Источник материала: Tut.by
Крысы и мыши из поколения в поколение, умирают в лабораториях после тестов, которые вроде бы должны помогать нам - людям.
О тех, кому удается выжить, а также о сомнительной деятельности читайте в нашем материале.
— Надо будет после Нового года хотя бы ближайшие к дому мусорки проверить…
Это краткосрочное планирование не человека без определенного места жительства, а волонтера, которая помогает крысам, попавшим в беду.
Прошлый год Белой Крысы/Мыши, как все неизвестное, вызвал у человека тревоги: у каждого — свои.
Но у людей, которые любят этих животных, страх вполне конкретный и обоснованный: с «талисманами» и «символами года», которые стоят так дешево, совсем не трудно расстаться.
Особенно, с учетом того, что эмпатии по отношению к грызунам в обществе еще меньше, чем к животным-компаньонам.
Хотя именно крысы, из поколения в поколение, умирают в лабораториях после тестов, которые вроде бы должны помогать нам — людям.
О тех, кому удается выжить, а также о сомнительной достоверности экспериментов на животных и альтернативах им — в этом материале.
Как у нас:
В белорусском законодательстве нет обязательного требования об умерщвлении лабораторных животных, если только это не прописано самой методикой проведения исследования.
Но и в то же время, нет норм, которые бы регламентировали передачу лабораторных животных волонтерам.
На этом основании работники вивария вправе отказать волонтерам.
Как у них:
Так положение о «пристройстве лабораторных животных» трактуется в международном законодательстве, в частности, в Директиве Евросоюза:
Статья 19
«Выпуск животных на волю или переселение в домашнюю среду»
Государствам ЕС разрешено переселять в домашнюю среду или возвращать в подходящую среду или систему содержания тех животных, которые были использованы или были предназначены для использования в процедурах, в случае удовлетворения следующих условий:
a) состояние здоровья животных позволяет это сделать;
б) отсутствует угроза здоровью человека, животных или угроза окружающей среде;
в) были предприняты необходимые меры по обеспечению надлежащих условий жизни животного.
Александра Микурова, руководитель сообщества «V-Фонд. Помощь лабораторным крысам»: «Мы формируем новый имидж крысы. Это колоссальная пиар-работа».
Когда мы начали поиск белорусского сообщества, которое помогает лабораторным крысам, быстро зашли в тупик: есть лишь отдельные волонтеры, которым не безразлично, что происходит с «отработанным» материалом.
Вероятно, в Москве поклонников книги «Цветы для Элджернона» больше, потому что там существует Фонд помощи грызунам, которых использовали для экспериментов, — и на его счету уже 400 животных, которые получили шанс на вторую жизнь без боли и страха.
— Идея создать фонд помощи крысам появилась у нас пять лет назад, — вспоминает Александра. — Кстати, с подачи работников лаборатории: надо отдать им должное — они выходили на сообщества крысоводов и просили помощи.
Сами сотрудники вивариев хотели, чтобы животных не утилизировали, а устраивали их судьбу. Главным было найти людей, которые готовы этим заняться.
Такие люди нашлись, и теперь про фонд знают не только в Москве, но и в других городах России:
— Крыс передают из разных учреждений, но есть и «постоянные клиенты». Люди уже знают о нашем существовании, и когда у них появляется очередная партия ненужных крыс — нам сразу звонят и просят «заберите».
Периодически в Сеть попадает информация, что крысам нужна помощь, им грозит смерть — и тогда мы сами звоним в научные институты или виварии.
На вопрос, почему схема передачи животных такая хаотичная и нельзя ли ее отладить, Александра вздыхает:
— Ситуация с нормативно-правовыми актами сложная… По сути, крыс нам передают в обход правил.
Сотрудники институтов и вивариев не должны этого делать, но делают — по велению сердца.
Потому что поддерживают гуманное отношение к животным и не хотят причинять им лишних страданий.
Прямого запрета на передачу крыс волонтерам нет, но инструкция не доработана, и устоявшаяся практика — убивать, а не спасать.
Как показывает наш опыт, единственным ответом на вопрос «почему животных утилизируют, а не пытаются найти для них дом? будет фраза: «Исторически так сложилось».
Но «вытянуть» из лаборатории крысу, которая пережила опыты, это полдела.
Ведь все животные, которые попадают под опеку волонтеров фонда, травмированы — и физически, и психически.
— Все животные, которые попадают к нам из вивариев, нуждаются в лечении, потому что условия содержания были, мягко говоря, скверными.
Огромное количество зверьков, которых не обследуют надлежащим образом, содержат вместе на крохотной территории. Из-за этого мгновенно распространяются инфекции: в большинстве случаев, прежде чем социализировать крысу и искать ей новый дом, животное приходится серьезно лечить, в особо тяжелых случаях — оперировать.
Никакой бесплатной ветеринарной помощи для таких случаев не предусмотрено, а услуги ратолога стоят в разы дороже, чем специалиста, который работает с кошками и собаками.
«Выжившие» — это зачастую участники так называемых поведенческих экспериментов и жертвы человеческой неосмотрительности:
— Зачастую ситуация в виварии выходит из-под контроля: животные начинают активно размножаться… Из-за людской беспечности появляются сотни крыс, которых некуда девать. И, конечно, проще всего их убить.
Когда дело касается биохимических исследований, почти в 100% случаев крысы не выживают. К нам попадают те, кто стали исключением из правила.
Обычно у крыс нет возможности выбраться из этой системы: на животном не только тестируют препараты, его еще и вскрывают, берут образцы тканей… Это смертники.
Александра признается, что помогать крысам — дорого и трудозатратно. Но четыре сотни жизней, пусть очень маленьких, но от этого не менее ценных, доказывают, что оно того стоит:
— К нам попадают животные, не приученные к общению с человеком, не доверяющие ему: ведь все, что они видели в своей жизни — это манипуляции и боль вместо ласки и заботы.
Прежде чем искать животному дом, мы учим его общаться, играть, показываем, что человек — это не только враг, от которого нужно прятаться в углу клетки, но еще источник радости, игры, вкусной еды наконец. (Улыбается).
На все это уходят время и силы наших волонтеров, которые занимаются передержками животных.
С учетом того, сколько энергии волонтеры вкладывают в своих подопечных, они особенно внимательно относятся к людям, которые хотят взять домой крысу в предпраздничные дни.
Некоторые и вовсе отказываются пристраивать животных до Нового года — и для этого есть причины.
— От крыс отказываются на каждом шагу… По моим ощущениям, это происходит даже чаще, чем с кошками и собаками: просто они так редко выживают на улице, что их не видно. Когда человек берет в дом животное-компаньона он хоть примерно понимает, что и зачем делает. Хотя… Тоже не всегда, увы.
Но с крысой или хомяком дело обстоит еще хуже: ведь это маленькая мягкая игрушка. Такая незначительная вещь, которая стоила копейки или вовсе досталась бесплатно — она ни к чему не обязывает.
А потом начинаются трудности: хозяин оказывается к ним не готов, как и не готов прощать животному даже самую малость — и крыса попадает на улицу.
Стресс, а еще холод и голод (зачастую от крыс избавляются, выставляя их в подъезд или прямо на улицу) расшатывают здоровье зверьков, но, если ситуация еще не критическая, волонтерам удается все исправить:
— Крыса, о которой заботятся, которую любят, со временем становится активной, любопытной, игривой — такой, какой она должна быть по природе своей.
Если вы не хотите мучать животное, прежде чем его заводить нужно учесть, что крыс не держат поодиночке, нужна хотя бы пара — однополая или стерилизованная.
Чтобы понять, как себя чувствует одинокая крыса, представьте, что вы до конца своих дней будете жить на необитаемом острове.
Или еще лучше: закройтесь в шкафу, ведь крохотные клетки или, не дай бог, аквариумы — это для крыс то же самое. Крысе нужна просторная клетка со всякими нужными для нее штуками — домиками, полочками, лесенками…
А не как у нас принято…
Еще крысе нужен выгул: не на улице, конечно, а в доме — безопасный, под присмотром хозяина. Ведь с точки зрения эмоционального интеллекта крысы похожи на собак, им также нужны прогулки и новые впечатления.
Они любознательны, любопытны, активны, очень преданны и любвеобильны. Они действительно привязываются к своему хозяину — скучают по нему и узнают его из всех.
Крысы умны: знают свое имя, учатся быстро — и хорошему, и плохому. Например, как открыть свою клетку и выбраться на волю, соображают мгновенно. Мне всегда казалось, что крысы — это такие микро-собачки. (Улыбается.)
Найти новый дом для крысы непросто, но своей работой фонд доказывает, что это возможно:
— Волонтеры, которые занимаются помощью крысам, сталкиваются со сложностями: помимо длинного списка требований, который касается условий содержания, есть еще одна особенность — у крыс, к сожалению, плохая репутация. Многие считают их разносчиками заразы, вредителями…
Нам приходится преодолевать эти стереотипы, по сути, формировать новый имидж крысы. Это колоссальная пиар-работа. (Смеется.)
Мы показываем, какие они здоровские: пишем статьи в соцсетях, приносим крыс на выставки — смотрите, какие они славные, как любят человека, как вылизывают руки от избытка чувств…
Когда постоянно крутишься в этом, глаз замыливаешься и кажется, что ничего особого ты не делаешь… А потом поднимаешь цифры и понимаешь: за пять лет существования фонда мы спасли 400 животных, которые встретят этот год имени себя живыми.
Задать вопросы Александре и перенять ее опыт помощи грызунам можно будет лично этой зимой: она приедет в Минск на выставку «Зимние следочки» (22 и 23 февраля).
Виола, волонтер: «Даже спустя много лет после окончания медицинского, я чувствовала себя виноватой перед крысами»
Многим трудно представить: кто они, люди, которые готовы тратить свое время, деньги, силы… на крыс. Мы нашли таких людей.
Одна из них — Виола, жительница Солигорска, у которой живут крысы, спасенные из питерского вивария. Гражданок другого государства ее заставила спасти любовь к грызунам, но прежде всего — чувство вины:
— Я училась в медицинском, и на парах по хирургии мы резали и зашивали крыс, — рассказывает Виола. — После этого крысы не выживали… Ну, представьте себе: люди первый раз взяли в руки иглу с ниткой — что у них может получиться…
Там места живого не было. Крыс сразу отправляли в морозилку после того, что мы сделали. Тогда я старалась абстрагироваться от происходящего, относиться к этому холодно — мол, так и должно быть.
Но даже спустя много лет после окончания учебы то, что я делала, просто не выходило у меня из головы, я чувствовала себя виноватой перед этими маленькими существами каждый день.
И мне очень хотелось помочь хоть кому-то из лабораторных животных, которым удалось выжить.
Виола так и не смогла выйти на связь с белорусскими вивариями или теми, кому удавалось забрать оттуда выживших крыс, поэтому она подписалась на питерское сообщество в соцсети.
И однажды увидела объявление о том, что из местного вивария спасли несколько самочек с крысятами.
По правилам их должны были утилизировать, но волонтерам удалось уговорить сотрудников и забрать несколько семей.
— Через знакомых-волонтеров я нашла водителя, который согласился привезти мне малышей из Питера, — делится Виола. — Ни на минуту не жалею о том, что пришлось с ними повозиться.
Выросли самодостаточными личностями: погладить себя дают не всегда, но бегут ко мне со всех ног. Знаю, что они ко мне привязаны и отличают меня от всех других людей.
Виола, как и Александра, уверена: мнение, что крыса — это неприхотливое животное, не больше чем миф.
— Крыса требовательна: ей нужны просторные клетки, определенный наполнитель, правильное питание.
А еще крыса — животное, которое часто болеет. Если заводчик был недобросовестным, то с полутора лет, а то и с самого детства можно не вылазить из ветеринарок.
Ну, и главное, крыса — грызун. Постоянно слышишь: «Она съела, она испортила…». Так это же в ее природе! Зато как приучает к порядку! (Смеется.)
Все мои вещи всегда лежат на своих местах, потому что крысе интересно абсолютно всё. Даже если ей страшно, крыса будет идти вперед на цыпочках и шевелить усами.
И если вы не готовы дать ей узнать этот небольшой для вас, но огромный для нее мир квартиры — не мучайте животное, просто его не заводите.
Марина, знаток и любитель крыс: «Посмотрите, сколько той крысы? И какое в ней доверчивое сердце…»
Марина разрешает крысам свободно перемещаться по комнате, и они с любопытством встречают нас в прихожей, смешно вставая на задние лапы и поводя носами.
Не выходят из клетки только виварцы: просовывают «пятаки» между прутьями — помним, любопытство — их главное качество — но к рукам не идут.
Чтобы выходить этих крыс, Марина разово отдала более 600 рублей. Но это помогло поправить только физическое здоровье:
— Виварцы очень отличаются от других крыс, — делится Марина. — По сути, лабораторных крыс можно считать отдельной породой — вистар. Их столько лет держат в лабораториях, аж с 1906 года!.. Они и не видели в этой жизни ничего другого.
Именно для виварцев характерно бояться рук. Когда достаешь их из клетки, они испытывают сильный стресс, дрожат: ведь если человек берет тебя в руки — значит, он причинит боль.
После, когда прижимаешь к себе, начинаешь гладить — они оттаивают, успокаиваются.
Вистары — очень умные крысы, и они настоящие командные игроки: друг за друга горой.
Они всегда держатся рядом со своими и отдельно от всех остальных. А еще защищают друг друга от прочих крыс, а иногда — и от людей.
Марина вспоминает, как стояли друг за друга крысы, которые спаслись после поведенческих опытов, где их били током за каждую ошибку в прохождении лабиринта:
— Возможно, один из мальчишек ошибался чаще и потому ему доставалось больше, — рассуждает Марина. — Поэтому он был более диким и запуганным, а второй соглашался идти на руки. Так вот, когда я брала его, чтобы погладить, второй, пугливый, загонял товарища назад в клетку и не подпускал меня: защищал…
Вместе с тем, Марина точно знает: после периода адаптации крысы влюбляются в хозяина так же беззаветно, как и собаки:
— Когда я возвращаюсь домой, у них такая же буря восторга: они выбегают навстречу, просятся на руки, а потом ходят за мной по пятам.
А еще они залезают на клетку, выстраиваются в рядок и ждут, пока ты подойдешь и каждую из них погладишь… (Улыбается.)
А еще они, как и собаки, перед смертью просят помощи: волнуются, ползут к тебе, просятся на руки…
Пока Марина рассказывает нам все это, крысы собираются кружком и таращатся на нас так, будто понимают, что речь идет про них. Ну, кто их знает — если послушать крысоводов со стажем, может, и правда понимают:
— У них развито ассоциативное мышление: они распознают игрушки в виде крыс, играют с ними, как с живыми, — улыбается Марина. — У них есть свои догонялки, прятки, салочки… Если крысы нравятся друг другу, они покусывают объект симпатии за ухом. Ну, а поскольку человека они воспринимают, как большую крысу — тоже перебирают его волосы и брови, если он им нравится.
Почему мне их так жаль? Наверное, потому что крысы — очень хрупкие, трогательные, маленькие существа. Ну, посмотрите: сколько той крысы? (Показывает одного из виварцев, который решился к нам выйти и забраться на руки).
И какое в ней, этой крысе крохотной, доверчивое сердце…
Людмила Логиновская, директор «Центра этичного отношения к природе», биолог:
- Признаемся, что за время подготовки этого материала и общения с крысами мы сами прониклись к ним симпатией и сочувствием.
Потому обратились к Людмиле Логиновской с вопросом: правда ли, что опыты на животных — это, как принято думать, то, чего нельзя избежать ради прогресса, и «если не делать эксперименты на животных, тестировать всё будут на людях». (Спойлер: нет, можно; на людях всё и так тестируют).
А теперь подробнее:
— Более ста миллионов животных в год используют для экспериментов, — рассказывает Людмила. — Часть из экспериментов — научные, еще часть — для сферы образовании, последний сегмент — тестирование новых соединений.
Это тесты косметики, бытовой химии, лекарств.Разработан международный этический стандарт, в котором прописаны главные пункты:
Сокращение количества животных в экспериментах;
Усовершенствование методики проведения эксперимента за счет обезболивания, использования нетравматических методов;
Замена экспериментов на животных альтернативными методами. За рубежом давно началась работа в этом направлении, а у нас с этим пока, давайте будем честными, мрак.
Сфера в которой я вижу хоть какие-то подвижки — это образование. До 2000-ого года было нормой ставить эксперименты на собаках, демонстрировать студентам кровопотерю, анафилактический шок.
И молодые люди смотрели, как животные бьются в агонии и умирают в мучениях.
Но, с течением времени, наконец-то стали применяться альтернативные методы.
Полагаю, помогло и то, что мы привезли специалистов из международной организации «ИнтерНИЧ», которая занимается разработкой альтернатив опытам — и провели семинары по биоэтике в БелМАПО и нескольких университетах.
Некоторые педагоги сами проявляли инициативу: например, кандидат медицинских наук, Инна Меркулова, которая преподавала курс патофизиологии — а это одна из самых жестоких дисциплин — сама внедрила альтернативы тестам на животных.
И она не одинока в этом. Могу сказать, что спустя несколько лет хотя бы в сфере образования мы уже почти пришли к тому, что есть в Западной Европе.
Людмила подчеркивает, что, к сожалению, эти позитивные изменения совершенно не коснулись сферы тестирования косметики. Хотя в Евросоюзе тесты косметических средств на животных запрещены с 2013-ого года, а значит — без них вполне можно обойтись.
— Есть научные публикации, которые доказывают, что применение альтернатив в сфере косметики — в 2 и более раз дешевле, чем тесты на животных, — объясняет Людмила. — Соответственно, можно сделать выводы: то, что у нас нет альтернатив — это не столько финансовая проблема, сколько отсутствие инициативности и желания учиться.
По мнению Людмилы, и в знаниях специалистов, и в законодательной базе, которая касается экспериментов на животных есть огромные пробелы. Специалист надеется, что благодаря ее центру ситуация начнет меняться быстрее:
— Например, наш эксперт съездила в Австрию на европейский конгресс по альтернативам тестам на животных — и провела семинар в БелМАПО для наших ученых. В феврале будет проведен обучающий курс для этических комитетов.
Напомним, мы уже рассказывали об этических комитетах в материале о собаке Флюке, которая должна была пожертвовать своим сердцем ради эксперимента, который был признан недостоверным. Как же создаются эти комитеты и каким образом они принимают решения?
— В Европе есть несколько 3R-центров, которые занимаются обучением членов этических комитетов. Большинство таких центров функционируют при министерствах, и соответственно получают государственную финансовую поддержку. Хотя есть пример создания такого центра и без финансирования, на добровольной основе — в Словакии.
Люди, которые входят в этические комитеты, должны быть достаточно экспертными для того, чтобы оценивать протоколы, которые им дают ученые, и решать — разрешать проведение опытов на животных или нет, оправдано ли это.
Наши же этические комитеты готовы решать вопросы, связанные с людьми, а когда речь заходит о животных, оказывается, что знаний и опыта недостаточно.
Сама методика экспертизы пока что для них — темный лес. Как в этом случае принимаются решения? Для нас это тоже вопрос.
Тем не менее, Людмила уверена, что перспектива есть: опыт перемен в сфере образования доказал, что в любой среде можно найти хоть одного небезразличного человека, который захочет учиться и уменьшить количество вреда, что мы приносим животным.
— Я не приемлю тестов на животных в принципе, — делится Людмила. — И считаю, что заявления из серии «а как же иначе? тогда на людях будут эксперименты ставить» — это просто манипуляция.
Ученые не раз отмечали, что результаты тестов на животных нерелевантны при переносе на человека. То есть, зачастую это не просто неэтично, но еще и не эффективно.
Сколько лекарств, потенциально полезных, на стадии экспериментов на животных, выбраковываются?
По данным исследователей: до 90%.
Если бы на животных в свое время протестировали Парацетамол, Анальгин, Ибупрофен — они бы просто не вышли на рынок, потому что для животных они высоко токсичны.
Если мы говорим о косметике и бытовой химии: так ведь на людях их тоже тестируют! Новые средства просто не попадут на прилавок без тестов на волонтерах.
Поэтому фраза «вы же не хотите, чтобы этот крем на вашей подружке тестировали» — это глупость.
То есть, даже с практической точки зрения есть масса вопросов, а с этической… Если не жалко животных, можно хотя бы подумать о людях. Это травма для исследователя.
И либо она повторяется из раза в раз — и человек уходит из этой сферы. Либо он просто перестает сочувствовать чужим страданиям, чужой боли.
Но если врач не сопереживает животным, почему мы впоследствии требуем от него какого-то человечного, эмпатичного отношения к пациентам?
Важно знать, что в европейских общественных организациях, которые занимаются разработкой и внедрением альтернатив, входят не зоозащитники, а биологи, ученые, врачи — то есть, это важно для самих специалистов, а не только для тех, кто неравнодушен к животным.
И я верю, что при нашей с вами жизни эксперименты на животных будут остановлены — просто нужно над этим работать.
Узнать больше об этой проблеме и о том, как помочь лабораторным животным, можно, познакомившись с книгой «190 слов в защиту подопытных животных».
