ryzhiyfox

Перед глазами листок, где arial по белому расписаны условия. И ручка на верёвочке.
А в голове северо-западный ветер, 3-5 метров в секунду.
Чувствуешь себя участником игры, где выбираешь дополнительное время или звонок другу.

– Внимание, вопрос! – начинает ведущий, – напишите сегодняшнее число. Перед вами четыре варианта ответа:

а. Семнадцатое апреля
бэ. Мама мыла раму 
в. Кайнозой 
г. Пу-пу-пу 

Настройка «дата» отключена, и кто-то выдернул вилку из розетки.
В голове. 

– Беру помощь зала! – проносится мысль.
Смочить бы пересохшее горло, но в кулере нет просекко. Да и кулера нет.
Медленный поворот в сторону аудитории, где мир вокруг словно замирает. Хрустальные пылинки, как в замедленном кино, поднимаются вверх. Не слышно скрежета принтера и стука клавиатуры.
Эх, знать бы вчерашнее число, и я бы нацарапала сегодняшнее.

Дезориентация. 

– Семнадцатое! – оператор подталкивает мозг.

Всё. Гаснут софиты, разбиваясь брызгами об пол, и принтер оживает. 

Так и запишем: 17–точка–ноль четыре. Подпись. Расшифровка.

Почему дата, будто школьным ластиком стирается в нейронах и долях серого вещества?

Завтрашнее число апреля знаете?
А семью девять? А чем нас рассмешат мишки Гамми? А на что похож синий туман?

В личку прилетело сообщение от мужчины. Он стоял возле кирпичной стены, скрестив на груди руки.
Сработали настройки воспитания и моё взаимное приветствие улетело навстречу.

Прям, как в молодости: «Где живёшь? Как живёшь? У кого живёшь?»
Хорошо живу. С семьёй поселились у кошки.

Пока я лежала с маской на лице и мечтала превратиться из бабочки в гусеницу, мужчина с кирпичной стеной через шесть часовых поясов перебрался ко мне в канал.
И скрестил руки на груди.
Нас разделяли шесть тысяч километров и шесть дней на поезде. 

– Красивые ноги, – написал собеседник.

И тут до меня дошло, что превращение началось.
А ведь я уже забыла, как отвечать на комплименты. Чаще домашний диалог проходит по схеме абьюзера:
– Что на ужин?
– Роял канин. Кусочки ягнёнка в желе.

Я посмотрела на ноги.
Ну точно! Надо бы заказать на вайлдберриз гипюровые носки.
И в информационное пространство улетело скромное «спасибо».

Утром пошла на работу, где немного умерла, но на носки заработала. А вечером опять легла на диван, чтобы воскреснуть отдохнувшей гусеницей.
Мужчина так и стоял, скрестив руки на груди.

– Привет! – снова написал он.
– Привет! – снова ответила я.
– Отправь ноги, – написал он
– С какого укулеле? – подумала я.

И написала «нет, не могу»
Мне этими ногами ещё идти за гипюровыми носками.

А он что? А ничего.
Разобрал кирпичную стену и ушёл через шесть часовых поясов.

Однажды закрыла рабочего в канализационном люке. Люк был открыт, а рядом никого. Гражданский долг, видимо, сработал уже тогда.
Тогда я встала на колени, чтобы сдвинуть крышку. Сдвинула, да. Человек под крышкой матерился и кричал. Бегала я тогда не быстро, но знала, что убегать по прямой нельзя. Улепётывала в шлёпках дворами.

В спортивном лагере вместо вечернего волейбола уходили на дискотеку на соседнюю базу. Закрытые ворота никогда не были помехой. Мы пролезали под ними, вырыв дополнительно яму, чтобы не застрять. Возвращались ночью с той звездой, которая золоткой свалилась с неба. Утром на пробежке вместо трёх кругов медленно шли до корпуса, чтобы лечь спать.

У бабушки в деревне вдоль железной дороги собирала чабрец.
Махала машинистам пролетающих составов и считала вагоны. В какой-то момент собирать, махать и считать надоело.

В общем, в детстве я росла любопытной рванью.
Вы знаете, что у рельсов особенный стук, когда приближается поезд? Я знала, потому что складывала на рельсы камни и прислушивалась. Левым ухом ложилась на стальную балку, а правое ухо плотно закрывала ладонью.
Стучит.
Значит пора прятаться в канаве за столбом. Поезд летел, камни свистели.
Теперь можно снова их раскладывать ровный рядок.

За этим занятием и застали меня трое железнодорожников в ярко-рыжих жилетах.
Рвань бегала плохо. Поймали меня возле штаба-канавы со смачным матом, пообещали вызвать полицию и отправили домой собирать узелок.
Домой я зашла не сразу. Сначала отдышалась на крыльце, потом объела куст соседской смородины, чьи ветки заходили на нашу территорию.
Наша территория – наша ягода.
Только потом появилась на пороге.
Нашкодившая и сытая.

Сегодня, поднимаясь по лестнице в подъезде, возникло желание позвонить в соседнюю квартиру и убежать.
– Взрослая тётя! – мелькнуло в голове.
Рвань из которой не вышла.

Шкодили в детстве?

Мы заказали Унаги Филадельфию с тигровой креветкой и Самурай в стружке тунца.

Народу в зале было немного, но чересчур громко играла музыка. За стойкой бара шумела кофе-машина, что добавляла дополнительного шума в выходной обед.
Меня удивляет, зачем в кафе включают какую-то ерунду. Почему бы в суши-баре едва слышно не включить восточную музыку.
Дуэт шёлка и бамбука, пение птички в Дзен-саду и нефритовые свистульки. А за соседний столик не посадить дракона, который бы вышивал золотой нитью иероглифы.
Гости бы почувствовали дух Поднебесной и даже палочки брали бы, поклонившись.

Нет.

Анна Асти надрывно тянет свою «Царицу», а через минуту ворвалась реклама автошин от «Русского радио». Ни дракона тебе, ни тонкого плетения мифологии вкупе с философией.

Но принесли роллы с тигровой креветкой и Самурай.

За соседним столиком мужчина рассчитался за обед и подал своей спутнице сумку. Я распечатала палочки в тот момент, когда мужчина проходил мимо нас. И я бы даже не посмотрела в их сторону, если бы мужчина не прожёг глазами наш столик. Закипел в чашке соевый соус, а Самурай выдернул катану.
Я выдернула палочки из плёнки.

Люди! Зачем вы с так открыто заглядываете на столики других людей? Ну, пройдите мимо, не пяльтесь столь откровенно.

– Угощайтесь! – хотела было сказать я, разбирая горку имбиря на кусочки.
Но парочка покинула зал. А по стеклу я стучать не стала, пока они проходили мимо окна.

Нарушение личных границ или любопытство – не знаю. Но это из лекций про воспитание. Это невежливо и бестактно.
Я тоже умею смотреть в упор. И в таких случаях ловлю взгляд незнакомца, давая понять, что выход дальше. Незнакомцы понимают сразу, как отводят глаза от столика, и встречаются с моими.

А потом я утопила Самурая в соусе. По радио Иванушки пели про тучи и я надеюсь, что ещё один человек станет чуточку тактичнее.

– Переводом или наличкой? – спросила я у водителя такси.
– Давайте переводом, – ответил он.

– Давай роллы закажем.
– Давай скорее!
– Давай в кино сходим.
Все кому-то что-то дают. И заднюю, и стране угля.

Давай – это дикий паразит, который разрешает, помогает и даже прощается по телефону.
– Всё, давай. Пока.
– Давай, до завтра.
Специально следила за этим словом в своей речи и в речи окружающих.
Жесть, скажу я вам. Реально так говорят все.

– Давай посюдова! – услышала сегодня в парке.
Две девчонки свернули налево.
А мы пошли потудова. И свернули направо

Короче, нельзя просто так взять и перестать говорить слово «давай».

Заказала на wb наушники, чтобы спрятаться от раскатистого многоголосья храпа.
Раньше у меня не было наушников, потому что я не люблю, когда меня лишают контакта с окружением и поют в голову.
Но тут появился вопрос: что слушать, чтобы спать.

Музыку, книги или белый шум?

Хотелось что-то ненавязчивое, спокойное.
Звуки природы я скачала ещё дома, опираясь на названия, которые понравились.
В плейлист потёк из берёзовой рощи ручей, появилась прогулка в полуденный ливень и один день в деревне.

А вагоне храпели двое.
Один мужик после каждой съеденной полбулки хлеба басил на боковушке днём. Другой сменил его ночью. Лёжа на спине, на боку. На вдохе и на выдохе он храпел по-конски и нараспев.

Но в мои уши лился прибой моря, вдалеке заливались райские канарейки. Кажется, прилетал шмель.
Потом пошёл дождь. Как в босоногом детстве у бабушки на веранде. Он барабанил по крыше, а вода по трубе стекала в кадку.
Я спала пока в деревенской атмосфере из избы не вышел дядя Ваня. Гуси узнали доброго Ивана по скрипу стайки и рванули на завтрак. Проснулись курицы, с ними окончательно проснулась и я. На соседней улице залаяла дворняга.
Потом дядя Ваня зачерпнул из колодца воду и, видимо, ушёл хлебать чай.
Я задремала, радуясь, что не надо вставать. Хозяйственный деревенский мужик до дождя успел выгнать коров. В наушниках заморосили первые капли. Я спала, а поезд подъезжал к какому-то городу.

Деревенский фон мне нравился. Очень нравился. Пока не взбесился ошалевший петух. Дикая птица охрипшим голосом заорала так, что я напугалась за пассажиров в вагоне. Вагон спал.
Мне и раньше говорили, что в деревне встают рано, но не в 4:20 же. Если, конечно, не надо варить суп из чокнутого петуха.

В 4:25 я удалила экскурсионный деревенский трек.
В 4:30 туалеты оказались свободны, никто не ломился в дверь. И плевать, что перед глазами значок «занято».
В 4:46 в Ангарске на нижнее боковое заселились женщина.
В 5:30 она уснула и начала храпеть.