Вера, война началась - 29
- 61 -
Прошедшие больше, чем десять лет, мало изменили деревенскую жизнь. Всё так же бабы целыми днями пропадали на полях. Мужики работали в колхозе.
Появились в деревне новые трактора, комбайны, что, несомненно, облегчило крестьянский труд. Не смотря на это, лошади оставались незаменимой рабочей силой. Машин было мало, да и ломались они часто; бензин для заправки выдавался по талонам, а коня заправлять не надо. Опять же запчастей не требует, голодным не останется: травки пощиплет.
По-прежнему, незаменимой возницей оставалась тётка Марья, отвозя молоко в Орловку, на переработку.
По-прежнему, забирала она опоздавших на автобус пассажиров.
Прошедшие годы не пощадили Марью. Она растолстела, движения её стали медленными.
- Чисто кадушка стала, - говорила она сама о себе.
Фигура её, и правда, напоминала колоду - ни талии, ни шеи.
Не смотря на годы, работу Марья не бросала, всё так же покрикивая на семенившую в упряжке смирную кобылу по кличке «Марлена».
Назвали кобылу в честь актрисы Марлен Дитрих.
Конюху, смотревшему трофейный фильм, так понравилась актриса, что он решил, увековечить её имя.
Но!
Произнеся вслух «Марлен», конюх озаботился. Так только мужика можно звать. Приставив ещё одну букву, конюх был удовлетворен.
Марья, выбирая на конюшне лошадь, польстилась на её имя. Напоминало оно усопшего Мармелада.
В тот день Марья, как всегда, задержалась на молокозаводе и, по привычке, заехала на вокзал. Оглядев площадь, увидела двоих мужчин, сидящих на лавочке у вокзала и лениво потягивающих папиросы.
Не приглядываясь, Марья сразу узнала их и, натянув вожжи, повернула в сторону от вокзала.
- Надо же, - заговорила она вслух. - Принесла их нелёгкая…
Марлена, понурив голову, шла медленно, зная, что возница не любит быстрой езды.
- Кляча! - дёрнула вожжи Марья, стремясь быстрее покинуть вокзал.
Марлена, вздрогнув, перешла на рысь.
- Тётка! Тётка! - услышала вслед Марья.
Смачно плюнув в сторону, она натянула вожжи и повернулась.
Лошадь остановилась и недовольно покосилась на хозяйку.
Мужчины подбежали к телеге.
- Тётка, не довезешь до Островянки? - спросил запыхавшийся мужчина.
- Садитесь, - недовольно буркнула Мария.
Мужики побросали вещмешки в телегу и уселись сами.
- Тётка Марья? - пригляделся к ней второй мужик.
- Хоть бы поздоровались, - упрекнула Марья пассажиров.
- Добрый день, - не смутились они.
Марлена, забыв обиду, брела по дороге.
- А где же Мармелад? - спросил пассажир.
- Лошади тоже не вечные, - вздохнула Мария.
- Понятно, - в тон ей произнес мужчина. - Ну, а Юлька Селезнёва как здравствует? -поинтересовался он.
- Здравствует, - сказала Мария, - детей ростит. И твоего, Серёга, тоже.
- Узнала, значит, нас, - усмехнулся Серёга.
Помолчали, думая каждый о своём.
- Муж Юлькин живой? - спросил второй пассажир, Мишка Подольский.
- Нету его. Андрей тож помер, - сказала Мария. — От ран померли. С войны здоровые не приходят.
- Да-а-а, - неопределённо протянул Мишка.
Серёга Перегудов и Мишка Подольский возвращались после отбытия срока в лагерях.
Так получилось, что срок они отбывали в одном месте и теперь вместе возвращались на родину. Они долго обсуждали, ехать ли в Островянку или затеряться на просторах необъятной страны. Решив, что камнями не закидают, они поехали домой. Теперь, встретив Марью, они чувствовали себя изгоями, поняв, что в деревне их не простят. Но и повернуть назад они не могли. В деревне жили дорогие им люди.
За предыдущие годы многое изменилось в душах бывших полицаев.
Кто знает, может они нашли себе оправдание?
Но женщины, которым они причинили столько страданий, смогут ли простить, принять, оправдать?
Всю оставшуюся дорогу молчали.
Не прощаясь, Серёга и Мишка, взяв вещмешки, пошли по деревенской тропинке.
Встречающиеся люди с интересом смотрели им в след, гадая, к кому повернут приезжие.
Марья, тем временем, не молчала, сообщив окружившим её бабам очередную новость, которая, как клубок, разматываясь, покатилась от двора к двору.
Деревня замерла в ожидании, как примут Наташка с Юлькой нежданно-негадано свалившихся на их головы мужиков? У баб не нашлось определения статуса прибывших. В самом деле: не мужья, не хахали. Не по своей воле девки с ними сожительствовали, по принуждению. Детей прижили, так куда их девать? Кто они теперь?
- Вот потеха, - с усмешкой говорила соседке Феня Лозовая. - Поди объясни Галинке да Федьке, что, мол, отцы ваши возвернулись.
- Да откуда вернулись! - поддакивала ей Ленка Филонова.
- А там и от мужей дети народились, - вздохнула Феня.
- Прям, табор цыганский, - сказала Ленка. - У цыган ить не разберёшь, где чьи дети.
Тем временем, в двери Юльки Селезнёвой постучали.
Дверь открыла она сама. Подол её платья был подоткнут, волосы растрепались, лицо раскраснелось.
- Кого принесла нечистая? - весело спросила она, выступая на порог.
И сразу узнала пришедшего. Тряпка выпала из её мокрых рук.
- Ты? - побледнела женщина.
- Я, Юлька, - Серёга не отрывал от неё глаз. - Ты не говори пока ничего. ...Мне идти некуда, - спешил он сказать, что хотел, лишь бы Юлька не закрыла дверь.
- Голодный я,может хоть молоком напоишь?
Растеряная Юлька глядела на Серёгу, душу её медленно заполняло негодование.
Ей было уже сорок лет. На руках трое детей да двое учатся в городе. Мужа нет уже три года.
А этот явился!
Не ждала она его. Думать забыла о войне. Иван никогда не попрекал чужим ребенком.
- Зачем ты пришёл? - голос женщины дрожал. - Зачем?!
- Покорми хоть, - потерял надежду Серёга. - Вечером в Орловку подамся.
- Проходи, - посторонилась Юлька.
Серёга уселся за стол и огляделся:
- Дети где?
- На пруду, где им быть? Каникулы у них.
Юлька поставила на стол миску со щами, отрезала ломоть хлеба, положила ложку.
Серёга и впрямь был голодный.
Он жадно откусил кусок хлеба и зачерпнул полную ложку крутых щей.
Юлька смотрела, как ходуном ходит его кадык, как натягивается кожа на впалых щеках. Бабье сердце не выдержало. Слёзы покатились по щекам. Не вытирая их, Юлька смотрела на Серёгу, и жалость захлестнула её. Она вспомнила, что когда увозили Серёгу после суда, тот не побоялся - крикнул, что любит её. Тогда Юльке стало стыдно перед людьми. Она считала Серёгу человеком с чёрной душой, предателем. Разве может такой любить?
Серёга, словно услышав её мысли, оторвался от миски.
- Знатные щи, - улыбнулся он, словно оправдываясь за аппетит.
Заметив слёзы, текущие по лицу женщины, он быстро заговорил:
- Щас поем и уйду, не переживай.
Он быстро доел, собрал крошки со стола и отправил их в рот. Бросил жадный взгляд на оставшийся хлеб и поднялся из-за стола.
- Ты,Юлька, не злобися на меня, любил я тебя. Да и теперь люблю. В лагере не выжил бы, если бы не знал, что ты в деревне живёшь. Там ведь как, на севере - чтобы выжить, цель в жизни иметь надо. Ну, и идти к ней. Моей целью было тебя увидеть хоть ещё разок. Потому и приехать не побоялся.
Юлька всхлипнула и обхватила Серёгу за шею.
- Оставайся! Не знаю, как там дальше будет, - рыдала она. - Оставайся!
- Юлька, - погладил её по плечу Серёга. - Осуждать тебя будут, скажут «связалась с предателем». Я, понимаешь, тогда… Струсил я! - голос Серёги задрожал. - Боялся, что расстреляют. Молодой был!. Жить хотелось. Они даже дедов не пожалели.
Серега опустил руки и сел на лавку. Плечи его вздрагивали. Позднее раскаяние овладело им.
Юлька смотрела на него, и перед ней вставали картины войны. Мысленно она простила его.
Наташка Беликеева полола огород, когда её окликнули от калитки. Женщина прислонила ладонь ко лбу, разглядывая незнакомца, а когда узнала в нём Мишку, сердце ухнуло в пятки.
- Освободился, значит, - пробормотала она, идя на встречу гостю.
- Здравствуй, Наташ, - снял кепку Мишка.
- Здравствуй, - она смело взглянула на него. - Проходи в хату, коли пришёл. Нечего глаза соседям мозолить.
Соседи, любопытствуя, выглядывали из-за заборов, не опасаясь быть замеченными. Не каждый день наблюдаются такие картины.
Впихнув Мишку в двери, Наташка обернулась и показала соседям высунутый язык. Пусть знают, что не боится она сплетен.
- Садись, - накрыв на стол, пригласила она гостя.
Пока Мишка ел, женщина разглядывала его.
- Делать чего будешь? Как жить собираешься? - допытывалась она.
- Делать всё умею, - усмехнулся Мишка, опрокидывая рюмку. - Научился там всему. А жить? Может, пустишь? Сын у нас…
- Может, и пущу, - опустила глаза Наташка.
Ей надоело быть одной, хотелось внимания, помощи в хозяйстве. В деревне все мужики со своими бабами живут, лишних нет. Она сразу решила, что сойдется с Мишкой, а там - будь, что будет.
- Мамань, - послышалось из коридора, - пожрать дай!
- Сынок пришёл, - сказала Наташка.
Мишка понял, что пришел его сын. Он напрягся в ожидании.
- Вот - сынок Федька, - представила Наташка вошедшего подростка.
- Здрасьте, - оробел мальчишка, не ожидавший увидеть за столом постороннего. Он вопросительно смотрел на мать, ожидая объяснений.
- Говорила я вам, что отчима приму, - грубо сказала Наташка. - Вот, приняла, а то растете вы неслухами. Да и трудно мне одной.
Федька сглотнул набежавшую слюну, не в силах переварить сказанное. Плечи его опустились. Мать, и вправду, без конца твердила, что приведёт в дом мужика. И вот - случилось.
- А ты сильно пьёшь? - спросил подросток.
- Не сильнее других, - отозвался Мишка.
- А бить будешь?
- Кого? - не понял Мишка.
- Братьев, мамку? В деревне мужики по воскресеньям пьют, потом баб бьют.
Мишка почесал в затылке:
- Посмотрим.