Сталин 5 мая 1941 года на выступлении перед выпускниками военных академий
Расхожая фраза о том, что Россия — страна с непредсказуемой историей, пожалуй, лучше всего иллюстрируется именно историей Второй мировой войны. Сперва, до 1991 года, нам говорили, что немецкое нападение было внезапным, потому что Сталин был недостаточно умен, чтобы поверить разведке. После 1991-го и до 1999 года набирала силу другая точка зрения: Сталин планировал превентивный удар по немцам, а Гитлер лишь упредил его с нападением.
Лишь в конце 90-х были опубликованы важные источники, которые позволили сложить картину в единый пазл: обе приведенные выше оценки неверны.
Сталин действительно не поверил разведке, но не от глупости, а скорее из-за излишнего уважения к уму западного партнера. И нет, Кремль не собирался нападать на Германию превентивно — потому что, как мы покажем ниже, создал ситуацию, в которой Берлин, действуй он разумно, просто не мог представлять для СССР никакой угрозы.
Какие данные о немецком нападении были доступны Сталину
К концу 30-х казалось, что советская внешняя разведка превращена в руины. Как известно, процент репрессированных там был несопоставимо выше, чем в армии: из 450 кадровых разведчиков НКВД потерял 275, более 60%. Возникла ситуация, когда целыми днями Москва вообще не получала никаких разведсообщений: некому было их отсылать.
Уровень кадрового голода, наступившее после этого избиение, легко видеть на примере главы внешней разведки НКВД/НКГБ Павла Фитина. Он поступил на службу стажером в октябре 1938 год — и вся его подготовка к ней ограничивалась курсами, которые он проходил с 28 марта того же года. До того он был… заместителем главреда издательства «Сельхозгиз».
К счастью для страны, бывший редактор оказался очень способным. Уже в мае 1939 года, через восемь месяцев, он возглавил внешнюю разведку НКВД — в возрасте 31 года. Вряд ли в истории может найтись другой случай, когда путь от стажера до главы серьезной разведывательной организации удавалось пройти быстрее.
Несмотря на то что внешняя разведка во главе с Фитиным действительно предсказывала близкое немецкое нападение, никаких наград за это никто не получил. Следующая награда этого человека относилась к 1942 году и, насколько можно понять, была связана с работой уже на другом направлении
В 1940 году он совершил нелегальную поездку в Германию. Мы не знаем, что он там делал (операция засекречена, он даже не мог упомянуть ее в мемуарах), но достоверно известно, что после этого в советской разведсети в Берлине произошли перемены. Был восстановлен контакт с агентом Харнаком, до того «зависший» в результате все тех же репрессий. Через него информацию в Москву начал передавать Харро Шульце-Бозйен (псевдоним Старшина), человек из штаба ВВС Германии.
Именно на основе его сообщения 17 июня 1941 года Фитин и подготовил следующее донесение (подписанное Меркуловым, как его руководителем):
«1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время». Именно на этом сообщении Сталин и написал зеленым карандашом: «Может послать ваш «источник» из штаба германской авиации к [матерное выражение]. Это не источник, а дезинформатор».
Эта резолюция показывает: еще 17 июня 1941 года Сталин был настолько уверен в ненападении Германии, что даже предлагал исходя из этого прекратить использовать те или иные источники разведывательной информации
Почему мы уделяем такое большое внимание именно этому сообщению? Ведь, помимо него, в Москву поступало множество других информационных сигналов, говорящих о близком немецком нападении. В том числе таких, которые в истории войн считаются беспроигрышными.
Например, из немецкого посольства начали заранее вывозить ценные вещи, жечь архив, а военный атташе вообще уехал в Германию на своей машине, набитой личными вещами. Поскольку здание посольства, типично для зданий иностранных посольств в Москве, прослушивалось в целом ряде точек, то, разумеется, обо всем этом НКГБ стабильно сообщал наверх.
Один из жучков зафиксировал и беседу посла фон Шуленбурга с другим сотрудником посольства, где первый прямо говорил:
«Я лично очень пессимистично настроен и, хотя ничего конкретного не знаю, думаю, что Гитлер затевает войну с Россией. В конце апреля месяца я виделся лично с _ и совершенно открыто сказал ему, что его планы о войне с СССР — сплошное безумие, что сейчас не время думать о войне с СССР.
Никакой официальной информации от Берлина о начале войны у сотрудников посольства не было. Но дипломатов бывает сложно обмануть: они были убеждены, что война близко. В отличие от, к сожалению, некоторых политиков, недостаточно готовых учитывать ментальность своих партнеров
Верьте мне, что я из-за этой откровенности впал у него в немилость и рискую сейчас своей карьерой и, может быть, я буду скоро в концлагере. Я не только устно высказал свое мнение, но и письменно доложил ему обо всем. Зная хорошо Россию, я сказал, что нельзя концентрировать войска у границ Советского Союза, когда я ручаюсь, что СССР не хочет войны… Меня не послушали… через неделю все должно решиться».
Особенно обращает на себя внимание то, что не только дипломаты, но и младший технический персонал не имел ни малейших сомнений: немецкое нападение на СССР неизбежно
Казалось бы, какие тут нужны дополнительные доказательства? Когда крысы бегут с корабля, там что-то неладно. Когда дипломаты спешно вывозят ценные вещи и ждут поездки в концлагерь – ситуация говорит сама за себя. По сообщениям НКВД, о близком немецком нападении широко говорили даже уборщицы немецкого посольства. Для обсуждения того, как бы вовремя уехать из очага этой войны, уже 12 июня 1941 года обслуживающий персонал посольства провел специальное собрание.
Наконец, данными, позволяющими ожидать немецкое нападение, была набита вся пресса того времени (кроме советской и немецкой, конечно). Откроем дневник Ивана Бунина, жившего тогда в южной Франции, запись от 21 июня 1941 года: «Везде тревога: Германия хочет напасть на Россию? Финляндия эвакуирует из городов женщин и детей… Фронт против России от Мурманска до Черного моря? В городе купили швейцарские газеты: «отношения между Германией и Россией вступили в особенно острую фазу»».
Как мы видим, любое лицо пенсионного возраста из глухой французской провинции мог получить достаточно информации, чтобы ожидать нападения Германии на СССР. Почему же мы выделили именно резолюцию Сталина на донесении Шульце-Бойзена?
Впрочем, не будем преувеличивать: Бунин был глубоко нетипичным обитателем французской провинции. Он постоянно слушал по радио английские и швейцарские сводки новостей, в его кабинете были развешаны карты, на которых писатель стрелками делал пометки о движении войск в Европе. И все же, информации к нему поступало явно меньше, чем к Сталину, но выводы из нее он сделал более верные
Все дело в том, что Сталин считал все косвенные, непрямые свидетельства войны умелой дезинформацией. Но сообщения от прямого источника, близкого к штабам верхнего уровня – это то, что никак не назовешь непрямыми данными. Они либо верны, либо источник – на самом деле дезинформатор.
Глава советского государства не оставил цепи размышлений, заставившей его написать, что Шульце-Бойзен – дезинформатор. У нас есть лишь разговор Фитина с ним по поводу того самого доклада от 17 июня:
«Сталин, не поднимая головы, сказал: «Прочитал ваше донесение. Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?.. Что за человек, сообщивший эти сведения?» Я дал подробную характеристику нашему источнику. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации. После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес: «Дезинформация! Можете быть свободны»».
Как мы видим, Сталина одолевали сомнения – иначе бы он не попросил охарактеризовать источник. Но, в конечном счете, он решил, что источник плох. Более того: вечером того же дня на прием к вождю попал М.В. Грибов – заместитель главы НКГБ по кадрам. Фитин явно шел на увольнение, что логично, если глава государства в самом деле считал донесение «Старшины» дезинформацией.
Подытожим: глава СССР имел массу непрямых и ряд прямых свидетельств близкого немецкого нападения.
Почему Сталин считал предупреждения о немецком нападении дезинформацией
Надо сказать, что о немецком нападении заранее знали не только лица пенсионного возраста во французской провинции или советская внешняя разведка. В середине мая 1941 года Жуков и Василевский писали своему руководству про то же самое, показывая, что Германия может напасть уже «в настоящее время».
Все тот же Жуков утверждает, что 11 июня 1941 года военные попросили у главы государства разрешение привести войска западных приграничных округов в полную боевую готовность. На это они получили отказ. Мотивировал его Сталин так:
«Для ведения большой войны с нами немцам, во-первых, нужна нефть, и они должны сначала завоевать ее; а во-вторых, им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир»… Сталин подошел к карте и, показав на Ближний Восток, заявил: «Вот куда они пойдут»… Гитлер не рискнет создать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз — это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия и все они вместе взятые».
При внимательном анализе ситуации в тогдашнем мире уверенность Сталина кажется обоснованной. Германия и ее сателлиты получали около десяти миллионов тонн нефти и синтетического горючего в год. Примерно столько же нефти добывал тогда Иран, а СССР добывал втрое больше.
В отношении обеспеченности нефтью нацистский блок резко уступал СССР
Серьезная война с дефицитом нефти малореальна. Вторая мировая – война моторов, и только Советский Союз в 1941 году имел примерно 25 тысяч танков и 20 тысяч боевых самолетов.
Советские военные планы предполагали, что только для удара по СССР нацистский блок соберет 10,8 тысяч танков и 11,6 тысяч самолетов. Всю эту ораву техники нужно было обеспечить не только топливом, но и подготовленным личным составом. А ведь обучение одного-летчика истребителя требует одну железнодорожную цистерну топлива.
Советские военные, а с ними и Сталин, ошибались. На практике германский блок напал на нашу страну с 4,5 тысячами танков и 4,7 тысячами боевых самолетов. Поэтому с практической точки зрения дефицит топлива немцы почувствовали только к осени 1941 года.
Но Москве неоткуда было узнать о том, что потребности немецких военных в нефти весьма малы потому, что у них просто элементарно мало военной техники. Никто в СССР в принципе не предполагал, что Германия может располагать в несколько раз меньших количеством танков и самолетов, чем Красная Армия. Это просто не укладывалось в голове: все знали, что немецкая промышленность в целом сильнее советской.
Стратегия Гитлера, однако, не предполагала действительно полной мобилизации экономики на военные нужды. Он считал, что умело используя даже умеренное количество военной техники сможет уничтожить Францию, а затем и решить остальные свои задачи в Европе. И все примерно так и случилось бы, не будь СССР.
Как мы знаем с позиции сегодняшнего дня, именно нехватка горючего к 1944 году заставила немецкую авиацию не только снизить качество подготовки летчиков, но и просто отказываться от боевых вылетов кроме как при самой острой нужде.
Не менее очевидна правота Сталина и в вопросе «им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир». Из истории войны известно, что наличие незаконченной войны на Западе уже с 1943 года серьезно мешало немцам воевать.
Производство синтетического горючего в Германии росло, но все равноотставало от потребностей
Добавим еще один важный фактор, который Сталин военным не сообщил. В первой половине 1941 года 72% всего немецкого импорта прошло через СССР. Объявив Москве войну, Гитлер автоматически оказывался в блокаде: море контролировали союзники и восточный сосед был его последним большим «окном в мир». Именно через это окно к немцам попадал каучук и важные легирующие добавки для изготовления брони.
Наконец, нельзя не согласиться с оценкой Сталина — «Советский Союз — это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия и все они вместе взятые». Из истории войны нам достоверно известно, что военный потенциал СССР в ходе войны с Германией оказался много выше, чем у всех трех упомянутых государств вместе взятых.
Иными словами, Берлин, в теории, должен был готовиться к войне с Москвой основательнее, чем к любой другой ранее. А в таком случае нападение с дефицитом нефти и незаконченной войной на Западе – и в самом деле невозможно.
Почему Гитлер поступил вопреки логике?
Как мы видим, ключевая причина, сделавшая возможным внезапное нападение Германии на СССР – уверенность Сталина в том, что «Гитлер не такой дурак, чтобы не понять». Не понять все то, что понимал сам Джугашвили: что Москва исключительно сильна, и в тех условиях, в которых находился Берлин, воевать с ней – самоубийство. В случае Гитлера – буквальное.
Как же так вышло, что Гитлер этого не понял? Любой современный историк знает, что назвать немецкого лидера «дураком» действительно сложно. Германия после 1933 года показала рост экономики куда сильнее, чем США, Великобритания или Франция. Ювелирная дипломатическая работа Гитлера по захвату Австрии и Чехословакии без войны показывает очевидное: он переигрывал своих западных коллег с большим отрывом.
Вопреки мнению большинства немецкого генералитета, он принял решения о войне с Польшей, несмотря на французскую угрозу – и делом показал, что разбирается в стратегии. Еще сильнее это проявилось, когда он, опять вопреки позиции большинства своих генералов, провел удар по Франции через Арденны, решив исход войны с Парижем.
Очевидно, причины его ошибки не в том, что он «дурак». Но в чем?
Чтобы понять это, достаточно полистать «Майн кампф», «Застольные беседы Гитлера» (даже несмотря на неполную точность записи последних), речи этого человека и иные материалы, ныне в основном запрещенные в России, но некогда широко у нас издававшиеся (первое советское издание «Майн Кампф» в начале 30-х , естественно, было ДСП).
В них хорошо видно, что Гитлер абсолютно искренне верил: способности разных народов различаются – есть те, что способнее, и те, что — нет. Одним из важнейших индикаторов способностей он считал военные успехи той или иной нации.
Декабрь 1939 года, советские танки Т-26 в Финляндии. Технически они превосходили большинство немецких танков того времени, но неумелое использование этих машин создавало у западных стран ощущение отсталости Красной Армии
В 1939-1940 году СССР воевал с Финляндией, причем понес в этой войне куда большие потери, чем финны – не менее 127 тысяч человек убитыми, и с трудом захватил считанные тысячи квадратных километров.
В 1939-1941 году Германия воевала с длинным списком государств, потеряла 90 тысяч человек и захватила за миллион квадратных километров. Это значило, в глазах Гитлера, что Советский Союз населен менее способными народами. Сообщения немецкого посланника в Финляндии также указывали: Красная Армия имеет столько недостатков, что она не может справиться даже с малой страной. Поэтому Россия не представляет опасности для такой великой державы, как Германия.
Почему это соображение мог не учесть Сталин? Следует понимать, что каждый человек принимает решения на основании тех источников, что у него есть, и может их понять только в той степени, в которой ему позволяют это собственные взгляды.
Сталин полагал – таковы были официальные цифры, поданные ему Генштабом – что в Финляндии СССР потерял 48 745 убитыми, а финны – не менее 60 тысяч. То есть, с его точки зрения, Красная Армия на Карельском перешейке совершила чудо. Зимой, на очень сложной местности, взломала линию ДОТов, понеся меньше потерь, чем противник.
Это была иллюзия. Реальные потери РККА были в 2,5 раза выше, тех, что Генштаб сообщил главе государства. А потери финнов были в 2,3 раза ниже, чем обозначенные нашими военными. Поэтому Кремль оценил действия своей армии в финскую кампанию в пять-шесть раз выше, чем следовало.
Советский пропагандистский плакат времен Зимней войны
Даже если Сталин оценивал кампанию исходя из возможности преувеличения военными финских потерь, то подумать о том, что занижены еще и потери своих войск, он не мог. Далеко не всякий правитель действительно понимает, до какой степени подчиненные готовы его дезинформировать. Кстати, с дезинформацией со стороны подчиненных в ту войну сталкивались практически все армии мира мира, то есть явление носило интернациональный характер.
Из-за всего этого глава Советского Союза не понимал: Гитлер оценивал СССР не как самого сильного из своих противников, а как одного из самых слабых – «колосса на глиняных ногах» (дословная цитата).
Поэтому проблема нефти перед ним, как ему казалось, не стояла. Да, Берлин не имел достаточно топлива для длительной интенсивной войны с СССР. Но по «Барбароссе» никакой длительной войны и не предполагалось. Речь шла о считаных месяцах. То есть нужды сперва идти на Ближний Восток у Германии, как ей казалось, не было.
Точно так же не было и нужды закрывать фронт на Западе: было ясно, что британцы не успеют высадиться в 1941 году, а к 1942 году никакого восточного фронта, по немецким оценкам, уже не было бы.
В этой своей ошибке Гитлер был не одинок. Разведчики и военные США и Великобритании ровно так же считали, что Советский Союз продержится недели, от силы – месяцы. Как это часто бывало с западными государствами, адекватно оценить боеспособность России там не смог в ту пору никто.
В английских кругах [после финской войны] многие поздравляли себя с тем, что мы не очень рьяно старались привлечь Советы на нашу сторону [во время переговоров лета 1939 года], и гордились своей дальновидностью. Люди слишком поспешно заключили, что чистка погубила русскую армию и что все это подтверждало органическую гнилость и упадок государственного и общественного строя русских
Уинстон Черчилль
Распространенность заблуждения о слабости СССР показывает: оно было не случайным заблуждением одного «дурака» Гитлера, а систематической ошибкой, связанной с фиксацией на финском опыте – без учета намного более успешного советского опыта на Халхин-Голе в 1939 году.
После начала войны Гитлер, разумеется, «прозрел»:
«Русские… тщательнейшим образом скрыли все, что хоть как-то связано с их военной мощью. Вся война с Финляндией в 1940 году — равно как и вступление русских в Польшу с устаревшими танками и вооружением и одетыми не по форме солдатами — это не что иное, как грандиозная кампания по дезинформации, поскольку Россия в свое время располагала вооружениями, которые делали ее, наряду с Германией и Японией, мировой державой».
Как это и сегодня типично для западных политиков, фюрер бросился из одной крайности, тотальной недооценки русских, в другую – приписал им какое-то сверхчеловеческое коварство. Теперь у него выходило, что это не он сам (вместе со своей разведкой) абсолютизировал финский опыт и не заметил халхин-гольский, а коварные русские его подло обманули.
Разумеется, это не так: СССР не собирался никого дезинформировать в Финляндии, его военные планы подразумевали полный захват этой страны.
Планировал ли Сталин превентивную войну против Германии?
Поняв причины, по которым Москва не ожидала – несмотря на все предупреждения – войны с Берлином, мы можем извлечь из них неожиданный побочный результат. Он таков: часто раздающиеся утверждения, что Сталин, якобы, планировал превентивную войну против Германии полностью неверны.
Да, действительно в СССР были люди, которые предлагали поступить именно таким образом. В середине мая 1941 года Жуков и Василевский писали:
Жуков действительно предлагал превентивную войну против Германии, но Сталин считал, что в этом нет нужды. Война с Англией стратегически выглядела для немцев тупиком, а завоевание Ближнего Востока ставило бы их в очень уязвимое (по отношению к возможному советскому удару) положение
«Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар.Чтобы предотвратить это и разгромить немецкую армию [эти слова вычеркнуты Жуковым при редактировании — А.Б.], считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Этот план выглядел здраво – особенно, конечно, в случае его реализации. Но только для военных, а не для Сталина.
Свою позицию по поводу Второй мировой войны он высказал еще в 1920-е:
«В связи с тем, что предпосылки [мировой] войны назревают и война может стать, конечно, не завтра и не послезавтра, а через несколько лет, неизбежностью. <…> В связи с этим не может не встать перед нами вопрос о нашем вмешательстве. Я полагаю, что силы революционного движения на Западе велики, они могут привести к тому, что кое-где они сковырнут буржуазию, но удержаться им без нашей помощи едва ли удастся. <…>
Все факты говорят, что серьезного добиться нельзя без наличия Красной Армии. <…> Если что-либо серьезно назреет, то наше вмешательство, не скажу обязательно активное, не скажу обязательно непосредственное, оно может оказаться абсолютно необходимым. <…> Это не значит, что мы должны обязательно идти на активное выступление против кого-нибудь. Это неверно. <…> Если война начнется, мы, конечно, выступим последними, самыми последними, для того, чтобы бросить гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить».
Сложим известные нам два факта. Во-первых, Сталин считал, что Гитлер не может напасть на СССР до овладения Ближним Востоком и установления мира на Западе. Во-вторых, он хотел добиться того, чтобы в ходе мировой войны западные страны ослабили себя до уровня, когда даже небольшого вмешательства Красной Армии будет достаточно, чтобы «все перевесить».
В этой стратегии нет никакого места для превентивной войны против Германии. Зачем бить на упреждение удара, которого не будет? Зачем ломать хребет Германии за свой счет, если можно отдать эту честь (и связанные с ней потери) Англии и близким к ней США?
Цена ошибки
При всей логичности рассуждений Сталина они опирались на его неполное понимание того, как его Красная Армия выглядела для Запада. Поэтому неверие в нападение стоило СССР очень дорого.
Советские силы близ границ несколько уступали немецким по личному составу, но заметно превосходили его по количеству танков и самолетов. 22 июня на советско-германской границе соотношение танковых и воздушных сил было для РККА намного лучше, чем, например, в октябре-январе 1941 года под Москвой. И даже лучше, чем к 12 июля 1943 года в полосах Центрального и Воронежского фронта (на Курской дуге).
Текст Директивы №1 вроде бы говорит о возможности нападения немцев. Но тут же ставит задачей войск нечто небывалое: не поддаваться на провокации. Даже вечером 21 июня 1941 года, когда принималась эта директива, советское руководство не верило в реальность немецкого нападения
Но эти теоретически большие силы не могли остановить противника так, как под Москвой или на Курской дуге. Они, за редкими исключениями, не занимали никаких окопов.
Возьмем, например, показания Баграмяна, начальника штаба Киевского особого военного округа:
«Войска прикрытия <…> дислоцировались непосредственно у границ… Заблаговременный их выход на подготовленные позиции Генеральным штабом был запрещен, чтобы не дать повода для провоцирования войны со стороны фашистской Германии».
Пытаясь не дать повода для того, для чего немцам не нужен был никакой повод, советские войска не имели не только окопов, но и элементарной линии фронта. Они были разбросаны по всей территории приграничных военных округов, поэтому между частями везде были зазоры, куда проникали танковые клинья противника. Те части, что выбрасывались навстречу немцам из оперативной глубины, часто сталкивались с противником на марше, не успев развернуться и занять оборону.
Красным показаны советские стрелковые части Западного фронта на 22 июня 1941 года, черным — советские танковые и механизированные части. Синим — немецкие части всех типов. Пройдя в зазоры между наиболее сильными советскими группировками, немцы быстро окружили их, во многом именно из-за отсутствия единой линии фронта
Ситуация была настолько тяжелой, что в конце июня 1941 года, после потери Минска Сталин произнес свои знаменитые слова:
«Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали».
После них, 29 июня он уехал на дачу и вернулся только 1 июля. Более чем на стуки государство потеряло управление, а его глава морально капитулировал. Можно только гадать, что было, если бы в тот раз Сталин не нашел в себе мужества попробовать снова.
Итоги внезапности немецкого нападения были весьма плачевны. До 5 декабря 1941 года немецкие потери на Восточном фронте составили около 221 тысячи убитыми и пленными, а советские – около 2,63 млн. И это если не считать тех мобилизованных, кто успел получить повестку, но был взят в плен или убит до того, как успел прибыть в свою часть. Соотношение потерь 1:12 более никогда не появлялось на советском фронте на столь заметное время.
Причины его не просто в том, что долго не удавалось сформировать единый фронт. Кадровая Красная Армия была в основном уничтожена, основная часть ее личного состава была набрана заново, из резервистов. Катастрофические потери привели к серьезному снижению уровня обученности личного состава.
Солдаты немецкой армии в западной части СССР, 1941 год
Летом 1941 года командир немецкой 54-й дивизии утверждает: «Русские в Бресте… показали превосходную выучку пехоты…» В разборе брестских событий противника особо отмечал умение советских бойцов стрелять и применяться к местности.
Но потеряв в первые полгода более 90 процентов пехоты, второй год РККА встретила с кадрами совсем другого качества. Особисты негласно фиксировали возмущение будущего маршала Рокоссовского уровнем подготовки советской пехоты еще осенью 1942 года. Тот утверждал, что даже после качественной артподготовки пехота не достигала намеченных целей, просто ложилась под огнем противника и не вела собственного огня по пулеметам врага. По мнению его начальника штаба, добиться серьезных успехов при такой подготовке довольно сложно. В запале заместитель Рокоссовского Трубников утверждал:
«Пехота у нас ни черта не стоит, пехота не воюет, в этом вся беда; пехота у нас никудышная».
Накопление опыта и восстановление численности до уровней хотя бы близких к предвоенным тянулось до осени 1942 года.
Что еще важнее, быстрое занятие немцами миллионов квадратных километров, ставшее следствием внезапности нападения, привело к тому, что нацисты получили доступ к мирному населению СССР. Основная часть потерь в той войне пришлась именно на гражданских лиц, умерших в концлагерях, в ходе противопартизанских мероприятий и так далее.
Трудно определить, насколько меньшими были бы все эти потери в случае отсутствия внезапности нападения. Но цифра эта явно измеряется миллионами человек. Такой была цена, которую советская сторона заплатила за немецкую внезапность 22 июня 1941 года.
Источник: https://naked-science.ru/article/history/tragediya-22-iyunya
