Один мужчина потерял мать. Он хоть и взрослый был уже, сам скоро дедом готовился стать, и болела она перед этим долго, а все равно – больно. Сначала вроде не особо ощутил, замотался с делами, да и вещи больше жена разбирала. В комнате бабушки ремонт начали, и фотографии в вычурных рамочках, где она еще молодая и муж ее, с комода по коробкам распихали, и тряпки старые выбросили. Был человек – и нет человека. А перед праздниками внезапно накрыло.
С балкона вытащили стул, на котором она всегда сидела, с подушечкой лоскутной. И сразу вспомнилось, как предыдущий новый год она с ними отмечала, вся такая маленькая, сгорбленная, замотанная в шаль. Ласково на внуков смотрела, улыбалась, благодарила, когда ей помягче да повкуснее угощение старались найти, кивала невпопад – она тогда уже и не слышала ничего почти. И отец семейства вдруг начал гонял всех, кто пытался сесть на ее стул, или поставить чего, томимый какой-то детской грустью. Словно это место до сих пор принадлежало ее по праву.
Отпраздновали новый год, наступило рождество, сидит вся семья за столом, а мужик тот в тамбур вышел, забрать что-то, что к столу купили, да там и бросили в пакете. Подхватил пакет, повернулся к чуть приоткрытой двери, в щель заглянул, и застыл, глаз отвести не может. От входа виден стол, и там, на своем месте его мать сидит. Точь-в-точь, как была. Маленькая, сморщенная, сухарик в чае размачивает. Улыбается, смотрит ласково, кивает чему-то. У мужика мурашки по спине бегут, надо б ущипнуть себя или закричать там, ну, в общем, сделать что-то, а в то же время не хочется волшебство разрушать. Стоял он секунд тридцать, потом дверь открыл, и все – снова стул пустой и не видно ничего. Родные тоже не заметили ничего странного.
Так он и не понял, то ли привиделось что-то от тоски, то ли и правда не зря всех с ее места сгонял.
В России как будто не так много праздников, когда принято вспоминать умерших родственников. Есть, конечно, День Победы, который отчасти принял на себя такие сакральные функции, и есть Троица летом, когда обычно ездят ухаживать за могилами. Но раньше одним из основных праздников, обеспечивающих связь между миром живых и миром ушедших предков, была как раз святочная неделя, в лучших церковных традициях объединившая языческие торжества с более поздней религиозной традицией.
Отголоски того времени звучат в разных странных приметах, в том числе, например, считалось правильным не занимать одно место во время праздника, освобождая его для души или для ангела, оставлять еду для духов предков после застолья, не убирая со стола. Можно, наверное, даже и прокисшие салатики не прятать в холодильник, но лучше еще и специально изготовить, например, кутью, кашу сладкую, чаще всего из риса. Тут уместно вспомнить, что вообще-то кутья – это как раз блюдо, которое готовят на похороны, и до начала этой серии быличек мне, например, вообще было не известно, что ее еще и на праздники готовят.
Церковь такие вещи не одобряла, с точки зрения попов поминать родных надо было молитвами заупокой, а не криповатыми ритуалами. Но языческие корни предписывали совсем по-другому обращаться с духами предков, более свойски.
В каком-то смысле для славян со святками произошла история аналогичная тому, что произошло с Самайном и Днем всех святых для британцев и ирландцев. А впрочем, и у британцев была традиция рассказывать и в канун рождества истории про призраков. Так что привычка вспоминать умерших в эти дни имеют давние корни и достаточно широко распространена.
И есть жутковатое поверье, что если посмотреть из сеней в горницу в щель, можно увидеть тех близких, кто умер в этом году. На нем и основана быличка-крипипаста, вторая из двенадцати, получается.
