(c)

"Я, наверное, буду последним, кто напишет о том, что происходит в окружающей меня в Австралии среде. Поэтому постараюсь компенсировать это впечатлениями очевидца (прежде всего – очевидца новостного цикла, связанного с пожарами, и только во вторую очередь – очевидца происходящего в связи с, собственно, пожарами вокруг Сиднея), а также дать дополнительную информацию всем тем, кому это интересно, о причинах и том, чем это грозит (или не грозит) Австралии.

Во-первых, большое спасибо всем друзьям и знакомым, которые написали мне во все возможные средства коммуникации с вопросами, варьирующимися от «Ну как там у вас, еще не сгорели?» до «Вас уже эвакуировали или еще нет?». Я (без малейшего преувеличения) благодарен всем, кто в связи с Австралией и не только вспоминает обо мне и беспокоится. У нас, как и у более чем 95% австралийцев, присутствие пожаров в жизни сводится только к время от времени налетающему на город смогу, странному желтому небу над головой, постоянному запаху гари и саже, которая осела на всех горизонтальных поверхностях.

Чтобы понять то, насколько влияют пожары на повседневную жизнь в Австралии, нужно помнить два факта – во-первых, Австралия – громадная страна. Благодаря меркаторовой проекции традиционной карты, к которой мы все привыкли, она не кажется такой большой, но ее размеры примерно равны Европе (одна из любимых местных открыток – силуэт Австралии, наложенный на Европу, при этом австралийский континент «начинается» в Ла Манше, а заканчивается за Тбилиси, а из-под него «высовываются» немного Греции, Италия и кусок Скандинавии) или континентальным США (без Аляски). Поэтому происходящее в одном конце континента, как правило, не имеет никакого влияния на то, что происходит на другом конце континента.

Примерно так же, как горевшие в Португалии в 2017 году леса (а это тоже напрямую связано с Австралией, но об этом ниже) не оказывали никакого влияния на то, что происходило в Стокгольме, Киеве или Афинах. Во-вторых, несмотря на свою обширность, Австралия является одной из самых урбанизированных стран мира. Половина населения живет всего в трех городах (Сидней, Мельбурн и Брисбен), а 90% населения живет в 20 населенных пунктах (некоторые из них называются городами, но населенный пункт в 50 тысяч жителей для меня является городом с большой натяжкой), которые совокупно занимают 0.22% всей территории страны. При этом то ли 75, то ли 80% населения живут не далее 50 километров от берега океана. То есть все то, что происходит в ста или далее километрах от берега, находится вне зоны жизнедеятельности абсолютного большинства населения, которое узнает о том, что происходит в лесах, из такой же ТВ-картинки, как и у вас в телевизоре.

Каждое лето в Австралии происходит сезон пожаров, который так и называется bushfire season. Обычно леса начинают гореть в конце декабря и горят с большей или меньшей интенсивностью примерно до конца лета-начала осени. Сами по себе пожары являются привычным явлением для всех, от местных жителей до местной же флоры и фауны. Для многих деревьев пожар является нормальной частью биологического цикла – шишки местного дерева банксия, например, плотно заклеены резиноподобной смолой, которая не выпускает семена наружу. При пожаре смола плавится, выпуская семена наружу и давая возможность дереву размножаться. Примерно то же самое есть у некоторых эвкалиптов. У эвкалиптов же есть специальные регенерационные почки, которые прячутся внутри ствола или под корой, и активируются высокой температурой окружающей среды. Дело в том, что в результате пожара у эвкалипта обгорают ветки, ствол же остается стоять. Поэтому для максимально быстрой регенерации после пожара дерево выкидывает новые побеги из этих почек, очень быстро выращивая новые побеги и давая возможность дереву выжить. В отличие от лиственных или хвойных лесов, к которым мы все привыкли, эвкалиптовый лес очень быстро восстанавливается после пожара. Немедленно после прохождения фронта огня лес выглядит как скопище обгорелых стволов без листьев и веток. Через три месяца на них уже есть новые тонкие ветки с листьями, через год это уже практически нормальные деревья с обожженным стволом, а через три года следов пожара уже вообще не видно. Мы когда-то жили в Канберре, и ездили мимо выгоревшего в пожаре леса – скорость регенерации его удивляла, практически на глазах появлялись новые зеленые ветки.

Вместе с тем в этом году сезон пожаров проходит значительно тяжелее, чем обычно. Во-первых, он начался в середине весны, месяца на два раньше нормы – леса загорелись еще в октябре. Во-вторых, он проходит на фоне того, что серьезных пожаров вокруг Сиднея не было уже лет шесть или семь. Причиной тому – высокая эффективность превентивной борьбы с пожарной опасностью, а также то, что в 2012-2016 года осадков было больше нормы, в 2017 году – практически в норме и только последние два года штат Новый Южный Уэльс сильно недобирает осадков. В результате в лесу скопилось аномально высокое количество сухих веток и листьев, что привело к увеличению площадей и интенсивности пожаров, наложившихся на долгий период засухи. В-третьих, сказать, что погодные условия в этом году способствуют пожарам – это не сказать ничего. Засуха (за полтора месяца до Нового Года выпало всего 1.2 мм осадков при месячной норме в ноябре-декабре около 160 мм), почти ураганные ветры (я пишу это, глядя на пальмы, которые гнёт постоянный ветер в 40 км/ч с порывами до 60 км/ч – и это нечто вроде рядовой погоды последних пары месяцев), а также аномально высокие температуры. В Западном Сиднее пару дней назад было 49 градусов в тени. Повышение температуры экспоненциально увеличивает риск пожара – при 20 градусах эвкалипт не выделяет эфирные масла, при 35 градусах эвкалиптовый лес сверху выглядит покрытым маревом от плотной эфирно-масляной смеси в воздухе над ним, и этой смеси достаточно минимальной искры, чтобы лес загорелся.

Вот он и горит. Состоянием на сегодняшний день в Австралии (в штатах Новый Южный Уэльс, Виктория и Квинсленд) выгоревшая площать превысила уже 9 млн гектаров. Это – территория, равная Киевской, Житомирской, Ровенской и Волынской областям, вместе взятым. Типичный лесной пожар выглядит как фронт огня от нескольких сотен метров до километра по фронту, который имеет температуру на поверхности горения около 300-400 градусов (в эпицентре может достигать 1100 градусов, то есть температуры, при которой размягчается сталь) и движется со скоростью пешехода, около 5 км/ч. Сейчас вокруг Сиднея и на границе штатов Новый Южный Уэльс и Виктория горят несколько мегапожаров – это фронты шириной или периметром в несколько километров или несколько десятков километров, которые из-за своего размера начинают создавать местные погодные аномалии. Самый интенсивный пожар на границе Нового Южного Уэльса и Виктории генерировал столб дыма высотой больше двух километров и был настолько силен, что привел к образованию огненного торнадо, воронки из пламени и дыма диаметром в полторы сотни метров, которая разогнала воздух в своей окрестности до ураганных скоростей. Один из пожарных погиб из-за того, что его джип снесло с дороги этим торнадо и бросило на деревья на обочине с такой силой, что кабину просто смяло.

Пожарные вообще – это отдельная история. Местные пожарные делятся на профессиональных пожарных (работающих в городах) и волонтерские пожарные бригады в сельской местности. При этом, по понятным причинам, недостатка в волонтерах нет. По закону за волонтером-пожарным, ушедшим бороться с огнем, сохраняется рабочее место, но многие из них – владельцы своих маленьких бизнесов в селах и поселках и поэтому сами себе платят зарплату. Если в предыдущие годы пожарные, как правило, отвлекались на тушение на пару недель в году, когда пик сезона пожаров приходился на их местность, то из-за длительности и масштабов пожаров в этом году они практически нон-стоп находятся на фронте борьбы с огнем с октября. Вся система оказалась не очень к этому готова, так как люди, естественно, теряют доходы и многие из них жалуются, что им просто не на что жить. Вопрос компенсации пожарным (то ли путем налоговых послаблений, то ли путем прямых монетарных выплат) сейчас очень активно обсуждается.

С точки зрения горожанина пожары доставляют неудобство только катастрофически ухудшившимся качеством воздуха. Как я уже писал, постоянно пахнет гарью, воздух – сизого цвета, через который еле-еле пробивается солнце, а пепел от пожаров засыпает все горизонтальные поверхности. Бегать по улице невозможно, заниматься какой-либо физкультурой – тоже. В остальном же каких-либо изменений в обыденной жизни обывателя не происходит. Хочется, конечно, написать что-то в традициях писем из Советской Армии любимым девушкам (в стиле «дорогая, извини за почерк, пишу тебе на сапоге только что погибшего товарища»), но это будет сильным преувеличением. Пожары – это первые полосы новостей местных газет и ТВ, это – главная тема small talk в парикмахерских и магазинах, но реального влияния на жизнь подавляющего большинства австралийских граждан они не оказывают.

Я к посту приложил несколько фотографий. Некоторые из них я уже выкладывал, некоторые взял из интернета, но они хорошо иллюстрируют то, о чем я написал.

К Европе все происходящее здесь имеет самое непосредственное отношение. Вы помните пожары в Испании и Португалии в 2017-2018 годах, когда сгорело несколько поселков и погибло несколько десятков людей? Дело в том, что они погибли из-за того, что европейские пожарные оказались полностью не готовы к тому, чтобы тушить эвкалиптовые леса. В начале десятых годов бумагоделательная промышленность Европы начала активно высаживать эвкалипты на юге Европы. Дело в том, что типичная сосна дорастает до товарного состояния для переделки ее в пульпу для производства бумаги примерно на двенадцатый год. Эвкалипт же дорастает до товарного состояния на пятый. Поэтому там, где климат больше всего похож на австралийский (на Пиренеях) стали активно высаживать эвкалипты для их переработки в бумагу. Проблема была в том, что деревья и арбористов импортировали, а пожарных - нет. Поэтому первый же пожар в Португалии выявил, что и фронт огня в эвкалиптовом лесу распространяется намного быстрее, чем в смешанном или хвойном, и что температура горения намного выше (и в результате нужны термозащитные костюмы более высокой марки, иначе пожарный просто не может подойти на необходимое расстояние), но самое главное - что привычные просеки не спасают, так как горящий эвкалипт стреляет горящими углями во все стороны, и угли эти могут лететь на расстояние до 400 метров. При интенсивном пожаре бывает просто дождь из огня с неба, что и привело к тому, что несколько поселков в Португалии сгорели просто дотла."

Источник https://www.facebook.com/sergey.budkin.3/posts/3518381398233...

P.S. Первая (свадебная) фотография - 2009 года, но она хорошо показывает отношение местных к тому, что происходит в буше.

Для начала необходимо рассказать о причине моей госпитализации: я проглотил стекло. Приличный такой по размерам кусок. Не знаю, как это вышло, или просто не помню. Я даже не уверен, что проглотил именно стекло, а врачи не уверены, что оно вообще было, но об этом позже. Сначала я почувствовал твердый предмет где-то за небным язычком, но в попытке подцепить его с помощью зубной щетки и шариковой ручки пропихнул куда-то дальше в горло. Стекло засело совсем глубоко и не двигалось. С десяток раз за пару часов я вызывал рвоту, которая не приносила результата, а затем пропальпировал шею и нащупал стекло в трахее.

Становилось трудно дышать, появилась мысль обратиться за помощью, вытащить его и упасть спать. Я бросился к компьютеру — покупать страховку. Поняв, что не в состоянии оформить ее сегодняшним днем (страховщики не дураки), полез искать анатомические атласы. Нагуглил какой-то PDF с описанием маневра по извлечению инородных тел из дыхательного горла, лег животом на стул, свесил голову и, орошая тонкой струйкой крови пол на кухне, насколько хватало дыхания стал выводить «Аааааааа!» (чтобы разжать голосовые связки), давя на шею пальцами и медленно двигая стеклышко к выходу.

Десять минут я миллиметр за миллиметром продвигал злосчастный кусок стекла в сторону рта, но в самый последний момент, не успев зацепить его пальцами, рефлекторно сглотнул. Стекло с болью и ощутимым сопротивлением ушло вниз по пищеводу…

Интуитивно я выбрал больницу Bellevue — это и самая старая действующая лечебница в США, и первый в городе морг, и особый контингент: 80 % пациентов не могут позволить себе даже самой простой страховки. Некоторым она вообще не положена — это нелегалы.

Кроме того, здесь лучшая в городе emergency room — именно в эту больницу был отправлен Тупак после покушения в 1994 году. Тогда трое неизвестных всадили в него 5 пуль (2 попали в голову, 2 в пах, а одна прошила руку насквозь и застряла в бедре). Рэпера прооперировали, и он, несмотря на попытки остановить его, сбежал из палаты через 3 часа.

Я вызвал такси, накинул грязную домашнюю кофту, всунул ноги в кроссовки и одним движением, не глядя, смел со стола в рюкзак все, что там лежало. Я полностью потерял речь, поэтому в emergency room, куда полчаса добирался по пробкам, разговаривал как немой — через бумажки и заметки, которые набирал в телефоне.

Вообще американская система здравоохранения встретила меня прохладно: я буквально на коленях приполз к ним в домашней одежде, хрипел, потому что не мог дышать, сплевывал кровью и слюной в sandwich bag с зиплоком, пару раз отключался и обмякал, опускаясь на пол, а за этим флегматично наблюдала бесконечная очередь.

Когда я предпринял попытку заползти в ER, выбежали какие-то фельдшеры, прогоняя меня тряпками и крича «кыш-кыш». Сознание начинало схлопываться. Отполз обратно.

Оформился, пальцами показывал на горло и на оконное стекло.

Emergency room выглядела, как большой спортзал, по всем четырем сторонам условно разделенный занавесками на палаты (всего он вмещал около 60 человек одновременно). Остров по центру — за стойками работают врачи.

Меня дважды катали на рентген и засовывали в нос щупы. Обнаружили воздух в полости тела, потому что у меня был разорван пищевод. К вечеру отвезли в палату. Все время приходили студенты (это еще и учебный госпиталь Нью-Йоркского университета).

Почему-то все улыбались и переглядывались, изучая мой анамнез.

Я не ем первые несколько дней, сижу на капельницах. Давление и температуру приходят измерять каждые три часа. Мочу и кровь берут раз в день.

Условия — как в отеле. В ящике зубная щетка, паста, дезодорант и шампунь. Телефон С ПЕРЕВОДЧИКОМ, как в Кремле. Телевизор, свежая одноразовая пижама с носочками.

А какой вид из окна: над окружающими постройками высится Empire State Building, и блестят на солнце тысячи окон центрального Манхэттена! К вечеру картинка превратилась в завораживающий задник к Saturday Night Live — да даже не в каждом пятизвездочном отеле есть такой вид.

Рядом лежит дед бездомный. Забавно, что больницы для бомжей в Нью-Йорке примерно такие, как московские для випов. Сервис — на уровне хорошего санатория в Европе, точно не хуже. Мне даже трудно представить, в каком великолепии утопают пациенты более престижного госпиталя, типа Mount Sinai.

Персонал очень вежлив: извиняются, благодарят (я уже стал подозревать, что у меня смертельный диагноз, а мне о нем не рассказали). Берут кровь — «спасибо-спасибо», тянешь руку измерить давление — «спасибо-спасибо»… Капельницу переставить — «простите-пожалуйста». Журналы? Газеток утренних? Свет вам оставить или выключить? Хотите, белье на свежее поменяем? На шестом этаже салон красоты, не желаете побриться? Вайфай, прачечная, даже магазин с сувенирами. И это больница, куда стремятся попасть бездомные: полежать там, поесть, телек посмотреть — ну как мой сосед по палате.

Идут дни — ко мне заходят еще и психиатры. Практикантки-азиаточки из NYU. Я ножки под себя убираю, головку набок складываю, тихим голосом жалуюсь, что не помню, как стекло съел, и вообще дайте мне побольше занакса и отправляйте уже домой.

На следующий день разговоры были уже посерьезнее, взяли телефоны родителей, друзей.

Оказалось, что я свои антидепрессанты и бензики могу у них бесплатно брать, но при условии, что наблюдаться буду на их же кафедре.

Да за такой стол (меня уже начали кормить) и обслуживание я готов у них в клинике все время жить. Выйду потом здоровым, как пельмень.

Кормят, действительно, очень хорошо: французские тосты, блинчики, омлет с сыром на завтрак. На обед и ужин — роскошные митлоуфы, джерк-чикен, треска на пару… К каждой порции идут хлеб и спред для него, молоко, кофе и десерт. Почему-то никогда не дают соли, но сахара аж по четыре пакетика. Блюда могут не повторяться несколько недель.

Теперь у нас в палате дежурил почетный караул, как у Мавзолея. Врачей не было, очень хотелось домой, где погибали цветы и ждала 6-pack холодного мексиканского пива в холодильнике. А еще там крыша с видом на перекресток в Чайна-тауне.

И тут шокирующая новость: оказывается, охрана приставлена ко мне. Пока охранник задремал, я пролистал его бумаги: про меня пишут, что я «суицидальный» и «склонный к побегу» (так я выучил слово elopement, которым обычно называют влюбленных, сбежавших от своей родни, чтобы пожениться).

Решил подружиться со своим надзирателем. Джастин — рослый негр со скучающим лицом. Ему 30 лет, и он совершенно случайно оказался санитаром в психушке. Вообще он любит фотографировать, но пока что вынужден зарабатывать деньги здесь. Его задача — записывать каждое мое движение: «проснулся», «за компьютером», «сидит в кровати и смотрит в стену», «самостоятельно отключил себя от капельницы» и т. д. Последнее, кстати, я освоил мастерски — даже, наверное, и поставить капельницу смогу при необходимости. До понедельника, говорит, меня точно не отпустят: нет врачей. Я с этим категорически не согласен — мне доктора еще в пятницу сказали, что я cleared to go.

Звонил в российское консульство — ответили, что до понедельника ничего решить не смогут. В израильском трубку не сняли: шаббат.

В воскресенье заказал еды из «Теремка». Джастин в ужасе от кваса, но к пельменям и блинам отнесся с пониманием. Завтра важный день: лечебная комиссия будет принимать решение о моем переводе в психиатрическое отделение. Джастин говорит, что там очень плохо — отнимут компьютер и телефон и лишат меня свободного посещения.

Смирительные рубашки больше не используют, но могут привязать к койке или загнать в карцер. Рассказал своему надсмотрщику про даркнет — сидит немного шокированный, думал, что это выдумки телевизионщиков.

Через 5 дней мне 28. Надеюсь на снисхождение и амнистию (забегая вперед, скажу, что «праздник детства» я провел в психушке).

Пришла бумага о выписке. Со счастливым визгом одеваюсь. Собираю вещи и вылетаю из палаты. Меня уже караулят медсестры: «Ты не можешь никуда идти, надо дождаться докторов». Пытаюсь бежать к лифтам.

По этажу разносится: “Crisis management team, crisis management team!” — появляются человек 15 персонала. Сражаюсь с ними как лев, но сдаюсь, будучи зажатым в угол.

Один из психиатров сыграл в доброго полицейского и доверительным тоном объяснил мне, что на этаже выше меня ждут увлекательные активити, караоке-вечеринки и музыкальные классы — настолько увлекательные, что даже он, будь у него время, с удовольствием бы их посещал.

Меня усаживают в каталку, и я со свитой из врачей и полиции отправляюсь этапом на 18-й этаж — в психиатрическое отделение. Громыхают замки, засовы, меня провозят мимо нескольких вахтеров (они были даже в лифтах) и закатывают в Ward 18 West.

Несколько психов, медленно волочивших ноги, как зомби у Джорджа Ромеро, замерли и уперлись в меня мутным взглядом. Один из них подошел совсем близко и попросил отдать ему мои кроссовки.

Тогда я понял, что попал. Врач предложил мне «отдохнуть в лаундже, пока меня оформляют», на что я шепотом ответил: “Man, I’m scared as fuck, please sedate me somehow”. Мне выдают красивую бирюзовую таблетку, и через 20 минут становится легче.

Затем произошло то, чего я боялся: санитары принялись потрошить мой рюкзак. Отобрали ноутбук, телефон (за полчаса до этого я в параноидальном припадке поудалял мессенджеры и запаролил всё отпечатком пальца). Под опись изъяли зарядки и наушники. Не разрешили оставить записные книжки (из-за металлической проволоки, скрепляющей страницы) и авторучки (видимо, чтобы не сделал ими сэппуку). Бритвы отняли тоже (да и зачем они нужны там, где вместо зеркала висит зацарапанный и изогнутый лист металла, в котором все равно ничего не отражается). Было немного неловко объяснять, что такое cock ring и как его использовать (тем более что я и сам не знал — просто показал жестом, что к чему), но самое страшное произошло под конец. По чудесной случайности я первым углядел в рюкзаке предмет, который точно удлинил бы срок моего пребывания в отделении. Я мигом закрыл внутренний кармашек сумки и с энтузиазмом подписал бланк с перечнем изъятого имущества.

Меня нарядили в робу, отобрали обувь (могли бы вернуть ее уже без шнурков, но требовалось одобрение лечащего врача, а это 2–3 дня ожидания — такая вот бюрократия) и отвели к койке, которая представляла собой жесткие пластиковые нары с кольцами, куда продеваются ремни для связывания.

Мой лечащий врач, очаровательная индианка с красивым именем Никита, смотрит на меня своими огромными черными глазами и спокойно сообщает, что никакого стекла они не нашли. Не нашли вообще ничего. Я просто разорвал себе горло зубной щеткой. Острый психоз — будем пить нейролептики.

Я спорю, но выглядит это так, будто я вру.

В целом в психушке ужасно скучно. Я подростком боялся попасть в армию или в тюрьму, но совсем не ожидал оказаться в столь специфичном американском лечебном заведении. Как и на зоне, в психиатрическом отделении скука и безделье сводят здорового человека с ума. Раз в неделю пациентов на час выводят на прогулку по крыше больницы — как в кино. Вообще весь экспириенс можно назвать чрезвычайно деморализующим: поначалу тебе тупо страшно, а потом просто наступает отчаяние и отчуждение. Я не мог заставить себя ходить на групповые занятия (а меня уверяли, что они ускорят мое выздоровление и повлияют на вердикт докторов). Я не знал, как скоро меня выпустят (“You have to cooperate and prove to us that you can take care of yourself”), поэтому даже успел подать на врачей исковое заявление в суд. Правда, на следующий день передумал и отозвал его. Снова звонил в российское консульство.

Пришла девушка и сказала, что им проще вытащить человека из тюрьмы, чем из психушки, — нужно подключать платных юристов.

Друзья тоже задействовали все свои связи (Ханна, Кристен, Саша и Никита, огромное вам спасибо и привет!), но надежды не оправдались.

Время шло невероятно медленно, я старался спать до момента, пока не потащат на завтрак, а так как поступил я довольно обессиленным, меня посадили на высококалорийную диету и внимательно следили, чтобы я доедал и не делился едой с соседями по столу (в итоге набрал 5 кило).

После завтрака я ложился на живот в коридоре (потому что, во избежание любых ЧП, в отделении нет мебели — только голые стены и плоские нары) и, растягивая удовольствие, читал The Hunger Games и нашумевшие когда-то Confessions of an Economic Hit Man (это примерно как фильм «Дух времени», очень подходящее чтиво для психбольницы). Вообще я единственный там читал книги, чем вызывал удивление как у больных, так и у персонала.

Иногда, чтобы убить время (и не выделяться), я ходил по коридору взад-вперед. От моей палаты до поста медсестер за бронированным стеклом и обратно ровно 100 секунд хода, почти 2 минуты. Пройдешься так раз сорок — вот еще один час убит.

Что поразительно, почти все больные с пониманием относятся друг к другу. Геев и женщин никто не задевает. Стариков или растерянных иностранцев типа меня — тоже.

Там был белый 45-летний мужик с посттравматическим синдромом (Ирак, Афганистан) и бог весть еще какими болячками, его часто привязывали ремнями к койке. Он нередко кричал черным: “What’s up my negro?!” (а «негр» в английском будет пожестче «ниггера») — либо обращался к ним: “Hey, DMX” или “Yo, G-Unit”. Но в ответ вместо угрозы проснуться с заточкой в шее он получал дозу добродушного хохота и пару незлых расистских шуток.

Кстати, мужик этот был самый классный, совершенно киношный: красные глаза, бурящий тебя взгляд сексуального маньяка, трясущиеся кисти рук и постоянные разговоры о бабах.

Ух, в каких же подробностях он рассказывал мне, как бы он трахнул мою «жену» (меня пару раз навещала знакомая, а он прижимался к окошку комнаты свиданий и, истекая слюной, ритмично тер свой пах).

Он вообще любил со мной поболтать — говорит, у него первый лейтенант тоже был русским.

В моей палате лежал бомж, который выглядел точно так же, как Канье, когда у того случился нервный срыв. В моем отделении проходили лечение и мужчины, и женщины, смешливый гей с педикюром и в резиновых тапочках Raf Simons и его противоположность — агрессивный гомосексуал c бритой головой в шрамах.

Встречались вообще почти все: старые, молодые, черные, белые, латиносы, азиаты и даже такая экзотика, как русский еврей (я). Я привлекал невероятное количество внимания, которого не желал, а один негр просто заколебал переспрашивать: “You’re from Kurdistan, right?”.

Со мной лежали люди из соцжилья, шелтеров и много представителей среднего и выше-среднего классов. Полная солянка, почти точный демографический срез нью-йоркского населения (не было лишь совсем богатых, ультраортодоксов и русских с Брайтон-Бич).

И все странным образом уживались друг с другом. Немало этому способствовало действительно сочувственное отношение и очень корректное поведение врачей. Как бы сильно ни был болен пациент — никто не унижал его человеческого достоинства. Для лечащего персонала мы все были «сэрами» и «мистерами», а на любой вопрос больные всегда получали ответ. С кем-то из санитаров можно было шутить и болтать по душам. Они будто не замечали нашего разного статуса и состояния.

Трудно было найти двух похожих пациентов.

Агрессивный гей ограбил Papa John’s, а когда удирал на мопеде, упал, и ему оторвало часть пальца. Тот, что ходил в тапочках, упоролся метом и разнес номер в отеле. Большой инфантильный афроамериканец думал, что работает вахтером у себя в многоэтажке.

В отделении он «трудился» охранником. Старый негр мистер Браун после каждого приема пищи подходил к телефону-автомату и говорил в трубку теплые слова благодарности за еду. Мой друг с татухами на лице «сидел» уже в седьмой раз, потому что ему досаждают голоса в голове. Лечиться он приходит по своей воле, а выпускают его уже по решению комиссии докторов.

Это был странный опыт, который я так и не обработал до конца в своей голове. У меня появилась глубокая эмпатия к людям с расстройствами психики. Теперь я вижу, что это действительно насущная и запущенная проблема — стигматизация психических отклонений в российском обществе. Вынужден с горечью признать, что мне не хватит инерции и смелости заниматься ею.

Но я призываю других — попробуйте для начала принять очевидную истину: если у кого-то есть те или иные патологии (я намеренно избегаю выражения «страдает от»), это не лишает его естественных прав человека. Да и вообще нам стоит быть мягче и не навешивать ярлыки «псих», «шизик» или «душевнобольной» на всех подряд, если мы хотим считать себя «развитым обществом».

Ах да, ну и самое интересное, я знаю, вы очень хотели спросить. Счет за лечение составил 43 тысячи долларов США. Будьте здоровы.

Источник :https://www.google.com/amp/s/www.forumdaily.com/kak-ya-lezha...

Сделана ещё летом.

Всем привет.
Я не претендую на лавры уникального контента,но все же решил что буду с некой переодичностью делать посты о том как я развиваюсь в сфере GameDev.
Еще раз привет.Зовут меня Аркадий. Из названия поста вы уже наверное догадались,что на данном этапе жизни я все цело занимаюсь сваркой. А если быть точнее,аргоно-дуговой сваркой.
Живу в Калининграде и работаю на судостроительном заводе.
Вопрос,который мне задают чуть ли не каждый "Зачем тебе это надо?!"
Ответ максимально прост "Да потому что могу."
Ну и меленькая предыстория,с чего вообще я решил освоиться в этой специальности.
Каждый из нас играл в компьютерные игры,затем мобильные игры. Я как и все,чуток задрот.
Но задрот,которому всегда было интересно,а как все это делается так,что вот я жму клавишу,а у меня на экране монитора бежит персонаж и выполняет определенные действия. Я понимаю,многие скажут что "очередной работяга посягнул на святое,которое ему ни когда не обуздать и тд",но я все же думаю что,если есть цель и на пути к этой цели нету ни каких препятствий,то можно смело и без напряга двигаться к ней.

Чем конкретно я сейчас занимаюсь.
Для начало я решил узнать,на каком языке програмирования создаются игры.
Затем я определился с платформой. Я остановился на Android.
Затем перелопатив тонну сайтов,так или иначе ознакомился с инфой,нашел нужный мне ресурс,который в полной мере удовлетворяет все мои сегодняшние потребности.
Сейчас сижу зубрю теорию по Java.Делаю простенькие упражнения для набивки рук,осознания и понимания того что вообще происходит.
PS.
Hello world уже вывел на экран ,