nefyodoff

Решил я как-то поработать над текстами в Волгодонске. Доехал на автобусе до «пятого», там пересел на городской транспорт, и поехал уже до нужной остановки в Новом городе. 51-й маршрут знаком до неприличия, изъезжен, даже исхожен вдоль и поперёк. Но иногда и он чем-то удивляет, подкидывает пищу для размышлений.

Так вот. Пересел я на «пятом», проехал остановку «АЗС», впереди была «Площадь Ленина». Между второй и третьей остановкой есть богом забытые жд-пути, как раз перед перекрёстком. Перед ними даже редко кто останавливается, по моим наблюдениям. Однако общественному транспорту остановиться там никак нельзя.

И вот сижу я, слушаю музыку, читаю посты в ленте. Стояли мы пару минут, и я отвлёкся от экрана, посмотрел по сторонам. Тут-то мне стало не то что бы страшно… хотя, нет, вру — именно страшно.

Автобус, пропуская легковушки, остановился кормой прямо на жд-путях. Так совпало, что я находился прямо над рельсами. И мой воспалённый мозг сразу начал подкидывать картинки идущего с одной или с другой стороны поезда.

Сначала его не видно и почти не слышно. Затем доносится отдалённый гул, короткие гудки. И вот он уже в поле зрения. Он далеко, кажется, что не движется вовсе или очень медленно ползёт. Но на самом деле — летит на полной скорости, а машинист понимает, что остановится не сможет, не успеет, да и не пытается.

Короткие гудки звучат чаще, гул усиливается, слышится стук колёс-циркулярок. Он уже совсем близко, в двадцати метрах, и через пару секунд локомотив врежется в заднюю часть автобуса, снесёт её напрочь, размажет в клочья вместе с пассажирами: уснувшей старушкой с баулами, немолодого работягу, ехавшего на смену, добродушного рыбака с вещмешком — и меня.

А всё потому, что никто не ожидал, что по этим ржавеющим путям хоть раз ещё пройдёт поезд. Просто потому, что один человек пренебрёг правилами, расслабился или, может быть, отвлёкся. Мне стало страшно. Это было куда страшнее любого скримера, любого чудища или злодея-психопата из хоррора.

«Не зря всё-таки первый ужастик был о прибытии поезда», — подумал я, прежде чем написать эту зарисовку.

— Ну и приключеньице. Зато теперь будет, о чём написать, — сказала она, улыбнувшись.

— Да мне и без того есть. Заметок столько, что на всю жизнь хватит. Но, в общем-то да, хорошая история. Почему бы и не написать об этом. У тебя-то что нового? Как вообще дела?

— Да всё по-старому. Но и по-новому. Как-то всё вроде бы как раньше, но... уже немножко иначе. Чуть-чуть совсем. На донышке.

— Это как это?

— Ну, я как и раньше ни с кем не встречаюсь. Мне как и раньше шлют в личку фото какие-то тупые мужики, пишут "привет". Иногда предлагают... попельмениться, но того, что мне нужно, не предлагают.

— Ага, а что тогда иначе?

— Иначе... хах... Я встречалась с одним парнем, неплохим. Гуляли с ним, ходили в кафе-кино, всё такое. Ну и пельменились, конечно. Хорошо так, знатно прям. А вот пару дней назад узнала, что у него беременная девушка.

— Зашибато. И что он?

— А давай, говорит, как было, так и будет. Мол, будет он и с ней, и со мной. И кто, говорю, из нас любовницей будет? А он такой: Ну, первое время ты, она ж беременная, а потом поменяетесь. Думала, неплохой такой мачо, о оказался типичный мудак.

— Мудак-мачо. Мачодак. Мачудак. Мудамачо. О, Мудачо!

Она поржала. Закатисто так, чуть не хрюкая.

— Ага, он самый, — говорила она, кивая. — Пишет иногда, зовёт на машине... "покататься".

— М-м-м, и "покатушками" баловались?

Показала мне средний палец, растянула лыбу.

— Потом вот ещё один был. Уже без беременности. Работящий. Сутками пропадает на каких-то полях, пишет иногда. Рассказывает, какие у него с машиной проблемы, с документами. Иногда спросит, как у меня дела. Раз в неделю так.

— Да уж… Вообще не видитесь?

— Ну, раз-два в неделю. В последний раз недели две назад, наверное. Болеет. Или говорит, что болеет. Больные отношения, короче.

— О, классная фраза. Я позаимствую?

— Да ради бога, — улыбнулась.

— Ник, как ты? — спросила сестра. Я и не заметил, как она вошла. — Всё нормально?

— Да, всё путём. Вот, с Алисой болтаем.

У сестры перехватило дыхание, она чуть не плакала.

— Чего ты? — спросил её.

Сестра достала телефон, осторожно нацелила на диван, на которым сидели мы с Алисой. Щёлкнула камера. Сестра подошла и повернула ко мне экран. Я замер. Откуда-то на меня дохнул ледяной сквозняк.

На экране был только я. Без Алисы. А сама Алиса сидела рядом. Она не смотрела в экран, а виновато глядела себе в ноги. Я отдал телефон сестре, у неё по щекам ползли слёзы.

— Оставишь меня на пару минут? — просипел я.

Сестра достала из сумочки пузырёк с кучей маленьких таблеток и поставила на столик у дивана. Шмыгнув носом, она ушла. Я услышал за дверью короткие всхлипы.

Поворачиваться было страшно. Страшно было увидеть Алису на своём месте. Страшно было и не увидеть её. Всегда было интересно, что страшнее: узнать что что-то реально, или наоборот. Оказалось, и то, и другое — одинаково.

— Ты здесь? — спросил, не повернувшись.

— Я всегда здесь, — ответила она.

— Ты реальна?

— Относительно.

— Ты либо реальна, либо нет.

— А сам ты как думаешь?

— Думал, что реальна.

— А сейчас?

— Сложный вопрос.

— С чего это? Я либо реальна, либо нет, — усмехнулась она.

Я всё-таки повернулся. Ничего не изменилось, она была там же, где сидела. В своей одежде, с той же причёской. Она не была полупрозрачной, не светилась, не мигала, как глюченное изображение на компе. Голос её не звучал отдельно от тела, где-то за кадром или в моей голове. По всем признакам она была реальным живым человеком.

— Ты глюк? Или тульпа? Или призрак? Или вампир?

— Я Алиса, чудила. Если хочешь, облей меня святой водой на всякий пожарный. Дёсны показать?

— Ты же в курсе, что в сверхах вампиры не каноничные, да?

Она закатила глаза и пропела: — За-ану-уда-а.

Я взглянул на таблетки с дебильным названием. Никогда не смогу его выговорить, даже пытаться не буду. Читал про них: выписывают пси... душевнобольным, если вкратце.

— Значит, глючит меня... И давно?

— Не знаю, я не считала. Наверное, с того момента, когда началась твоя неплохая история.

— Да уж. Ты вообще была?

— Да, насколько ты помнишь, — ответила она. — Ты помнишь некую Алису, которую видел когда-то то ли на форуме, то ли во время учёбы. Ты помнишь, что вы дружили, переписывались, даже собирались в роуд-трип сорваться. Но как-то не срослось. Дела, всё такое.

"Ну, и что теперь делать?" — подумалось мне.

— А то ты не знаешь, — ответила она. — Чего глазеешь? Я твой глюк, я из твоей головы. Удивительно, как это я смогла услышать твои мысли? Хм-м-м...

— Ладно-ладно, угомони свою машину сарказма.

Я смотрел на пузырёк так долго, что буквы "О" на его этикетке будто бы стали смотреть на меня в ответ. Алиса поднялась, обошла столик так, чтобы оказаться напротив меня.

— Подними свои очи, смертный.

Я послушался.

— Ты... ты чего это? — оторопела она, увидев капли в уголках моих глаз.

— Ничего, — ответил, шмыгнув носом. — Нормально всё.

— Эй, — тихо сказала она, — я ведь просто глюк, перестань. Где-то в мире живёт настоящая Алиса, и вы всё ещё друзья. Во всяком случае не враги.

— Я уже не уверен, что она существует. У меня всегда мысль была, что не бывает такой дружбы. Мы ведь не в "Волчонке", не в "Ривердейле". В реальном мире дружба другая... простая... не такая.

— Реальный мир вообще не такой, как сериал, чувачелло. Пора бы уже тебе это понять и относиться ко всему проще.

— Да, пора бы.

— Так... ты будешь пилюльки пить?

— А надо?

— Что за вопрос такой? Ты если бы бешенством заболел, сомневался бы насчёт сорока уколов в живот?

— Нет, совсем не сомневался бы. Просто умер бы от страха, не дождавшись окончания инкубационного периода.

— Ха. Ха. Ха. — с каменным лицом сказала она, поднимая и опуская руку, будто стуча по столу в слоу-мо. — Хорошая. Шуточка. Зиночка.

Я хохотнул, а в голове звенела тишина.

— Знаешь что, дружок, — Алиса открыла пузырёк, взяла одну таблетку и сжала её в кулак. Она завела обе руки за спину, но уже через секунду выставила их перед собой. — Пора быть мужиком: выбирай.

— По твоему, быть мужиком, это довериться случаю?

Она раскрыла ладони. В одной руке была красная таблетка, в другой синяя.

— Делай выбор, избранный. Красная — развеет иллюзии, ты вернёшься в реальный мир, к реальным друзьям. Синяя — оставит всё, как есть, и ты не вспомнишь о нереальности происходящего.

Как герои книг и фильмов делают такой выбор? Как они понимают, что правильнее? Что вообще такое это "правильнее"? Мой выбор сейчас: сохранить друга, которого у меня никогда больше не будет, или убить его. Мой выбор: принять своё безумие или противиться ему. А может, и не безумие это вовсе? Может так и должно быть?

— Тик-так, тик-так, бэтс, — торопила она.

— Я не хочу делать выбор. Не хочу тебя терять.

— Я плод твоего воспалённого воображения, — говорила она. — Если ты меня не видишь, это не значит, что меня нет. Я как луна, которую днём почему-то не видно.

— Предлагаешь мне жить вечным днём?

— Предлагаю не оставаться в вечной ночи.

Я вздыхаю, смотрю на таблетки. Алиса смотрит на меня. Если она плод моего воображения, значит это я сам сейчас смотрю на себя? Или она всё-таки что-то от меня отдельное? Убью ли я её или верну деталь в общий паззл? Понятия не имею. Не знаю, что делать. Всегда было тяжело расставаться с чем-то или кем-то хорошим, близким, тёплым.

Я беру красную. Кладу на язык. Глотаю.

Алиса прищурилась.

— А ну, покажи.

Я открыл рот, она заглянула, обшарила взглядом всю полость.

— Умничка-дочка, — улыбнулась она. — Теперь ложись баиньки.

Засыпал с мыслью, что больше мы с ней не увидимся. Последнее, что помню: Алиса тает в предрассветных лучах, протиснувшихся сквозь жалюзи. И ещё помню, что пузырёк на столе показался мне не распечатанным... А дальше, как в тумане.

03.08.2019

г. Волгодонск

…Станция была пуста: немногочисленных пассажиров только что унесло в чёрный зев туннеля. В противоположном конце платформы в свете потолочных ламп блестел чёрный глянец раритетного ГАЗ-21…

Ярко вспыхнули фары, голодно взревел двигатель. Освещение на станции стало неуклюже пародировать дискотечную светомузыку, а эскалаторы вдруг замерли. Машина понеслась вперёд. Эхо под сводами многократно усиливало шум мотора, делая его похожим на гул электропоезда.

«Волга» мчалась по станции с невероятной скоростью. Лёха бросился было обратно к эскалатору, но поскользнулся и рухнул на пол. Не вставая, он обернулся и оцепенел.

Машина была всего в паре метров от него. Лёха зажмурился в ожидании удара, которого так и не произошло. Когда он открыл глаза, утробно урчавшая машина стояла прямо перед ним, будто никуда и не ехала.

Несколько долгих минут ничего не происходило. Автомобиль не двигался, дышал холодом на судорожно глотавшего воздух человека. Происходившее не укладывалось в его голове.

«Это какой-то бред, – думалось Лёхе, – этого не может быть. Ничего этого не может быть. Это всё глюки! Из-за пива, из-за курева! На самом деле я лежу в отключке в луже своей же блевотины… а это всё мне снится! Всё это кошмар! Страшный, @#$&, сон!»

Тем временем дверь машины распахнулась, старчески скрипнув. Из салона вытянуло на моргающий свет высокого худощавого человека в чёрном плаще. Он захлопнул дверь длинной тощей рукой. Казалось, под рукавом не было ничего, кроме костей, обтянутых тонкой кожей.

Второй рукой человек в плаще изящно надел фетровую шляпу, поля которой сокрыли его лицо слишком густой тенью. Будто и не было у него лица, а лишь клубящаяся тьма на его месте.

Водитель склонился над лежавшим на полу Лёхой, схватил его за грудки и мягким рывком поднял на ноги. Парня била крупная дрожь, в груди у него похолодело, к горлу подступил ком, слёзы застилали глаза.

С большим трудом Лёха заставил себя развернуться и побежать к замершим эскалаторам. Свет погас, и в темноте парень почувствовал, как ледяная рука сжала его плечо и легко швырнула его в сторону. Лёха влетел во что-то жёсткое и хрупкое: глухой звон металла, треск стекла, острая боль около правой лопатки.

Лампы снова зажглись. Водитель схватил парня за горло и, прижимая к будке дежурного по эскалаторам, одной рукой поднял его над полом. Теперь их лица находились на одном уровне, но Лёха не мог различить ничего, кроме горящих красных угольков на месте глаз.

Водитель склонил на бок голову, словно рассматривая попавшегося в руки диковинного зверька. Неестественно длинные, будто лапки паука-сенокосца, его пальцы обхватили шею парня. Водитель сдавил её до хруста в позвонках, не давая ни вздохнуть толком, ни закричать. Второй рукой он пырнул Лёху в левый бок длинным широким ножом.

Дыхание у парня перехватило, он истошно хрипел. Водитель нарочито медленно вспарывал ему брюхо от одного бока к другому чуть выше пояса и смотрел горящими углями в глаза жертвы. Из раны струилась тёплая кровь, вываливались внутренности.

Глухой барабан пульса сбавлял темп, а перед глазами густела пелена: от нехватки кислорода, от потери крови, от болевого шока. Теряя сознание, Лёха видел, что ярче разгорались два уголька на месте глаз убийцы. Их свет понемногу рассеивал густую тень, обнажая худое вытянутое лицо. Впалые щёки, тёмные круги вокруг угольков и злобный оскал. И чем больше Лёха терял крови, чем длиннее становился разрез, тем шире тянулась улыбка кошмарного во всех смыслах… человека?

Продолжение следует…

... Парень остановился, чувствуя, как холодело нутро. Ещё одна вспышка. За ней ещё две и снова темнота. Невидимая машина, будто большой дикий кот, грозно мурчала совсем близко…

Лёха обернулся и ничего не изменилось: перед ним была всё та же пустая тёмная улица. Фонарь снова моргнул и на доли секунды осветил глянцево-чёрный бок автомобиля под собой. Очертания машины плавно проступали во тьме. Лёха зажмурился и потёр глаза холодными потными пальцами. Но наваждение не исчезло, а стало чётче.

Это была старомодная, с выступавшими вперёд круглыми фарами, с широким оскалом решётки радиатора, с чем-то вроде рога на капоте колымага. Лёха не отрывал от неё взгляд, пока его не ослепили вспыхнувшие фары. Он зажмурился, прикрыл ладонью глаза, попятился и, оступившись, рухнул на спину. А когда поднялся на ноги, зло крикнул в сторону машины:

– Совсем больной?! Хрена ли ты делаешь?!

Ответа не последовало. Никто не вышел, чтобы выдать дерзкому парнишке порцию тумаков. Вместо этого автомобиль стал угрожающе рычать и несколько раз дёрнулся вперёд, словно раззадоренный охотничий пёс на поводке.

Лёха медленно развернулся и заторопился прочь. С каждым его шагом громче ревел мотор, резче становились рывки корпуса. Вжимая голову в плечи, парень вдруг понял, что стоит на месте, боясь пошевелиться.

Машина за его спиной ревела и скрипела тормозными колодками. Лёха не видел, как дрожат его сжатые кулаки. Он вообще ничего не видел, потому что глаза сами собой закрылись. Из-за испарины он не чувствовал, как по щекам стекали слёзы. Опомнился Лёха, только услышав собственные всхлипы. Он открыл глаза и увидел на тротуаре две длинные тени: свою – сутулую и дрожавшую, и чужую – тянувшую к нему худую вытянутую руку. Тогда он и побежал.

Тут же машина с визгом сорвалась с места. Она обогнала парня, на ходу развернулась и, заехав на тротуар, преградила ему путь. Лёха вскрикнул, упал на капот автомобиля, и руки его обожгло холодом. Он взглянул на лобовое стекло. В тёмном салоне невозможно было разглядеть водителя – только два красных уголька светились там, где должна была быть его голова.

Лёха побежал прочь от колымаги, сворачивая во дворы и петляя проулками между улицами. Он бежал и не оборачивался, потому что слышал за спиной, совсем близко, рокот движка. Голова у Лёхи шла кругом, ватные ноги то и дело цеплялись друг за друга. Он жадно вдыхал холодный воздух, обжигая гортань, и задыхался. Уже еле держась на ногах, он выскочил из переулка, перебежал широкую, в четыре полосы, улицу и скользнул в подземный переход, откуда попал на станцию метро.

Плавный спуск на эскалаторе прошёл почти в забытьи. Никаких мыслей не было: мозг ушёл в «безопасный режим», боясь не выдержать перегрузки. Пару раз по наитию Лёха оборачивался. Он боялся увидеть за спиной маньяка, но никто его не преследовал. Расшатавшиеся нервы медленно восстанавливали равновесие.

Правый карман джинсов протяжно зажужжал. Лёха вынул смартфон и открыл сообщения.

«Ма: Ты где?»

Лёха шмыгнул носом, помедлил и застучал по экрану большими пальцами.

«Вы: Скоро буду»

Ближе к подножию эскалатора прошла одышка. Боль в боку почти сошла на нет, а ноги так и остались ватными. Без опаски Лёха ступал на гранитный пол, предвкушая полёт по туннелям подземки. Неважно куда, главное – подальше отсюда.

Но планы на безмятежную поездку отчалили вместе с голубым составом от правой платформы. Станция была пуста: немногочисленных пассажиров только что унесло в чёрный зев туннеля. В противоположном конце платформы в свете потолочных ламп блестел чёрный глянец раритетного ГАЗ-21…

Продолжение следует…

Москва, наши дни…

Трое молодых людей на детской площадке негромко посмеялись и умолкли. Последний час они распивали двушку пива и травили друг другу байки. Приятели с радостью зависали бы и дальше, но кончились истории о вписках и гоп-стопах, кончилось пойло в бутылке без этикетки, кончились и запасы курева. Пришла пора прощаться.

На часах было немногим за полночь, когда Лёха вышел из двора на хорошо освещённую улицу и побрёл к метро. Город молчал: ни прохожих вокруг, ни автомобилей. Только где-то неподалёку надрывалась колымага.

Парень быстро шагал, пошатываясь от выпитого. Он сосредоточенно смотрел себе под ноги, ни о чём особенно не думая, и не сразу заметил, как заморгали фонари и редкие вывески. Лампочки тихо жужжали под напряжением, свет то почти затухал, то разгорался так, что жёг сетчатку.

Температура вокруг тем временем даже не опустилась, а сорвалась с отвесной скалы. Лёха вдруг поймал себя на мысли, что залип на рыхлые облачка пара, которые выдыхал. Он опомнился, лишь когда застучали друг о друга челюсти, и быстро надел висевшую на поясе толстовку, застегнул её до самого горла.

Бешеное мерцание фонарей не прекращалось. Напротив, свет стал моргать чаще. «Перебои, что ли, на подстанции?» – подумал Лёха, оглядывая улицу. Она напомнила ему большую гирлянду.

Поблизости шумел мощный движок. По мере того, как учащались припадки освещения, нарастал и его рокот. Судя по звуку, автомобиль был совсем близко, вот-вот пронесётся мимо, но ни с одной, ни с другой стороны улицы он так и не показался. Более того: неясно было, откуда именно доносился шум.

Лёха суетливо оглядывался, беспокойство нещадно боксировало по его сердцу. Он накинул капюшон и хотел было свалить от греха подальше, как вдруг погасшие разом лампы утопили улицу во тьме. Лёха замер на месте, ещё даже не осознав до конца, что произошло. А рокот невидимой машины доносился всё ближе, всё громче и, казалось, отовсюду разом.

По позвоночнику быстро, как пожарный по шесту, спустился липкий холодок. По всему телу выступила испарина, во рту пересохло, обветренные губы слиплись, а язык приклеился к нёбу. Лёха не шевелился, пытаясь слиться с темнотой.

Машина сбавила обороты, и движок рокотал теперь тише. Может, она катилась по инерции или вовсе остановилась. Колымага была уже совсем рядом, но на глаза так и не показывалась. Воздух остро запах бензином.

Ночь выдалась на редкость тёмной: луна укуталась в плед облаков. Как только глаза Лёхи привыкли к темноте, он смог различить контуры зданий и близстоящих фонарных столбов, в лампах которых тускло светились раскалённые нити. Однако очертаний рокочущей машины он так и не заметил.

«Может, где-то во дворе? – размышлял Лёха. – Да, во дворе. Просто акустика тут такая… Всякое бывает. Или телек кто громко включил. Очень громко. Или слуховые галлюцинации. Да, точно! Глюки!»

Он нервно сглотнул и рывком затянул шнурки на капюшоне. Повернувшись Лёха сделал несколько шагов, а за его спиной коротко сверкнул один из фонарей. Парень остановился, чувствуя, как холодело нутро. Ещё одна вспышка. За ней ещё две и снова темнота. Невидимая машина, будто большой дикий кот, грозно мурчала совсем близко...

Продолжение следует...

У меня в руках была толстая тетрадь в однотонной обложке. Я вертел её в руках, бегло пролистал, не вникая в записанный туда текст.

— То есть в этой тетрадке записана моя жизнь? — спросил.

— Не вся, — ответил человек, не выходивший на свет, — только часть. Следующие несколько недель.

— И я могу сейчас взять и прочесть, что со мной случится?

— Да, именно так.

— И что, не последует глобальных катаклизмов, таймлайн не рухнет?

— Слушай, брат, когда ты уже перестанешь тащить из поп-культуры штампы?

Я задумался. Покрутил ещё тетрадь в руках. Человек стоял в тёмном углу комнаты, похожей на допросную. Я сидел за столом, без наручников. Человек курил бесконечную сигарету.

— Я тебе скажу больше, — сказал он. — Ты можешь не просто прочесть, но и отредачить написанное.

Он протянул мне шариковую ручку.

— Издеваешься?

— С чего бы?

— В чём подвох? Я сплю, в коме, умер? Это какой-то тест?

— Открой тетрадку и посмотри. Не понравится написанное, перепиши. Ты ж писатель, думаю, справишься.

— А кто автор?

Человек не ответил, но красноречиво выпустил клуб дыма.

Я взял ручку, взял большим и указательным пальцем нижний уголок обложки, но не перелистнул её. Просто залип. Пальцы стали машинально крутить ручку. Человек молча курил и ждал. Почему-то я думал, что он устал и хочет, чтобы я уже закончил.

— Я могу отказаться?

Человек как раз хотел затянуться, когда я это сказал. Его рука замерла, губы так и не коснулись оранжевого фильтра.

— В каком смысле?

— Могу я ничего не редактировать? Нет, не так. Можно я не буду это читать?

Я уверенно отложил ручку и тетрадь в сторону и откинулся на спинке стула. Человек таки сделал затяжку, а затем вдруг потушил вечную сигарету о стену и бросил окурок на пол.

— Да, это не запрещено, — ответил он, как будто с любопытством.

— Что-нибудь ещё от меня требуется?

— Хм... Нет... нет, вы свободны.

Я встал и вышел из допросной. Я уже не видел, как человек взял в руки тетрадь, открыл её на первой странице и тихонько прочёл вслух:

— Молодой человек поинтересовался, не требуется ли что-нибудь ещё от него. Человек в тени ответил, что он может идти. Молодой человек ушёл, так и не заглянув в тетрадь. Почему он так поступил? Он спрашивал себя об этом на протяжении всего пути от допросной по тускло освещённому коридору...

Человек достал из кармана новую сигарету. Щёлкнул пальцами и подкурил от явившегося пламени. Затем он с интересом перелистнул страницу, чтобы узнать, что будет дальше.

Я уже не видел, как нахмурились его брови, а в глазах появилось непонимание. Что было в той тетради, я не знаю. Не знаю я наверняка, было ли что-то там вообще. Может человек удивился девственно пустым страницам?..

3 августа 2019г.

г. Волгодонск

Лучший день — худший день…

Не помню, как оказался в очереди. Пара десятков человек сидели в велком-зоне: на диванчиках, на креслах, на полу. Кто-то стоял у колонн, кто-то изматывал себя у стойки администратора. Я сидел на полу и курил. Не помню, как закурил. Не помню, чтоб вообще сюда приходил.

Когда я докурил сигарету до фильтра, где-то над головой динамик мелодично произнёс моё имя и пригласил меня в тринадцатый кабинет. Не успел я спросить, где он находится, как я уже сидел в удобном кожаном кресле между двух письменных столов.

За светло-серым сидел опрятный мужчина в рубашке и брюках. Стационарный компьютер, органайзер с канцелярией, пластиковая подставка под бумаги. За вторым, тёмно-серым столом тоже сидел мужчина, лысый с большими глазами навыкате и горбатым носом. У него был ноутбук.

— Итак, — сказал опрятный, оторвавшись от экрана, — буду краток: вы умерли, сорок дней слонялись без дела по бренной земле, вас похоронили, вы упокоились. Так как хорошего и плохого в вас понемножку, ни в Эдем, ни в Тартар вы попасть не можете. В первом вы не нужны потому, что наворотили дел. Во втором — потому что не ссучились до конца.

— Эй, — крикнул лысый, — полегче никак? Всё-таки чувак помер и не втыкает ещё. Капец вообще. Сама деликатность, блин.

— Слушай, у нас конец года, а план даже на половину не выполнили. Некогда мне им сеанс психотерапии устраивать всем.

— Эм... я вам не мешаю? — спросил я.

— Короче, — начал лысый, не отрываясь от экрана, — если покойник не попадает ни в Эдем, ни в Тартар он становится неприкаянным. А это нехорошо. Прям совсем нехорошо. Ни для людей, ни для покойника.

— А Чистилище? — спросил я.

— Ты только что там целую жизнь прожил, — улыбаясь, ответил опрятный. — В общем, чтобы получить путёвку, тебе надо пройти небольшой тест. Мы отправим тебя в совершенно случайный день твоей жизни с полной свободой действий. Когда день закончится, мы вернём тебя сюда и заново просчитаем твой баланс, уже с учётом изменений. Понятно?

— Неа...

— Отлично, — сказал опрятный, хлопнув в ладоши.

И тут они исчезли.

***

Я не осознавал, что снова переживаю тот день. Я ничего не знал о своей жизни после того дня. Я как будто впервые жил тот день. Это было 2 августа 2016 года — первый день литературной смены форума. Раньше я никогда на них не ездил, но внезапно прошёл отбор.

Жилой квартальчик из кирпичных трёхместных домиков, знакомство с волонтёрами, членами пятнашек. Столько прозаиков, поэтов, сценаристов, прочих текстовиков. Раньше я никогда не задумывался о том, насколько нас много.

Экскурсия по форуму, тим-билдинговые задания и упражнения, перекус в сёрф-приюте, индийский чай. Первый поход на маленький крымский пляж, разговоры лёжа на шезлонгах. Обед: вкусный и сытный — под бесконечный галдёж нескольких сотен ртов.

Первые лекции и мастер-классы. Вот они, стояли прямо передо мной живые писатели и критики, которых мои внуки, возможно, будут не любить за толстенные романы в школьной программе. Открытые форума, вдохновляющая речь директора, выступления форумчан со стихами и прозой, музыка, песни, танцы, энергия.

Свечка. Сидели вокруг волонтёра пятнадцать человек: знакомились уже ближе, шутили, рассказывали про свои работы и успехи. Ночь без сна — записывал свои впечатления в тетрадку с мыслью, что когда-нибудь может получится интересный дневник форумчанина. Столько мыслей тогда крутилось, идей, мечт, надежд, вопросов и ответов — так много, что не заметил, как меня срубил сон.

Во сне ко мне возвращалась моя память.

Каждый день на форуме был круче предыдущего. Но первый, наверное, можно назвать лучшим днём во всей моей жизни. Не из-за форума, активностей, крымского солнца... из-за людей. В первый день на форуме я впервые осознал всерьёз, что ни один такой чудила, который стучит по клавиатуре днём и ночью. Я понял, принял и поверил, что никогда не был один и никогда не буду.

Через неделю я вернусь домой и узнаю, что 2 августа 2016 года умерла моя прабабушка.

***

— Ну, что будем с ним делать? — спросил опрятный лысого.

— Да леший его знает, программа тот же результат дала. Он ничего не поменял. Вообще никак на команды чата не реагировал.

— Надо ещё раз попробовать, в другой день его кинуть.

— Слушай... — лысый почесал затылок, — а может там его оставим? Скрутим таймлайн в персональную петлю, делов то.

— Хочешь обречь его на вечное перерождение в одном и том же временном отрезке? Ты часом в буддизм не подался?

Лысый показал опрятному средний палец и натянуто улыбнулся.

— С другой стороны, — задумался опрятный, — рано или поздно чувство дежа-вю его доконает и он что-нибудь да вытворит. Пропиши команды для Ангел.Агента и Диавол.Агента. Пусть вбрасывают периодически. Может, через пару петель что и решится.

— Ладушки.

Опрятный вернулся за свой стол и подал сигнал следующему покойнику. Лысый застучал по клавиатуре, прописывая параметры моей временной петли и задачи для программ добродетели и искушения. Ни тот, ни другой не знали, что они персонажи моего текста. Ни тот, ни другой не знали, что перестанут существовать прямо сейчас.

6 августа 2019 года.

г. Волгодонск