Kantele

Он вспомнил, как пара подошла к нему прямо на улице, недалеко от входа в НИИ. Высокий пожилой иностранец молча кивнул, протянув листок, на котором был написан адрес в гостинице и просьба о личной встрече. Гена решил, что разумнее всего будет спросить совета у старого приятеля, майора госбезопасности. От Гровина он узнал, что супруги прибыли из Англии, но в истинной цели визита пока не разобрался даже Комитет. Известно было лишь то, что странные туристы не первый год путешествуют по миру, крайне редко возвращаясь на родину. Честному советскому учёному предстояло «держать ухо востро» и, в случае чего, «сообщить куда следует».

— Та ещё головоломка, — задумчиво протянул майор. — Ты, кстати, не забросил это всё?

— Нет, конечно, — улыбнулся Гена. — Нужна иногда смена вектора, чтобы мозги не деревенели.

Свеклянский был широко известен в узких кругах как автор оригинальных головоломок. Большинство имело вид логических задач на бумаге. Отдельные воплощались в форме шкатулок, замочков и прочих механизмов. Славы кубика Рубика ни одно из творений пока не снискало, но узкие круги постепенно расширялись до границ всего Союза и даже прорывались за его пределы. Однажды об увлечении московского кандидата наук написали в чехословацком научно-популярном журнале.

При этом для самого Гены сложнейшими головоломками бывали простые житейские вещи. Лишь к тридцати шести годам он немного разобрался с загадкой под названием «женщины». И даже рискнул сделать предложение молодой лаборантке, из-за чего почти на неделю выпал из колеи. А съехаться с Аллой до свадьбы, несмотря на косые взгляды, было едва ли не самым смелым решением Гены за всю его жизнь.

***

Ароматный чай немного успокоил волнение и привёл мысли в порядок. Младший научный сотрудник сидел в удобном кресле напротив иностранца и старался не глазеть слишком откровенно на богатую обстановку двухкомнатного «люкса».

Мистер Грейберд имел вид породистого, но несколько потрёпанного аристократа. Этакий Воробьянинов из экранизации Гайдая. То же вытянутое лицо с выразительными складками, острый нос, тонкие губы. Казалось, что сейчас он заговорит низким каркающим голосом актёра Филиппова. Вопреки ожиданиям, тембр оказался мягким и приятным. Англичанин имел заметный акцент, но русским языком владел хорошо.

— Леди Грейберд передаёт свои извинения. Ей немного... нездоровится.

Последнее слово иностранец произнёс по слогам и покосился на дверь спальни с какой-то необычайной тревогой. Собеседники долго обменивались пустыми фразами о погоде и культурных различиях, пока разговор снова не вернулся к приболевшей супруге.

— Мы с ней большие... страстные коллекционеры. Ездили всюду, где было что-то для коллекции. Весь мир... Похоже, остались только вы.

— Что вы имеете в виду? — удивился Гена.

— Пазлы. Или как это у вас? Задачки для мозга...

— Головоломки?

Свеклянский почувствовал, как румянец заливает щёки и уши, горячо пульсируя в висках. Он ожидал, что диалог плавно свернёт к его работе в НИИ, но интереса к своему увлечению никак не предполагал. Может, англичанин таким образом втирается в доверие?

— Головоломки! — Грейберд широко улыбнулся, а в глазах загорелся искренний интерес. — В Европе о вас говорят. Не повсюду, конечно. Но в кругах... увлечённых... вы величина! Если я вас ни с кем не путаю.

Гена, которого переполняла приятная гордость, достал из внутреннего кармана пиджака небольшую блестящую штуковину и протянул иностранцу:

— Только верните. Памятная вещь.

Грейберд вертел в руках металлический цилиндрик, состоящий из нескольких разноцветных сегментов. Внутри что-то звонко перекатывалось.

— Это нужно как-то открыть? — с азартом спросил он и, не дожидаясь ответа, поспешил в спальню. Через минуту из-за двери послышался радостный женский смех.

— Фанатики... — прошептал Гена, качая головой.

Его никто и никогда не смог бы назвать амбициозным человеком. Оставаться младшим научным сотрудником в тридцать шесть было, пожалуй, стыдно. Но Свеклянский не торопил события, добросовестно выполняя свою работу. Все мечты о карьере и большой роли в обществе отступали на второй план. Гена грезил, что его когда-нибудь пригласят в другую страну, или даже на другой материк, на международный конкурс мастеров головоломки. Должны ведь такие мероприятия существовать? И в честной интеллектуальной борьбе он победит всех — американцев, европейцев, азиатов и даже своих соотечественников. Подобные фантазии казались его невесте наивным бредом, но таким уж был Гена. И что-то подсказывало ему, что первый шаг на пути к триумфу был только что сделан.

***

— А потом он предложил мне деньги. За долгосрочное сотрудничество.

Алла вытаращилась на будущего мужа с открытым ртом. В темноте Гена этого не видел, но был уверен, что так оно и есть.

— Только не говори, что отказался!

— Конечно отказался! Сама знаешь, какие в нашем отделе разработки ведутся. Брать деньги у иностранца? Кто мне поверит, что это за «какие-то игрушки»?

Гена не любил, когда его творения называли игрушками, но сейчас процитировал Аллу, чтобы доказать ей свою правоту. Девушка отвернулась к стенке, заскрипев пружинами кровати, и громко засопела.

— Дурак ты, Свеклянский, — сказала она тихо. — Так и сгниёшь в своём НИИ. У тебя же друг в КГБ. Неужели не прикрыл бы!

— Его ещё подставлять?

— Делай, что хочешь. А я сплю.

Гена в ту ночь уснуть так и не смог.

Утром он собрал с полок головоломки, которые не успел раздарить, явился в гостиницу к мистеру Грейберду и вручил ему сумку:

— Бесплатно. На память.

Англичанин порылся внутри, с интересом изучая разномастные механизмы.

— Two weeks... may be...*

Он отнёс презент в спальню. Через пару минут дверь открылась, на пороге возникла молодая женщина в простой домашней одежде. Вероятно, болезнь отступила не до конца: щёки были бледны, а под глазами явно отпечаталась бессонная ночь.

— Доброе утро, мистер Свеклянский, — произнесла она с вымученной улыбкой. — Спасибо вам за помощь.

Иностранка протянула гостю разноцветный цилиндрик и отдельно высыпала в ладонь три стеклянных шарика.

— Я справилась довольно быстро.

У леди Грейберд были не по-английски приятные черты, говорила она бегло и почти без акцента, из-за чего Гена заподозрил в ней восточноевропейские корни.

— Мы с Ричардом рассчитываем на вас и впредь.

Гость не находил, что ответить, глупо улыбаясь и поправляя очки. К счастью, из спальни вернулся супруг.

— Анджела, you must... — он посмотрел на гостя и из вежливости перешёл на русский. — Тебе лучше лежать, ты ещё слишком слаба.

Женщина молча кивнула и удалилась, прикрыв за собой дверь. Грейберд пригласил выпить по чашке чая и поговорить.

— Что насчёт нашего предложения? — спросил он, пристально разглядывая собеседника.

Гена выкручивался, как мог.

— А почему я? Почему вы не наняли кого-то на родине? Или в Америке?

— Нанимали, — печально ответил Грейберд. — Сперва всё идёт хорошо, а потом... Понимаете, все эти люди зарабатывают своим мастерством. Нащупывают успешную формулу и дальше делают... по шаблону. Такие головоломки решаются как...

Англичанин пощёлкал пальцами, не сумев подобрать нужного слова.

— А вы... Ваш ум — чистая гибкость и парадокс. Для вас это не коммерция, а страсть. Даже если мы будем платить, я уверен, что вы не сразу начнёте... по шаблону.

— Есть определённые сложности, — вздохнул Свеклянский.

— Да, в вашем положении... Слушайте, я готов предложить институту международный проект. Любой, какой хотите. У меня хватит связей и средств. Пока ещё. Вы его возглавите, сделаете карьеру и всё такое. Абсолютно открыто и легально.

— Боюсь, с нашим руководством не так просто договориться, — возразил Гена. — Да и времени у меня...

— Вы наша единственная надежда!

Грейберд так настойчиво уговаривал, словно речь шла не о простом хобби, а о чём-то жизненно необходимом. Гена, конечно, слышал о чрезмерно увлечённых личностях, готовых на многое ради своей коллекции. Похоже, одна из таких сейчас угощала его хорошим чаем, рассыпая щедрые предложения. В скромном интеллектуале зашевелилась несвойственная ему ирония.

— Простите, а не пора ли вам остановиться? Подвести итоги? Наверняка, ваша коллекция самая большая в мире. Откроете свой музей...

— Да нет никакой коллекции! — с горечью воскликнул вдруг англичанин, едва не разбив чайную чашку о блюдце.

Он встал и подошёл к окну, сунув руки в карманы брюк, тщетно скрывая нервную дрожь. Вся его высокая фигура выглядела сейчас ещё более тощей и ссутулившейся. В голосе послышались нотки безысходности.

— Ступайте, мистер Свеклянский. Головоломки верну через неделю.

— Ну что вы, это подарок...

Гена почувствовал себя очень виноватым, не понимая причины. Уже собравшись выходить из номера, он вдруг осознал услышанное и вернулся в кресло.

— Как нет коллекции? А для чего тогда это всё?

Грейберд долго молчал, разглядывая улицу. В неожиданно влажных глазах бегали солнечные блики.

— Хорошо, мистер Свеклянский, я расскажу. Либо вы мне поверите и поможете, либо сочтёте безумным. Мой университетский друг стал доктором медицины. Большим учёным. Очень смелые эксперименты. Представьте, он твердил много лет, что научился оживлять покойников.

— Но это же антинаучно... — не удержался Гена и тут же покраснел.

— Просто не хватало... как это... доказательной базы, — возразил Грейберд. — И вот она нашлась. Три года назад в нашем доме был пожар. Нам повезло не сгореть заживо. Но много дыма... Сильное отравление. Меня смогли реанимировать. Анджелу нет.

Англичанин замолчал, всё так же глядя в окно. Гена подумал, что дальше история пойдёт по пути лихо закрученного детектива с подменой тел и документов. Но при чём тут головоломки, оставалось неясным.

— Мой друг её мне вернул, — продолжил Грейберд. — Вернул из мёртвых. Не спрашивайте, как. Я не знаю. Но это Анджела, и она жива. Пока ещё.

Во рту у Свеклянского пересохло, несмотря на выпитый чай.

— Возможно, смерть констатировали ошибочно? — предположил он.

— Никаких сомнений, — покачал головой иностранец. — Она была мертва. Её мозг не работал много часов, а потом снова «включился». Но... Электрические импульсы стали нестабильны. Мозг жив, пока нагружен. Сложной работой. Читать — это слишком просто. Сочинять она не умеет. В математике или химии не смыслит. Учиться невозможно, разум и память больше не принимают новое. Остаётся логика и предыдущий опыт. Вот для чего головоломки, мистер Свеклянский. Как только не станет пищи для ума...

Повисла тишина. Гена пытался найти хоть какое-то рациональное объяснение услышанной истории. Британская медицина шагнула настолько вперёд? Но опыты по «воскрешению» мёртвых безуспешно проводились не одну сотню лет. Что такого нового мог открыть этот англичанин? Электростимулятор? Раствор катализаторов? В голову полезла совсем уж антинаучная чушь про «зомби» и «вуду», которыми стращали когда-то чернокожие сокурсники. А ещё мифы из курса научного атеизма.

— Она умрёт? — тихо спросил Гена.

— Снова. Но это не самое страшное, — ответил Грейберд и по его морщинистым щекам вдруг побежали слёзы. — Сначала она... потеряет себя. Однажды мы застряли в одной африканской стране. Какая-то лихорадка, карантин. Никаких головоломок. Первые дни начались перепады настроения. Агрессия, истерика, апатия. На третий день она стала путать слова. На пятый — плохо владела телом. Как инсульт, но гораздо хуже. Я метался по всей округе в поисках хоть чего-нибудь. Отыскал шамана с какими-то абсурдными загадками. Отвалил кучу денег переводчику. Кое-как протянули два дня до вылета. В Египте нашли спасение.

Мистер Грейберд тяжело опустился в кресло, словно выполнил трудную работу и теперь переводит дух. Он с тоской и надеждой посмотрел на Свеклянского:

— Сейчас ваша сумка продлила ей жизнь на пару недель. Плюс неделя угасания. А дальше? Дадите пропасть несчастной душе?

Гена откашлялся.

— В душу я, как советский учёный, не верю. Извините, но всё это звучит дико, словно вы меня дурачите. Однако... Не могу понять, для чего вам меня дурачить.

Из спальни послышался металлический щелчок и радостный женский возглас. Грейберд устало прикрыл глаза. Безумцы или нет, эти люди вызывали у Гены жалость и симпатию.

— А знаете, что? — заявил он неожиданно для самого себя. — Я вам помогу. Бесплатно.

Младший научный сотрудник возвращался домой, когда на улице уже начинало темнеть. Душа, в которую он не верил, пела. Впервые в жизни Свеклянский чувствовал себя по-настоящему нужным и полезным. В сказки про оживление он, конечно, не поверил. Но почему бы не помочь стареющему чудаку и его молодой супруге? Даром! Назло прагматичной Алле, у которой души уж точно быть не могло. Да и «чекисты» успокоятся, когда поймут, что к чему.

***

— Ты охренел?!

— И тебе не хворать, Геннадий. Чего случилось-то?

— Лёнька, ты... Ты охренел?!

Впервые со школьных времён Свеклянский назвал Гровина Лёнькой. Да ещё и наорал в его собственном доме. Майор схватил приятеля за шиворот и молча втащил в прихожую, захлопнув тяжёлую дверь.

— Так, не будем устраивать цирк для соседей.

Глянув на багровое лицо гостя с трясущимися щеками, он влепил ему затрещину. Это подействовало. Гена потёр скулу и, виновато потупившись, ушёл в ванную. Когда вернулся, с кухни разносился аромат бразильского кофе. Гровин сидел за столом, жестом приглашая присоединиться:

— Я тебе коньячку побольше плеснул. Успокоишься. А потом объяснишь.

— Зачем ты так? — отхлёбывая кофе, спросил Гена. — Ну иностранцы, ну психи, но безобидные же! Я им помочь хотел. Не за деньги. Просто это... гуманно...

— Ну так и помогай. Я-то каким боком? — удивился майор.

— Я половину отпуска всё это придумывал, собирал по винтику. Завтра отнести должен был. А теперь всё сломано...

Гровин сложил руки на груди и обиженно прищурился:

— И ты решил, что это я? Залез в квартиру, переломал твои игрушки?

— Ну... Алла сказала, что ваши всё равно устроят подставу. Посмотрят на реакцию иностранца. Что вы меня используете, как дурачка.

— Язык без костей у твоей Аллы! И деньги она слишком любит. Потому и ушла от тебя. Сама-то она не могла наворочать?

— Ну... Ключ у неё остался, конечно. Но зачем ей?

— Женщины... — иронично усмехнулся Гровин.

Гена вдруг почувствовал себя полным идиотом.

— Лёнь, ты прости...

— Попей. Коньяка ещё много, и ночь долгая. А с иностранцами что теперь думаешь делать?

***

Утром Гена почувствовал тяжесть в голове и огромную, словно звенящую, пустоту внутри. Именно там, где бывает душа у тех, кто в неё верит. А ещё он понял, что лимит смелых поступков исчерпан на годы вперёд. Поэтому, вместо объяснений с англичанами, ближайшей электричкой уехал в деревню к родственникам. Тем более, что оставались ещё две недели отпуска.

Огород, грибы и рыбалка подвыветрили чувство вины, почти перестала накатывать тоска из-за расставания с Аллой. Домой Гена возвращался в приподнятом настроении, пока не увидел тёмную фигуру, ожидавшую на лестничной площадке. Хотя Свеклянский не верил в чепуху о воскрешении, леди Грейберд вызвала в нём чувство иррационального страха.

— Пригласите? — спросила она вместо приветствия.

Хозяин квартиры молча кивнул и зазвенел ключами. Из прихожей гостья, не разуваясь, прошла в зал. Под её туфлями захрустели детальки разбитых головоломок. Только сейчас Гена обратил внимание на траурную одежду и бледность лица.

— Вы ведь не сами? — спросила Анджела, разглядывая пол. — Кто же это сделал?

Свеклянский молча пожал плечами. Он мог ухватиться за эту соломинку и свалить всё на обстоятельства, на скандальный разрыв отношений, на характер бывшей невесты. Но бегства от своей ответственности это не оправдало бы.

Женщина протянула извлечённую из сумочки газету. На передовице располагалась заметка о недавнем несчастном случае в гостинице «Интурист». Гена почувствовал, что краснеет сильнее обыкновенного, а сердце готово выскочить из груди. Вероятно, мистер Грейберд решил, что его жена обречена, и, не в силах смотреть на её угасание, шагнул из окна.

— Спасибо вашему другу из органов, — тихо сказала вдова. — Леонид, кажется? Краткое расследование, ничего лишнего в прессе. Никаких шпионских теорий и пропаганды. Завтра увожу тело бедного Ричарда в Англию.

— Искренне соболезную, — выдавил Гена. — Я... трус... Я должен был...

— Не вздумайте извиняться! — резко перебила Анджела. — Это давно нужно было прекратить. Всю эту агонию, затянувшуюся на годы. Так что я вам благодарна. И вы далеко не трус. Наши страны не дружат, и трус не перешагнул бы порога нашего номера.

— Я должен был идти не к Леониду, — продолжал Гена. — В нашем НИИ есть кафедра психиатрии. Настоящие светила...

Женщина вдруг громко рассмеялась. На её щеках проступил лёгкий румянец, а лицо на минуту перестало выражать усталость и скорбь. «Всё-таки она довольно красива. И явно не англичанка», — подумал Гена. Анджела покачала головой:

— Вы не поверили! Да и кто бы поверил? А ведь Ричард совсем не солгал.

Вдова долго и пристально всматривалась в глаза Свеклянского. В её взгляде можно было прочесть что угодно, кроме лукавства. Но как такое может быть правдой? Гена предложил сделать паузу.

Через десять минут они уже сидели за кухонным столом и пили чай. Женщина вернулась в свою печально-отстранённую скорлупу, однако выглядела вполне живой и никаких признаков угасания рассудка не проявляла.

— Да, Ричард не солгал, — заговорила она, наконец. — Просто кое-что перепутал. По незнанию. Тот его друг, учёный, действительно изобрёл некий... метод... Но не имел экспериментального материала. Очень кстати у нас случился пожар. Я не раз думала, не сам ли он это подстроил? Теперь уже не важно. Мы действительно отравились дымом, и одного из нас реанимировали в больнице. А второго вернул к жизни эксперимент. Уже догадываетесь?

— Всё наоборот? — голос Гены дрожал от волнения.

— Именно так, — вдова кивнула, изящно опуская веки с длинными ресницами. — Ричард не читал ничего, кроме финансовых отчётов. Он был порядочным, но скучным управленцем. Не любил загадок. Не увлекался ничем... Кроме меня... Как нагрузить работой мозг такого человека? Игра на бирже? Коммерческие проекты? Всё это было для Ричарда рутиной.

— И вы стали его головоломкой...

Леди Грейберд грустно улыбнулась.

— Мы с «доктором Франкенштейном» договорились и водили несчастного за нос. Заплатили медикам, чтобы он очнулся в палате, а не в той жуткой лаборатории. Чтобы никто не задавал вопросов... Три года Ричард искренне верил, что спасает мне жизнь. Его разум работал день и ночь в поисках всех этих загадок, ребусов, игрушек... И он действительно жил этим, в прямом и переносном смысле. Только теперь я понимаю, сколько для него значила.

Анджела достала из сумочки носовой платок. Гена, совсем не умевший утешать, поспешно схватил пустые кружки и, удалившись к раковине, зашумел водой. Всё это казалось какой-то невероятной сказкой, ненаучной фантастикой. Но для чего сочинять такую мистерию и пытаться убедить в ней младшего научного сотрудника? Может, это какой-то гипноз, и его всё-таки завербовали? Была ли смерть мистера Грейберда самоубийством? Или всё намного проще, стоит только поверить?

Когда Гена закончил с мытьём посуды, гостья уже стояла в прихожей у двери.

— Знаете, — сказала она на прощанье, — мне нравится идея с музеем. Мы многое привезли из наших странствий. Ваши подарки займут почётное место. Когда-нибудь всё изменится, и вы сможете лично посетить экспозицию. Я буду ждать.

Закрыв дверь, Свеклянский ещё долго стоял в коридорчике, задумчиво вдыхая аромат изысканного парфюма. Гордости из-за того, что его творения будут демонстрироваться в Лондоне, почему-то не было. После всего произошедшего какое-то гнетущее чувство поселилось в душе. Или что там находится в этом месте, согласно науке? Та ещё головоломка...

———————————

* Две недели ... может быть ... (англ.)

/2021/

Одно не вызывало сомнений — старуха была ведьмой. Не из тех горбоносых страшилищ, которыми пугают детишек в сказках. И не из тех смазливых растрёпанных дев, на которых клевещут завистливые соседки и не получившие ласки мужики. Старуха просто зарабатывала на жизнь, залечивая хвори, смешивая зелья, наводя привороты и порчи. Девчонка всегда сновала рядом, подавала коробки и склянки, открывала книги на нужных страницах, зажигала свечи и всё такое. Изредка случались «особые заказы», о которых Герта предпочитала ничего не знать. Тогда ведьма с подручной уходили рано утром и возвращались поздней ночью обессиленные. Порой девчонке приходилось едва ли не волоком тащить на себе старуху, но даже тогда она не получала ни слова благодарности. Однажды после такого «особого заказа» Герта заметила на бедре девочки свежие шрамы. Словно кто-то вырезал острым лезвием символы из ведьминых книг. Девчонка спешно одёрнула платье и пугливо зыркнула карим угольком из-под грязной каштановой чёлки.

Иногда наёмница безуспешно гадала, сколько лет этой ведьминой игрушке. Бедняжка могла бы вырасти в красивую женщину, но старуха, наверняка, сведёт её в могилу раньше.

***

С криками петухов таверна понемногу начала наполняться звуками. Кто-то шумно протопал по чердаку, осыпая на лицо Герты опилки. В коридоре звучно запела лестница. Наёмница села, глядя в остывающий очаг и отряхивая коротко стриженные светлые волосы. Со своей кровати громко храпела старуха. Девочка, зарывшись в редкую солому, не издавала ни звука, словно опасаясь даже во сне получить оплеуху. Герте вдруг захотелось накрыть её своим плащом. Но тогда от карги точно прилетит пара тычков и упрёков. Подавив не свойственный ей порыв, наёмница запахнула плащ и вышла в коридор.

В зале таверны было ещё пусто, лишь служанка скребла метлой. С кухни начинал разноситься аромат жареного лука. Проглотив слюну, Герта вышла на улицу просыпающегося городка. Это был уже пятый город на их пути к морю. С каждым разом остановки делались всё более короткими — инквизиция наступала на пятки, решив всерьёз заняться старухой. Интересно, удастся ли задержаться тут ещё хоть на пару дней, чтобы подзаработать?

Поздняя весна выдалась необычно холодной. Наёмница шла грязными переулками, зябко кутаясь в серый плащ и радуясь, что всегда предпочитала железным доспехам мягкую кожу. Выйдя на рыночную площадь, она сразу заметила Циклопа. Смуглый щуплый мужичок в неприметной одёже рыскал среди торговцев, раскладывающих товар. Похоже, работа на инквизицию не сделала из воришки святошу. Одноглазый чуть не подпрыгнул, когда прямо перед ним выросла высокая бледная девушка.

— Услышу «Циклоп» — выколю глаз! — буркнул он обычное приветствие для старых знакомых.

— Свой-то не потеряй, — ухмыльнулась Герта.

Рой по прозвищу Циклоп поведал наёмнице о последних деяниях инквизиции, быстро набиравшей силу и власть. Уже завтра здесь будет пара монахов с отрядом вооружённых фанатиков. На прощание Циклоп обещал направить их по ложному следу. Разумеется, по старой дружбе. И за добрую половину всех оставшихся у Герты сбережений.

***

После недельного перехода с ночёвками в горах, подальше от лишних глаз, на горизонте, наконец, замаячило море. Припасов, купленных на гроши, что ведьма успела выручить в последнем городке, хватило на три дня. После этого Герте пришлось применять охотничьи умения. Одинокие фермы, где можно было выпросить или заработать еду, троица обходила стороной. Здешние крестьяне, набожные сверх меры, не упустили бы возможности выслужиться перед Церковью.

Во время привала, пока девчонка неуклюже обдирала шкурки с белок, ведьма подошла к Герте, рассматривающей с пригорка портовый городок.

— К вечеру будем там, — уверенно сказала наёмница. — Дальше врозь?

Она и так знала ответ, но изматывающее преследование могло изменить планы.

— Да, — кивнула старуха, — здесь мы наймём корабль и отправимся на юг. Там храмовники ещё не всем задурили голову. Ты хорошо потрудилась, добавлю немного сверху.

Наёмница хмыкнула. Интересно, как старуха успеет добыть сумму, достаточную и для платы капитану, и для того самого «сверху»? Возможно, у ведьмы припасена пара хитростей? От костра потянуло жареным мясом, и старуха пошла обедать. Герта продолжила всматриваться в далёкую искристую гладь, на краю которой, словно выброшенный на берег мусор, рассыпались пёстрые домики. Пара кораблей лениво покачивалась на волнах поблизости. Девушка ненавидела море, хотя и была ему благодарна. Много лет назад оно каменными зубами прожевало галеру работорговца и подарило его товару новую, свободную жизнь. Чья-то тут же закончилась на морском дне, но Герте, в отличие от большинства, повезло.

Наёмница обернулась, увидев у костра ожидаемую картину: ведьма обдирала на удивление крепкими зубами жёсткое мясо с костей, бросая девчонке объедки. Герта скривилась, но сдержала эмоции и пошла к огню. Свою белку она молча кинула девчонке, встретив злобный взгляд её хозяйки. Наёмница прихлопнула на щеке раздувшегося комара и долго с наслаждением размазывала кровь ладонью, пока старуха брезгливо не отвернулась. После этой маленькой победы захотелось часок вздремнуть перед последним отрезком пути.

Сон на голодный желудок не шёл. Герта лежала в тени корявого дерева и думала, не сделать ли что-то хорошее даром, впервые в её свободной жизни? Например, подарить такую же свободную жизнь ещё одной пленнице, томившейся в лапах старой карги. Она могла бы научить девочку защищаться и нападать, быть ловкой и незаметной. Сумела бы отогреть душу в изрезанном зловещими знаками тельце. Стать ей… Кем?..

Наёмница поймала на себе знакомый взгляд больших карих глаз. Ни слёз, ни мольбы, ни горечи, но это был взгляд бездомного котёнка, которым он смотрит на каждого встречного человека. У Герты никогда не было и не будет котят. Она просто отведёт девчонку на ферму каких-нибудь стариков, где та будет работать за еду и кров. И никакой лишней возни. С этой мыслью наёмница, наконец, задремала.

***

Пустующая халупа на рыбацкой окраине нашлась быстро. Пьяный, воняющий рыбой толстяк заломил за ночлег немалую цену. Вместо денег старуха, без всяких иносказаний, предложила ему исцелить мужское бессилие. Рыбак засуетился, несколько протрезвел и куда-то убежал, а вскоре вернулся с драным одеялом и целой сумкой еды. Получив от ведьмы баночку с мутной жижей, хозяин раскланялся и оставил постояльцев в покое. Герта была уверена, что он первым побежит встречать инквизиторов, чтобы заработать пару монет на портовую шлюху. Храмовые ищейки могли нагрянуть уже очень скоро, так что спать наёмница не планировала. Разжигать огонь тоже не стоило.

Напряжением был пропитан весь остывающий воздух в хижине. Герта сидела на бочке возле двери, всерьёз настраиваясь на драку. Она впервые за последние два месяца вытащила из-за пояса небольшую дубинку, обмотанную кожаными ремнями. Высокой, плечистой и жилистой, ей скорее подошёл бы какой-нибудь двуручный клинок. Но девушка любила тишину и не любила кровь. В драке она полагалась на увороты и кулаки, а если надо было угомонить кого-то надолго, в ход шла дубинка. Почти десяток лет Герта успешно охраняла торговцев и прочую сытую братию от нападений, но едва ли на её счету был хоть один убитый. После работорговца, которого она лично сопроводила к морскому дьяволу…

Старуха нервничала сильнее обычного. Металась по комнате, переставляла с места на место стул, пока не отшвырнула его к кровати. Потом начала раскладывать на столе свой ведьминский инвентарь, словно готовя какое-то колдовство. Девочка то и дело приносила ей что-нибудь из дорожных сумок, и, если ошибалась, тут же получала море брани и звонкую оплеуху. Это добавляло раздражения и без того заведённой Герте. В какой-то момент она подумала, не оглушить ли старуху верной дубинкой и не сдать ли самолично храмовникам? Мир излечится от мерзкой язвы, а в кошельке, возможно, прибавится меди. За службу ведьме с простого охранника спрос не велик.

Однако инквизиторы, наверняка, знали о девчонке и её участии во всех нечестивых делах. Станут ли фанатики разбираться, или сожгут её заодно, как сотни несчастных чёрных котов? Герта тряхнула головой и прислушалась к звукам, доносившимся снаружи. Крики чаек, шум волн, скрип дерева, пьяная ругань — никаких признаков угрозы. Но внутри продолжало нарастать беспокойство, разливаясь густым и горячим шумом в голове, сквозь который в нервы иглами впивались звуки брани и пощёчин.

Наконец, старуха утомилась от собственной суеты и села на кровать. Девочка налила из фляжки холодный отвар в кружку и принесла ей. Она неуклюже споткнулась о валяющийся на полу стул и выплеснула часть жидкости прямо на ведьму. Та несколько мгновений молча сверлила взглядом, потом выхватила кружку и с размаху ударила ей растяпу по лицу. Керамика звонко разбилась, по коже заструилась кровь. Девочка закрыла лицо руками и убежала на улицу, хлопнув дверью. Герта не выдержала. Она молча подошла, сдёрнула старуху с кровати за грудки и что было силы впечатала в стену тощей спиной. Внутри тела мерзко хрустнуло, со стен и потолка посыпалась глина, ведьма тряпичной куклой сползла на пол рядом с осколками кружки.

Когда в голове перестал ухать огромный молот, Герта сделала глубокий вдох и осмотрелась. Умирающая ведьма на полу, богохульные книги и богомерзкие вещи на столе. Словно наёмница прервала подготовку к какому-то зловещему ритуалу. С таким раскладом инквизиторы, скорее всего, кинут ей пару монет и отпустят. И даже забудут про девчонку, которая проберётся тайком на корабль и навсегда потеряется на юге, не доставив хлопот Святой Церкви. Всё сложилось весьма удачно.

Особенно для девчонки.

— Ведьмина игрушка... — прохрипела старуха.

Герта неожиданно врезала себе звонкую пощёчину. Потом ещё и ещё. В голове наступила непривычная тишина, словно из неё, наконец, выгнали целый рой звенящих комаров. В умирающей старухе не было ничего от злобной сварливой ведьмы, которая сочится желчью и раздаёт побои. Это была просто пожилая женщина, сильно высохшая и потрёпанная, словно последние месяцы жизни провела в тяжёлом изнуряющем плену. Она смотрела на свою убийцу с нескрываемой жалостью, пока не закрыла глаза навсегда. Рядом на полу валялась кружка. Та самая, чьи осколки так остро врезались в лицо девчонки и в сознание Герты. Только абсолютно целая…

Инквизиторы проглотят блюдо, которое маленькая дрянь приготовила им с помощью своих марионеток, да и чёрт с ними. Но не для того рабыни в муках обретают свободу, чтобы снова стать чьей-то игрушкой.

Проглотив неприятный ком, Герта подняла кружку и сжала её в руках. Она была уверена, что пока видит и ощущает эту вещь целой, новый морок ей не страшен. Сунув нелепый оберег за пазуху, наёмница отправилась на охоту.

/2021/

Подошёл краснощёкий толстяк в жирном фартуке, поставил на стол две кружки горького пива, блюдо, полное игральных кубиков и новый деревянный стакан для бросков. Верзила громкими глотками осушил половину кружки и сделал приглашающий жест рукой:

– Выбирай!

Вынырнув из тени, старик склонился над столом. В свете масляной лампы его головной убор выглядел жутковато. Казалось, он прикрывает большую голову странной шишковатой формы. Рыжий здоровяк невольно поморщился. Не обращая внимания на косые взгляды, его оппонент взял пару костей с блюда и бросил в стакан. Какое-то время он молча вглядывался в огонёк лампы. Глаза его казались бесцветными и полными тоски на сморщенном измождённом лице.

Верзила встряхнулся, пытаясь снова поймать приятное предвкушение лёгкой победы. Но азарт, похоже, начал угасать. Вдруг захотелось поскорее покончить со всем этим. Здоровяк нетерпеливо схватил стакан и принялся его трясти.

– Кто больше? – привычно уточнил он.

– Кто меньше, – неожиданно предложил старик.

– А чего так? – искренне удивился соперник.

– Какая разница? Или тебе чёрт в одну сторону ворожит?

– Проверка? – засмеялся верзила, свободной рукой опрокидывая в рот остатки пива. – Меньше так меньше, чёрту всё равно! Что ставишь?

– Сам выбирай.

Рыжеволосый грохнул перевёрнутым стаканом по столешнице и прищурился:

– Ставлю всё, что выиграл за вечер! А если ты проиграешь... Отдашь мне свою шапку.

По залу таверны прокатилось возбуждённое гудение. Лицо старика скривилось, словно от резкой боли, но он согласно кивнул. Ухмылка его соперника стала зловещей. Он поднял стакан: «единичка» и «двойка».

– Смотри-ка, – подмигнул верзила, скрывая разочарование, – я даю тебе шанс!

Старик взял стакан узловатыми пальцами, кинул в него кости, тряхнул пару раз и тихо поставил на стол. Его лицо снова исказила гримаса боли. Он поднял стакан, открывая две «единички».

– Выкусил! – радостно завопил из толпы лавочник, хлопая в ладоши.

Верзила пристально смотрел на старика. Самодовольство и азарт из его взгляда испарились, а вот иронии и злобы становилось всё больше.

– Заберёшь свой выигрыш? – оскалился он, явно не намереваясь ничего отдавать.

– Заберёт, – неожиданно пробасили над ухом.

За плечами рыжеволосого вырос ещё один здоровяк, одежда и стать которого выдавали бывалого воина, а татуировки на бритом черепе говорили о возможном увлечении тёмными искусствами. За плечами наёмника в полумраке угадывалась рукоять чего-то смертельно опасного. Зрители спешно разбрелись по углам, не желая попадаться под руку в драке двух здоровенных мужиков. Однако рыжий, взвесив свои шансы, покорно бросил мешок с монетами на стол, после чего быстро покинул таверну. Следом не торопясь вышли старик и его телохранитель, оставив на столе горсть монет для трактирщика.

Лавочник ещё долго цеплялся ко всем подряд:

– Этот, второй! Откуда он взялся-то? Видел?

Его не на шутку расстроил финал истории, ведь он так рассчитывал подкараулить старика на улице и отнять свои кровно заработанные и бесславно проигранные монеты. Вероятно, и не он один.

***

Копоть от десятков свечей делала воздух на заброшенной мельнице приторным и душным. Старик никогда не интересовался, из чего изготовлены свечи. Не спрашивал и о происхождении фигурок, амулетов и прочей дряни, разложенной тут повсюду. Очевидно, что всё это часть чего-то недоброго, но отступать было поздно. За всё нужно платить.

В дом зашёл спутник старика, плотно притворив за собой дверь. Лёгким движением он поддел крышку на полу, открывая просторный подвал. Мешочек с монетами полетел вниз, в большую кучу подобных.

– Скоро набьём под завязку, – весело констатировал наёмник, захлопнув крышку. – Тогда заживём! Чего ты опять раскис? Всё ради неё. Помнишь?

Старик помнил. Многое стёрлось из его памяти, включая собственное имя. Истерзанный мозг отчаянно сбоил, цепляясь за остатки разума, но забыть её он просто не имел права. Когда-нибудь он возьмёт всю эту гору монет и превратит в величественный замок. Дворец с аллеями и фонтанами, сотнями фресок, скульптур и прочей положенной статусу чепухи. Если наёмник не заберёт слишком большую долю… Но ведь можно будет нанять десяток других. Сотню! Собственную армию! Она разберётся с ним. Она разберётся с кем угодно! Построить своё королевство и положить к её ногам…

Интересно, как сильно она изменилась за эти годы? Стала старой и непривлекательной? Потеряла десяток зубов, лишилась густой белоснежной гривы, обвисла грудью, потускнела глазами? Нет, только не она! Наверняка, она расцвела и похорошела ещё больше, как и положено женщине в неполные тридцать лет. Ей ведь, кажется, скоро тридцать? Точно, они же ровесники…

Когда-нибудь. Пока ещё не время. Вокруг так много азартных дураков, которых нужно проучить. Непременно, каждого из них! Рано или поздно они закончатся… Это ведь не азарт, всё ради неё…

Наёмник закончил приготовления и окликнул старика. На сломанном жернове, превращённом в подобие алтаря, лежали привычные инструменты.

По лицу старика пробежала мучительная судорога, когда он разматывал свою голову. Множество гвоздей ощетинились в пляшущем свете свечей зловещим стальным ежом. Большинство из них торчало одинаково, лишь пару-тройку вогнали в череп до середины длины. Старику везло, его чёрт ворожил исправно.

Подойдя к алтарю, он с отрешённой покорностью опустился на колени, положив подбородок на холодную каменную поверхность. За всё нужно платить.

– «Один» и «один», значит? – уточнил наёмник, выудив из кучки два блестящих гвоздя, на каждом из которых было по шесть одинаковых насечек.

Воину поначалу стоило большого труда вбивать их до нужного уровня. Угробить раньше времени курицу, несущую золотые яйца, не хотелось.

– Ради неё! – весело подмигнул он старику и ударил молотком.

/2020/

— Картограф хитёр. У него из пожитков — только бумаги да чернила с перьями. Зато раз в месяц прилетает чёртова птица. Находит нас в любую погоду и в любой местности. Чёрная и огромная, как целый баран.

— Ворон что ли? Или орёл?

— Почём я знаю? Серьёзная тварь, это точно. А на лапах у неё по браслету. Золотые, с громадными каменьями. Всегда разные, словно она их прямиком из королевской казны таскает. Вот так старик мне и платит. Потом привязывает к лапам сумку со свежими картами и пускает этого демона обратно.

— Откуда и куда летает птичка, ты, конечно, не спрашивал? — трактирщик ехидно скалился, будто не верил ни единому слову.

— Старик не дурак, — покачал головой Рих и залпом осушил кружку. — А тебе я не за разговоры плачу.

Начинало вечереть, и в заведение потихоньку стягивался народ. Между липкими столами лавировали разномастные улыбчивые девушки. Кивнув в сторону пышной черноволосой смуглянки, наёмник высыпал на стойку десяток монет. Трактирщик сверкнул остатками зубов и жестом отправил девицу на второй этаж, выложив перед посетителем потёртый ключ.

***

— Что за дела, старик?!

Наёмнику очень хотелось сграбастать картографа за грудки и как следует встряхнуть, но он ограничился грозным взглядом. Хоть и понимал, что слепой этого никак не оценит.

— Уверяю тебя, она прилетит, — бормотал старик. — Она всегда прилетает. Что-то случилось. Но она прилетит.

— «Что-то случилось»! — рявкнул Рих, теряя терпение. — Посмотрел бы я, как она прилетит без башки! Что если чёртову птицу пришибли?

— Это невозможно! — уверенно замотал сединой старик.

— Если завтра тварь явится позже полудня, я докажу тебе обратное! А если вообще не явится...

Рих стиснул кулаки и, не договорив угрозы, ушёл собирать дрова для костра. Жаркий летний день приближался к концу.

Крылатый курьер появился рано утром. Птица выглядела взъерошенной и истощённой, а на лапах не было браслетов. Картографа, казалось, это нисколько не расстроило. Он положил перед ней раскрошенный хлеб и куриные потроха и, тихонько бормоча, поглаживал её уродливую голову. Наёмник почувствовал нарастающую злость. Он оглядывался в поисках камня потяжелее и вдруг понял, почему птица опоздала. Её глаза были такими же белесыми и пустыми, как у старика. Непонятно, каким образом она вообще нашла их лагерь. И неизвестно, выронила она сослепу побрякушки, или кто-то сыграл с ней злую шутку.

— И чем будем расплачиваться? — процедил сквозь зубы Рих. — Только не начинай опять про «великую миссию» и всё в таком духе! Я охраняю тебя, пока ты платишь.

— Охраняешь?! — старик резко выпрямился, а его голос, неожиданно, приобрёл металлическую силу. — Думаешь, я не могу себя защитить? Да что ты вообще обо мне знаешь, мальчишка!

Вероятно, в молодости старый писарь и вправду был силён, но сейчас он явно преувеличивал свои возможности. Рих молча усмехнулся, а картограф продолжил гордую отповедь.

— Мне нужно твоё зрение и твой талант следопыта! Ты и правда не понимаешь, насколько важна наша работа! Столько ещё надо успеть закрепить! А времени всё меньше... — голос старика дрогнул и стал привычно тихим. — Можешь бросить умирающего слепого в одиночестве, но это выйдет боком не только тебе и мне... Через месяц птица принесёт двойную плату.

Он на ощупь прошёл к своему шатру и принялся упаковывать свежие карты.

Рих был уверен, что через тридцать дней повторится то же самое, но ничего не сказал.

***

Последний месяц лета наёмник провёл в приподнятом расположении духа. Он не стал учинять расправу над задолжавшим картографом. Вместо этого Рих веселился, как мог. Он намеренно вёл их не туда, куда требовал старик. Выдумывал несуществующие долины, озёра и реки, которых поблизости не было и в помине. Наёмник едва сдерживал смех от того, как слепой безумец скрупулёзно зарисовывает его фантазии.

Картографа постепенно покидали силы. Он всё больше оставался в лагере, отправляя Риха в дальние разведки, откуда тот приносил ему «достоверные» сведения для карт. Старик не подозревал, что большую часть времени помощник проводит в ближайшей таверне, по окрестностям которой они нарезают уже не первый круг.

Всё чаще картограф заговаривал о том, как важно закончить работу, что-то там «закрепить», чтобы кто-то там не «канул в небытие». Мысли он выражал всё более путанно и непонятно, так что Рих давно перестал его слушать и продолжал веселиться.

Однажды старик долго не мог встать со своей лежанки и спросил, далеко ли океан. Рих соврал, что видит его на горизонте.

— Значит, почти закончили, — с улыбкой прошептал картограф.

Похоже, он выбрал целью своей жизни составить карты всего острова.

— А как же материк? — иронично спросил наёмник. — Его «закрепил» кто-то другой? Другая парочка безумцев?

Старик не ответил. Было видно, что он уже очень слаб. Ещё пару дней он царапал на бумаге выдумки Риха. Тот милосердно подкинул картографу описание океанского берега, до которого в реальности оставалось ещё много дней пути.

В день, когда должна была прилететь птица, старик совсем не смог подняться. Наёмник даже немного жалел его. За год совместного путешествия он привык к нему, как к раздражающему престарелому родственнику, вечно зудящему над ухом всякие глупости. Когда Рих принёс очередную кружку воды, картограф схватил его за руку и, глядя в пустоту, заставил поклясться, что последние карты отправятся по назначению. Наёмнику было не впервой давать клятвы, как и нарушать их. Он заверил престарелого зануду, что всё сделает, после чего тот мирно испустил дух.

Похоронив старика на кладбище близ полюбившейся придорожной таверны, Рих вернулся в лагерь и невольно оторопел. На крыше дорожного шатра сидела крылатая бестия, слепо пялясь по сторонам. Браслетов на лапах, естественно, не было.

— Невозможно убить, говоришь? — зловеще усмехнулся наёмник.

Он побаивался огромной хищной твари, поэтому решил схитрить. Наспех набив сумку картами, Рих привязал её к жутким когтистым лапам. К бумагам он добавил пару тяжёлых камней. Птица не улетала, словно ожидая чего-то.

— Чёрт с тобой! — процедил Рих, вывалив перед бестией остатки своей каши.

Он уже охотился в лесу, когда нагруженная птица тяжело взмыла над лагерем. Чёрные крылья мелькнули над верхушками деревьев. Наёмник заскрипел зубами, резко вскинул лук и выстрелил, почти не целясь. Послышался пронзительный клёкот, тёмный ком завертелся в небе, сбросив несколько перьев и недоставленную посылку. Раненая слепая птица бестолково покружилась над лесом, потом взяла прежний курс и скрылась из виду. Рих удовлетворённо хмыкнул.

***

К вечеру того же дня потянуло дымом. Начинался лесной пожар, догадался Рих. Он спешно свернул шатёр и собрал пожитки, в очередной раз проклиная покойного старика за пренебрежение лошадьми. На таверну больше не было денег, поэтому он пошёл вдоль опушки в другую сторону, надеясь выйти к поселению, где можно заработать.

На закате наёмник вышел к большой живописной долине, которую занимали пожелтевшие пастбища, а вдалеке виднелись дома. Можно успеть напроситься на ночлег и договориться о работе, пока не стемнело окончательно.

Рих быстро зашагал по тропинке, полого спускающейся с травянистого холма. Он не понял, что произошло, но очередной его шаг не нашёл опоры, и он покатился по склону, который ощущался круче, чем выглядел. Оказавшись на ровной поверхности, он перевёл дух и с удивлением осознал, что катился словно не по мягкой траве, а по острым камням. Одежда была изорвана в клочья, запылённое тело покрывали страшные ссадины.

Вытирая кровь с разбитого лба и громко ругаясь, Рих сбросил поклажу и захромал в сторону огоньков приближающейся деревеньки. Через несколько шагов его сбило с ног что-то твёрдое и невидимое. Наёмник взревел и резко вскочил на ноги, выхватив саблю. Но драться было не с кем. Он медленно пошёл вперёд, размахивая клинком и чуть не подпрыгнул, когда сталь звонко высекла искры прямо из воздуха.

— Какого лешего...

Рих вытянул руки и ощупал невидимое препятствие. Это был каменный склон, похожий на тот, по которому он скатился, и судя по всему, простиравшийся далеко в обе стороны.

— Какого лешего!!! — заорал он, словно невидимый камень мог рассыпаться от крика.

Долина, пастбища, деревенька — всё было иллюзией, а на деле он барахтался на дне какого-то каменистого ущелья как слепой перевёрнутый жук...

Стиснув зубы, Рих наугад полез на невидимый склон, цепляясь за невидимые камни. Несколько раз он соскальзывал вниз, но продолжал настойчиво карабкаться, пока не нащупал ровную поверхность. Его разум готов был слететь с катушек подстреленной птицей, потому что глаза говорили, что он находится в небе над долиной, по-прежнему манившей гостеприимными домиками. Ноги же ощущали твёрдый камень, ещё хранивший дневное тепло. Что делать дальше, Рих не представлял.

Он тупо пялился на несуществующие огоньки, когда они вдруг исчезли вместе с домиками. Дальний край долины начал рассыпаться, уступая место абсолютной ПУСТОТЕ, не поддававшейся никаким описаниям. Она не казалась ни чёрной, ни белой, у неё просто отсутствовали приметы, которые можно было бы хоть как-то описать. Ужас захватил наёмника целиком. Он не стал размышлять, поглотит ли небытие только иллюзию, или сожрёт и его вместе с невидимой каменистой реальностью.

— Чёртовы карты!!! — завопил он и рванулся к горящему лесу, наощупь съехав по склону и слепо, но резво вскарабкавшись по противоположному.

Лес был настоящим. Пожар подходил всё ближе, наполняя воздух тяжёлым дымом, шумом горящей древесины и криками животных и птиц. Рих нырнул в задымлённую чащу, собрав в кулак все свои навыки следопыта. Место, куда подстреленная птица уронила сумку, верховой пожар уже проскочил, но раскалённый воздух и густой дым грозили сжечь кожу и лёгкие. Наёмник рванулся вперёд.

Чумазый и покрытый ожогами, без волос и бровей, он в беспамятстве выбежал на склон невидимого каньона, волоча по земле остатки обугленной сумки. Вдруг он понял, что гул и треск горящего леса становятся всё тише. Обернувшись, он увидел, как дымящие деревья исчезают за его спиной. Дико вытаращив глаза, он разорвал сумку, высыпал тлеющие бумаги и начал затаптывать, рассыпая в пепел то, что уже нельзя было спасти. Уцелел лишь один кусочек карты.

Рих уселся на краю невидимого ущелья, свесив ноги в остатки иллюзорной долины, и уставился в ПУСТОТУ. Она окружала со всех сторон маленький клочок мира, закреплённый со слов нерадивого помощника картографа на обгоревшем обрывке бумаги.

/весна 2019/

Червинцев вдруг резко встал из-за стола и подошёл к окну. На фоне закатного неба худощавый силуэт казался особенно угловатым, а белая рубашка и гладкая седина имели розовый оттенок. Повисла неловкая тишина.

Павел Матвеевич неуклюже попытался оправдаться:

— Просто я удачно тогда приглянулся Бергеру...

— Это да! — подхватил Борис. — Старик тебя выбрал в любимчики не напрасно. Материалов подкинул из личных архивов. Например, об ассимиляции уральских народов...

Глимов почувствовал неприятную сухость во рту.

— Откуда ты... Подожди! Так это было твоё?! А другие работы...

Провинциальный кандидат наук задёрнул штору и повернулся к профессору. Несмотря на лысину и солидную бороду, последний имел вид провинившегося ребёнка и, сидя за столом, нервно протирал очки салфеткой. Червинцев добродушно рассмеялся:

— Да не переживай, Пашка! Так всегда было и будет. Я всё равно с этой чепухой никуда бы не пробился. Ты дал ей достойное развитие. Поначалу, конечно, обидно было. Но теперь у меня иные изыскания, и ты мне абсолютно ничего не должен.

Павел Матвеевич догадывался о природе материалов, которыми когда-то щедро снабжал его руководитель дипломного проекта. Мёртвые амбиции и заброшенные идеи менее талантливых студентов. Глимов никогда не думал об этих «неудачниках» как о вполне конкретных людях. Тем более, о близких знакомых. В голову полезли избитые сюжеты из детективов, где «неудачники», спустя много лет, сводили счёты за плагиат. И декорации были подходящими: дом на окраине городка, у самого леса. Вокруг — ни души, кроме двух учёных разной степени успешности...

— Ну, вижу, зря напомнил, — миролюбиво улыбнулся Борис.

Он подошёл к вешалке, накинул серую ветровку и принёс Глимову его тёмно-синий, под цвет костюма, плащ.

— Пойдём-ка, Пашка, на воздух! Я покурю, ты подышишь. А потом я тебя удивлю как следует.

***

Осенний воздух по-настоящему бодрил. В нём приятно смешивались запахи жжёной листвы из частного сектора и всё той же листвы, сладковато-прелой, устилающей землю в соседнем лесу. Опушка начиналась сразу за высоким деревянным забором, окружающим участок солидных размеров. Борис говорил, что здесь была заброшенная ферма, и землю ему удалось купить за бесценок. Почву очистили и засыпали гравием, оставив только длинный кирпичный ангар, белеющий на краю участка. Растоптав докуренную сигарету, Червинцев кивнул в сторону ангара:

— Ну что, профессор, готовы к новым открытиям?

Павел Матвеевич с тревогой оглянулся на сияющий окнами дом и последовал за его хозяином в темноту двора. По пути Борис зазвенел ключами и весело спросил:

— Как думаешь, какой мне псевдоним взять? А то «академик Червинцев» до ужаса не звучит.

Стальные ворота легко и бесшумно открылись, и Павел Матвеевич почувствовал знакомый сыровато-пыльный запах. Такой бывает в очень больших архивах, не справляющихся с плесенью. И ещё на раскопках, которых профессор посетил великое множество. Щёлкнул рубильник, и помещение осветил яркий, холодный свет.

— Да у тебя тут целый музей! — ахнул Глимов.

Пространство по обе стороны длинного широкого прохода было поделено на небольшие каморки. Каждая представляла собой что-то вроде музейной экспозиции: стены украшали карты и документы в рамках, одежда и предметы разных эпох, а на полу стояли по паре стеклянных витрин с выложенными на бархатной ткани костями. Годы археологических изысканий явно не прошли впустую.

— Понравился тебе мой анекдот? — неожиданно спросил Борис, подойдя к ближайшей выставке слева.

— Про колхозников? — растерянно уточнил профессор.

— Про Македонского! — загадочно улыбнулся Червинцев. — Ты знаешь, в каждой шутке... Помнишь легенды об Александре Первом?

Профессор пожал плечами:

— Ну, всерьёз я их никогда не воспринимал. Мол, император не умер, а скрывался в Сибири под видом старца Фёдора Кузьмича... Как-то слишком литературно.

— А меж тем учёные до сих пор планируют исследовать оба захоронения. Никак руки не дойдут. А у меня дошли! Извольте видеть: десница императора и таковая же, принадлежавшая упомянутому «сибирскому святому»!

В двух небольших витринах покоился схожий набор костей.

— Тебе, Паша, как антропологу, очевидно, что обе кисти рук — правые. Что одна принадлежала старику, а другая — относительно молодому мужчине. Так?

— Допустим, — оживлённо кивнул профессор, — но послушай! Как тебе удалось их раздобыть?

Борис покачал головой:

— Не те вопросы ты задаёшь, Паша! Нас, неудачников от науки, много. Повсюду. Пока таланты вроде тебя лезут на свой «олимп» в одиночку, мы помогаем друг другу, чем можем. Но главный вопрос другой! — археолог возбуждённо замахал руками над витринами. — Знаешь, кто из них настоящий император?

— Ни один? — подозрительно прищурился Глимов.

— В том-то и дело, что оба!

Пока Павел Матвеевич листал заключения генетических экспертиз и подбирал слова к мыслям, Борис, словно телепат, заранее парировал возможные возражения:

— Целые скелеты были бы убедительнее, но я же не стану переходить дорогу большим учёным. Голову старца похитили давным-давно, так что и с черепами не вышло. Но мне хватило и этого. Уверяю тебя, экспертизы настоящие и независимые. Оба покойника — это генетически один и тот же человек. Так что ты думаешь, Паша?

— Думаю, это очень талантливая мистификация, — снисходительно улыбнулся профессор. — Либо ты действительно сделал открытие и готов явить миру идентичного близнеца государя.

Кое-какие нотки сомнения в нём всё-таки зашевелились, но многолетний научный опыт не позволял так просто наплевать на очевидную логику.

— Ты предсказуем! — иронично отмахнулся Червинцев. — Ладно, осмотрись тут, а я отвечу, как только у тебя созреют правильные вопросы.

Хозяин музея вышел во двор, оставив профессора наедине со странной коллекцией.

Экспонаты пугающе впечатляли, если, конечно, не являлись подделкой. Черепа, фрагменты, изредка целые скелеты людей, чьи имена сотрясали эпохи и меняли ход истории. Как и Александр Первый, каждая личность была представлена в виде двух витрин с похожим содержимым. Пара императорских особ, несколько крупных политиков разных эпох, великие учёные, литераторы и композиторы... Почему науке до сих пор не было известно о наличии у них близнецов? Или дело в чём-то ином, иррациональном и даже мистическом?

Осматривая эти фрагменты прошлого, Павел Матвеевич ощущал нарастающее, почти паническое беспокойство. В подлинность экспонатов он поверить не мог, все эти бумаги с печатями могли быть филькиной грамотой. Но насколько одержимым должен быть человек, чтобы затеять такой масштабный обман, обречённый на разоблачение? Потратить годы, невероятные силы и средства, втянуть в это десятки (сотни? тысячи?) таких же одержимых «неудачников»...

Профессор вздрогнул, когда в дверях показался Червинцев с бутылкой вина и парой бокалов. Наполнив один, он протянул его Глимову, и тот махом проглотил содержимое, надеясь на успокаивающий эффект. Сделав пару глотков из второго бокала, Борис вопросительно уставился на гостя. Глимов попытался придать голосу непринуждённую интонацию:

— Вы меня по-настоящему удивили, Борис Иванович! Титанический труд, поистине уникальная коллекция! Для науки это может представлять огромный интерес.

Червинцев улыбнулся, не скрывая гордости. Однако он явно ждал вопросов. Медленно прохаживаясь вдоль экспозиции, они остановились у камеры, задрапированной большим количеством красной ткани. Профессор продолжил маскировать беспокойство под иронию:

— Получается, Фанни Каплан не была такой уж слепой? А вторая витрина ждёт экспонат из самого Мавзолея?

— И дождётся! — уверенно заявил Борис. — Идея о захоронении вождя уже давно витает в воздухе. Я умею ждать.

Он продолжал настойчиво сверлить профессора взглядом.

— Ну хорошо, — сдался Глимов, — допустим, что это не близнецы. Такое было бы сложно скрывать столько лет... Тогда как ты это объяснишь?

Червинцев заулыбался ещё шире, поставил бутылку и бокал на старинный маленький столик и заговорил преподавательским тоном:

— Для нашего феномена есть три обязательных условия. Ты, конечно, обратил внимание, что тут сплошь великие, незаурядные личности? Это и есть условие номер один. Второе — внезапность первой смерти.

— Первой? — скептически усмехнулся Павел Матвеевич, но собеседник продолжил.

— И третье условие — внезапная смерть должна быть, что называется, «на взлёте». Посреди важной деятельности, неоконченной работы, недописанного шедевра. Именно поэтому феномен не тронул, например, Гагарина или Гитлера, хотя слухов было предостаточно. Оба успели выложиться максимально. Юра ни за что бы не переплюнул свой Первый Полёт, а Гитлеру никто бы не позволил дальше терроризировать полмира. Получается, что реальность особым образом реагирует на «особенных» людей. Не даёт тем, кто меняет мир, просто исчезнуть в процессе изменений. Как? Это Первый Главный Вопрос, на который пока нет ответа. Только гипотеза. Слышал о тератомах?

Павел Матвеевич пожал плечами. В отличие от истории и антропологии, в медицине он был профаном.

— Это очень редкий вид опухолей, — пояснил Червинцев. — Они возникают из эмбриональных клеток. Тех, что могут составить любую деталь организма — орган, конечность, волосы. Бывает, что вырезают какую-нибудь кисту на печени, а в ней находят почти сформированный глаз или фаланги пальцев.

Глимов почувствовал приступ тошноты. Борис наполнил его бокал и, хлопнув старого приятеля по плечу, продолжил:

— То есть организм даёт сбой и начинает строить то, чего ему якобы не хватает. А что если реальность тоже способна регенерировать? Отстраивать из какого-то материала важные детали своего организма в виде людей? Ну не может же просто взять и исчезнуть такое скопление информации, как в этих головах!

Червинцев постучал по стеклу, за которым покоился череп известного математика. Павел Матвеевич молчал. Он прекрасно знал, сколько вопросов без ответа оставляют находки археологов. Многие просто лежат и ждут, когда их смогут вписать в рациональную картину мира, где всё имеет объяснение. Проходят десятки лет, сменяются поколения учёных, а большинство находок так и лежат, никуда не вписываясь. Слишком нелогичными и безумными кажутся обоснования. Если восстановление умерших гениев — не фантастический бред, никто и никогда не согласится вписать такое в окаменевшие научные вехи. Каким надо быть безумцем, чтобы этого не понимать и с лёгкостью пустить под откос карьеру и жизнь?

Глимов с опаской посмотрел в горящие глаза собеседника и начал спокойно возражать.

— Интересная гипотеза. Но противоречивая. Великие каким-то образом возрождаются, чтобы продолжать свою деятельность? Но ведь продолжили далеко не все. Тот же Александр Первый... Или другой Александр, — профессор указал на камеру в стиле кабинета с секретером и стопками рукописей. — Нет информации о работах Пушкина после официальной смерти. Разве что мифы о «воскрешении» в образе Дюма.

— Ну, про Дюма — это выдумки! — усмехнулся Червинцев. — Но я уверен, рано или поздно литературоведы обнаружат, что чьи-нибудь стихи очень уж напоминают «покойного» Александра Сергеича. Возможно, фамилия окажется известной. А что до прочих... Активной деятельности никто не прекращал, но кое-кто сменил её вектор. Старец Фёдор Кузьмич не проводил реформ и не выигрывал войн, однако посетители выстраивались в очередь.

***

Снаружи окончательно стемнело. Павел Матвеевич задержался на полпути к дому Бориса, вдыхая свежий морозный воздух и разглядывая звёзды. Он чувствовал, как холод пронизывает его до костей. Тонкий плащ поверх синего шерстяного костюма, казалось, не грел совсем. Ночевать у одержимого не хотелось, и профессор придумывал повод, чтобы уехать. Как назло, на окраине городка не было мобильной связи, и для вызова такси пришлось бы воспользоваться стационарным телефоном. Поёжившись, Глимов зашагал к светящимся окнам, оставив за спиной тёмное строение, полное костей и вопросов.

В полумраке гостиной никого не было, из кабинета пробивался неяркий свет. Хозяин дома сидел за старым письменным столом спиной к двери. Это выглядело непривычно. Вероятно, у Червинцева нечасто бывали гости. Кабинет Глимова в его особняке был значительно просторнее, а за столом он сидел лицом к двери, приветствуя визитёров.

— Заходи, Паша! — Борис поднялся и сделал приглашающий жест рукой. — Дом у меня — не чета твоему, но уж чем богаты.

Профессору снова почудились нотки зависти в тоне приятеля, но тот невозмутимо продолжил:

— Тут и кабинет, и спальня. Я тебе приготовил почитать на сон грядущий. Часть экспонатов ты видел, но многие только готовятся к выставке. Придётся строить второй ангар. Полистай пока. Мне важно твоё мнение как большого учёного.

Стол был завален десятками папок разного цвета и толщины. Глимову подумалось, где могут храниться прочие экспонаты. Возможно, под домом имелся огромный подвал.

— Знаешь, я стараюсь не напрягать мозг перед сном, — покачал головой профессор. — Проблемы с памятью становятся чем-то регулярным. Думаю, пора мне на покой.

— Твоя работа в самом разгаре! — широко улыбнулся Борис. — Память вообще штука странная... Но ты всё же глянь парочку. Ещё столько незаданных вопросов... Устанешь — ложись, я тебе постелил. Не вздумай возражать, такси в нашу глухомань по ночам не ездит.

Павел Матвеевич почувствовал вновь нарастающее беспокойство. Чтобы не подать виду, он зашуршал первой попавшейся папкой. С фотографии смотрело поразительно знакомое лицо. Борис заметил удивление профессора:

— Да, и в наши дни подобное происходит. Это вообще редкое явление, но тут личность действительно выдающаяся. Экспонаты, правда, придётся подождать. Особенно второй.

Глимов отложил папку и потёр виски. До сих пор персонажи фантасмагории были всего лишь тенями прошлого, театральными масками, изъеденными молью костюмами разных эпох. Но с этим человеком он был знаком лично. Встречался на официальных мероприятиях, получал награды из его рук. Это выбивало из колеи. Профессор словно впервые осознал серьёзность происходящего.

— А как же близкие? — воскликнул он. — Семьи, друзья, коллеги, соратники? Как они воспринимают появление... «двойника»? Те, на чьих глазах он умирал... «первый раз»... Те, кто стоял у гроба и касался холодной руки. Таков Второй Главный Вопрос без ответа?

Борис снова улыбнулся, что уже начинало раздражать.

— Не угадал, Паша. Это как раз очевидно. Чудесное спасение, ошибка врача, летаргический сон, глубокая кома... Мозг подсунет любое объяснение, закроет любые логические дыры, ведь главное — вот Он, живой и здоровый! Второй Главный Вопрос — что думает, помнит и чувствует сам «восстановленный»? Ленин появился на людях через полтора месяца после убийства и продолжил работу. Старец Фёдор возник из ниоткуда только через одиннадцать лет после смерти Александра. Что происходило в их голове? Почему одни продолжали начатое, а другие меняли вектор? Пётр Первый возвратился из Великого Посольства иным человеком. Помнишь слухи о подмене императора иностранцем? Но я докажу, что дело в другом! Сейчас останки «урядника Петра Михайлова» из Риги сложновато доставить... Но я умею ждать.

В голове Глимова шумело. Вся эта чушь сильно давила на всё ещё продуктивные, но порядком изношенные мозги. Ему почудилось, что сейчас Червинцев начнёт выдвигать ящики стола, вынимать черепа и жонглировать ими под нарастающий аккомпанемент барабанов. Один из черепов уже лежал на постели, приготовленной гостю, уставившись пустотами в потолок и криво отвесив нижнюю челюсть. Были и барабаны, которые всё громче стучали внутри черепа самого профессора, подгоняемые нарастающим ритмом сердца.

Левая половина кабинета представляла собой спальный уголок. Простая металлическая кровать, похожая на те, что ставили в студенческих общежитиях. Грубая крашеная стена, обклеенная плакатами и журнальными вырезками. Звёзды кино и эстрады времён СССР... На тумбочке — давно устаревшие книги по истории, археологии... Павел Матвеевич понял, что перед ним очередная экспозиция. Главный её экспонат лежал на кровати, накрытый до подбородка. До нижней, криво отвисшей челюсти. Под одеялом угадывались очертания целого скелета. Откинутый краешек демонстрировал костяное плечо, облачённое в синюю олимпийку «Динамо».

Профессор почувствовал, как его грудная клетка превращается в каменную ладонь и сжимает своё содержимое в кулак, не оставляя ему шансов. Червинцев подскочил к нему и вколол что-то в шею. Каменные пальцы слегка отпустили, и теперь сердце Глимова панически металось между ними напуганным до смерти воробьём.

— Нет, — зашептал он. — Нет! Нет. Нет...

— Я тебя опять удивил? — Борис не скрывал иронии. — А знаешь, как мы с ребятами удивились? Мы чуть с ума не сошли, когда ты в начале сентября появился как ни в чём не бывало. Как всегда, молча зашёл в комнату, сел на кровать, вывалил из рюкзака домашние разносолы и только потом сделал всем общий «салют»... Словно так и надо. Словно это не твоё тело осталось в яме под сгоревшими гаражами!

Профессор продолжал мотать головой:

— Нет... Нееет...

— Да, Паша. Юношеский максимализм. Хотели проучить и тебя, и этого Бергера... Немного не рассчитали силы. Мы ведь были буквоедами, а не хулиганами, и не умели «правильно» драться... Профессору Бергеру повезло: после того, что случилось с тобой, о нём и не вспоминали. Мы были в ужасе, всё лето не находили себе места, уже собирались идти с повинной... Нам всем грозила высшая мера! И тут — ты со своим рюкзаком...

Испуганный воробей затаился где-то в самом низу каменной пятерни, и теперь часто-часто трепетал крылышками, не пытаясь взлетать. Павел Матвеевич ладонью вытер пот с багровеющего лица. Глазам было больно и горячо.

— Поэтому я тебе ничего не должен? — тихо пробормотал он. — Если хочешь знать ответ на свой... Второй Главный Вопрос... Я действительно ничего не помню. Уже тогда у меня бывали... провалы...

— Да это и не так важно! — весело подмигнул Борис. — Это я твой должник, Паша! Моя жизнь, моя работа — всё это теперь имеет немалый смысл, не находишь? Не могу же я просто взять и исчезнуть, не завершив такое грандиозное открытие! Я не тороплюсь с ответами. Пока их нет — я могу продолжать. Я фактически бессмертен! Рано или поздно я рискну это проверить. А пока есть и Третий Главный Вопрос, на который ты поможешь мне ответить: «Сколько раз?»

Червинцев прошёл в тёмную половину кабинета, щёлкнул выключателем настольной лампы. За круглым столом были рассажены несколько мумифицированных тел разной сохранности в тёмно-синих костюмах. На одинаковых пергаментных лицах застыл одинаковый немой крик. Павел Матвеевич попытался закричать и потерял сознание.

/2019/

Я окинул взглядом «панельки», обступившие двор. В них почти не осталось светящихся окон. Одно, на пятом этаже нашего дома, мерцало разными оттенками. У кого-то поздняя вечеринка, или просто раскрашивают серые будни новогодней гирляндой. И почему я не боюсь, например, высоты? Я поднялся с лавочки и тронул магнитным ключом замок домофона. Как будет, так и будет!

В квартире стояла тишина и словно чего-то не доставало. Пока я снимал обувь, стараясь не шуметь, до меня дошло: запаха! Той особой смеси ароматов, которая получается в процессе вечерних процедур Алины. Все эти маски-крема-бальзамы и прочее, что супруга наносит на лицо и тело после душа. Тревога прокралась сквозь темноту прихожей и зацепила ногой ударную установку в моей голове, резко разбудив музыканта… Я включил свет и почти пробежал через зал в нашу спальню. Конечно же, она была пуста. Как и вся квартира. Проверил сообщения ― ничего. Никаких записок на столах, никаких намёков на форс-мажор, ничего! Пока я пытался дозвониться Игорю, взгляд зацепился за что-то белое на полочке для ключей в прихожей. Визитка. «Победим страхи вместе! Психотерапия доктора Семиразова»…

Семь раз отмерь…

Забыв о соседях и позднем времени, я заорал в телефон, бессмысленно пытаясь перебить гудки:

― Игорь, ответьсукасрочно!!!

***

Через полчаса мы с бывшим оперативником уже перетряхивали загородный дом Сболтиных. Естественно, там всё было чисто. Ни подвала, ни зловещих сараев на участке, ни запертых комнат на чердаке. И никаких намёков на то, где искать самого хозяина. Пока Игорь обзванивал старые связи и поднимал на уши весь район, я сидел в потёртом кресле посреди комнаты и пялился на полку с книгами. В основном это были разные медицинские справочники и энциклопедии. Стену рядом украшали старые фотографии. Вот ублюдок довольно улыбается с красным дипломом в руках у стен медучилища. Вот он с весёлыми портнихами разматывает рулон ткани. На шее, как всегда, извивается зелёная змея, чьи движения я уловил даже на статичном кадре. Вот он в халате врача. А вот ― более раннее фото. Школьный выпускной? Женщина рядом ― вероятно, его мать… Неожиданно я подскочил, словно ужаленный. Дыхание резко перехватило. Мать! Её-то лицо мне точно было знакомо! Как же мы раньше этого не поняли!

Игорь, шуршавший стопкой квитанций в ящике стола, поднял голову:

― Ты чего? Вспомнил что-то?

― Газ не выключил… Машину дашь?

Муж Людмилы посмотрел на меня с явным недоверием, но ключи всё-таки бросил. Я на удивление ловко поймал их двумя руками и выбежал в свежий предутренний холод. Дышать стало легче, но паника не отпускала. И врать я не умел. Ну и хорошо. Надеюсь, Игорю хватит ума проследить за мной и не вмешиваться раньше времени. Сболтину нужен я, он годами преследует именно меня! Алина ― всего лишь приманка. Но ей не поздоровится, если всё пойдёт не так, как он запланировал…

Я завёл старую «Ниву», лихорадочно вспоминая основы вождения. На права я до сих пор не выучился, избегая возможных медкомиссий. Но в детстве мне, как и всем мальчишкам, давали иногда порулить. Воспоминаний хватило, чтобы рывками тронуться с места и двинуть машину в сторону центра. Я пытался продумать план действий, но в голове была такая же пустота, как на безлюдных в этот час улицах. Ну и к чёрту! Главное ― не опоздать!

Ряд магазинчиков недавней постройки сиял окнами, отражая уличные фонари. Только швейное ателье темнело чуть в глубине, словно затаившийся для прыжка хищник.

Или змея…

Здесь я впервые встретил выродка вместе с его матерью. Та самая портниха в возрасте, недовольная бледным выпускником, запутавшимся в наушниках. Много лет под её присмотром сын зарывал среди тканей и ножниц свой талант хирурга. Кроил, резал и шил, мечтая делать всё это с живой плотью. Место должно быть особенным для него. В своём расследовании Игорь поставил крест на мастерской, где Сболтин перестал появляться, как только похоронил мать. Однако в старинных зданиях бывают очень обширные подвалы.

Я заглушил машину, неуклюже заехав передними колёсами прямо в клумбу. Выскочил, не закрывая дверцы, и остановился уже на выщербленных бетонных ступенях. Конечно же, на входе сигнализация! Игорь предупредит своих, но первой приедет охрана и может всё испортить…

Я свернул и побежал в темноту дворика, огибая здание слева. У старинного дома, как это часто бывает, сайдинг украшал только «лицо». Задняя и боковые стены мрачно темнели бурым вековым кирпичом. Вот и пожарный выход! А ещё… Двор плавно спускался вниз, на добрый метр ниже уровня улицы. Невысокий фундамент фасада превращался с обратной стороны в целый полуподвал с окошками. И решёток на них, к счастью, не оказалось. Как и сигнализации. Ублюдок, конечно, услышит звон разбитого стекла. Но он ведь и так меня ждёт! А вот лишних участников представления пока не нужно.

Подобрав толстую палку в кустах, я высадил стекло и расчистил раму от осколков. Если что-то осталось и распорет мне брюхо ― плевать! У нас же тут целый, мать его, доктор! Если честно, я не слишком надеялся выйти оттуда живым. Лишь бы с Алиной всё было в порядке. Сыграет свою роль приманки, и Сболтин её отпустит. Обязан, сука, отпустить! Или…

Не задумываясь об этом «или», я протиснулся в узкий тёмный проём. До пола оказалось неожиданно далеко, я приземлился весьма неуклюже и подвернул ногу. Вытащил из кармана куртки телефон и зажёг фонарик вспышки. В сети мне часто попадались видео от доморощенных конспирологов. О плоской Земле, фальшивой Австралии, загадочных объектах и существах. Были среди роликов и те, что заставляли хоть немного усомниться в официальной истории. Уж больно гладко укладывались в их версию некоторые странности. Разглядывая высокие своды подвала, напоминавшего полноценный этаж, я почти поверил в забытые катаклизмы и засыпанные города. Но ломать голову над этим было некогда. Осмотрев просторное помещение, заставленное вдоль стен сгнившими ящиками, я толкнул тяжёлую металлическую дверь. Глаза резануло ярким освещением длинного коридора. Стены здесь были такими же голыми и кирпичными, пол ― бетонным, а двери ― тяжёлыми и стальными. Похоже, я нашёл ту самую «больничку», о которой говорил безрукий Саныч. Пытаясь подавить нервную дрожь во всём теле, я шагнул к первой двери. Наверняка, Алина была где-то здесь, и лучше бы найти её поскорее.

За дверью оказалась маленькая камера с железной койкой и столиком, заваленным пустыми шприцами и обрывками бурых бинтов. Скомканная простыня и матрас также были покрыты тёмными пятнами, а разорванная подушка валялась в дальнем углу. Стены зловещей палаты окутывала мягкая звукоизоляция. Бомж рассказывал о добровольных пациентах «доктора». Возможно, бывали и не совсем добровольные.

Одну за другой я открывал незапертые двери, наблюдая примерно одинаковую картину. В четвёртой по счёту на кровати спал человек. Кожа иссохшего бородатого лица так сильно обтянула кости черепа, что мужчина казался мумией. Тощая левая рука свисала, почти касаясь грязного пола кончиками длинных ногтей. В нос мне ударил удушливый запах немытого тела и испражнений, заставив невольно закашляться. Человек открыл глаза и посмотрел на меня безумным взглядом, от которого стало совсем жутко. Тощая рука ожила и бешено замахала в мою сторону, стаскивая на пол грязное одеяло. Оказалось, что это единственная оставшаяся конечность. Культи обеих ног уже основательно поджили, а вот с правой рукой было плохо. Обрубок явно гноился, и от зашитой раны по остатку плеча змеились бугристые тёмные вены. Пересохшие губы бедолаги разошлись, но рот выдал только невнятное хриплое мычание. Видимо, языка он тоже лишился. Я зачем-то похлопал себя по карманам, словно надеясь найти бутылку воды. Виновато развёл руками, но решил хоть как-то оправдаться:

― Тебя спасут! Сюда уже едут…

Человек замычал ещё громче и замотал головой. Он хватал себя тощими узловатыми пальцами за шею, шлёпал ладонью по лицу, вытаращив на меня воспалённые глаза, полные мольбы. Мне окончательно стало не по себе, потому что я понял, чего он хочет. Чтобы я его прикончил…

Я выскочил в коридор, хватая ртом воздух, и вдруг заметил впереди движение. Одна из дверей открылась, из-за неё показалась голова в зелёной медицинской шапочке и маске. Показалась почему-то на уровне пояса, словно тип за дверью сидел на полу. Я на секунду оцепенел. Если это Сболтин, у меня появился шанс… На что? У него, наверняка, есть скальпель. Или другой инструмент. А у меня? Я покосился на дверь, за которой мычал несчастный ампутант, вспоминая, что было на столике. Может, швырнуть столиком? Долгая секунда закончилась, неизвестный выскочил в коридор и побежал. Я почувствовал, как меня накрывает паника. Это был не Сболтин. Кто-то из его подручных ― ведь хирургу на операции необходимы ассистенты. А этот, похоже, одновременно являлся пациентом. Обе ноги у человека отсутствовали. Он удалялся по коридору, ловко перебирая мускулистыми руками, подметая бетонный пол зелёной тканью форменной робы. Сейчас он доложит хозяину обо мне… Хотя встреча и так неизбежна, позже или раньше ― какая разница? Лишь бы с Алиной всё было…

Сердце вдруг резко начало сжимать. Словно старая знакомая ― зелёная змея ― пробралась в грудь и обвила его своими мерзкими кольцами. Я медленно подошёл к палате, из которой сбежал ассистент, и заглянул внутрь. Змея тут же запустила зубы в трепещущее предсердие, сбивая ритм и вызывая обжигающую боль.

На кровати лежала Алина. Белые волосы разметало по подушке, глаза были закрыты, макияж грубо размазан, на лице виднелись ссадины и синяки. Моя девочка сопротивлялась. Но увы… Очки лежали рядом, на столике, вместе с браслетом, который я подарил ей на годовщину. Я смотрел на очертания любимого тела, накрытого простынёй, и осознавал, что его мало. Гораздо меньше, чем должно быть. На белой ткани начинали проступать четыре влажных тёмно-красных пятнышка… Всё сделали грубо и наспех… Но как же так…

Я уселся на пол и зарыдал в бессильной злобе. Ведь это за мной ты следил, сука! Меня ты измерял все эти годы! При чём тут она?!

Что-то загудело, прорываясь сквозь горестную пелену, окутавшую рассудок. И снова. И снова. Я поднял голову, смазывая ладонями влагу, застилавшую глаза. На столике у кровати лежал и вибрировал мобильник. Дешёвая кнопочная «звонилка». Лицо моей супруги начало подёргиваться. Из приоткрытого рта послышался тихий стон. Меньше всего на свете я хотел, чтобы она очнулась прямо сейчас! Я поспешно вскочил с пола, сгрёб чёртов телефон и выбежал в коридор, прикрыв за собой дверь. На экране вместо вызова светилось напоминание с коротким текстом. Не слишком понимая, зачем это делаю, я выполнил инструкцию ― нашёл диктофонную запись и включил.

«Правда, она теперь идеальна?» — бодро и немного заискивающе спросил Сболтин.

Пока я с пересохшим горлом пытался выговорить проклятия в его адрес, голос продолжил:

«Не отвечай, это же запись. Хочу объясниться перед личной встречей. Игорь толковый опер ― ты многое обо мне знаешь. Но надо, чтобы ещё и понимал. С самого детства я мечтал стать хирургом. Пожалуй, после того, как мне оперировали аппендицит. В этом мы с тобой коллеги. В палате был мальчик с ампутацией ноги. Все его жалели, а он смеялся и фантазировал. Как с новым протезом будет похож на пирата или на робота. Или как будет носиться на коляске наперегонки с велосипедистами. И я понял, что это совсем не страшно, а удивительно! Как мама резала и сшивала ткани, так же можно поступать с живой плотью! В первом классе по заданию «Кем хочу стать, когда вырасту» я нарисовал доктора с большим топором и целую кучу рук и ног. Маму тогда вызвали в школу, потом она долго плакала. Но я не забыл свою мечту и для начала отучился на фельдшера. Хотел поехать в медакадемию, но увы… Швейная мастерская стала моим личным болотом… Но я не отступился! Много читал. Посещал семинары. Особенно повлиял на меня один профессор. Настоящий гений, но чересчур радикал. Ему пришлось уйти в тень, настолько его не поняли. Доказывал, что дополнительные части тела могут раскрыть потенциал мозга. Говорят, продолжает пришивать людям всякое. Даже себе… Я же, напротив, уверен, что надо всё лишнее отсечь! Тогда включится механизм компенсации. Как у слепых обостряются прочие чувства, так же и мозг, который не отвлекается на управление телом, способен на большее! Телекинез, телепатия, иные скрытые возможности! То, что сегодня кажется мистикой. Но я докажу. Не зря практикуюсь…»

Меня, наконец, отпустило оцепенение, в котором я стоял и слушал весь этот бред. Тряхнув головой, я сунул мобильник в нагрудный карман куртки и пошёл к двери в конце коридора, за которой скрылся безногий ассистент. Голос Сболтина продолжал что-то бубнить о раскрытии потенциала, «Голове профессора Доуэля», разных учёных. К чёрту! Я толкнул металлическую дверь. Оказалось заперто. Размахнулся и как следует грохнул по ней подошвой ботинка.

БАХ!

«…Ник Вуйчич родился таким, поэтому прокачал только харизму. А если бы он лишился рук и ног в сознательном возрасте…»

БАХ!

«…скульпторы отсекают у камня всё лишнее, получая шедевры…»

БАХ!

«…как твоя Алина…»

БАБАХ!

— Сука… — прошептал я, без сил прислонившись к неподдавшейся двери. Дыхание сбилось, нога гудела, словно под электрическим током.

— Ну, погоди…

Шатаясь, я побрёл по коридору обратно, заходя в камеры и пытаясь сдвинуть с места койки. Все оказались намертво прикручены к полу. Кроме одной.

«…докажу всем, особенно профессору Свенгольцу, что я был прав…»

Я отмахнулся от нудного жужжания из кармана и всмотрелся в лицо пациента с единственной рукой. Кажется, он понял, что его ждёт, и, готов поклясться, это была улыбка… Я накрыл человека валявшимся на полу одеялом. Железная кровать на колёсах оказалась тяжелее, чем я думал. Но это даже к лучшему. С грохотом мы преодолели порог и откатились в самое начало коридора. Я приводил в порядок дыхание и словно целился. Потом зачем-то спросил, не глядя в глаза несчастному:

— Готов?

Боковое зрение уловило, как тощая рука поднялась и показала мне большой палец. Знакомого мычания не последовало. Ну и славно.

Я схватился за металлическое изножье койки и покатил её по бетонному полу, набирая ход. Грохот колёс оглушал, а коридор тянулся нескончаемо долго. Словно нас проглотила огромная каменная змея. Ничего, сейчас выплюнет! На последних метрах я выжал из своих ног всё возможное и заорал.

Койка врезалась в дверь, сминая и вышибая её наружу вместе с кирпичами вокруг. Я налетел диафрагмой на перекладину и рухнул на пол, шумно пытаясь вдохнуть. Когда лёгкие, наконец, приняли воздух, а в ушах перестало звенеть от навалившейся тишины, я с трудом поднялся на ноги. Не хотелось думать, что весь этот гвалт разбудил Алину. Потом, всё потом! Возможно, мне удастся её успокоить… Пассажир моего стенобитного орудия чудом не вылетел из постели. Теперь он лежал почти поперёк. Кровь из расколовшегося черепа заливала и без того грязное бельё, но лицо показалось мне спокойным и счастливым. Он ведь хотел этого? Я не злодей! Меня резко вырвало прямо на скомканное одеяло.

Перебравшись через завал из стали и кирпича, я обнаружил, что дверь вела в другой коридор, под прямым углом уходящий влево. Кажется, за пределы здания я уже давно вышел. Выходит, подземные коммуникации старинных городов ― не выдумки?

Голос Сболтина, всё ещё звучавший из кармана, неожиданно вернулся в моё сознание.

«И главный вопрос: почему именно ты? Всё просто. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Я обожаю резать, но всегда строго соблюдаю подготовку: ровно семь измерений тела! С пациентами бывает легко, они не сопротивляются. Но ты задал трудную задачу! Мы шли к её решению долгие годы! Поэтому только ты способен мне помочь. Ты сам этого захочешь, поверь! Тебе нужно…»

Я выхватил телефон из кармана, изо всех сил швырнул его об стену. После недавней феерии грохота этот хруст показался жалким и беспомощным. Я решительно двинулся по коридору навстречу ненавистному любителю резать. По пути попадались двери, но я почему-то был уверен, что самая важная будет последней. Так и вышло ― коридор привёл в кабинет с кучей хирургических плакатов и пособий по стенам, шкафом, набитым папками, рабочим столом и старым ноутбуком. Людей внутри не оказалось. Из кабинета выходила другая дверь на противоположной стене. Я тихо подошёл и прислушался. Скрип резины, шуршание ткани, позвякивание металла и ещё какой-то странный звук. Словно два или три человека шлёпают ладонями по кафельному полу. Я вдруг понял, кто может издавать такие звуки и почему. И если этих безногих ассистентов там несколько… Меня охватила паника. Наверное, я слишком шумно рванулся от двери, потому что за ней всё резко стихло. Я оглядывался в поисках тяжёлого предмета, но, кроме ноутбука и книг, на глаза ничего не попадалось. Снова послышалось мерзкое шлёпанье, которое точно будет преследовать меня в кошмарах. Однако, звук удалялся. Где-то хлопнула ещё одна, пока что невидимая, дверь, и наступила тишина. Чёртов лабиринт коридоров и дверей! Я толкнул ту, у которой прислушивался, пытаясь унять дрожь во всём теле.

Глаза ослепил резкий холодный свет после мягкого кабинетного полумрака. Небольшая круглая палата оказалась самой чистой и оснащённой из всех. Вместо бетонного пола и поролоновых стен ― кафель, вместо грубых коек ― какое-то продвинутое медицинское ложе. Рядом ― стерильный столик с кучей разнообразных инструментов. А на самой кровати лежал на спине полностью раздетый мужчина. Да, это был Сболтин. Теперь я, наконец-то, смог рассмотреть и запомнить каждый миллиметр этого неуловимого лица! Закрытые глаза и подключенная аппаратура подсказывали, что его самого готовили к операции. Почему именно сейчас? Что из произошедшего сегодня было задумано, а что пошло не по плану? Всё это какой-то абсурд… Хотя…

Я двинулся к столику, рассматривая инструменты. Блики красиво и притягательно мерцали на холодном металле. Некоторые, вроде скальпелей и зажимов, выглядели знакомо. Другие, похожие на пилы и долото, самим видом намекали на предназначение. Были совсем экзотические и странные. Возможно, что-то из этого подпольный хирург разработал самостоятельно. Значит, любишь резать, мразь? Значит, всё лишнее надо отсекать? Чувствуя смесь ярости, отвращения и какого-то незнакомого хищного триумфа, я схватил самую здоровенную и зловеще выглядевшую железяку. Что-то, напоминающее сразу топор мясника и мачете с изящным изгибом. Тут же, на белой ткани, покоился тяжёлый деревянный молоток.

Сжимая в руках рукояти «топора» и молотка, я медленно обходил тело Сболтина по кругу, вглядываясь в спящее лицо. Как же мне хотелось в этот момент просто, одним ударом, расплатиться с ним за всё! За страхи и унижения, за эту маниакальную слежку, за искалеченную Алину! За несчастных бездомных и чёрт знает кого ещё… Но отрубить голову такому чудовищу было бы слишком гуманно. А полиция… Засунет его в психушку. Может, в тюрьму, откуда он выйдет лет через десять за хорошее поведение. Будет давать интервью какой-нибудь скандальной журналистке за большой гонорар. Напросится помощником к тому профессору. Или продолжит собственную практику… Я остановился и неожиданно для себя широко улыбнулся:

― Раскрыть потенциал, говоришь?

Лезвие «топора» с первого же удара молотка вошло в плечевой сустав, словно в мясную тушу. Брызнула кровь. Обратной дороги не было.

***

Я возвращался по коридорам подземной хирургии в странном отрешённом спокойствии. Руки, лицо и одежда были напрочь заляпаны багровым и липким, но меня это совсем не волновало. Главное дело всей жизни, возможно, только что было сделано. Мой личный демон пал. Возможно, ассистенты успеют его спасти. Остановить кровь, обработать, зашить и всё такое. Но навредить никому этот обрубок больше не сможет. Пусть развивает телепатию, мразь! На секунду я снова почувствовал прилив непривычной злобной радости. Лишь где-то в глубине царапалось маленькое и горькое сомнение: не вышло ли всё именно так, как он задумал? Не стал ли я в итоге послушным хирургическим инструментом? Думать об этом было некогда, ведь меня ждала Алина.

Я стоял у её кровати и не понимал, что теперь делать. Девушка всё ещё была без сознания. Как она вынесет то, что с ней сотворили? Как мы будем жить дальше? Я боялся смотреть на её лицо. Боялся момента, когда откроются большие светлые глаза и недоумение в них сменится болью и ужасом…

Сейчас супруга напоминала мою бабушку как никогда. Особенно остаток жизни, когда старую учительницу сковал паралич. Два года, до самой своей кончины, бабушка жила у моих родителей. Отец тогда справился, справлюсь и я! Но справится ли сама Алина?

Имелась ещё пара вариантов ― одинаково жутких и невероятных. Я сел на пол рядом с кроватью, вынул из кармана смятый листок блокнота, подобранный в кабинете маньяка. Уставился на него, пытаясь сосредоточиться и уловить хоть какую-то… Подсказку свыше? На бумаге мелким, но разборчивым почерком было написано имя. «Лев Ибрагимович Свенгольц, профессор медицины». Дальше почтовый адрес в какой-то глухомани. Тот самый гений, который, по словам Сболтина, любит пришивать людям всякое. Даже лишнее… Ещё один чёртов маньяк? Жив ли он до сих пор? Какую цену он потребует за то, чтобы вернуть Алину… в изначальный вид? Что если она станет всего лишь очередной подопытной?

Моя отрешённость сменилась, наконец, каким-то паническим возбуждением. Такое бывает иногда на пороге чего-то очень неприятного и неизбежного. Сердце колотилось всё быстрее, словно поднявшись в самую глотку и пытаясь прорваться через трахею. Я резко вскочил с пола и, уже не пытаясь сопротивляться дрожи, уставился на усечённый силуэт любимой женщины под простынёй. Багровые пятна на месте рук и ног расползлись до внушительных размеров, почти соединившись в странный рисунок.

Что же лучше? Продать душу исчадию Тьмы, или самому стать таковым? Скомканная бумажка выпала из дрожащих пальцев. Я медленно и осторожно вытянул подушку из-под неподвижной женской головы, всё ещё не решаясь взглянуть на любимое лицо. Лучше запомню его таким, каким оно было ещё вчера. Запомню навсегда…

***

Алина вышла из палаты, едва не споткнувшись стройными ногами о порог. По щекам бежали слёзы, которые она бездумно размазывала по лицу вместе с частью косметики. Настолько шокировало всё, что навалилось в последние пару дней. Особенно Андрей. Он всегда был странным, но теперь…

Через минуту девушка уже сидела в кабинете главного врача психиатрии вместе со старым знакомым. Доктор тактично удалился, оставив их наедине. Игорь протянул Алине стакан воды, с сочувствием вглядываясь в измученное красивое лицо. Наконец, спросил:

― Узнал он тебя?

Девушка кивнула, изо всех сил пытаясь не зареветь в голос.

― Он… Улыбался. И грозил пальцем. Мол, зря я пришла. Мол, он всё сделал правильно, и мне так было лучше… Игорь, он правда думает, что задушил меня?

Бывший оперативник мрачно кивнул:

― Увы. Сболтин какую-то несчастную подобрал. Похожа на тебя, как родная сестра. Я сам обалдел, когда нашли. Проститутка или бездомная ― по базам до сих пор глухо. Но ты не переживай, мы её смерть тоже на того ублюдка спишем. Я подсуечусь. Андрюха останется чист. Лишь бы он в себя пришёл. Ты с доктором говорила?

Алина кивнула, крепко зажмурилась и тихо, безнадёжно заскулила. Игорь опустил голову:

― Понятно. Но, будем надеяться всё-таки. Самого Сболтина, кстати, не нашли. Море крови, следы странные повсюду. Словно на четвереньках кто-то ползал. Ладони, ладони… И колёса. По коридору ― на выход, а дальше ― как сквозь землю. Хотя только что из-под земли, казалось бы…

― Это я виновата! ― неожиданно твёрдым и злым голосом перебила девушка.

От беспомощности и плача не осталось и следа, это снова была строгая изящная учительница с холодным взглядом из-под больших очков.

― Я ему не верила, считала параноиком. Даже ты ему верил больше, хоть вы не так уж близки…

― Ну, ― развёл руками Игорь, ― мне просто было интересно. Необычный загон у него. Хотелось доказать, что он это всё выдумал, если честно. А ты ни при чём. Тебя Сболтин умело спровадил из дома.

― Развёл как идиотку! ― отмахнулась Алина. ― Могла бы перезвонить маме, уточнить. Нет, помчалась как угорелая! Сказали, что она в тяжёлом состоянии, в областном центре, я и… Четыре часа ― туда, потом обратно… Номер-то и правда больничный был. А ведь Андрей предупреждал, что этот гад в больницу имеет доступ… Ну почему всё так?

Игорь пожал плечами и, чтобы сменить тему, раскрыл папку, лежавшую перед ним на столе. Множество листов бумаги, разрисованных одинаковыми зелёными змейками.

― Опера наши передали, а им ― доктор. Андрей их постоянно малюет. Может, зацепка, где Сболтина искать?

Алина посмотрела на рисунки и горько усмехнулась:

― Или зелёная змея добралась-таки до парнишки. Который просто хотел новый костюм.