– А поехали в село, к родственникам моим, а? – предложил Бублик ни с того ни с сего.

– Нахрена? – вежливо поинтересовался я.

– Не поверишь, они быка забить собирались, а на селе, такое событие – это как у нас день города. – И, помолчав немного, Бублик добавил: – А ты на деревенской дискотеке был хоть раз?

Деревенская дискотека оказалось тем камнем, который перевесил чашу сомнений. И я сказал:

– А легко!

***

Коррида была назначена на завтра, а потому, в день приезда была классика: стол, заставленный уймой съедобностей, рюмки налитые до краёв, жаркие споры о политике, новости, которых мы должны были знать много и рассказывать без устали.

На дискотеку мы так и не попали, потому что напрочь о ней забыли.

Забыли потому, что Бублик завязался спорить с дядей Петей про Большой Адронный Коллайдер, а мне и без дискотеки было замечательно украшать прелестные ушки Марины (надцитиюродной племянницы Бублика) развесистой городской лапшой. Девушка слушала открыв рот и не сводя с меня взгляда. А я чувствовал себя, если не суперменом, то супермозгом, это уж точно.

Но и у дяди Пети и у Марины есть предел терпения, а потому, сначала Марина, вежливо извинившись, а чуть позже и дядя Петя, послав Бублика нахуй вместе с его аргументами и несколькими альбомными листами, подробно измалеванными пьяными чертежами и схемами, ретировались отдыхать.

За столом остались только я и Бублик.

– Попятьдесят. – Скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Бублик, наливая самогон в граненые стограммовые стаканы, которые я до сегодняшнего дня последний раз видел только в совковом детстве.

Выпили. Закусили грибами. Помолчали каждый о своем. Бублик, наверное, о коллайдере и дяде Пете, я о смачных, чуть пухлых губках Марины и ее сиськах, с нахально торчащими из под футболки соскАми.

– Попятьдесят? – Спросил я.

Бублик кивнул и налил снова.

– Хороша Маринка. – Сказал я нанизывая на вилку пытающиеся съебаться в дальний угол тарелки грибы.

– Дура. Как и ее папа-Петя – ответил на выдохе, ставя рюмку на стол Бублик. – Уверен он, что все с коллайдером заебись... Ага... Он же ж в «халву» не рубился. И в параллельных измерениях не сечет нихуя!

– Ну, может и дура, но слушает так классно. Я б ей до утра рассказывал.

Возникла пауза.

Я молча взял бутылку и налил. Поднял стакан, поднес к рюмке Бублика. Но тот, вдруг отодвинул свою и сказал:

– Не чокаясь. За упокой души бедной скотинки которой вот-вот придет пиздец.

Выпили. Не закусывали, ибо охота за грибами в тарелке отнимала последние капли сосредоточенности.

– А давай его щас ёбнем?

– Сами?

– А хули там, делов-то!

Я представил, какой я буду молодец в Маринкиных глазах, когда утром она узнает, что обычный городской парень может и сам забить быка. И стал суперменом в своих собственных глазах.

– А давай!

Сначала, меня, хоть и в дрызг пьяного, смущало то, что мы даже краем уха не слышали о том, как это делается. Но Бублик, оказалось, все уже продумал.

– Я тут кувалду видел. Мы его сейчас в угольный сарай заведем и голову ему через окошко вытащим. Потом я его по этой голове уебу.

Сказано – сделано.

Привязали к рогам немножко охуевающему быку веревку и, поскальзываясь на Борькиных (так звали быка) экскрементах, поволокли его в угольник. Бык упирался, от чего мы поскальзывались и падали еще чаще. За каких-то два часа бык был вероломно заманен в угольный сарай, а его голова выглядывала наружу, в ожидании новой порции капусты, которую я нашел тут же в огороде и которой стимулировал быка идти вперед.

– Лучше всего животных током бить, – разглагольствовал Бублик. – Ушки ему зачистил, две клеммы накинул, включил ток... и готова животинка.

Но я его мало слушал. Все это время я тешился мыслью о том, что Марина будет удивлена, а потому – в восторге! И может быть, не смотря на юный возраст отдастся мне прямо где-то в районе сеновала.

Светало, когда возник вопрос, кто ж его, бедную животинку, глушить будет.

Жребий автоматически пал на Бублика. Во-первых, здоровья, которое он неустанно подрывает лошадиными дозами алкоголя, у Бублика много. И, даже, правильнее сказать – ДОХУЯ. Во-вторых, У Бублика, как выяснилось в процессе заманивая быка в угольник, была мечта, пиздануть быка кувалдой лоб. В общем, когда на небе догорела последняя звезда, мы выпили еще по сто и Бублик поплевав на руки, взял кувалду.

Размахиваясь в предрассветном деревенском воздухе кувалдой, Бублик нарисовал ею великолепную дугу и уебал быка прямо промеж рогов.

Бык проморгался. Попытался понять, что это с ним такое случилось, и не от капусты ли это, которой я его кормил, заманивая в угольный сарай. А потом заревел, как иерихонская труба. И с припадочно-истеричным ревом ломанулся вперед, вынеся стену угольника и вместе с окном угольного сарая, повисшем на его бычьей шее скрылся в ночи.

Я не знаю, что думал Бублик, фигурно прыгающий через забор соседнего дома, а я подумал: «мне пиздец» и взлетел на ближайшее дерево со скоростью, которой позавидовал бы любой кот, улепетывающий от своры собак.

На бычий рев во двор выскочил сонный дядя Петя, с ружьем и в семейных трусах, а в соседских домах начали загораться огни.

– Вы чего долбоёбы натворили!!! – Орал дядя Петя, спешно натягивая сапоги на босу ногу.

Проснувшиеся соседи, мобилизовались за каких-то три минуты, выгнали из гаража доисторическую «Ниву» и начался голливудский блокбастер. Выстрелы и бычий рев были слышны еще часа полтора по всей деревне. И, реагируя на эти выстрелы, со дворов выезжали «нивы», «жигули», «запорожцы», набитые людьми с оружием. Дважды, с дерева, я видел торчащую из окна косу, отсвечивающую смертельно-матовым цветом в предрассветных сумерках.

И пока я смотрел на всю эту феерию с высоты дерева, на котором сидел, в мозгу сверкала всего лишь одна мысль: «Сафари, блять!»

***

Быка нашли через три дня, километрах в семи от деревни, на берегу реки. Он, наверное, наклонился попить воды и окончательно умер от кровоизлияния в мозг. Бублик больше к родственникам не ездит. Перестали они его любить после этого. А Маринка... да ну ее нахуй, эту деревенскую дуру!