MedBred

Как выжить в осенне-зимний период, не заболеть, не оставить все деньги перед полкой с витаминами в аптеке и  (не)повысить иммунитет.

Дисклеймер: спасибо, что на меня подписалось человек в четыре раза больше, чем было, когда я писала только про медицинские штуки :D Я понимаю, что вы все, наверное, ждёте какого-то продолжения истории с пикасвадьбой, но посты будут про то же, про что они тут были раньше. Под моей фоткой многие спрашивали, что это за пижама — может запилить пост про дежурства в ковидной реанимации? Доходчиво объясню, почему нужно, вашу ж налево, носить маски.

Огромное спасибо всем за комплименты. Вы все такие хорошие! Мне никогда столько приятного не говорили, да ещё и такой непарадной фотографии.

#1.Осенью и зимой все болеют, потому что падает иммунитет

Сезонные скачки заболеваемости гриппом обусловлены целым комплексом причин, а не массово «снижающимся иммунитетом», поэтому нет необходимости специально «повышать» его и поддерживать. Всеобщие осенне-зимние сморкания вызваны групповыми сеансами обмена патогенными агентами в общественном транспорте и низкой циркуляцией воздуха в помещениях, потому что проветривать — дует и вообще холодно. Слизистая носа сначала пересушивается радиаторами отопления, а потом всё, что в ней было, намертво замерзает на улице, что не даёт ей реализовать защитную функцию. Осенний авитаминоз — фарм-маркетинговая уловка. It's a Trap.

Иммунитет здесь не при чём.

Сама концепция «понижения иммунитета» и возможность его «повышения» есть уродливое упрощение знаний о сложной системе иммунитета

Василий Власов

Esquire, Палка в колеса

#2. Иммунитет нужно укреплять и принимать витамины весь год, но особенно — зимой

Витамины в качестве лекарственных средств помогают только при состояниях, вызванных с реально существующими авитаминозами — цинге, куриной слепоте, бери-бери. В остальных случаях в них просто нет необходимости. Если ваш рацион состоит из чего-то помимо двести тридцати одной водочной калории, если вы взрослый человек без инвалидности, не беременны, не живете в условиях полярной ночи, не страдаете от скудного и однообразного питания, то и авитаминоза у вас нет, и коррекция витаминной недостаточности вам не требуется.

Если коррекция выраженного авитаминоза будет необходима, доктор скажет вам об этом после анализов (а не вы ему).

#3. Нужно употреблять больше овощей и фруктов, чем больше натуральных витаминов — тем меньше шансов заболеть

Благодаря грандиозному улучшению среднего уровня жизни за последние сто лет и массовой миграции населения в города, рацион летом и зимой отличается только количеством шашлыков и салата из огурцов с помидорами. Так ли уж мы много едим фруктов и овощей летом, чтобы испытывать их жёсткий дефицит зимой?

Нужно рационально питаться весь год, а не как оголтелые поглощать «натуральное и витаминизированное» , чтобы поддержать и повысить непонятно что.

#4. Особенно полезны для иммунитета осенью чеснок, малиновое варенье и чай с лимоном и мёдом

Как и многое в народной медицине, подобные выводы имеют под собой подобие здравых гипотез, но никакой доказательной базы. Иммунитет — это не бицепс, его нельзя просто взять и накачать. Оставьте варенье для чаепития, а чеснок — для салата. Народные средства — это скорее психологическая поддержка в сезон гриппа.

Известный двумя нобелевскими премиями пенсионер Лайнус Полинг в 70-х пытался лечить  витамином C вообще всё от простуды до рака. Это быстренько опровергли, но что такое исследования каким-то двойным да ещё и слепым методом по сравнению с тем, что авторитетный учёный пообещал людям дешёвое и доступное плацебо?

Не обманывайте себя и в том, что в лимоне, неделю пролежавшем в холодильнике, остались какие-то витамины. Даже в висящем на ветке цитрусовом витамина С меньше, чем в шиповнике, например.

Чеснок вообще не включён в перечень лекарственных растений ГФ XIV РФ. Зато пахнет специфически — если не спасёт от простуды, точно поможет от вампиров.

Альтернативная медицина – это та медицина, про которую либо не доказано, что она работает, либо доказано, что она не работает. Знаете, как называют альтернативную медицину, про которую доказано, что она работает? Медицина.

Тим Минчин

#5. Если не витамины, то нужно принимать хотя бы противовирусные, иммуномодуляторы или интерфероны

Тем, что среднестатистический организм может заполучить в домашнюю аптечку, не получится укрепить неспецифический иммунитет — это такой абстрактный защитник здоровья от всего и сразу.

Специфический иммунитет (от конкретного вируса гриппа, например) может появиться двумя путями:

1) долгим и неприятным (при личной встрече пациента с патогенным агентом)

2) быстрым и лёгким (прививки).

Иммуномодуляторы и иммуностимуляторы — это такие звери, которые стимулируют только рост доходов фармкомпаний. Единственная возможность заставить иммунные процессы зашевелиться — это закинуть в организм пациента возбудитель заболевания.

Царь и бог профилактики и победы над российским гриппом и простудой — арбидол, который до 2010 года успел побывать иммуностимулятором , а потом переобулся в противирусные — убедительной доказательной базой не обладает. Хотя в 2013 году, после 10-летних усилий производителя, ВОЗ все-таки включила арбидол в свой классификатор лекарственных средств, в ее рекомендациях по лечению гриппа он отсутствует и сегодня, а FDA вообще не считает его лекарством. Международным обществом по гриппу и другим ОРВИ (isirv-AVG) он упомянут, с указанием на то, что его клиническую эффективность ещё нужно обсудить. Зато у него мощная господдержка от Минздравсоцразвития и рекомендации главного санитарного врача РФ Геннадия Онищенко. Последний, правда, недавно переобулся, и уверяет, что препарат используется не как лечебный, а как профилактический.

Ну и пусть, что:

there are no effective therapies for the prevention or treatment of the common cold

Kim at al., 2015, Background, Description of intervention, p. 5

https://www.cochranelibrary.com/cdsr/doi/10.1002/14651858.CD...

Татьяна Голикова, в лице главы Минздравсоцразвития, лишила Росздравнадзор функций контроля за качеством лекарств, а директором департамента, который вместо него рулит вопросами по допуску лекарств на рынок, приставила родственника. Совпадение? Не думаю. Эти грязные домыслы, впрочем, являются исключительно мнением автора этого материала, поэтому деятельность Минздравсоцразвития мы оставляем суд читателя.

Решив вспомнить минуту славы Арбидола на волне свиного гриппа в 2006, «Отисифарм» сделала финт ушами и стала позиционировать свои пилюли как средство от коронавируса. Лавочку, впрочем, быстро свернули.

Интерфероны — это сигнальные белки, которые клетки шлют друг другу, как письма.

Интерфероны отвечают за неспецифический иммунитет (это тот, который от всего и сразу). Нарушение производства интерферонов делает организм менее устойчивым  к инфекциям. У Кокрейна по запросу «interferon» можно найти с десяток статей по применению интерферонов в терапии гепатита С, D, рассеянного склероза и опухолей.

Интерфероновые лекарства, действительно необходимые пациентам с тяжёлыми патологиями, содержат десятки и сотни микрограммов действующего вещества и назначаются в комбинации с противовирусными. Использовать эти лекарственные средства, всерьёз вмешивающиеся в саморегуляцию процессов иммунитета в здоровом организме, пациенту, который просто боится простуды — это палить из пушки по воробьям. Так можно и зажмуриться. Их назначение оправдано только в том случае, если польза от их применения превышает возможный риск.

Пилюли-фероны, которых в кулёк насыплют в любой аптеке с полки «поддержи своё здоровье», содержат допустимые микродозы, толку от которых, правда, никакого. Их себестоимость складывается из образующего таблетку мела и стоимости маркетинговой компании. Белки, которыми по сути являются интерфероны, не могут пройти через ЖКТ целыми, не развалившись на составные аминокислоты. Вишенка на торте — это увеличивать стоимость жидкого отделяемого из носа посредством закапывания в сопли рекомбинантного человеческого интерферона. Альфарона и лаферебион, например, показаны в инъекциях внутрь пациента при острых гепатитах. Назальные спреи же коммерчески выгодны для производителя, но абсолютно бесполезны для гриппофобов. Choose carefully!

Другой вид пилюль, тесно связанный с белками — это индукторы (стимуляторы выработки) интерферонов в лице Кагоцела, который входит в «Перечень жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов» РФ. То, что все статьи и исследования препарата, публикуются в российских журналах с низким импакт-фактором (читай: не принимаются в уважаемые крупные издания за рубежом), не позволяет препарату выйти на рынок за пределами СНГ. Это, конечно, не причина, а следствие — чтобы печататься в таких журнал, нужно придерживаться международных стандартов и методологии исследования, а не ссылаться на самих себя в русскоязычных публикациях. Золотой стандарт исследований — двойное слепое плацебо-контролируемое исследование с чётко прописанной информацией о выборке. Информации о том, проводятся ли серьёзные исследования Кагоцела, нет, что ставит его ниже тёплого молока с мёдом. Молоко хотя бы вкусное.

Не существует лекарства, которое защитит от простуды на год и даже на месяц.

Ни один из «стимуляторов иммунитета», вроде левамизола, тималина, амиксина — их множество на русском рынке — не имеет убедительных доказательств полезности, если, конечно, не считать пользой прибыль производителя

Василий Власов
Esquire, Палка в колеса

#6. Ну так как тогда не заболеть осенью?

Никак.

Болеть несколько раз в год — это нормально. Вирусные инфекции часто изменчивы, поэтому мы продолжаем болеть ОРВИ. Нельзя наесться разноцветных пилюль и больше никогда не мотать сопли на кулак. Даже как-то повысить свою сопротивляемость нельзя, пусть и очень хочется принять витаминов и ходить с чувством выполненного долга перед своим здоровьем.

Чтобы исключить факторы риска большинства заболеваний, ничего нового делать не надо: соблюдайте режим сна и отдыха, привыкайте к регулярной физической активности, питайтесь рационально. Всё это нужно делать 365 дней в году.

Беда в том, что регулярно заниматься спортом и не залипать в телефон до полвторого ночи нужно каждый день в течении всей жизни, и это тоже не повысит иммунитет, хоть и поможет сразу почти от всего. Закинуться лимоном или чудодейственной натуральной таблеткой и думать, что теперь-то защита организма возраста в разы, конечно, намного проще.

Наши переводы и статьи на пикабу и VK | Telegram | Яндекс.Дзен | medicalrave@gmail.com

Картинки будут в инстаграмме

Представьте мир, где больное горло никак не лечится, где порез или волдырь угрожают жизням людей даже в странах с передовым здравоохранением. В течении многих лет учёные предупреждают нас об этом сценарии, и это именно то, что произойдёт, если антибиотики потеряют способность лечить бактериальные инфекции. И если мы не хотим столкнуться с еще одним масштабным кризисом здравоохранения на нашем веку, то в этот раз у нас хотя бы есть время подготовиться заранее.

Как вообще открыли антибиотики, как бактерии могут их перехитрить и как смелая идея (поддержанная The Audacious Project) может помочь нам решить эту проблему? Разбираемся вместе с TED.

#1. Первый широко используемый антибиотик — пенициллин, — открыли в 1928 году. Пенициллин произвел революцию в медицине: препарат для терапии ангины и менингита появился благодаря череде случайных событий.

Итак, бактериолог Александр Флеминг вернулся в свою лабораторию в Лондоне после летнего отдыха. Собираясь в отпуск, он забыл поместить одну из чашек Петри в инкубатор, в результате чего там выросла необычная плесень. Стафилококки, — предмет изучения Флеминга, — оказавшиеся у пятна плесени, фактически умерли. Флеминг назвал эту плесень «пенициллин», и более десяти лет пытался выделить ее действующее вещество.

Группа биохимиков из Оксфордского университета — Ховард Флори, Эрнст Чейн и Норман Хитли — подхватили эстафету. В 1940 году им удалось очистить пенициллин и протестировать его сначала на мышах, а затем на первом человеке: полицейском, который заразился опасной для жизни инфекцией после того, как поцарапался о розовый куст в своем саду.

А в это время Англия участвовала во Второй мировой войне. Как пишут в книге «The Mold in Dr. Florey's Coat: The Story of the Penicillin Miracle» («Плесень в халате доктора Флори: история пенициллинового чуда» — прим. пер.), ученые разработали план действий на случай вторжения Германии: они втирали споры пенициллина в свои лабораторные халаты, чтобы сохранить результаты своей работы, если им придется бежать.

Чтобы разработать методы масштабного производства пенициллина, Флори и Хитли пришлось попросить помощи. Они работали как с фармацевтическими компаниями, так и с правительством США. К 1943 году США снабжали все силы союзников этим чудо-препаратом, что давало им огромное преимущество в лечении травм.

#2. Пенициллин положил начало золотому веку открытия антибиотиков, когда ученые были сосредоточены на поиске веществ с похожими свойствами.

Микробиолог Селман Ваксман протестировал 10 000 образцов почвы за свою карьеру. В 1943 году он идентифицировал стрептомицин, антибиотик широкого спектра действия, который до сих пор входит в схемы лечения туберкулеза.

Его работа быстро привлекла внимание фармацевтических компаний, и они тут же бросились исследовать почву. Как отмечает журналист по вопросам общественного здравоохранения Мэрин Маккенна, компания Pfizer поручила пилотам, исследователям и иностранным корреспондентам присылать образцы почвы из своих поездок; Eli Lilly заключила сделку с Альянсом христиан и миссионеров, чтобы получать материалы от его членов; Bristol-Myers связалась со своими акционерами с просьбой отправлять образцы земли, отовсюду куда бы они не отправились.

Эта тактика работала десятилетиями, давая десятки новых антибиотиков, но к середине 1970-х исследователи образцов почвы поняли, что снова и снова находят одни и те же молекулы.

#3. Последние сорок лет для поиска и идентификации новых антибиотиков ученые используют геномное секвенирование (это общее название методов, которые позволяют установить последовательность нуклеотидов в молекуле ДНК — прим. пер.). Это медленный и дорогостоящий процесс. По словам Маккены, он стоит около 1 миллиарда долларов (1 000 000 000, поняли, да? — прим. пер.) на препарат, и дает относительно мало результатов.

Пока мы ищем, бактерии учатся противостоять доступным нам лекарствам. Они развивают устойчивость к антибиотикам — хитрые стратегии, которые мешают лекарствам повредить их клетки и вмешаться в процесс развития болезни. Некоторые бактерии весьма успешны в этом (и это страшно — прим. пер.). Как объясняет Маккенна в своем выступлении на TED Talk:

• ванкомицин начали назначать в 1972 году, а к 1988 году появились устойчивые к ванкомицину бактерии;

• в 1985 году появился имипенем, устойчивость к которому была отмечена в 1998 году;

• совсем недавно, в 2003 году появился даптомицин с заметной устойчивостью, а к 2004...

Грустно.

#4. Антибиотики — это мутагены (факторы, вызывающие мутации — прим. пер.). Они действуют, нападая на бактериальную клетку. Если клетка не погибнет сразу, то начнет бороться за выживание, поэтому использование антибиотиков даже по показаниям увеличивает вероятность мутаций, повышающих устойчивость к препаратам.

Устойчивые к воздействиям извне клетки способны передавать резистентность своему потомству с поразительной скоростью — бактерии воспроизводят новое поколение каждые 20 минут. Кроме того, клетки даже могут передавать свою устойчивость другим бактериям. Как говорит Маккенна в своем выступлении на TED Talk: «Бактерии могут передавать друг другу свою ДНК, как путешественники, передающие чемодан в аэропорту. Запуская этот механизм сопротивления, мы не знаем, к каким последствиям это приведет».

Резистентность может накапливаться. Некоторые группы клеток теперь обладают устойчивостью к нескольким антибиотикам, и эти трудноубиваемые бактерии называют «супербактериями», о которых вы, вероятно, слышали.

#5. Учитывая, насколько быстро бактерии учатся сопротивляться, было бы логичным пользоваться антибиотиками экономно и только тогда, когда это необходимо. Поступаем ли мы так? Не всегда.

В некоторых странах антибиотики доступны без рецепта, а в Европе и Северной Америке врачи назначают их слишком часто (как будто бы в России их назначают обоснованно и умеренно — прим. пер.) Слишком многие пациенты требуют антибиотик даже от простуды. По данным US Center for Disease Control, 30% рецептов на антибиотики, выписанных в США (в кабинетах врачей и больницах) бессмысленны.

#6. 70% всех продаваемых антибиотиков в США используются на фермах для борьбы с инфекциями домашнего скота и ускорения роста. Препараты используются при выращивании рыбы и креветок, в садоводстве для таких фруктов, как яблоки, груши и цитрусовые (хотя и это не всегда оправдано).

Потребление антибактериального мыла увеличивается. С пандемией COVID-19, люди стали гораздо чаще используют гели для дезинфекции рук и дезинфицирующие салфетки. Это правильный поступок, потому что вирус представляет существующую реальную угрозу, но в конечном итоге это тоже может повысить общую защиту бактерий.

#7. Судя по отчету ВОЗ за 2019 год, минимум 700 000 человек ежегодно умирают от лекарственно-устойчивых заболеваний. К 2050 году эта цифра может возрасти до 10 миллионов в год, что сделает антибиотико-резистентные инфекции более смертоносными, чем рак. Есть шансы, что мы еще будем жить в мире, в котором все медицинские достижения прошлого века будут бессмысленны.

#8. В дело вступает работа лаборатории Коллинза в Массачусетском технологическом институте. Лаборатория, возглавляемая синтетическим биологом Джимом Коллинзом, собирается ускорить процесс поиска новых антибиотиков и пополнить наш арсенал лекарственных средств. Они пользуются возможностями машинного обучения для проверки беспрецедентного количества молекул на предмет наличия свойств антибиотиков.

В исследовании 2020 года команда Коллинза объявила, что они определили новый высокоэффективный антибиотик: галицин. Названный в честь HAL 9000, разумного компьютера из «Космической одиссеи 2001 года» он обладает почти сверхспособностями. Галицин быстро убивает e. coli, m. tuberculosis и прочие бактерии (способен уничтожить 35 видов потенциально смертельных бактерий — прим. пер.), а также эффективен против вызывающих сепсис и пневмонию бактерий, получивших устойчивость к уже существующим антибиотикам.

Особенно важно, что галицин, по-видимому, не вызывает мутации, как другие антибиотики: кишечная палочка может развить устойчивость к другим антибиотикам за сутки, но она не смогла развить устойчивость к галицину даже после 30 дней воздействия. Хотя ученым уже давно известно о галицине — он был протестирован как средство от диабета много лет назад, — никто не подозревал, что он обладает антибиотическими свойствами. «Он не похож на известные нам антибиотики, поэтому было бы почти невозможно распознать его как антибиотик», — говорит Коллинз.

С поддержкой инициативы по финансированию The Audacious Project, лаборатория Collins Lab ищет новые препараты. Их миссия — определить семь новых классов антибиотиков для борьбы с семью самыми смертоносными бактериальными патогенами в мире в течение следующих семи лет.

Исследование начинается с анализа антибактериальной активности 100 000 известных молекул. Исследователи также могут использовать то, что алгоритм узнает об антибактериальных свойствах, для разработки совершенно новых химических соединений, которые можно синтезировать и протестировать. Основываясь на химической формуле, с помощью машинного обучения они предсказывают, могут ли новые молекулы убить бактерии. В ходе этого процесса можно найти средства, идеально подходящие для лечения смертельных инфекций.

#9. Как рассказал Коллинз в своем выступлении на TED, его команда тренирует платформу ИИ для поиска новых антивирусных препаратов, которые могут лечить коронавирус. В то же время они хотят модифицировать вакцину БЦЖ, которая в настоящее время используется для профилактики туберкулеза, чтобы включить в нее антигены COVID-19. Наконец, они работают над созданием маски, которая могла бы постоянно проверять носителя на COVID-19 во время дыхания (вау!). Они планируют сделать это путем расположения датчиков РНК на ткани.

В следующий раз когда заболеете, еще раз посоветуйтесь с врачом, чтобы убедиться, что антибиотик действительно необходим. Если это так, обязательно следуйте инструкциям из рецепта, чтобы полностью убить бактерии, а не просто снять симптомы, но вызвать резистентную мутацию у выжившей популяции бактерий в вашем организме. В повседневной жизни вам стоит искать мясо без антибиотиков и покупать обычное мыло, а не антибактериальное — оно также эффективно против вирусных частиц.

Наши переводы и статьи на пикабу и VK | Telegram | Яндекс.Дзен | medicalrave@gmail.com
Картинки и книжки будут в инстаграмме

Даже не ошибочно — колкое замечание, приписываемое Вольфгангу Паули.

Если идею нельзя опровергнуть, это не значит, что она неверна — это значит, что ни при каких условиях нельзя определить её правильность, следовательно, она даже не ошибочна. Оскорбление состоит в том, что если заявление настолько голословно, что не существует даже теоретической возможности определить его достоверность, то оно признаётся хуже, чем ошибочным.

Ошибки служат тупиковыми ветвями для будущих исследователей, а работы, результаты которых никак не могут быть проверены, не имеют никакого отношения к науке согласно критерию Карла Поппера: научная теория не может быть принципиально неопровержимой.

В то время меня интересовал не вопрос о том, «когда теория истинна?», и не вопрос, «когда теория приемлема?». Я поставил перед собой другую проблему. Я хотел провести различие между наукой и псевдонаукой, прекрасно зная, что наука часто ошибается, и что псевдонаука может случайно натолкнуться на истину.

— Popper K.R. Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge. London and Henley. Routledge and Kegan Paul, 1972. Перевод с сокращениями 1, 3 и 10-й главы А.Л. Никифорова

Источник цитаты: 0,05. Доказательная медицина от магии до поисков бессмертия

Биологи и специалисты по этике пытаются разрешить вопросы, связанные выращиванием органоидов, лабораторных «мозгов в банке», которые всё больше становятся похожими на ткани мозга человека. В прошлом году мы уже писали о том, как исследовательская группа Йельской школы медицины сумела частично восстановить работу мозга свиней, забитых четыре часа назад, и еще шесть часов поддерживать их мозговую деятельность. Количество таких исследований увеличивается каждый год. Разбираемся в дебрях этических вопросов вместе с Quanta Magazine.

Клетки органоида дифферецируются и образуют структуры, напоминающие те, которые имеют эмбриональные ткани. Зелёные клетки — это предшественники нейронов, красные клетки — незрелые нейроны, формирующие кортикальный слой. Можно ли считать эту форму жизни по-настоящему живой? По мере того как различий между такими структурами и нашим мозгом становится всё меньше, перед исследователи возникает широкий круг этических проблем.

Привлекательность исследований мозга в том, что они могут помочь нам понять, кто мы на самом деле и что делает нас людьми. Этот факт также делает большую часть потенциальных экспериментов над мозгом чудовищными, независимо от того, какой благой цели они служат. Поэтому нейробиологам часто приходится умерить свой исследовательский пыл и изучать экспериментальных животных или изолированные человеческие нейроны, но даже эти несовершенные заменители имеют свои этические, практические и концептуальные ограничения.

Новый мир возможностей открылся в 2008 году, когда исследователи узнали, как создавать мозговые органоиды — крошечные капли, выросшие из стволовых клеток человека, которые самоорганизуются в структуры с электрически активными нейронами, похожие на мозг. Хотя эти органоиды не больше горошины, они обладают огромным потенциалом для улучшения нашего понимания работы мозга: с их помощью мы можем следить за развитием болезней, которые невозможно было исследовать в лабораторных условиях. Ученые уже использовали органоиды для изучения шизофрении, расстройств аутистического спектра и микроцефалии, вызванной вирусом Зика.

И все же изучение органоидов мозга также может быть сопряжено с этическими дилеммами. «Чтобы создать идеальную модель, вы постараетесь сделать её как можно более человечной», — сказал Хэнк Грили, профессор права в Стэнфордском университете, который специализируется на этических и юридических вопросах биологических наук. «Но чем более человечной она становится, тем больше мы вынуждены возвращаться к тем же вопросам этики, из-за которых не можем просто использовать живых людей».

В общественном сознании, подогреваемом чрезмерным красочным описанием органоидов как «мини-мозгов», вспыхивают споры о том, может ли ткань стать сознательной и ощущать свое противоестественную жизнь как пытку. Реально стоящие перед учеными вопросы менее сенсационные, но более существенные. Изучение подобных органоидов попадает в странный разрыв между другими областями исследований, усложняя формальный этический контроль, но никто не может отбросить мысль как о потенциале таких исследований, так и о проблемах, связанных с ними.

Например, Дональд О'Рурк, нейрохирург в Медицинской школе Перельмана при Университете Пенсильвании, использует органоиды, в том числе трансплантированные грызунам, для тестирования терапии при злокачественных новообразованиях мозга. Этика исследования органоидов не беспокоит его вообще: «Я имею дело со смертельной болезнью, которая убивает людей за 15 месяцев. Мы работает над усовершенствованной диагностикой, чтобы в реальном времени оценить, какие методы лечения могут помочь. На мой взгляд, это решает все этические проблемы».

Аксоны нейронов (красные) из органоида человеческого мозга в лабораторных условиях. Их ядра окрашены в синий цвет.

Итак, методики выращивания органоидов становятся всё совершеннее. И даже если эти ткани далеки от ощущения боли или осознания себя, специалисты по этике и биологи подчеркивают, что необходимо начать обсуждения прямо сейчас, если мы хотим избежать проблем в будущем. В качестве первого шага они начинают исследования, которые освещают различия между мозгоподобными органоидами и головным мозгом, и разрабатывают критерии для их сравнения.

Ещё бессознательные, но всё более сложные

Среди тех, кто работает в этой области, царит почти единодушное согласие в том, что доступные мозгоподобные системы и те органоиды, которые могут быть выращены в обозримом будущем, не будут обладать сознанием. «Они все еще очень примитивны и рудиментарны по сравнению даже с мозгом мыши, — говорит Хан-Чиао Исаак Чен, профессор нейрохирургии в Медицинской школе Перельмана, — не говоря уже о мозге человека».

Даже самые совершенные органоиды головного мозга не достигают размера, структуры и полноценных функций человеческого мозга. Им не хватает важных типов клеток и кровеносных сосудов, необходимых для поддержания их тканей полноценными и здоровыми. Они незрелые: одна методика оценки возраста их развития постоянно сравнивает их с мозгом плода второго триместра. И, возможно, самое главное, они не способны получать сенсорную информацию. «Мы те, кто мы есть, благодаря нашему опыту», — утверждает Хонгджун Сонг, нейробиолог из Медицинской школы Перельмана. «Органоид в банке на самом деле не имеет стимула для формирования мозговых структур таким образом, чтобы он развивался так, как это необходимо настоящему мозгу».

Короче говоря, лабораторные ткани находятся далеко от сознания. «Это дает нам запас прочности на несколько лет», — говорит Джон Аах, старший научный сотрудник Гарвардского университета и коллега Джорджа Черча, выдающегося генетика и синтетического биолога, который использует органоиды в своих исследованиях.

Мы знаем, что эти [органоидные] нейроны функционируют. ... Но что это на самом деле означает?

Bruna Paulsen, Harvard University

Но все в этой области признают, что эксперименты с искусственными тканями становятся все более сложными и реалистичными. Инсу Хен, биоэтик из Case Western Reserve, недавно отметил в онлайн-эссе, что в течение следующих пяти лет учёные, вероятно, попытаются создать органоиды с сетями функциональных кровеносных сосудов и полным набором типов клеток мозга. Органоиды могут быть предназначены для эмуляции (точного копирования — прим. пер.) определенных областей мозга, для обработки входных данных нервной системы и для получения электрических выходных данных. Более того, многие из экспериментов включают пересадку клеток крысам или другим лабораторным животным, у которых своя функционирующая нервная система, в которую органоиды могут интегрироваться. Поэтому, даже если органоиды не переступят порог сознания и не начнут испытывать боль в течение следующих нескольких лет, не следует забывать, что у них есть такая возможность.

Неполная книга правил

Исследования органоидов развиваются не в вакууме. Существующая нормативно-правовая база для смежных видов биологических исследований предлагает множество этических мер защиты для органоидов.

Поскольку органоиды мозга выращены из индуцированных плюрипотентных стволовых клеток (клеток, которые могут дифференцироваться как любая как ткань — прим. пер.), они в частично находятся в области о этической инфраструктуры, которая управляет экспериментами с использованием человеческих тканей. Конкретные правила и рекомендации определяют, откуда ученые могут получить эти клетки и в каких лабораторных животные можно их пересаживать. Приматы даже не обсуждаются. Комитеты, состоящие из ученых, а также специалистов, разбирающихся в юридической, этической и социальной экспертизах, следят за тем, как используются эти клетки. Точно так же, когда органоиды пересаживаются животным, они попадают под компетенцию комитетов по защите животных.

Но сама природа органоидов заставляет задуматься, насколько хорошо действуют некоторые из старых систем правил и должны ли они действовать вообще.

Возьмём «правило 14 дней», которое ограничивает продолжительность выращивания человеческих эмбрионов in vitro (это технология выполнения экспериментов, когда опыты проводятся вне живого организма, «в пробирке» — прим. пер.). Определенные структуры появляются в зародыше через две недели с момента оплодотворения, и это говорит о том, что нервная система начала собираться. Но правило 14 дней не работает для органоидов, потому что они не связаны с реальными эмбрионами. Органоиды мозга следуют совершенно другим путем нейронной архитектуры. Весь смысл работы над ними заключается в создании реальных структур мозга. И поэтому органоиды «вызывают такое специфическое ощущение, когда вы знаете, что приближаетесь к чему-то, что в прошлом создавало этические затруднения», говорит Аах.

Эти исследования не относятся к определённой категории надзорных комитетов: они не базируются исключительно на людях, животных или стволовых клетках ex vivo (проведение экспериментов на живой ткани, перенесённой из организма в искусственную внешнюю среду — прим. пер.) Для органоидов не существует регулирующей структуры. Сейчас это не страшно. Но это пробел, который необходимо заполнить, потому что проблемы становятся ближе с каждым днём.

Этики и ученые сейчас работают вместе, чтобы выяснить, нуждаются ли эти исследования в новом своде правил. Этические дискуссии продвигаются стремительно, далеко опережая науку. Национальные институты здравоохранения выступили спонсорами совещаний и семинаров, велись обсуждения создания другого вида комитета по надзору. Ученые обратились к специалистам по этике в частном порядке, чтобы обсудить особенности своего исследования: еще в 2013 году Хэнк Грили, директор Центра по праву и бионаукам при Стэнфордском университете в Калифорнии, вспоминал, что получал электронные письма от экспериментаторов, стремящихся начать диалог. А Алиссон Муотри, биолог из Калифорнийского университета в Сан-Диего, организовал конференции, чтобы связать специалистов по этике как с биологами стволовых клеток, так и с исследователями сознания.

Исследователь Алиссон Муотри держит блюдо для культивирования, содержащее мозговые органоиды в своей лаборатории в Калифорнийском университете в Сан-Диего (слева).

Органоиды (справа) — крошечные самоорганизующиеся комки клеток, которые могут заменять ткани мозга человека в экспериментах, — в настоящее время довольно просты, но ученые работают над тем, чтобы они по форме и функциям напоминали структуры реального мозга.

Объединённый этический брейншторм

Особый интерес представляет «Brainstorm Project», двухлетняя программа, финансируемая Национальными институтами здравоохранения, сопредседателями которой являются Хен и Джантин Лунсхоф, специалисты по этике в Гарварде. Программа обеспечивает институциональную поддержку для объединения этиков и ученых в небольшие рабочие группы, чтобы они могли определить, на каких этических проблемах сосредоточиться и какие области исследований органоидов в мозге они рекомендуют для будущего финансирования Национального Института Здравоохранения.

Brainstorm Project частично смоделирован на основе повседневной практики Лунсхоф, специалиста по этике и философии: с 2006 года она работает с исследовательскими группами в Гарварде. Она сотрудничает с биологами в их полномасштабном исследовании от начала до конца — посещая еженедельные собрания исследователей, изучая экспериментальные проекты, исследуя новые статьи, и оживленно беседуя о методах и целях текущей работы.

Лунсхоф называет это улицей с двусторонним движением: она задает вопросы и узнает о текущих экспериментах, в то время как учёные лучше знакомятся с мнением специалистов по этике. Регулярный контакт побуждает исследователей консультироваться с Лунсхоф, когда они думают, что вошли или собираются войти в этически серую зону. «Это непрерывный процесс обучения», — сказала Лунсхоф. «И это взаимно». Это то, что она называет «этика сотрудничества».

Она старается воздержаться от осуждения. «Я не полиция по этике. У меня нет никакой официальной надзорной роли. Это тоже не моя цель». Вместо этого в совместных обсуждениях «...ученые, работающие с нами, и мы, работающие с ними, выясняем, каким может быть будущее и как, по их мнению, нам всем следует к тому относиться».

Джантин Лунсхов — специалист по этике, которая работает с биологами при Гарвардском университете в Виссе, чтобы помочь составить программу исследований по органоидам.

Brainstorm Project, безусловно, не является немедленной попыткой создать набор руководящих принципов исследования органоидов. «Для этого еще рано», — утверждает Инсу Хен, профессор биоэтики. Прямо сейчас, «на самом деле никто не готов сказать:"Вот та самая граница, которую никто не должен пересекать"». Хотя он действительно хочет использовать сегодняшние обсуждения для создания будущих правил исследований, сейчас речь идет о «...необходимости развития этики и науки вместе. Этики не должны слепо контролировать науку, но могут быть вовлечены на раннем этапе, чтобы помочь сформировать направление исследований социально ответственным образом».

Хотя обсуждения появления органоидного сознания, ощущения боли, самопознания и других тревожных вещей неизбежно встречается на собраниях Brainstorm Project, это не является их главной задачей — все эти события все еще слишком далеки. Вместо этого Лунсхоф, Хен и их коллеги пытаются найти неотложные этические проблемы, которые требуют решения уже сейчас. Обсуждение сознания имеет решающее значение, «но концентрация внимания только на этой проблеме отвлекает нас намного более существенных, важных и удивительных вещей», — сказал Хен.

Сопоставление с мозгом

В приоритете для Хен стоит задача убедиться, что дела на самом деле обстоят так, как утверждает наука. Многие из затронутых вопросов, возможно, не относятся к этике напрямую, но определение практической эффективности этих подходов имеет важное значение для этической стороны исследований. Если они не приносят пользы, то любой вред от них становится неприемлемым. Действительно ли органоиды моделируют то, что утверждают ученые? Как наиболее приемлемо создавать и использовать их? Можно ли основывать лечение пациентов на исследованиях, проводимых в органоидных системах или использовать органоиды для диагностики?

По мере продвижения исследований будет важно определить различия между органоидами мозга и реальным мозгом, помимо разницы в размерах и количестве нейронных связей. «Мы знаем, что эти [органоидные] нейроны функционируют. И уверены, что они связаны», — говорит Бруна Полсен, научный сотрудник лаборатории известного исследователя органоидов Паолы Арлотты в Гарварде. «Но что это на самом деле означает для нас?»

«Мы не до конца понимаем, какие типы основной электрической активности характерны мозгоподобным системам» — говорит Чен. Например, Муотри и несколько его коллег недавно вызвали настоящий переполох, когда они сообщили, что записали электрические сигналы, напоминающие мозговые волны новорожденного ребенка в органоиде коры больших полушарий. Но не все учёные с такой интерпретацией результатов: они утверждают, в что электрическая активность человеческого мозга зависит от анатомических структур и типов клеток, которых не может быть у органоидов. Пока этому не найдется логичное объяснение, подобные выводу будут вводить в заблуждение научное сообщество. Муотри, со своей стороны, подчеркивает важность этих споров, чтобы указать на необходимость обсуждения и объединения с экспертами по человеческому развитию, сознанию и другим областям, с которыми исследователи стволовых клеток могут быть не знакомы.

Также обсуждаются вопросы о том, как долго стоит поддерживать жизнедеятельность органоидных систем, где компромисс между созданием сложных органоидов и простотой управления, и как публично говорить об исследованиях. Лунсхоф и Грили отметили, что популярное описание органоидов мозга как «мини-мозг», хотя многим оно и нравилось, вызывает излишнюю тревогу.

То, как исследователи берут разрешение на использование биоматериала в органоидных экспериментах, также находится под пристальным контролем. Биологи и этики обсуждают, следует ли говорить участникам исследований о том, что частички их кожи могут стать плюрипотентными стволовыми клетками и будут использованы для создания некого подобия головного мозга, и если да, то сколько информации следует и нужно раскрыть. В свете своих недавних открытий Муотри пересмотрел форму информированного согласия для доноров материала и включил в нее обсуждения органоидов мозга и их способность генерировать некоторые типы электрических волн. «После этого я впервые увидел семью, которая решила не участвовать в исследовании. Не всем захочется жертвовать свои клетки, зная, к чему это потенциально может привести».

Сознание под сомнением

Несмотря на то что мы не ждём значительного прорыва в ближайшем будущем, Муотри не ждет, когда органоиды станут более сложными, чтобы приступить к амбициозным исследовательским вопросам. Работа, которую он планирует, может помочь составить карту биологической и этической среды для будущих исследований органоидов. В частности, Муотри хочет отслеживать ЭЭГ органоидов с помощью новых экспериментов, разработанных специально для поиска следов потенциального сознания.

Большинство предложенных вариантов таких исследований представляли собой аналоги тестов для пациентов-людей. Например, некоторые ученые предложили использовать алгоритмы, разработанные для оценки мозговых волн пациентов с комой, на наличие признаков осознания и настроить их для применения при изучении активности органоидов.

Пока что нельзя сказать, дадут ли что-то подобные эксперименты. Активность органоидов минимальна, поэтому пока не так много идей для исследований. Поскольку такие измерения никогда не проводились до этого, и пока мы не можем сравнить разные результаты для клеточных систем в чашке или клеток животных.

Чем больше вы принимаете участия в этих исследованиях, тем больше у вас вопросов и тем меньше уверенности в ответах

Jeantine Lunshof, Wyss Institute for Biologically Inspired Engineering

Тем не менее, по словам Чена, исследования в этой области сместились с изучения клеточного состава, экспрессии генов и условий для их выращивания и развития, к пониманию их электрической активности. «Единственное, что мы сейчас можем, — это просто измерить их электрическую активность и посмотреть, что мы видим», — сказал он. «Я думаю, что в течение следующих пяти лет мы увидим гораздо больше работ, посвященных характеристике этой электрической активности».

Муотри намерен стать одним из основных участников этого исследования. Один эксперимент, который он хочет провести, включает анестезию органоида и тест его реакции: если определенные электрические сигналы исчезают из записей под наркозом, но появляются вновь после выхода из него, можно сделать интересные выводы (хотя Муотри осторожно отмечает, что это не означает значительное доказательство сознательности, а скорее только первый шаг к подобным выводам). Он также планирует подавать больше сенсорной информации в органоиды, создав нейроны с рецепторами боли, и проверить, реагируют ли эти нейроны на стимуляцию. «Мы не на 100 процентов уверены, что это правильный путь», — признается исследователь. Но это «может предложить что-то новое» или указать полезное направление.

Сейчас он работает над «картой, которая скажет нам, где сейчас находятся органоиды на своём пути к сознанию». На данный момент это набор вопросов «да» или «нет», которые могут помочь исследователям отслеживать, как далеко они продвинулись в своей работе: есть ли у органоида кора головного мозга? Генерирует ли эта кора сигналы, похожие на мозговые волны? Какие есть структуры помимо коры и как они связаны? Может ли органоид контролировать часть тела? Может ли он проводить информацию?

Найти границу между этически неприемлемым и недопустимым на такой «дорожной карте» «гораздо сложнее, чем может показаться», считает Лунсхоф. «Чем больше вы принимаете участия в этих исследованиях, тем больше у вас вопросов и тем меньше уверенности в ответах». Но она надеется на будущий успех совместных усилий ученых и специалистов по этике. «Чтобы применить эти результаты на практике, я потратила 15 лет. И да, это работает».

Наши переводы и статьи на пикабу и VK | Telegram | Яндекс.Дзен | medicalrave@gmail.com