MVolor

В те далекие... да-да, весьма далёкие от нашего времени лихие девяностые кто-то бандитствовал, кто-то челночил, кто-то вставал на лыжи, кто-то участвовал в разборках или пилил заводы. В общем, есть, что людям вспомнить, если живы остались. Не то, что мне...

Ну, что вспоминается, то и расскажу...

Жила я в те годы в студенческом общежитии, в областном центре в двух часах езды от моего родного Окраинска. И несколько месяцев проживала в одной комнате с Викой Кондратюк. Подругами мы с ней не были от слова совсем, терпели друг друга из последних сил. Она терпела, потому что была на пятом курсе, в декабре должна была уйти на преддипломную практику, и смысла менять комнату и заморачиваться с переездами у неё не было. Я же терпела, потому что училась на предпоследнем курсе и после ухода Вики на всю зиму и весну становилась единоличным жильцом в двухместной комнате. Побыть в одиночестве в общежитии - это большая роскошь. Кто там жил, тот меня поймет. И я уже тогда пробывала писать. Завела толстую коричневую тетрадочку и кропала в ней первую фентезю, когда оставалась одна, а потом прятала свои опусы на полке между конспектами.

Почему Вика меня недолюбливала я точно не знаю, хотя догадки имееются, но не суть... Я же не любила соседку по комнате, потому что считала её узколобым мурлом с распухшим... даже так... разбухшим самомнением. Разговаривать нам с ней было абсолютно не о чем. Книжек она не читала никаких вообще, даже безумно популярную тогда "Анжелику", не говоря уже об "Унесенных ветром" или "Поющих в терновнике". Да, что книжки! Она даже... страшно сказать... не смотрела "Санта-Барбару"! Все её разговоры сводились к обсуждению косметики, шмоток и рассуждениям, как подцепить богатого мужика.

На занятия Вика не ходила. Вообще. Как она решала вопрос с учёбой, почему её не отчисляли, могу только предполагать и догадываться. Замечу только, что Кондратюк была девушкой не бедной.

Вставала Вика, как для человека, не ходящего ни на учёбу, ни на работу, очень рано. Часов в шесть утра. Варила себе кофе. Кривила свой снобисткий мордик, когда видела, что я пью чай. Курила. Потом ещё курила. Много курила и садилась делать макияж. Делала она его очень долго. Я уходила на пары, возвращалась где-то к часу. Вика как раз дорисовывала стрелки и вот-вот должна была приступить к контуру губ. После наведения красоты Кондратюк становилась похожей на Панночку в день второй. То есть ещё не совсем нежить, но личико уже сильно потусторонее.

После макияжа Вика обычно куда-то сваливала - наверное к богатым мужикам или просто к мужикам, иногда не появляясь по нескольку дней, чему я, конечно, была несказано рада.

Однажды я застала её не за макияжем, а вернувшейся с "хитрого" рынка, что растянулся от остановки и в бесконечность через дорогу от нашей общаги. Купила она там два жутко убогих больших полотенца цвета жухлого лимона, сдохшего ещё на ветке.

- Ну, и на фига деньги потратила? - спросила я у Вики, щупая полотенца. - Они же тонкие, ими же и не вытрешься нормально.

Вика только высокомерно улыбнулась, и куда-то потерялась по своему обыкновению.

Вернулась моя соседка в три часа ночи, открыв дверь чуть ли не с ноги. Зажгла свет. По тому, как Вику мотало из стороны в сторону, я поняла, что она пьяная, как... чёрт, даже не знаю, как описать её состояние без матерных выражений. Хотела сказать ей пару ласковых, но жизнь в общежитии приучила меня не вступать в дискуссии с товарищами, находящимися, так сказать, в крайних стадиях алкогольного опьянения. А ещё в руках у Вики засверкали... ножницы. Агроменные! Я даже не успела рассмотреть, откуда она их достала.

Громко хлопнув ножницами об стол, Вика смела всё, что на нём было, на пол и стала раскладывать там свои полотенца. Разложила. И начала резать ткань!

Я много чудиков повидала, когда жила в общаге. Но это было нечто запредельное. От любопытства я из лежачего положения прешла в сидячее, и придвинулась поближе к столу...

Вика не просто резала ткань. Она её кроила! Без выкроек и без линейки! Несмотря на то, что она едва держалась на ногах, несмотря на то, что голова её моталась из стороны в сторону, а глаза смотрели куда угодно, но только не на стол, рука её была тверда, а движения ножницами точны, как у автомата.

Закочив с кройкой, Вика ещё раз порылась в своих вещах, доставая оттуда маленькую швейную машинку - электрическую! с педалькой! Строчила Кондратюк уже с закрытыми глазами, свесив голову на плечо, и периодически похрапывая.

Сшив разрозненные куски в нечто целое, Вика несколько минут пялилась то в тёмное окно, то в потолок, шевеля накрашеными синюшной помадой губами, как будто пытаясь что-то вспомнить. Потом стала, не глядя, шарить руками по столу, затем опустилась на четвереньки, залезла под стол и начала шариться там, периодически стукаясь головой о батарею.

Интуитивно я догадалась, что ищет она тонкую полоску, что упала на мою кровать. Я слегка тюкнула её ногой по пятой точке и, когда она медленно развернулась, явно не осознавая моего присутствия, помахала этой тряпчухой у неё перед носом.

Радостно заулыбавшись, Вика вылезла из-за стола, вырвала у меня из рук кусок ткани, села за машику и уже через пару минут в её руках тонкой змейкой вился поясок. Я-то подумала, что ночное шоу на этом закончится, но нет... С грохотом подорвавшись с колченого стула, Вика потянулась рукой к подоконнику, беря оттуда пустую бутылку для полива цветов. Выйдя с ней за дверь, Кондратюк вскоре вернулась с водой...

Вернувшись, она снова принялась рыться в своих вещах. Я просто терялась в догадках, что же ещё она собирается делать, пока Вика не извлекла из одной из своих многочисленных сумочек крошечный утюжок, похожий на игрушечный. Утюжок оказался вполне рабочим, и Вика принялась наглаживать сшитую вещь.

Делала она это так: перед тем как гладить, набирала в рот воду, громко брызгала на своё творение, при этом мою соседку чуть ли не складывало пополам. Те, кто тогда не спал, а шлялся по студенческому городку, могли бы видеть в окне чётвертого этажа девушку, истово бьюшую поклоны. Хорошо набрызгав, Вика начинала наяривать утюжком с такой силой, что я боялась - стол не выдержит и рухнет, и будем мы есть сидя на ковре, как узбеки из соседнего блока.

Стол выдержал. Достав из шкафа тремпелёк (так в наших краях называют треугольную вешалку для одежды), Вика повесила на него то, что пошила, зацепила тремпель на дверь, сделала два шага назад, полюбовалась на ЭТО с широко закрытыми глазами и рухнула на кровать аки Панночка в гроб.

- Ой... Халатииик, - протянула Вика, слегка морщась от головной боли, когда проснулась на следующее утро. - Откуда?

- Ты пошила, - ответила я, рассматривая в утреннем свете восхитительный домашний халатик нежнейшего цвета незрелого лимона. - Но... как, Холмс?! Ты что, ничего не помнишь?!

- Не-а...

В то утро мы с Викой впервые поговорили по душам. Ну так... слегка. Оказалось, что Вика прекрасно шьёт и вяжет. Я "навела резкость" на викины вещи, только сейчас осознавая, что среди них практически нет покупных. Никакой "Турции", никакой "Польши", что были в те годы вместо "Китая". Всё сшито или связано или сделано самой Кондратюк: многочисленные юбки, кофты, свитера, брюки, платья... даже бижутерия... даже опушка на ботиночках... даже яркое одеяло, которым она застилала постель... даже маленькая подушечка для стула, на которой она сидела, когда пила кофе и курила...

- Ты и подушечку сшила?!

- Ага. И перья сама набивала. У нас дома куры. И схему для вышивки сама рассчитала и на миллиметровке начертила.

- Ты и чертить умеешь?!

- Естественно. А как бы я выкройки делала?

- Но, Холмс... Ты же кроила без выкроек! Без линейки!

- Так я свои мерки знаю. Я шью с пяти лет. Сделала последние бумажные выкройки года три назад, и всё. А кто такой Холмс?

Так же Вика рассказала, что с последнего места проживания её вытурили соседки, которых раздражал шум швейной машинки и разбросанные по всей комнате шитейные принадлежности.

С того дня Вика перестала от меня тихариться, и, не спрашивая разрешения, развернула пошивочную мастерскую у нас в комнате. Как ни странно, меня это вообще не раздражало, наоборот... то чувство... будто рядом происходит какая-то магия, и я могу за этим всем наблюдать. В свою очередь и я перестала скрывать от Вики, что что-то пишу. Я сидела на кровати и писала под шум швейной машики, а Вика и не задавала ни каких вопросов. И, кстати, открылся секрет, откуда у Вики всегда водились деньги. И нет, это не был пошив одежды на заказ. Это она считала почему-то ниже своего достоинства. А вот продажу своих вещей, которые ей надоели, Вика считала весьма приемлемым способом пополнения кошелька. А надоедали ей вещи буквально после первой-второй носки.

Однажды, придя с пар, я увидела Вику с очередным приобретением с "хитрого" рынка. Жуткая серо-буро-малиновая кофта, щедро украшенная черными перьями. Критиковать покупку я, естественно, не стало, а с предвкушением стала ожидать, что же Вика с ней наколдует. А она вынула спицы и клубки тонкой черной шерсти и связала удивительно изящный свитерок. Из черных перьев, ободранных с кофты, на маленьком самодельном (ею же самой и сделанном) ткацком станке, Вика сплела нечто среднее между тканью и кружевом.

- Вау! - воскликнула я. - Только древние ацтеки умели делать ткань из перьев!

- А... це... кто? - переспросила Вика.

Украшенный перьевой тканью свитерок стал еще прекрасней. Я намеревалась выкупить его у Кондратюк, но пока раздумывала, прикидывая свои финансовые возможности, оказалось, что в нём уже щеголяет одна из самых наших строгих преподавательниц... эхх...

И еще есть два воспоминания, что связывают меня с Викой Кондратюк.

Однажды я застала её читающей мою тетрадочку. На мои возмущения она не реагировала, попытки отобрать тетрадку пресекала, и несколько часов просидела, терпеливо разбирая мой весьма корявый почерк.

- Очень интересно! - сказала она, когда закончила читать. - Это ты сама всё придумала?

- Конечно, - почти не соврала я.

- Жаль, что не до конца дописано...

Мне приятно было видеть искреннее восхищение в викиных глазах. Хотя на самом деле моя фентезя про приключения девушки-археолога была вдохновлена недавно вышедшим фильмом про Лару Крофт.

А после Кондратюк уехала, даже не попрощавшись со мною. Однажды я вернулась после поездки домой и не увидела в комнате викиных вещей. На полке, которая раньше была занята викиной косметикой, сиротливо возвышался лишь баллончик дезодаранта "Кураж". Мне тогда очень нравился этот запах и Вика это знала. Не знаю, забыла ли она его или нарочно оставила мне на память.

Я думала, что никогда больше не увижу Вику, но случилось чудо. Мы случайно встретились через пару лет на пляже в Окраинске. Ах, каким же офигенским тогда было это место... но сейчас не об этом.

Я шла по пляжу и вдруг мой взгляд зацепился за очень красивую цепочку-плетенку из золота и серебра висевшую на шее одной из отдыхающих. Тогда такие были в моде. Не знаю, правда, повсеместно или только в наших краях. Фишка в том, что купить просто так их было нельзя, а нужно было делать на заказ в ювелирных мастерских. Почти у каждой девушки была такая цепочка, обычно подарок от поклонника, имеющего к ней серьезные намерения. Если, что - у меня такой так никогда и не появилось(

Так вот... стою я, любуюсь цепочкой, пытаюсь понять, почему это, в принципе стандартное украшение, так меня поразило, как вдруг хозяйка сей красоты называет меня по имени! Я поднимаю глаза чуток вверх и...

- Вика! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?

Я не буду пересказывать наш разговор. Он получился скомканным и малоинтересным. Попала Вика в наши края с какой-то компанией из такого же маленького городка как и наш, но где не было ни речки, ни озера. Обрадовалась, когда я похвалила её цепочку. Сказала, что купила она себе её сама, а делали её по викиному эскизу.

- ...а никто не верит, - грустно добавила она.

- Не верят, что сама купила или что эскиз твой? - уточнила я.

- Ни то, ни то.

- Я верю.

- Спасибо. А помнишь, ты писала роман в коричневой тетрадке? - спросила вдруг Вика.

Чесно говоря, вспомнилось с трудом.

- Смутно, - почти не соврала я.

- Так ты его не дописала? - в голосе Вики прозвучала неподдельная грусть.

- Не-а...

- Жаль. Недавно смотрела фильм по кабельному. Названия не запомнила, но сюжет очень похож на твой. Только читать твоё было гораздо интереснее... Ну, привет-пока, ещё увидимся.

И Вика ушла. Не оставив мне ни адреса, ни номера своего телефона и не спросив мой. Да и я не особо рвалась тогда с ней общаться. И сейчас бы не захотела, но почему-то так тоскливо становится на сердце, когда я вспоминаю свою неподругу Вику Кондратюк. Будто что-то я сделала не так, или наоборот, что-то не сделала... не сказала...

(Авторская пунктуация сохранена)

Я просыпаюсь, когда над восточным горизонтом восходят Плеяды. Они проводник в мир, где я могу найти себе жертву. А могу и не найти. Это как повезет. Если не повезет – окажусь в черном небытии, буду находиться там бесконечно долго. 

Мой взгляд скользит по желтым, красным и зеленым тыквам. Их продают на маленьком рынке позади супермаркета. Мне нравится мелкая сеточка трещинок, восковой налет, придающий тыквам мягкий матовый блеск, сочная оранжевая мякоть, виднеющаяся из разрезанных половинок. Вид тыкв успокаивает меня, люблю, когда люди их выращивают и продают или покупают, но это не жертва.

Увы… Девушка. Миленькая, хорошенькая. Выходит из магазина с коробкой конфет «Стожары». Древнее название для Плеяд, а для меня, как приглашение идти следом. Я отчетливо вижу осеннюю листву, вижу красные яблоки, сизые сливы, серебристо-розовый чеснок, пунцовый виноград. Я вижу все, что растет из земли, а вот люди для меня, как тени. Мне на них могут указать только Плеяды. Калина. Девушка покупает на рынке калину, красную как кровь. Это тоже мне нравится. Я попробовал толкнуть девушку под автобус, но меня окатило ледяной волной и приморозило к тротуару. Девушка идет к бабушке, несет ей конфеты и калину к чаю. Старушка больная и дряхлая, доживает последние денечки, к зиме скончается, но ее любовь к внучке так сильна, что я не смог бы навредить девчонке и через сорок лет после смерти её старшей родственницы. 

Мне плохо. Как же мне плохо! Но уйти не могу. Рано еще. Рано. Пока горят Плеяды, у меня есть надежда. Всё в тумане. Люди – теплые и полные жизни, как за плотной тканью, которую мне не прорвать. Попив чаю, позависав в соцсетях, девушка ложится спать. Я проникаю в ее сон, чтобы хотя бы на миг что-то ощутить. Ей снится старое здание. Внутри грязь, разруха, ржавые, покрытые росой, трубы. Девушке страшно, а мне нравится. Я могу дотрагиваться до мокрых труб и пыльных тряпок на полу. Во сне она не одна. Кто здесь с тобой? Витя? Это твой парень? Нет. Он приводил тебя в этот дом? Нет, дом плод твоего воображения. Ааа… он поссорил тебя с твоим парнем? Почувствовал, что у вас всё серьезно, не захотел терять друга и оболгал тебя. Сказал, что спал с тобой, хоть вы даже незнакомы. И Макс поверил другу, а не тебе. Давно, три года назад. Родители Вити развелись – дают ему деньги, много денег, но не вспоминают о нем без особой надобности. Мама нянчит маленькую сестричку от нового мужа. Нет у Вити женщины, которая бы его сильно любила. Ни родной по крови, ни чужой. Витя очень мне подходит. Как мне найти его? И тут как вспышка. Черная вспышка! Я чувствую Витю рядом. Я слышу мерный гул мотора Субару, шины шелестят, шипят, напряжённый воздух звенит, пищит. Автомобиль едет. Витя едет по соседней улице на черной Субару, подаренной родителями. Субару – еще одно имя Плеяд. Так их называют на островах, далеко на востоке. Теперь я могу следовать за ним!

Он едет на старый стадион и начинает ездить по кругу. Все быстрее и быстрее. Ему нравится скорость. Мне тоже! Я мог убить его еще на улице, но мне так нравится это кружение. В давние времена моих жертв тоже водили по кругу. Второй круг, третий… и, наконец, седьмой. Субару врезается в дерево. Много крови. Витя мертв, и теперь я буду спокойно спать до следующего восхода плеяд, до следующей осени. 

Витя в машине не один. Кто с ним? Макс, бывший парень девушки с калиной. Его мать молится на  бизнес, а новая девушка бросит Макса, потому что хромать ему теперь до самой смерти. Но… ОНА еще его помнит, ОНА еще его любит. Не могу забрать вторую жертву, хотя и хочу. Очень хочу. Живи, мальчик, живи пока, но я… тебя видел. Плеяды показали мне тебя. И я тебя запомнил. И я за тобой вернусь. Однажды. Осенью.

Предыдущий пост: Записки из Окраинска

По просьбе Александры Хохловой публикую её фотогафии из Окраинска.

"Можно представить, что это руины древнего города, а там вдалеке Везувий. Но на самом деле это развалины индустриально-педагогического техникума. А гора на горизонте это террикон. 

Собачку на первом плане зовут Федор. Раньше он был ничейным и жил на рынке, спал в коробке. Теперь нашел хозяйку и спит на диванчике".

Заранее смирись с тем,

что в корзине с фасолью

тебе не отыскать

ни одной жемчужины.

Из трактата Лаофуцзы

«Как выбрать себе

хорошую и верную жену»

Алые фонарики на чайном домике господина Чу создавали уют и дарили гостям хорошее настроение. Изящно подобрав шелковые подолы, императорские наложницы Пай Лю и Ли Ван, присели к чайному столику. Согласно чайному этикету, они постарались оставить за порогом мысли о дворцовых делах, интригах, сплетнях и боязни нашествия варваров с дикого заснеженного севера, где царят вечная зима и морозы. Но если с последним всё было в порядке – варваров красавицы боялись, потому что им велели их бояться специальным императорским указом, то вот оставить снаружи гаремные тяготы и заботы оказалось сложнее.

Пока что в чайном домике царили душевные разговоры, негромкое пение сверчка в клетке из вишневого дерева и тихий шелест вечернего ветерка в ивовой листве, но мысли красавиц занимала важная дворцовая новость. Новость о присвоении почётного ранга наложнице Ю Тянь по случаю рождения прелестной зеленоглазой дочурки.

– Вы слышали, каким диковинным именем Ю Тянь назвала девочку? – спросила у подруги Пай Лю.

– Кажется, милое дитя зовут Мирча, но, давайте, не будем говорить о мирских делах, – попросила Ли Ван.

– Не будем, – охотно согласилась Пай Лю. – Хотя, это всё так необычно, так странно. Придворные медики все, как один, утверждали, что Ю Тянь не может иметь детей.

Девушки поставили чайничек на огонь, а пока грелась вода, завели разговор о чае.

– Люблю чай из провинции Шу, – заметила Пай Лю.

– Уважаю ваш тонкий вкус, дорогая подруга Лю, но моё сердце с первой заварки и до последнего удара отдано чаю «кхуча». Ведь его благородная горчинка дарит...

Что именно дарит горчинка, мы никогда не узнаем, ибо Пай Лю воскликнула:

– Я вспомнила! Горчинка – перчинка. Вспомнила, что означает Мирча! Так называют перец в Индии, откуда родом Ю Тянь, и откуда привозят удивительные пряности, обжигающие нёбо.

– Ну, хорошо, – снисходительно кивнула Ли Ван. – Открою вам один секрет. Садитесь поближе. Я всё расскажу…

Пай Лю придвинулась к подруге, и та начала рассказ.

Есть в Индии сад, который принадлежит джинну, что двенадцать лет спит, а двенадцать лет бодрствует. В его саду растут кусты, на которых цветут крошечные белые звездочки или висят красные длинные перцы, но главная драгоценность сада – это куст с блестящими зелеными листьям и громадными толстыми перцами, зелёными, как изумруд. Когда джинн спит и не охраняет сад, туда со всей округи слетаются соловьи, чтобы поклевать зеленый перец. Потом соловьихи несут изумрудные яйца, и если достать такое яйцо, и завернуть в хлопчатобумажную ткань, и год проносить под левой подмышкой, то из него появится младенец. Хорошенькая девочка…

– Вы хотите сказать, уважаемая Ли Ван, что дочь нашего драгоценного императора – простое соловьиное яичко?!

– Нет! Как можно! Фи, простое… Не простое, а изумрудное! – воскликнула Ли Ван.

Налив в терракотовый чайник немного воды, Пай Лю сделала первую заварку. Ею она омыла столик и пиалы. Вторую заварку девушки пили молча, медленно вдыхая аромат, чтобы лучше уловить все нотки благородного напитка.

– Да, древние мудрецы были правы! Чай способен творить чудеса! Вы согласны с ними, Лю?

– Да… нет… – задумчиво проговорила Пай Лю. –Бедный, бедный император…

– Думаете, дочка-яичко – это горе?

– Мне сложно судить о чужих детях, тем паче, императорских. А всё же…

– Вы знали, что в молодости наш император Цзи Цзяо потерял свою первую, горячо любимую жену? Вот это горе! Но мы ведь не для сплетен здесь собрались?

– Конечно, нет, – улыбнулась Пай Лю. – А всё же…

Третья заварка согревала и убаюкивала, как мать дитя, и Ли Ван сказала:

– Ладно, от маленькой сплетни миру не убудет, тем более это не сплетня, а чистая правда, записанная в анналах императорской библиотеки. Слушайте! Когда императору было отроду не больше семнадцати лет…

Когда императору было семнадцать лет, то был он не императором ещё, а наследником. И охотился он однажды в горах, где набрёл под большим деревом на хижину отшельника, сплетенную из листьев. Кругом цвели цветы, порхали птицы, а поблизости лежало озеро, где по воде плавали белые, красные и синие лотосы. Наследник учтиво поклонился старику-отшельнику и спросил:

«Сколько лет здесь живешь?

«Почти сто».

«А за всё это время видел ли ты здесь что-нибудь замечательное?»

Отшельник ответил, что никогда ничего не происходило, но в этом году, каждый пятнадцатый день месяца на озеро стала прилетать небесная царевна Манохара. Она купается в хрустальной воде, плавает среди лотосов и поёт так сладостно, что звери и птицы ей внемлют, а стрекозы кружат над ней, будто зачарованные. И даже такой старик, как он, слушая восхитительное пение, радуется потом семь дней кряду.

Пришел будущий император к озеру на пятнадцатый день и увидел царевну Манохару, и его пылкое юное сердце загорелось любовью. Прекрасна была царевна, прекраснее всех. Глаза у неё были серые и бездонные, губы словно кораллы, волосы, как тёмный атлас, тело, как из слоновой кости. Взял её наследник в жены и был так счастлив с молодой женой, что никогда с ней не расставался и обо всем на свете забыл.

Не понравилось такое ни императору, ни императрице, ни царским сановникам, ни слугам, ни другим женщинам гарема, о которых наследник совсем позабыл. И, чтобы погубить Манохару, задумали они каверзу. Императрица-мать сказала, что приснился ей сон, будто прилетел к наследнику коршун и разорвал его тело, вынул внутренности и обвил их вокруг городской стены. И все во дворце стали говорить, что им приснился точно такой же сон. Позвали прорицателей и те сказали, что грядёт нашествие варваров из северных земель, и принесут они разорение стране и смерть всей императорской семье. Но есть средство, чтобы спастись! Для этого надо совершить ритуал.

«Какой ритуал?» – спросил наследник.

«Надо вырыть пруд глубиной с человеческий рост, оштукатурить его и наполнить кровью молодых лесных коз. Омойся в этой крови, а твои отец и мать должны возжигать перед тобой курение жиром небесного существа».

«Хорошо, – сказал наследник, – но жир небесного существа очень редок. Как его достать?»

«То, что можно достать, то не редко», – ответили прорицатели.

«Как понять ваши слова?» – спросил наследник.

«Разве жена твоя, царевна Манохара не небесное существо?»

Не хотелось наследнику жертвовать женой, долго он не соглашался, но прорицатели сказали: «Разве не слыхал ты слова мудрецов? Ради рода пожертвуй любым родичем, ради города пожертвуй любым домом, ради страны пожертвуй любым городом. Ты можешь взять себе другую жену, но другого наследника у нас нет».

С тяжелым сердцем, но дал наследник согласие на убийство Манохары, и привели её плачущую к кровавому пруду. Она надеялась, что муж передумает, но будущий император остался непреклонен. Постояв у пруда, погоревав о несложившейся семейной жизни, царевна поднялась в воздух и улетела – всё-таки была она волшебницей, небесным существом не по названию, а – по сути. Только вот наследник об этом как-то подзабыл.

– И никто её с тех пор не видел? – поинтересовалась у подруги Пай Лю. – А как же нашествие северных варваров? Они пришли и всех убили?

– Глупенькая, – рассмеялась Ли Ван, отмечая про себя, что умственные способности Пай Лю иногда напоминают ей лакированный набалдашник зонтика от солнца. – Не было никакого нашествия. Делать варварам нечего, как топать к нам через горы и плыть по морям.

И Ли Ван попробовала перевести разговор на тему, более соответствующую чайному духу:

– Вы слышали? Мудрец Лаофуцзы заявил, что конец света близок!

– Что вы говорите!

– Да! И наступит он тогда, когда люди перестанут пить чай вот так тихо и с душою, как мы. Лаофуцзы сказал, что рано или поздно чайные церемонии отойдут в небытие, а люди начнут пить чай, как воду – на ходу, на бегу из бумажной посуды.

– Уфф… – поёжилась Пай Лю и вся сникла. – Не хотела бы я жить в таком мире.

После этих слов она до того стала походить на сложенный зонтик, что Ли Ван едва не расхохоталась, но сдержалась и только фыркнула в надушенный рукав, как лисичка.

– Поэтому-то наш справедливый император Цзи Цзяо и посадил мудреца под домашний арест. Там он может предаваться созерцанию истинной красоты мира как минимум один лунный месяц.

Четвёртая заварка бросила подружек в лёгкий пот. Свежий ветерок ласкал кожу и уносил сознание к дальним берегам диковинных историй. Ах, сколько же нового открыл этот вечер!

– Бедный, бедный император, – снова загрустила Пай Лю.

– Вы думаете, что улетевшая жена – это горе?

– Наверное. Ведь, кажется, он её любил. По-своему…

– Влюбиться, когда у тебя седая борода – вот горе!

Когда Цзи Цзяо уже было далеко за сорок, но ещё не исполнилось пятьдесят, ехал он мимо того озера, где познакомился в молодости с Манохарой и встретил там прекрасную юную девушку. Она сидела под деревом и горько рыдала. Остановил император свою свиту, подошел к девушке и спросил, кто она и как пришла в этот лес.

«Я дочь правителя Чосона, – ответила та. – Я вышла из дворца на прогулку. Шла, шла и заблудилась, а как сюда попала и сама не знаю».

Отвез её император к себе и взял в жены, и поселил в летнем дворце, в садах которого фонтаны покрывают росою цветы, где у позолоченных колонн деревья гнутся под тяжестью плодов. И там, среди цветов и солнечных лучей жила прекрасная молодая императрица, и император её так любил, что с ней позабыл обо всём на свете.

Случилось так, что ученик одного отшельника возвращался с высоких гор, куда он каждый год ходил за священной водой для учителя. Проходил он мимо императорских садов, и они пленили его своими фонтанами. И вот перелез он через стену и пошел гулять по саду, а когда устал – прилег и заснул под фиговым деревом. Его спящего нашла охрана, арестовала и привела к императору.

– Повелитель, – взмолился ученик отшельника. – Прошу не наказывайте за то, что я уснул в вашем саду, отпустите меня к моему учителю.

Император был так счастлив в то время со своей молодой женой, что приказал подарить юноше шелковый халат и отпустить на все четыре стороны. Ученик вернулся к учителю, рассказал тому о происшествии. Учитель сказал:

«Хорошо, что ты не пострадал, но от халата, что надет на тебе и от воды, что ты принёс, идёт странный запах – запах сладостной гнили. Скажи, не показалось ли тебе, что-то необычным в том, как выглядел, или вёл себя император?»

– Глаза у него тусклые и кажутся неподвижными, – подумав, ответил ученик.

Отшельник был мудрый и учёный человек, он сразу почувствовал, что императору грозит великая беда, и отправился вместе со своим учеником в обратный путь, во дворец. Император принял их со всем почтением и отшельник сказал:

«Вы были добры к моему ученику, и я хочу вам помочь, так как чувствую, что вы в опасности. Скажите мне правду, нет ли во дворце молодой женщины, что попала сюда не из родительского дома, а взята из лесу?»

Император рассказал про девушку, которую нашёл в лесу, дочь правителя Чосона. Сказал, что женился на ней и послал уже нескольких вестников в Чосон, но ни один из них ещё не вернулся.

«Она вовсе не дочь правителя Чосона! – воскликнул отшельник. – И даже не женщина. Она двухсотлетняя змея, ведьма-людоедка, что может принимать человеческий облик».

Император стал спорить: не поверил отшельнику – слишком уж любил красавицу жену. Но учитель предложил проверить свои слова, провести испытание и велел приготовить к ужину кушанье частью очень солёное, частью солёное в меру. Вечером император с императрицей ужинали вместе и ели из одного блюда. И вот император повернул блюдо солёной частью к жене, а сам стал есть с другой стороны. Императрица с трудом глотала ужасно солёную пищу, но так как муж ел, то ела и она.

Ночью, когда они легли, император пожевал корешок таирского пиона, что дал ему отшельник, и сна у него не было ни в одном глазу, и он только притворялся спящим. Приоткрыв один глаз, Цзи Цзяо следил за женой и похрапывал, чтобы она ничего не заподозрила. Уверившись, что муж спит, женщина бесшумно выскользнула из комнаты и побежала к фонтану. Император последовал за ней и увидел, как она прыгнула в воду и тут же стала длинной и толстой, как дерево, змеёй. Змея выкупалась в фонтане, попила воды, выползла и снова стала женщиной. Убедившись, что отшельник был прав, Цзи Цзяо хотел позвать стражу, но благоразумно дождался утра и нового совета отшельника.

«Змея сильнее половины твоего войска, здесь нужна хитрость», – сказал отшельник и велел построить в саду металлическую печь с крепкой заслонкой…

– Ну, дальше понятно, – зевая прелестным ротиком, заметила Пай Лю. – Сожгли бедняжку. А слышали ли вы, дорогая подруга, историю про девятихвостую лисицу, что сбежала из императорского зверинца три года назад?

– Мм… нет. Я сама во дворце не так давно. А почему вы вдруг вспомнили? – удивилась Ли Ван.

– Во дворце вы скоро уж, как три года, странно, что об этом не знаете, – ответила Пай Лю. – Ходят слухи, что после побега, видели ту лисицу на кладбище у буддийского монастыря. Раскопала будто бы лиса могилу какой-то отшельницы, умершей в юности, надела на голову череп и кланялась луне, кланялась, пока не превратилась в женщину. И пошла та женщина во дворец…

– А у меня для вас подарок! – перебила подругу на самом интересном месте Ли Ван и протянула ей перламутровую коробочку.

В коробочке лежало чудесное опахало – маленькое, круглое, из пальмового листа, с золотой ручкой. Ли Ван махнула опахалом к себе, и в комнате возник ничего не понимающий прекрасный юноша, махнула опахалом от себя, и юноша исчез.

– К опахалу приворожена душа персидского принца. Дарю!

– Хм. И зачем мне это? – удивленно вздернула изящно нарисованные брови Пай Лю.

– Ээ… вы ведь любите играть в шахматы?

– Не умею.

– А в маджонг?

– Люблю.

– Вот и будет вам напарник! – засмеялась Ли Ван и захлопала в ладоши. – Разве не чудесно?

– Чудесно будет вам, когда меня с позором изгонят из дворца, – криво улыбнулась Пай Лю и резко сунула руку под подол одеяний Ли Ван, и дернула изо всех сил.

– Ай! Ты, что творишь?! – вскричала Ли Ван.

В руках у Пай Лю оказался клочок рыжей шерсти, который она рассматривала с мрачным удовлетворением.

– Так и знала! Кицуне! Лиса-оборотень из Ниппона! А я всё думаю, почему вы по три раза на день едите курятину. И не надоедает же…

– Паршивая девчонка! – взвизгнула Ли Ван. – Испортила мой хвостик!

– Не смейте возвращаться во дворец! – со смехом бросила ей Пай Лю, отодвигая двери. – Там на вас спустят собак. Ох, и славная выйдет охота!

Выглянув наружу, Пай Лю не увидела ни извилистой каменной дорожки, по которой они пришли в чайный домик, ни старой плакучей ивы, склонившейся над ним. Домик летел над заснеженными верхушками гор, на которых горели костры. Вокруг них сидели, грелись или приплясывали от холода бородатые люди в шкурах, наверное, те самые северные варвары.

– Далеко собралась, подруга?

– Что это значит?! – испугавшись высоты, Пай Лю в отчаянии обернулась к Ли Ван.

– А вы думаете, я зря пригласила вас пить чай в домик господина Чу? – ответила та. – Это домик моего давнего друга. За одну чайную церемонию домик облетает полмира.

– Зачем вы меня позвали? Я не сделала вам ничего дурного. Не сплетничала, не воровала ваши гребешки, не ломала вам заколки.

– Так-то оно так, да только видела я вас где-то раньше, а вот запамятовала где. Думала, посидим, поболтаем, попьём чаёк, тут-то я и вспомню. Но не могу! Сами признаетесь, кто вы?

– Да, сейчас! – крикнула Пай Лю и, подобрав шелковые подолы, бесстрашно выпрыгнула вон.

– Вот, дура! – бросила ей вслед Ли Ван.

Чайный домик как раз пролетал над городом полным фарфоровых пагод, и Пай Лю стала падать прямо на крышу одной из них. И вдруг падение девушки замедлилось, и она стала планировать… как зонтик. Пай Лю перевернулась в воздухе и превратилась в белый зонтик, украшенный синими ирисами, со светло-коричневой ручкой с круглым лакированным набалдашником. Зонтик падал и падал, пока не зацепился за выступ на крыше и не повис на нём.

– Конечно! Зонтик! – обрадовано хлопнула себя по лбу веером Ли Ван. – Зонтик чиновницы Сяо Фей, потерянный на празднике воздушных змеев в позапрошлом году. Вот, где я видела Пай Лю, и откуда её я знаю!

Ли Ван отодвинула потайную панель в полу. Там стоял медный котелок, наполненный миндальными угольками. На котелке была крышка, исписанная золотыми и красными иероглифами. Девушка нажала одновременно на несколько красных иероглифов – чайный домик замедлил полет, сделал круг, остановился и завис над крышей пагоды. Над местом, где висел зонтик.

– Подбросить до дворца?! – крикнула зонтику Ли Ван, но зонтик лишь горделиво покачивался на ветру. – Дочка-яичко, жена – ведьма-змея, одна наложница – лиса, вторая – зонтик, потерянный растяпой-чиновницей. Бедный, бедный император Цзи Цзяо… – засмеялась Ли Ван и серебряный смех красавицы подхватили бронзовые колокольчики под крышей пагоды. – Хватит дуться, Пай Лю! Возвращайся! Ты самый замечательный зонтик, с которым мне приходилось дружить. Прости, если напугала. Ты ведь тоже грозилась спустить на меня собак!

Пятую заварку девушки выпили быстро, вылив подонки за милостивых богов, которые позволили лисе и зонтику сделать ослепительную карьеру при дворе императора. По древнему обычаю красавицы постучали по столику костяшками среднего и указательного пальцев и отбыли в гарем к настоящим интригам, сплетням и боязни северных варваров из земель, где зима длится почти целый год.

Изображение: Frankie Mad 2021г.

Мы не ушли с Пикабу. Не исчезли, просто Александра Хохлова уехала туда, ближе к дому, будет писать "записки из Окраинска", я буду выкладывать рассказы, может быть и до романа дойдут руки 😅

Вот вид из окна.