nefyodoff

Несколько месяцев назад случилась презентация альманаха "Наше слово", где был опубликован один из моих рассказов. Это первая презентация, на которой я побывал и как читатель, и как автор. Я не знал, чего ждать, мне было интересно, как это происходит.

Происходило это так: зал молодёжного театра, большая сцена, у левых кулис стоял столик ведущей, которая объявляла авторов, а из правых выходили сами авторы. Зал был небольшой, немаленький. Две трети кресел были заняты, как правило, авторами альманаха. В разы меньше было друзей и родственников, которые пришли их поддержать.

Я сидел в стороне от всех и перечитывал текст рассказа, чтобы не запнуться, когда придёт мой черёд читать. До этого дня вслух прозу я читал всего несколько раз. Первый раз на заседании лито, где было удобнее прочесть свой текст самому, чем раздавать всем распечатки. После того раза я не читал прозу вслух.

Я тогда был уверен, что поэзия искусство публичное, тогда как проза — больше интимное. Стихи мелодичны и коротки, они звучат со сцены, а проза длинна и монотонна для чтения вслух. Так я думал.

Затем была "Таврида", где на семинарах, если хочешь получить совет от мастера, нужно было зачитать отрывок. Я был не в восторге, но читал. Тогда я понял, что прозу (более менее большие формы) не следует читать вслух ещё и потому, что объёмные тексты плохо воспринимаются на слух, а из небольшого отрывка редко что можно понять. Уж лучше кратко пересказать написанное, чем дословно зачитывать.

В следующий раз я зачитывал текст на "Рифмах", на отборочном этапе. Перед выходом я долго выбирал отрывок, достаточно небольшой, но при этом вполне законченный и осмысленный. В итоге я прочёл диалог Михалыча и ребят, где он их вербовал.

Я нервничал, колени дрожали, ладони потели, но я читал, скрывая дрожь в голосе за сменой тона и интонаций, переходя от одного персонажа к другому. И людям понравилось. Они слушали, не шептались, а на шутках звонко смеялись. И мне впервые тогда самому понравилось читать на публику. Но я всё же больше не читал. Потому что понял, что не умею.

И вот позавчера снова пришлось — попросили, а я не отказал. Текст небольшой, без сюжетных изысков, всего две страницы. Колени дрожали, ладони потели, голос дрожал, сердце рвалось сбежать из театра. Моя очередь была почти в конце, и эти полтора часа ожидания казались пыткой.

Воображение рисовало смех, громкое перешёптывание, безразличие. Хотелось сослаться на что-нибудь и уйти. Но рано или поздно пришлось бы, и я остался. Вышел на сцену, поздравил всех с прошедшими Днём писателя и Днём поэзии, и стал читать.

Простой диалог двух ребят, которые спорили о том, о чём сами имеют слабое представление. На удивление, в этот раз я не тараторил, а читал неторопясь, размеренно, членораздельно, ровным голосом. Озвучивал каждого из двух персонажей так, как они говорили бы на самом деле.

Колени предательски дрожали, было стыдно от осознания того, как это стрёмно выглядело из зала. Снова захотелось быстро убежать. Но я не торопился, закончил и ровным шагом ушёл за кулисы под аплодисменты.

Отдышавшись за кулисами, я вышел в зал, и мне сказали:

— Молодец, хорошо прочёл.

— Я год на сцене не стоял, колени ужасно дрожали.

— Да? Хм, ну отсюда незаметно было.

— Значит, всё не так уж плохо было.

— Всё замечательно было. Зря ты редко читаешь. У тебя хорошо выходит.

— Да мне и самому... понравилось.

Пока выступали последние, я думал об этих словах. Мне и правда понравилось. И я не чувствовал в себе больше никакого протеста против прозы вслух. Подумал, что я бы и дальше читал, и другие рассказы, если бы попросили, разрешили.

Может, повзрослел?

Ставьте дедлайны!

Наверное, этот совет можно услышать от любого коуча/тренера/наставника. Ни один из мотивационных тренингов без него не обходится, как мне кажется. Впрочем, я могу ошибаться. Но не суть.

Почему нужно ставить дедлайны? Как говорят, конкретные сроки помогают выполнить работу, прийти к цели, не отлынивая и не прокрастинируя. Так ли это? Да, это так.

Я на себе это испытал. В октябре мне наконец-то перечислили грант на издание книги, хотя обещали сделать это ещё в июне. Всё то время, пока я ждал сумму, я считал, что у меня с момента её получения будет ещё целый год, чтобы подготовить книгу. Ан нет.

Оказалось, что тот год, который мне отписали, включает в себя ещё и всё то время, которое я провёл в ожидании. Не подумайте, я не плевал в потолок всё то время. Я работал над последним драфтом "Чёрной "Волги", готовился к ЕГЭ и вступительным экзаменам, затем сдавал их. Всё это отнимало время, силы, желание работать.

В итоге к концу октября у меня была готова одна история и больше ничего. Я уже совсем забыл про грант, когда он упал на мою карту. Мне об этом сообщил "куратор" по телефону со словами: "Времени у тебя до 1-го декабря". Два месяца, чтобы написать ещё три истории и причесать четвёртую; чтобы всё это вычитать, отредактировать, откорректировать; чтобы подготовить обложку и визуальный ряд.

Я ответил: "Сделаю".

Закипела работа. За пару дней был готов синопсис продолжения "Волги", хотя до этого были лишь "хотелки": хочу сделать это, то, вон то. Затем пошёл и текст. Первые три главы вышли из-под руки с подозрительной лёгкостью. Бета-ридеры похвалили, указали на косяки. И я подумал: "Да, я сделаю".

Но не тут-то было.

Я не успел закончить всю книгу в срок. Потому что быстро стартанул и быстро выдохся. Потому что забыл, что бегу не спринт. В голове ничего не лезло, слова на экране всё хуже складывались в предложения, абзацы, главы.

И вот, что я понял, народ: дедлайны никак особо не помогают. Не дают они того волшебного пенделя, которого все хотят получить. Вы можете распланировать работу вплоть до крайней даты и методично делать шаг за шагом, никуда не торопясь. А можете забить, гульнуть, очнуться за неделю до конца сроков и в бешеной спешке начать работу. В обоих случаях вы можете придти к успеху, а можете облажаться.

Не в дедлайне дело, не в вашем желании, не в ваших возможностях. Да, конечно, круто, когда вы можете за пару месяцев написать роман, потому что будете писать каждый день, но, как по мне, не круто, когда сочинительство становится привычкой.

Я много раз пытался, правда. Один раз даже получилось писать каждый день на протяжении пары недель, даже в выходные. Но чувствовал я себя отвратно потом. К концу первой недели мне перестало нравится всё, что выходило из-под моей руки. И я забил.

Взял перерыв. Отдохнул, погулял, поразвлёкся, пообщался с друзьями. Три или четыре дня. И на следующий мне уже было, что написать, о чём рассказать.

Не знаю, может лень во мне говорит. Может, возраст. А может писать каждый день, это просто не моё. Как и дедлайны. Не говорю, что ставить сроки это плохо. Просто думаю, что лучше ставить разумные и не категорично строгие сроки.

Я вот теперь точно знаю, что за два месяца не могу написать сразу несколько историй. По большому счёту, за два месяца я не написал и одной истории. На "Дом с кикиморой" ушло чуть больше времени.

Почему? Потому что быстро стартовал и вскоре выдохся. Пришлось брать перерывы, отдыхать, ничего не делать, чтобы избавиться от постоянного чувства слабости и истощения; чтобы не вымучивать слова, чтобы не испытывать к ним отвращение.

Всегда нужен отдых. Даже когда занимаешься делом своей жизни. Всегда нужно подзаряжаться, чтобы хорошо работать. Потому не хочу больше дедлайнов. Они меня выматывают, сжигают.

Как будто зачем-то пытаешься родить задолго до срока. Пусть лучше истории в моей голове зреют, сколько нужно, чтобы явиться хорошими, добротными, насколько это возможно. А я тем временем, поживу, подкоплю материал, обмозгую теорию и изучу матчасть. Чтоб готовым быть.

Есть такие сны, которые не отпускают. Они не навязчивые, от них не просыпаешься в поту каждую ночь, но время от времени они напоминают о себе.

Хочется верить, что такой есть у всех. У меня точно есть. В нём я умер. А спустя год вернулся как дух, которого никто не видит и не слышит. Это даже прикольно: можно ходить везде, где хочется, куда ходить нельзя или где никогда не был при жизни. За любую закрытую дверь можно было пройти, потому что для меня их не существовало.

И вот гуляю я, слушаю, о чём говорят и в какой-то момент понимаю, что обо мне никто не помнит. Вернее никто не помнит обо мне как писателе. Никакого следа в памяти и сердцах людей ни я, ни мои тексты не оставили.

Пролез в библиотеку, порылся в формулярах — никто, вообще никто не брал мои книги, которые я лично туда относил, даже подписывал по-всякому по-интересному.

Увидел у кого-то на экране смартфона страницу паблика своего: куча отписок, никаких постов — мёртвый груз соцсети.

Уныло добрёл до дома. Там родители, сестра, братья. Стоят во дворе и смотрят на стену дома. На стене той большая металлическая табличка, а на ней надпись: "Здесь жил Н.Нефёдов — теперь он живёт в книгах".

В позапрошлом году это было. Ездил в Ёбург, на фестиваль литературный. Первый день: знакомства, расселение, прогулка по городу, пьяный вечер. Где-то между этими событиями — конкурсный отбор.

Сколько нас было? Да шут его знает. Пара-тройка сотен, где-то так. Может больше. Может намного больше. Большой полный зал — человеческое море. По очереди на сцену выходят финалисты зачитать свой текст. Остальные слушают, внимательно. Жюри тоже слушает. Насколько внимательно, не знаю.

Когда дошла очередь до меня, я вышел неуверенно. Обычно старался не читать прозу вслух. Это поэзия искусство публичное, она любит выходить в людей через уши. А проза интим любит, когда наедине, в тихом уютном месте.

Стоял. Читал. Начал неловко, сбиваясь, торопясь, глотая слова, слоги, буквы. Пока не услышал смех. Нет, смеялись не надо мной. Не над мои текстом. Скорее вместе со мной, вместе с моей историей. Я выбрал тогда отрывок-диалог, где старый охотник на нечисть неловко объясняет двум балбесам, в чём суть да дело. А те не догоняют, отшучиваются. Отрывок, который задумывался хотя бы забавным, оказался смешным до слёз.

Это меня взбодрило: я стал читать увереннее, равномернее, выделяя интонацией акценты, даже меняя голос от персонажа к персонажу. Кто-то мне потом сказал, что даже лицо у меня менялось по ходу текста. Я этого не помню, не заметил, но со стороны виднее.

Закончив, уходил под аплодисменты. А может и нет. Уже не так важно. Когда объявляли прошедших отбор, сердце замирало с каждой паузой в речи члена жюри. Вот объявили одного, я наверное следующий. А нет, ещё кого-то. Теперь я? Нет, ещё кто-то. Ну вот теперь точно я. И снова нет.

Отбор я не прошёл. Расстроился? Конечно. Когда объявили всех лауреатов, мы все писали друг другу записки (тем, кто понравился больше всех). Не помню, сколько я написал. Три-четыре? Если честно, не помню, сколько я их получил. В памяти остались только две. Одна от Яшниковой, вторая от Вьюнковой.

Обе хвалили, за юмор, за живой диалог. Помню, кто-то из них написал, что самое крутое умение — рассмешить человека. И помню ещё, что Яшникова то ли не услышала, то ли забыла название текста и подписала как-то так: "За рассказ про соль". Написала ещё, что ей интересно, чем закончится.

Не пройдя отбор, я огорчился. Но сейчас вспоминая, понимаю, что получил намного больше, чем почётная грамота. Смех, аплодисменты, записки — вроде бы сущий пустяк. Ничего не стоит хлопнуть в ладоши, написать пару слов, хихикнуть. Но почему-то этот маленький фидбек до сих пор отзывается в памяти теплом, вдохновением и благодарностью.

Кажется тогда я и понял, что несколько написанных кем-то слов важнее любого приза, места в конкурсе, любой регалии.

«Остановка "Шлюзы". Конечная»

Автобус мягко остановился и с характерным шипением раскрыл свои двери. Дохнуло холодом, пробирающим до костного мозга. Я накинул капюшон толстовки, плотнее застегнул пальто и шагнул наружу.

Людей вокруг не было. Остальные пассажиры автобуса покинули салон ещё на предыдущих остановках. Чеканю шаг по опустевшей площадке пригородного вокзала.

После восьми часов вечера из провинциального донского городка уехать шансов почти нет, если ты не владелец личного автомобиля. Маршрутки — ярко-жёлтые или белоснежные "ГАЗели" — уже отдыхают после смены, а междугородний автобус в моих краях явленье столь же редкое, как и комета Галлея.

Так уж сложилось, что работаю я в одном городе, а живу в соседнем. Каждый день приходится преодолевать расстояние в двадцать километров туда, и столько же обратно.

Я к этому привык за четыре года учёбы в колледже, так что никакого дискомфорта не ощущаю. Мне этот каждодневный ритуал даже чем-то нравится, есть в нём что-то этакое. Да и в первой половине дня поездка в соседний город даже не проблема. А вот вечером...

Работа у меня классная, и график шикарный. С десяти утра и до девяти вечера, два через два. Проблема с дорогой домой - единственный минус. Будучи студентом второго-третьего курса часто приходилось добираться до колледжа автостопом, потому как расписание сдвинулось, а общественному транспорту на это плевать.

А что, весьма удобно. До города добирается быстрее, не гнушаясь обгонять и немного превышать скоростной режим. Как правило, в салоне кроме тебя и водителя никого, а значит комфортнее. Да и водители всегда не прочь поболтать, а значит и скучно не будет. Красота. Вот только раньше я не пробовал уехать в обратном направлении. Да ещё и вечером.

Прошёл мимо кругового перекрёстка, зашагал по обочине, вытянув левую руку в сторону и оттопырив большой палец. Ветер дул в лицо, будто отговаривая от глупой затеи. А я упрямо шёл вперёд. Всё шёл и шёл. Пара машин проехала мимо, с десяток — свернуло на перекрёстки в сторону пригорода. Надежда добраться домой постепенно умирала.

Вскоре добрёл до остановки, известной в народе как "Император". Здесь по утрам выходили работяги промзон, расположенных на окраине города. Общественный транспорт сюда не ходил, а междугородний редко кого-то отсюда забирал.

Дальше был Горбатый мост, перекинутый через судоходный канал, а за ним — трасса, которая змеилась по степи вплоть до моего городка. Идти дальше толку не было. Остановился, развернулся лицом к покидаемому городу. Закурил и стал ждать.

Изредка проносились мимо проносились легковушки. Несколько грузовиков так же проехали мимо. Наступило затишье. Я уж подумал, что это были последние на сегодня авто, когда увидел пару фар на перекрёстки и услышал тарахтящий мотор.

Старенькая "четырка" не слишком плавно остановилась рядом со мной. Я щелчком отправил в полёт недокуренную сигарету, быстро ослабил лямки рюкзака и снял его.

— До станицы довезёте?

Водитель кивнул и тихо прохрипел: "Падай".

Я быстро сел в машину, положил рюкзак на колени. Машина тут же тронулась. Я и глазом моргнуть не успел, как мы миновали мост. Может, потому, что разглядывал салон и водителя.

Одно из главных правил автостопа: "Никогда не садись в машину, если она или водитель вызывают у тебя какие-то опасения". Один друг рассказывал, как долго не мог уехать из какой-то деревни и подсел к кому-то на заправке. Только потом он увидел, что в салоне пикапа куча бутылок и банок из-под пива, от самого водителя несёт перегаром, а его товарищ, с парой охотничьих ножей на поясе, дрых на заднем сиденье. С тех пор мой друг очень внимательно подходит к выбору попутчика.

Вот и я сел, не подумав. Машина была в полуразобранном состоянии. Сам водитель не внушал доверия, ещё и рука по локоть в гипсе.

Я немного забеспокоился. Самую малость.

Ехали быстро. Молчали. Где-то на полпути водитель приоткрыл окно и закурил, отпустив руль. Сердце, казалось, остановилось, пока одна рука (и на том спасибо) не вернулась на место.

В автостопе есть ещё одной правило, негласное. Если водитель не назвал цену сразу, можно не платить. Об этом мне поведал один малознакомый товарищ из колледжа. Так я и делаю, в основном. Доехав до места, просто сердечно благодарю водителя и прощаюсь.

Бывают исключения.

Когда меня подвозит пожилой водитель, всегда справляюсь: "Сколько я вам должен?". Однако такие всегда отказываются. Им вполне достаточно и душевной беседы, которую они же сами и начинают. Люблю таких водил.

То же всегда спрашиваю и у водителей вида, близкого к маргинальному. Но тут больше из опасения, что, если не предложу что-то я, отберут всё, что есть, сами. К таким попадал всего пару раз. И деньги взял только один. Да и то, всего полтинник на сигареты.

Вот и этот водитель был из таких. Почему-то весь его вид говорил: "Кошелёк или жизнь". Я крепче сжал рюкзак. В кармане оставался стольник, отложенный на завтрашний латте перед работой. Видно, не судьба. Эх.

Миновали последний поворот, едем по прямой. Я говорю, чтоб остановил на остановке перед "кольцом". Строго говоря, живу я не в самом городе, а в станице. Неком подобии деревеньки. Из тех, где последних коров доедают.

Водитель коротко кивнул, сбавил скорость, плавно подкатил к остановке, остановился.

— Сколько я должен?

Честно сказать, я ожидал гоп-стоп местного разлива.

— Балин, в вас вообще ничего людского, что ли, нет? На @#$& мне твои деньги. В одну ж сторону ехали. Бывай, брат!

Водитель щербато улыбнулся и еле заметно махнул загипсованной рукой. Я вежливо поблагодарил и попрощался. Вышел из машины, натянул лямки рюкзака, накинул капюшон. Чувствовал себя несколько пристыженным, но при этом с плеч будто мешок камней упал - стало легко, даже весело. К дому я зашагал летящей походкой.

5 октября 2017
ст. Красноярская

Они стояли в крохотной каморке, глядя на человека с мешком на голове, что сидел на стуле.

– Ну, и когда он проснётся? — Спросил Виктор.

– Он не спит, — ответил Игорь и сорвал с головы пленника брезентовый мешок, затем обратился к нему: — Как твоё имя?

– Ан... Антон… — с трудом выговорил пленник и добавил увереннее: — Антон.

– Я говорю не с тобой, а с бесом, что внутри, - резко произнёс Игорь и вылил на голову пленника воду из фляги.

Антон тут же изогнулся, насколько позволяли связанные за спиной руки и зашипел от боли, после чего обмяк на деревянном стуле.

– Ты его убил, что ли? — спросил Виктор.

– От святой воды ещё ни один бес не умер, — хмуро сказал Игорь, — к сожалению.

– Но процедура от этого приятнее не становится. — Прохрипел одержимый.

– Назови себя. — Велел Игорь, угрожая новой порцией святой воды.

– Да брось, тебя ведь не моё имя интересует, верно? — Сказал одержимый, прищурив взгляд. — Спроси то, что тебя волнует больше.

– Как его имя? — спросил Игорь. — Назови мне имя беса, который повинен в гибели стольких людей.

– Смотря, что случилось. — Проговорил одержимый. — У нас, бесов, график весьма насыщенный: то на Ближнем Востоке заварушку устроим, то в метро какую-нибудь станцию подорвём или в башни-близнецы самолёт запустим.

– Издеваться вздумал? — зло спросил Игорь.

– Почему? — Одержимый изобразил на лице удивление. — Ты ведь именно так и думаешь, что во всех бедах человеческих виновны бесы и прочая нечисть. Разве нет?

– А ты скажешь, что это не так? — Спросил Виктор.

– Отчасти, — согласился одержимый, — у вас ведь есть поговорка: «Нет дыма без огня». Бес никогда не сможет овладеть тем, чьи помыслы чисты. Бес никогда не делает то, чего не желал бы "мясной костюм". Мы лишь снимаем ограничитель, только и всего.

– Только и всего? — Игорь с трудом сдерживал порыв ярости. — Только и всего!? Из-за того, что один из вас «снял ограничитель», миллионы людей погибли. А оставшиеся в живых волочат жалкое существование в бункерах и оставшихся «чистыми» землями. Каждый день нам приходится бороться за жизнь со всякими тварями, но и этого вам мало. Вы продолжаете развязывать войны, потому что вам скучно сидеть и смотреть, как люди и без того мрут как мухи из-за голода и болезней!

– Нет дыма без огня, — Произнёс одержимый, — однако, огонь без дыма может чувствовать себя вполне уютно.

– Что ты там бормочешь? — спросил Виктор.

– Люди привыкли во всём винить кого-то другого, будь то бес, некромант или другой человек. Вы веками вините меня и моих братьев во всех бедах человеческих. Когда какой-нибудь феодал, жаждущий власти, развязывал войну, козлами отпущения становились мы. Когда Европу охватила эпидемия чумы, люди обвинили Вельзевула, хотя сами прозябали в антисанитарных условиях. Когда появлялись маньяки-убийцы и психопаты-поджигатели, убивавшие ради удовольствия, вновь виновны были мы. Почему-то никто из вас не подумал, что в ваших бедах виновата только ваша природа. Ваша жажда власти и алчность. Конечно, легче обвинить кого-то в своих проблемах, чем признать вину.

– К чему ты клонишь? — Спросил Игорь.

– А ты не понял? — Усмехнулся бес. — Или просто не хочешь принимать на веру слова беса? В том, что случилось полвека назад, не было ничьей вины, кроме человека, у которого было всё. Не веришь? А ты взгляни на колонии выживших. Когда мир практически уничтожен, когда люди находятся на грани вымирания, что они делают? Они не объединяются, чтобы выжить и сохранить цивилизацию, они ещё больше воюют, чтобы взять больше ресурсов и власти. Из века в века люди повторяют одну и ту же ошибку, а потом винят в этом нас.

– Мне надоела его болтовня, — сказал Виктор и, приоткрыв дверь, позвал из коридора экзорциста.

– Хочешь верь, хочешь нет, но я говорю то, что осознал за свою жизнь. — сказал одержимый.

Игорь вышел из каморки и, направляясь к выходу из бункера, закурил папиросу. Из комнаты допроса послышались слова молитвы, а затем вопли беса, изгоняемого из тела человека. Ещё пара минут и всё было кончено: исчадие покинуло «мясной костюм». И вроде бы всё было, как и сотню раз до этого, но остался какой-то осадок на душе. Чувство, что что-то сделано не так.

Антон пожал всем руки, искренне поблагодарил и принял крестик из рук экзорциста, после чего покинул бункер.

Потекли обычные будни. Расследования, задержания, изгнания. Однажды полтора десятка человек вломились во время службы в чудом уцелевшую церквушку на окраине. Там были дети, женщины, старики и несколько мужчин, которых сразу же пригвоздили к стенам. Когда туда прибыл патруль, банда собиралась уходить.

Отряд, во главе которого был Игорь, преследовал преступников несколько часов. Погоня сопровождалась короткими перестрелками и взрывами ручных гранат. Множество офицеров погибло, прежде чем банду удалось зажать в тупике. Но и тогда они не сдались. Патруль вынужденно расстрелял всех до единого.

Уже после с них сняли маски. Почти все были молодыми ребятами, однажды прошедшими через муки экзорцизма. Среди них был и тот паренёк, Антон.

— Чушь какая, — сказал Виктор, — мы же изгнали из них бесов? Или у них на этой почве кукушка съехала?

Игорь ничего не ответил. Он вышел из тупичка и закурил. Чуть поодаль волонтёры раздавали бездомным похлёбку. Рядом с офицером стоял молодой парень в волонтёрском фартуке.

— Что, офицер, — ехидно говорил он, — снова черти распоясались?

— Кто знает, — ответил тот, — кто знает.

— Что ж, думаю, дыма без огня не бывает…

Игорь вдруг посмотрел на парня, а тот смотрел на него.

— А вот огонь без дыма…

Глаза юноши на мгновение почернели. Он ехидно улыбался, а затем подмигнул, потушил сигарету и вернулся за прилавок. Там он продолжил раздавать похлёбку.

17.02.2015

ст. Красноярская

Общественный транспорт — это нечто сродни облачному хранилищу, где копится огромное количество историй. Каждый пассажир приносит сюда как минимум одну.

Обычно мы отстраняемся от мира, когда садимся в троллейбус, автобус, маршрутку. Надеваем наушники, включаем музыку по-громче и уходим в себя с головой. Наши мысли затягивают нас куда больше, чем какофония полушёпота. И пока в уши бьют биты, вокруг каждого из нас случаются завязки, кульминации, твисты, развязки и клифхэнгеры множества историй.

В тот вечер нутро новенького автобуса №51 было пустовато. Что странно: будний день, на удивление тёплый, хоть на дворе и засиделась осень. Обычно в это время автобус трещал по швам от уставших работяг и развлекавшейся молодёжи.

— Молодой человек, — обратилась ко мне кондуктор, — вам куда?

— До конечной, — ответил я.

— Валера, — несколько властно крикнула она водителю, — до «пятого» катим.

— Понял-принял! — бодро отозвался водитель, что-то жуя.

На предпоследней остановке вышли последние несколько пассажиров. В салоне остались только я, водитель и, собственно, кондуктор. Пожилая дама в теле, но не рыхлая, со стрижкой «под мальчика». До нужной остановки ехать оставалось недолго, немногим меньше десяти минут. Не став дожидаться, кондуктор достала из-под своего сиденья пустое пластиковое ведро, налила туда воды из пластиковой канистры и, яростно отжав тряпку, принялась наводить порядок.

Я наблюдал, как она быстрыми отлаженными, почти механическими, движениями протирала подступенки, и, честно сказать, чувствовал себя неловко.

— Давайте помогу, — робко предложил я, когда женщина достала простую деревянную швабру (откуда она взялась, я упустил из виду).

— Тю, дурной, что ли? — улыбнувшись, отозвалась она.

Я смутился ещё больше, будто сморозил какую-то глупость.

— Ты вот кем трудишься? — спросила она, увидев моё замешательство.

— Эм... кассир. В книжном магазине.

— Ну, вот представь. Сидишь ты за кассой и подходит к тебе покупатель. Хочешь чек пробить, а тебе говорят: «А давайте я сам?». Ты как, разрешишь?

— Нет, конечно. Это ж моя работа.

— Во-о-от, смекаешь, — она снова улыбнулась.

— Но это ведь не одно и то же. Одно дело пустить кого-то к деньгам магазина, и другое помочь порядок навести.

— А какая разница? И то, и то наша работа, которую мы должны выполнять. Это как любовь-морковь: коль ввязался в отношения, будь добр оправдывай своё участие. Представь, гуляешь ты с барышней. Допустим, в парке. А она говорит: «Ну-ка, чмокни меня в щёчку». И тут вдруг подходит к тебе некий товарищ и говорит: «А давайте я вам помогу?»

Я ухмыльнулся.

— Немножко утрирую, но суть ты уловил, да? — улыбаясь, сказала кондуктор. — Вот если ты позволишь такое, то девушка, как минимум, задумается, нужен ли ей такой ухажёр. Вот и работа так же: почует небольшое предательство и...

Она загадочно замолчала.

— И что?

— Ну как что. Обидится, объявит бай-кот и будет отдаляться. Всё дальше и дальше... А потом — развод и девичья фамилия.

— Ну, а если работа мне в тягость, и я не против посильной помощи, м? Тем более, если мне её добровольно предлагают.

Кондуктор оперлась на швабру.

— Аналогия та же. Как бы ты не был влюблён в даму сердца, иногда и от неё устаёшь. Хочется ведь одному побыть, иметь личное пространство и всё такое. Но в том и смысл любови этой, чтоб искать компромиссы. А если не получается, значит не твоя это дама сердца, и не надо друг друга мучить. Разойдитесь по-хорошему да ищите свои половинки.

— Иными словами, если работа мне в тягость и ничего с этим не поделать, значит мы не «любим» друг друга, и надо разбежаться?

— Ага, смекнул, молодчик.

Кондуктор, одобрительно кивнув и причмокнув, продолжила наводить порядок. Она бодро намывала пол салона, чуть пританцовывала и тихонько мычала какой-то олдскульный мотивчик.

Тем временем автобус дополз до конечной. Я десантировался на остановке и побрёл своей дорогой, размышляя, люблю ли я свою работу и не стоит ли нам с ней расстаться по-хорошему, чтобы не мучить друг друга. Быть может, где-то совсем рядом ходит тот самый нужный ей кассир. Быть может, где-то под самым моим носом ждёт меня работы мечты?..

12.10.2017

ст. Красноярская