были? Столько лет каждый день хожу по этой аллее, а никогда не слышал птиц, — удивлялся Кислицин. — Поют...».
Он с грустью посмотрел на здание, в котором проработал столько лет. Перед глазами являлись картины, на которых грузчики выносят из офиса тяжелые коробки и разобранную мебель.
Кислицин прощался с любимым делом.
Каждый вечер он заходил в бар, чтобы выпить стаканчик-другой, но для бара было рановато. К тому же, судя по всему, настаёт время тотальной экономии. Не до баров теперь. Гараж и мужики — вот, что ждёт Кислицина. У Серёги круглые сутки что-то ремонтировали. К нему он и решил отправиться.
По пути Кислицин зашёл в магазин, и прикупил пару бутылок беленькой и пакет.
В первый раз к мужикам и с пустыми руками — нехорошо.
Мужики оказались не такими уж и алкашами, какими он их считал. Нормальные мужики. Семейные. У Сашки двое детей, у Лёхи инвалидность. Сашка можно сказать не пьёт, только так, для поддержания разговора пару рюмок опрокинуть может. Лёха выпивает. Отличные, в целом, мужики.
В свою очередь, и Кислицин оказался не таким уж мудаком, как о нём думали. Улыбчивый, внимательный, умеет слушать. Не жадный.
Поздно вечером раздался телефонный звонок. Пал Сергеич кричал не своим голосом:
— Витенька! Ты не представляешь, Витя! — шеф впервые назвал Кислицина по имени. — Всё выгорело, Витенька! Мы всё подписали! На наших условиях, подписали, Витя! Завтра же утром жду тебя за премией и повышением! Если бы не ты, я бы в жизни не решился! — орал радостный шеф. — Спасибо, Витя!
Внезапно трубка замолчала.
Кислицин сидел в холодном поту.
«Это каких же дел можно наворотить не говоря ни слова...» — пронеслось у него в голове.
— Охренеть — еле слышно сказал Кислицин, и от испуга закрыл руками рот. — Ой.
© Фонарщик Эрл
