Что у птиц не отнять, так это любовь попонтоваться. Вспомните хотя бы павлина с его огромным пестрым веером или райских птах. Но так было не всегда, славная традиция должна была начаться с кого-то. Вот она и началась с эпид... эпидек... эпидексиптерикса, во! Он гнул веером не только хвост, но и пальцы!

Этот персонаж один из первых додумался использовать перья в качестве украшательного элемента, а ведь он даже не был птицей. Принарядившийся динозавр обитал на территории современного Китая примерно 162 миллиона лет назад. Хотя динозавр — слишком громкое имя для этой животины.

Перья этого динозавра очень слабо походили на покров птичек. Из короткого и толстого очина (плотной части пера) выходила лишь одна тоненькая нить. Поэтому издалека она походила на шерсть млекопитающих.

25 сантиметров роста да 160 грамм веса — какой уж там ужасный ящер? Так, голубь-рептилоид. Эта мелочь походила на бесклювую птицу, которой не рассказали, как сделать из рук крылья. Зато научили превращать пальцы в длинные и тонкие китайские палочки. Добавьте к этой картине ротовую тёрку из маленьких острых зубов, 4 длинных и тонких пера из зада да посадите это на дерево.

Почему именно на дерево? Упоротые особенности недоптицы лучше всего работают именно в кронах. Длинные когтистые пальцы помогали лазать по стволам и выковыривать из коры личинок. Острыми зубами, как долотом, можно было расширить отверстие и добраться до питательных букашек. А длинные перья не только украшали его худосочную пятую точку, но и помогали держать равновесие во время драйвовых забегов по ветвям.

Да, оперённый динозавр не был высшим хищником, а количество перышек не вызывало восхищение. Но именно они первыми додумались променять тяжёлый рептилоидный хвост на прекрасные опахала. И пусть первый блин вышел комом, но зато какие веера мы видим сегодня благодаря этой мелкой животине!

источник

Чёрные комиксы не требующие перевода)

НЕкраткое содержание: Часть первая: 1. Организатор потоков; 2. Чтобы книги учили хорошему; 3. А поехали!; 4. "Сказочный" Шерлок; 5. Гроб с карманами; 6. Интерпретация совпадений; 7. Бабушка, с которой ничего не случится; 8. Бюджетный рыцарь; 9. Всем палкам палка; 10. Слишком много вопросов; Часть вторая: 11. Библиотекарь; 12. Фея; 13. Яга; 14. Принцесса

15. Рыжий

Стоим это мы с ним перед входом в небоскреб стеклянный, ранним утром, остается только сумку походную на плечо закинуть, и можно идти вперед за острыми ощущениями. Я стою просто так, стену подпираю, ко всему готовый, руку на плеть положил, а он всё возится со своим добром: один меч наточил, маслом смазал, теперь другой прихорашивает. Со всех сторон его осматривает, а они же, тяжёлые, наверное, сволочи, пару килограмм каждый весит, смазал его и аккуратненько в ножны водворяет. Перевязь через плечо закинул и попрыгал, значит, чтоб убедиться, что всё у него идеально приторочено, да удобно расположено. Чисто спецназовец средневековый.

Сколько мы с ним идем, а я не перестаю для себя его правильность эту отмечать. На его месте я б уже плюнул и только тогда, когда гарантированно что-то случиться должно, занимался бы всей этой амуницией.

Хотя, с другой стороны, меч вообще штука интересная, если вдуматься. Сколько их на своём веку я перевидал с момента смерти, сколькими меня рубило-протыкало, что уже привыкнуть должен, но всё равно, каждый раз, как до боя доходит, – не могу, поражаюсь. Всего-то в нем, железка плоская, да гарда с рукоятью. Ну, навершие ещё. И при всём этом, сила в нем, не только напрямую от хозяина зависящая, но и своя, особая. Потому что один, бывает, и без боли режет-рубит, а другой, прямо огнём жжется, когда протыкает. Нет, ребята, тяжело это ощущение описать, если кто не чувствовал.

В общем, попрыгал он, да повертелся туда-сюда, как на разминке и спрашивает:

– Готов?

– Я-то готов. А ты готовиться не устал? – шутить, пытаюсь, значит.

– Лучше уставать, – говорит, – чем подохнуть не уставшим.

И тогда я решился. То есть даже не сам я решился, а словно меня кто-то за язык потянул.

– Слушай, – говорю, – Герр…

А он как раз проверял, удобно ли меч доставать. Достал и держит на весу. И с таким видом, словно меч у него – это руки продолжение.

– Слушай, – говорю, – Герр, а если я дам тебе гарантию, что ни одна тварь, среди тех, что водятся, не тронет тебя?

– Как это не тронет? – переспрашивает он и брови сдвигает, будто я с ним на эльфийском заговорил. Хотя, на эльфийском-то он бы понял.

– Ну да, – киваю. – Спокойно войдём, спокойно возьмем, что нужно и выйдем так же спокойно. Не тронет.

Смотрю, доходить до него начало. Посмотрел на меня, прищурился недобро, и появилось у него где-то, дальше, за глазами, как будто в самом мозгу, какое-то понимание. Мне б в тот момент и остановиться, не говорить ничего, да только, мы ж напарники с ним. Как это, не говорить? Сегодня я не договорю чего-то, а завтра, раз уж так, и он чего-то не договорит. Разве ж так в зону ходят?

Он живо сунул меч в ножны. Ни на миллиметр не промазал. Только сталь о ножны зашуршала.

– А чего ж молчал? – спрашивает он, а сам хитро улыбается.

– Да как же я тебе скажу? – спрашиваю. – Ты ж мутант. Да не простой мутант, а мутантов убивающий.

– Чудовищ, – поправляет.

– Э, нет, – говорю. – Это для тебя они чудовища, может быть. А на самом-то деле, мутанты обыкновенные. Просто у кого-то мутация сильнее выражена, у кого-то совсем чуть-чуть. Кто-то клыками да шерстью порос, а кому-то только уши искривило.

Он слегка усмехнулся, пожал плечами:

– Я, – говорит, – к мутантам зла не питаю. Мутация мутации рознь. А вот, кто зло людям чинит, тот чудовище. Какая б мутация не была в нем. Хоть только уши, хоть весь чешуёй да шерстью покрылся.

Конечно, это он свеликодушничал. Меня успокоить старался. Оно и понятно, молва-то про него добрая идёт, да молва молвой, а как возьмешь такого в напарники, так поневоле задумываться станешь, всё ли о нём правда, или вымысел тоже есть?

– Ты ж, – говорит, – сам меня позвал. Значит, доверие ко мне имеешь?

– Позвал, – говорю. – Да только, не потому, что доверие имею, а потому что знал: ты в Гнилых Горах как рыба в воде будешь, хоть и не был никогда в них.

– Ну, что ж, – отвечает, – коли взял, так будь добр доверять. Иначе, зачем звал?

Махнул я рукой.

– Пойдём, – говорю.

Что толку ему объяснять, когда для понимания в мою шкуру надо влезть? Так попрячешься от охотников всяких, да просто от нервных крестьян с полгодика, посмотрю, как запоёшь. Одно дело, когда тебя недолюбливают за то, что ты особенный, но и боятся, потому что ты особенный. А другое дело, что тебя за твою особенность ненавидят.

Да я б, если б знал, что всё так повернется, может и не просил бы ничего у золотого шара, гори оно пропадом, счастье для всех. Но, видишь ты, правду говорят, что чего б не просил у него, а получишь то, чего сущность твоя на самом деле желает, чего нутру твоему поганому надобно.

Что ж я, разве желал кровососом стать? Я уже потом, когда шар моё заветное исполнил, думал: ради чего я жизнь свою так испоганил, что мне мерилом счастья стало, что шар со мной вот так? И получалось, как ни крути, что в эгоизме дело. Ведь какой день моей жизни не возьми, так сплошь и рядом, о себе думал. Даже когда мне казалось, что о других думаю.

Получается, не желания шар исполняет, а равновесие блюдёт. Барбридж тому подтверждение. Дети у него как на подбор, бизнес под носом у полиции закрутил – комар носу не подточит. А сам что? Инвалид на обрубках. Уравновесил его шар. Чтобы, стало быть, сам в зону больше не совался. Потому что знает много. Но такого, чего от жадности не расскажет никому из команды своей. А кому расскажет, так просчитается. Со мной-то просчитался. И мальчишку загубил своего. Точнее, загубил мальчишку я – и это тоже мой эгоизм, а он на смерть отправил. Вот так оно. Богатство в обмен на счастье. Это и называется равновесием.

А моё равновесие – вот оно – кровь вампирская. Видать, только и мог я, что соки из близких мне людей пить, только о себе думая. Будут деньги, и Гуте будет хорошо, и Мартышке. А в погоне за ними только плохо делал. А оно, видишь чего…

В общем, не стал я ему это всё объяснять. Сказал просто, что тут моя сила и особенности мои будут в пору. Попросил только сзади меня держаться, да без дела мечом своим не махать.

Вошли мы. Куча тел в дальнем конце холла сначала зашевелилась. Но вяло так. Без энтузиазма. Они-то такие же, как я. Почти. Чувствуют, что альфа кого-то привел, знают, что плохи с альфой шутки, а потому и дергаются на одном месте, из приличий своих вампирских.

А этот уже за меч схватился. Чудак человек. Их там десятка три. Будь ты хоть трижды мясник из этого, как его… не перекосишь всех. Задавят толпой, сомнут.

– Иди за мной, – говорю Альту так, спокойно, – внимания не обращай.

– Но это же гнездо вампирское, они кровь людскую пьют.

– Да откуда тут люди? – спрашиваю. – Ты разве только. Да и тот мутант. Идем.

Ну и пошли мы.

По лестнице поднялись два этажа, по коридору прошлись, до пожарной лестницы.

И тут меня Герр Альт и спрашивает:

– А точно не кинутся за нами?

– Нет, – говорю. – Они послушные. Хочешь, ради интереса покажу, насколько?

– Да нет, я верю.

Э нет, брат. Не та того напал. Ты спустя пару этажей снова сомневаться начнёшь. А я тебя опять уверять в чём-то должен буду?

– Давай-ка всё-таки покажу. Садись, – киваю ему на подоконник в конце коридора.

А сам приказ мысленный отдаю. И чувствую, как отзываются в мозгу все эти твари. То-о-о-оненько так.

Минуту ждем, две. Альт на меня уже с иронией поглядывает. И тут пошли голубчики. Один за другим. В кабинеты входят, выносят оттуда стулья, столы, тумбочки и обратно несут. Ну не пришло мне в голову другого ничего, как мебель их таскать заставить.

Спрашиваю Герра:

– Видал? А сейчас заставлю их этажом выше всё это отнести.

И сам в голове команду даю. Представляю себе, как и сам с ними иду… Мысленно пролёт поднялся, как этот трогает меня за плечо и говорит:

– Да верю я, верю.

– Ну вот, – говорю. – Теперь и я спокоен, что ты спокоен. Нам наверх.

А сам отбой дал этим упырям. Но они, как солнце зайдет, мозгами только для того, чтобы пожрать пользуются, а днем, видимо, совсем не пользуются. Так и ходят с этими стульями-тумбочками, то туда поставят, то сюда. Ну да и черт с ними.

Кстати, чёрт.

Когда мы поднялись, я на штабель досок присел. Хоть и выносливость теперешняя не чета человеческой, а многовато ступенек было. Сижу, а сам оглядываюсь. Этаж не достроен, повсюду стройматериалы валяются, мешки, плиты, доски, стекла в чудных рамах у стены стоят, а оконные проемы пустые. И странное дело – ветер свистит, а внутри его не чувствуется, как барьер на оконных проёмах невидимый. А Герр сразу помещение принялся обходить: в проём оконный выглянул, за мешками бумажными проверил, ширму деревянную развернул.

Тут рифмоплёт козлобородый и появился. Не знаю, от чего это, но против своей воли стихами разговариваешь, когда с ним общаться начинаешь. От таких разговоров голова болит потом. Но, надо сказать, очень складно получается. Как в театре. Со стороны – заслушаешься. Хотя, сам по себе тип неприятный. Глазки хитрые, будто знает про тебя что-то самому тебе неизвестное, но его веселящее. И при этом учтивый, вежливый, как официант вышколенный.

– Я пришел, – говорю, – как и договаривались.

– Рад видеть. Очень рад. Скрывать не буду. Ответственность по нашим временам приравнивать пора, наверно, к чуду. Но, вижу, ты сюда пришёл не сам?

– А как ты хотел, чтобы я подарочек твой взял? Голыми руками, что ль? Как будто не знаешь, что мне в руки серебра не взять. Мне рядом с ним некомфортно.

– Тогда позволь спросить, как думал ты, загадывать ему свои мечты, – козлобородый прямо из воздуха достал серебряный шар, с голову размером и, словно пытаясь заглянуть внутрь него, заметил: – Ведь чтоб заветного чего-то пожелать, в руках его положено держать.

– Ты, главное, давай, коль обещал. Я зря сюда с Герр Альтом, что ль, шагал?

Тьфу ты. Каждый раз такое. Стараешься не поддаваться, а оно, будто само, складно получается.

– Чтоб артефакту силы не терять, руками нужно этот дар принять, тому, кто загадать желание желает. А по-другому просто не бывает.

Закусил я губу, протянул руки к шару серебряному, да и схватил обеими. Ладони, чувствую, как будто в снегу долго держал, а потом к горячей сковороде прижался ими. И мясом палёным запахло. Но я шар держу, не отпускаю, терплю. И одна только мысль в моей голове, чтобы всё стало как было. Чтобы не было этого дурацкого счастья для всех. Потому что невозможно оно для всех. Потому что очень часто чьё-то счастье на чужом несчастье строится. Поэтому, пусть всё станет, как было. Чтобы я хотя бы остаток жизни своей провёл по-человечески.

И перестало руки жечь. И перестал я сердцебиение чувствовать Альтово, замедленное. И отголоски мыслей тех упырей, что внизу ютятся, тоже чувствовать перестал. И усталость на меня навалилась. Не такая как была, а самая, что ни на есть человеческая.

Козлобородый смотрит на меня, да головой покачивает. Не осуждающе, а с сожалением.

– Чтобы желаний результат не потерять, изволь другому шар желаний передать.

И растаял в воздухе, как его и не было.

Белогривый посмотрел на меня с усмешкой, сумку с плеча снял, распахнул и мне протянул.

– Чего лыбишься? – спрашиваю его.

– Получилось, что хотел?

– Нет, говорю. Человеком только стал. Видать, неважно, какой шар. Золотой или серебряный, или из дерьма собачьего. Как бы ни казалось тебе, что от всего сердца просишь, залезет в нутро, да и самое потаённое вытащит оттуда. Вытащит и исполнит. Мне порой кажется, что я ничуть от Стервятника не отличаюсь…

– Странный ты. Жил бы себе спокойно, не отсвечивал лишний раз, большинство и не поняло бы, что ты вампир. Вы же, высшие, света не боитесь, в руках себя держать можете при виде крови, в неистовство не впадаете. А серебро… так многие серебра не носят.

– Много ты понимаешь, – отвечаю ему. – У меня ведь, до того, как я кровососом стал, жизнь была другая совсем. И жизнь ту я сам, вот этими вот руками сломал. И не себе сломал, а всем кто вокруг меня, кого любил, кто меня любил, кому добра хотел. Думал, что исправить сломанное больше всего хочу, ан нет. Жить по-человечески…

Тоска накатила на меня такая, что я ему всё выложить уже собрался, от и до. Да только, грохот в коридоре помешал. Ну и слава богу. А то жалел бы потом о сказанном. Не в моей привычке душу перед малознакомыми людьми наизнанку выворачивать.

– Упыри твои шумят? – спросил Альт и головой в сторону шума кивнул.

И тут дошло до меня, от чего этот с бородкой головой качал, будто жалко ему меня. Просчитался я. От торопливости своей просчитался. Уйти сначала надо было, а потом уж заветное загадывать. Или не загадывать вовсе. Толкнуть шарик за местные деньги и жить себе потихоньку, не отсвечивая, как Герр Альт и сказал. Но уже всё исполнилось.

– Не мои это упыри. Уже не мои.

Альт всё понял. Я ещё укладывал у себя в голове всё по полочкам, а он меня уже за руку схватил и к окну тянет.

– Сдурел что ли? – почти кричу на него. – Это ж даже не второй этаж и не третий.

– Вниз посмотри.

Я глянул, а там подъёмник. На пол-этажа всего ниже. Спрыгнуть только, чтоб не мимо. Ну да выбор небольшой: или в драку против упырей, или на подъёмник. Тридцать этажей или пара сотен жмуриков оживших, до крови охочих. Вот такой выбор. Я и в вампирской ипостаси с таким количеством не совладал бы. Да и Альт, думаю, каким бы проворным ни был, а предел мастерства имеет. Ну и прыгнули.

Альт меня на лебедку поставил, а сам меч вынул, встал наизготовку. Я ручку кручу, а он знай мечом машет, сверху прыгающих упырей рубит и с подъемника скидывает. По одному, по два. Любо дорого посмотреть, как изящно он на таком стесненном пространстве мечом орудует. Только брызги кровавые в стороны летят.

Несколько этажей мы так спустились и умертвия реже на площадку подъемника попадать стали. Больше мимо пролетали. А кто поточнее был, тем белогривый помогал мимо пролетать. И с каждым этажом проще и проще. Я подуспокоился даже. Кручу рычаг и посматриваю, как покойнички ожившие мимо время от времени вниз падают.

Между тринадцатым и двенадцатым этажом остановились. Не идёт вниз устройство. Альт в стекло раз-два ударил – ни царапинки. Будто и не стекло это вовсе, а металл прозрачный.

– Ну и чего дальше? Не вниз же прыгать?

– Вниз, – сказал охотник на чудовищ и, обхватив меня, перевалился через загородку подъемника.

Я заорал благим матом, аж горло саднить начало, а он прямо на лету руку выбросил вперед, пальцы по-особому скрутил и гухнуло в землю, громыхнуло так, что в ушах зазвенело, а от взрывной волны кусты зашумели. Но нас отдачей притормозило, смягчило падение. Почти не ударились. Только трупы нежити, успевшие под зданием нападать, в стороны, как от сильного воздушного удара разлетелись.

Это потом я узнал, что знак этот «аард» называется. И помимо него другие есть. Но в тот момент мне чудом такое приземление показалось.

Вскочили и бегом оттуда.

Площадь пересекли, по дворам петляли долго, а потом на пустырь выбрались. Герр уже было рвануть дальше собирался, но я его остановил. Чутьё моё, сталкерское, прошептало, что остановиться нужно.

Теперь уже я его за руку схватил.

– Стой.

И он замер с ногой в воздухе зависшей.

Такого б мне в напарники в мою прошлую жизнь. Без вопросов чтобы: сказано – делает.

И минуты не прошло – зеленка пошла по земле. Да так плотно, что холмик, на котором мы стоим, почти захлестывало. Мы спина к спине прижались и ждали, когда поток закончится. А упыри, сначала к нам рванули, но как первый десяток пожгло в прах, отступили. Стояли, ворчали что-то, а в поток не совались. А потом и вовсе развернулись, да в обратную сторону поковыляли.

Поток зелёнки стал иссякать на рассвете. Сначала стали появляться проплешины на земле, потом они стали разрастаться и вскоре земля очистилась. Только ржавые хохолки травы напоминали о том, что здесь творилось совсем недавно.

– Теперь можно, – сказал я Альту. И мы, сойдя с холмика, направились к постройкам.

Весь день между высотками петляли. Вроде бы и понятно, куда дальше идти, а вроде бы и совсем направление теряется. Побродили ещё немного по дворам и остановились. Жрать охота – невыносимо. Вышли в какой-то дворик очередной. Ей-богу задворки Хармонта. Только сараи железные, словно из какого-то мрачного постапокалипсиса.

И тут вдруг, голоса живые. Затаились мы, прислушались.

– Вставай на колено, – принцессы голос. Точно она.

– Это зачем это? – уже долговязый. Иллиас или как его, заразу…

– В рыцари тебя посвящать буду, – принцесса ему отвечает. – На бюджетной основе.

Да так пафосно, будто милость какую-то делает, благодетельство невероятное совершает.

А потом новый голос проклюнулся, старческий:

– Бюджетный вариант.

Белогривый меня в бок толкнул и шепчет:

– Это же принцесса, герцогиня и долговязый этот… А с ними старуха какая-то. Выйдем к ним?

– Э нет, брат, – шепчу в ответ, – не выйдем. Зона не любит, когда людишки в кучу сбиваются, а этих уже четверо.

Мы тихонько, тихонько отползли от этих странных сараев железных, да в каком-то следующем дворике подъезд незапертый нашли. А в нём и квартирку приличную. Правда, считай, без мебели. Там и заночевали.

А вот утро нам, я так скажу, задачку совсем нетривиальную подкинуло.

Дом тот же, окна те же, обои покоробленные те же, мусор под ногами… А за окном – как и не было города.

©VampiRUS

Служба безопасности нейтрализовала деятельность межрегиональной группировки, которая похищала деньги с банковских счетов граждан. По данным спецслужбы, ежедневный «прибыль» злоумышленников составил до миллиона гривен.

Предварительные данные следствия указывают, что организовали сделку четверо жителей Запорожской области и Днепра. Для реализации дельцы обустроили в Мелитополе подпольный колл-центр, где «работало» почти 50 операторов. К реагированию со стороны оперативников спецслужбы, схема успела действовать несколько месяцев.

Выдавая себя за работников банков, персонал звонил клиентам финучреждений и выманивал от них информацию о CVV-код, номера и пин-коды платежных карточек. После получения доступа к клиентским счетам злоумышленники переводили средства на подконтрольные банковские счета.

Для «работы» с зарубежными клиентами дельцы также использовали незаконную маршрутизацию международного телефонного трафика.

ссылка: https://368.media/2021/04/08/v-ukraine-raskryli-gruppu-ezhed...

- 61 -

Прошедшие больше, чем десять лет, мало изменили деревенскую жизнь. Всё так же бабы целыми днями пропадали на полях. Мужики работали в колхозе.

Появились в деревне новые трактора, комбайны, что, несомненно, облегчило крестьянский труд. Не смотря на это, лошади оставались незаменимой рабочей силой. Машин было мало, да и ломались они часто; бензин для заправки выдавался по талонам, а коня заправлять не надо. Опять же запчастей не требует, голодным не останется: травки пощиплет.

По-прежнему, незаменимой возницей оставалась тётка Марья, отвозя молоко в Орловку, на переработку.

По-прежнему, забирала она опоздавших на автобус пассажиров.

Прошедшие годы не пощадили Марью. Она растолстела, движения её стали медленными.

- Чисто кадушка стала, - говорила она сама о себе.

Фигура её, и правда, напоминала колоду - ни талии, ни шеи.

Не смотря на годы, работу Марья не бросала, всё так же покрикивая на семенившую в упряжке смирную кобылу по кличке «Марлена».

Назвали кобылу в честь актрисы Марлен Дитрих.

Конюху, смотревшему трофейный фильм, так понравилась актриса, что он решил, увековечить её имя.

Но!

Произнеся вслух «Марлен», конюх озаботился. Так только мужика можно звать. Приставив ещё одну букву, конюх был удовлетворен.

Марья, выбирая на конюшне лошадь, польстилась на её имя. Напоминало оно усопшего Мармелада.

В тот день Марья, как всегда, задержалась на молокозаводе и, по привычке, заехала на вокзал. Оглядев площадь, увидела двоих мужчин, сидящих на лавочке у вокзала и лениво потягивающих папиросы.

Не приглядываясь, Марья сразу узнала их и, натянув вожжи, повернула в сторону от вокзала.

- Надо же, - заговорила она вслух. - Принесла их нелёгкая…

Марлена, понурив голову, шла медленно, зная, что возница не любит быстрой езды.

- Кляча! - дёрнула вожжи Марья, стремясь быстрее покинуть вокзал.

Марлена, вздрогнув, перешла на рысь.

- Тётка! Тётка! - услышала вслед Марья.

Смачно плюнув в сторону, она натянула вожжи и повернулась.

Лошадь остановилась и недовольно покосилась на хозяйку.

Мужчины подбежали к телеге.

- Тётка, не довезешь до Островянки? - спросил запыхавшийся мужчина.

- Садитесь, - недовольно буркнула Мария.

Мужики побросали вещмешки в телегу и уселись сами.

- Тётка Марья? - пригляделся к ней второй мужик.

- Хоть бы поздоровались, - упрекнула Марья пассажиров.

- Добрый день, - не смутились они.

Марлена, забыв обиду, брела по дороге.

- А где же Мармелад? - спросил пассажир.

- Лошади тоже не вечные, - вздохнула Мария.

- Понятно, - в тон ей произнес мужчина. - Ну, а Юлька Селезнёва как здравствует? -поинтересовался он.

- Здравствует, - сказала Мария, - детей ростит. И твоего, Серёга, тоже.

- Узнала, значит, нас, - усмехнулся Серёга.

Помолчали, думая каждый о своём.

- Муж Юлькин живой? - спросил второй пассажир, Мишка Подольский.

- Нету его. Андрей тож помер, - сказала Мария. — От ран померли. С войны здоровые не приходят.

- Да-а-а, - неопределённо протянул Мишка.

Серёга Перегудов и Мишка Подольский возвращались после отбытия срока в лагерях.

Так получилось, что срок они отбывали в одном месте и теперь вместе возвращались на родину. Они долго обсуждали, ехать ли в Островянку или затеряться на просторах необъятной страны. Решив, что камнями не закидают, они поехали домой. Теперь, встретив Марью, они чувствовали себя изгоями, поняв, что в деревне их не простят. Но и повернуть назад они не могли. В деревне жили дорогие им люди.

За предыдущие годы многое изменилось в душах бывших полицаев.

Кто знает, может они нашли себе оправдание?

Но женщины, которым они причинили столько страданий, смогут ли простить, принять, оправдать?

Всю оставшуюся дорогу молчали.

Не прощаясь, Серёга и Мишка, взяв вещмешки, пошли по деревенской тропинке.

Встречающиеся люди с интересом смотрели им в след, гадая, к кому повернут приезжие.

Марья, тем временем, не молчала, сообщив окружившим её бабам очередную новость, которая, как клубок, разматываясь, покатилась от двора к двору.

Деревня замерла в ожидании, как примут Наташка с Юлькой нежданно-негадано свалившихся на их головы мужиков? У баб не нашлось определения статуса прибывших. В самом деле: не мужья, не хахали. Не по своей воле девки с ними сожительствовали, по принуждению. Детей прижили, так куда их девать? Кто они теперь?

- Вот потеха, - с усмешкой говорила соседке Феня Лозовая. - Поди объясни Галинке да Федьке, что, мол, отцы ваши возвернулись.

- Да откуда вернулись! - поддакивала ей Ленка Филонова.

- А там и от мужей дети народились, - вздохнула Феня.

- Прям, табор цыганский, - сказала Ленка. - У цыган ить не разберёшь, где чьи дети.

Тем временем, в двери Юльки Селезнёвой постучали.

Дверь открыла она сама. Подол её платья был подоткнут, волосы растрепались, лицо раскраснелось.

- Кого принесла нечистая? - весело спросила она, выступая на порог.

И сразу узнала пришедшего. Тряпка выпала из её мокрых рук.

- Ты? - побледнела женщина.

- Я, Юлька, - Серёга не отрывал от неё глаз. - Ты не говори пока ничего. ...Мне идти некуда, - спешил он сказать, что хотел, лишь бы Юлька не закрыла дверь.

- Голодный я,может хоть молоком напоишь?

Растеряная Юлька глядела на Серёгу, душу её медленно заполняло негодование.

Ей было уже сорок лет. На руках трое детей да двое учатся в городе. Мужа нет уже три года.

А этот явился!

Не ждала она его. Думать забыла о войне. Иван никогда не попрекал чужим ребенком.

- Зачем ты пришёл? - голос женщины дрожал. - Зачем?!

- Покорми хоть, - потерял надежду Серёга. - Вечером в Орловку подамся.

- Проходи, - посторонилась Юлька.

Серёга уселся за стол и огляделся:

- Дети где?

- На пруду, где им быть? Каникулы у них.

Юлька поставила на стол миску со щами, отрезала ломоть хлеба, положила ложку.

Серёга и впрямь был голодный.

Он жадно откусил кусок хлеба и зачерпнул полную ложку крутых щей.

Юлька смотрела, как ходуном ходит его кадык, как натягивается кожа на впалых щеках. Бабье сердце не выдержало. Слёзы покатились по щекам. Не вытирая их, Юлька смотрела на Серёгу, и жалость захлестнула её. Она вспомнила, что когда увозили Серёгу после суда, тот не побоялся - крикнул, что любит её. Тогда Юльке стало стыдно перед людьми. Она считала Серёгу человеком с чёрной душой, предателем. Разве может такой любить?

Серёга, словно услышав её мысли, оторвался от миски.

- Знатные щи, - улыбнулся он, словно оправдываясь за аппетит.

Заметив слёзы, текущие по лицу женщины, он быстро заговорил:

- Щас поем и уйду, не переживай.

Он быстро доел, собрал крошки со стола и отправил их в рот. Бросил жадный взгляд на оставшийся хлеб и поднялся из-за стола.

- Ты,Юлька, не злобися на меня, любил я тебя. Да и теперь люблю. В лагере не выжил бы, если бы не знал, что ты в деревне живёшь. Там ведь как, на севере - чтобы выжить, цель в жизни иметь надо. Ну, и идти к ней. Моей целью было тебя увидеть хоть ещё разок. Потому и приехать не побоялся.

Юлька всхлипнула и обхватила Серёгу за шею.

- Оставайся! Не знаю, как там дальше будет, - рыдала она. - Оставайся!

- Юлька, - погладил её по плечу Серёга. - Осуждать тебя будут, скажут «связалась с предателем». Я, понимаешь, тогда… Струсил я! - голос Серёги задрожал. - Боялся, что расстреляют. Молодой был!. Жить хотелось. Они даже дедов не пожалели.

Серега опустил руки и сел на лавку. Плечи его вздрагивали. Позднее раскаяние овладело им.

Юлька смотрела на него, и перед ней вставали картины войны. Мысленно она простила его.

Наташка Беликеева полола огород, когда её окликнули от калитки. Женщина прислонила ладонь ко лбу, разглядывая незнакомца, а когда узнала в нём Мишку, сердце ухнуло в пятки.

- Освободился, значит, - пробормотала она, идя на встречу гостю.

- Здравствуй, Наташ, - снял кепку Мишка.

- Здравствуй, - она смело взглянула на него. - Проходи в хату, коли пришёл. Нечего глаза соседям мозолить.

Соседи, любопытствуя, выглядывали из-за заборов, не опасаясь быть замеченными. Не каждый день наблюдаются такие картины.

Впихнув Мишку в двери, Наташка обернулась и показала соседям высунутый язык. Пусть знают, что не боится она сплетен.

- Садись, - накрыв на стол, пригласила она гостя.

Пока Мишка ел, женщина разглядывала его.

- Делать чего будешь? Как жить собираешься? - допытывалась она.

- Делать всё умею, - усмехнулся Мишка, опрокидывая рюмку. - Научился там всему. А жить? Может, пустишь? Сын у нас…

- Может, и пущу, - опустила глаза Наташка.

Ей надоело быть одной, хотелось внимания, помощи в хозяйстве. В деревне все мужики со своими бабами живут, лишних нет. Она сразу решила, что сойдется с Мишкой, а там - будь, что будет.

- Мамань, - послышалось из коридора, - пожрать дай!

- Сынок пришёл, - сказала Наташка.

Мишка понял, что пришел его сын. Он напрягся в ожидании.

- Вот - сынок Федька, - представила Наташка вошедшего подростка.

- Здрасьте, - оробел мальчишка, не ожидавший увидеть за столом постороннего. Он вопросительно смотрел на мать, ожидая объяснений.

- Говорила я вам, что отчима приму, - грубо сказала Наташка. - Вот, приняла, а то растете вы неслухами. Да и трудно мне одной.

Федька сглотнул набежавшую слюну, не в силах переварить сказанное. Плечи его опустились. Мать, и вправду, без конца твердила, что приведёт в дом мужика. И вот - случилось.

- А ты сильно пьёшь? - спросил подросток.

- Не сильнее других, - отозвался Мишка.

- А бить будешь?

- Кого? - не понял Мишка.

- Братьев, мамку? В деревне мужики по воскресеньям пьют, потом баб бьют.

Мишка почесал в затылке:

- Посмотрим.