В последнее время западные СМИ стали массово писать о проблемах в ВСУ, из-за которых они могут не справиться с ожидаемым летним наступлением РФ.
Автоперевод
Например, английский The Economist пишет, что украинской армии решительно не хватает боеприпасов, в результате чего "Россия в некоторых местах превосходит их по вооружению в пять раз".💬
Виноват в этом, по версии журнала, Макрон, который "настаивает на том, что Россию необходимо победить, но мало что посылает в виде оборудования", а также "тусклый канцлер Германии Олаф Шольц, который отказывается поставлять мощные ракеты большой дальности «Таурус»."
[Окей, хоть кто-нибудь ещё не оскорблял Шольца?]
Ну и Трамп, который до сих пор блокирует помощь Украине в Конгрессе.
*** Таким образом, The Economist предлагает Киеву рассчитывать только на себя: срочно проводить мобилизацию, рыть окопы и молиться.
А молиться потому, что всё это делать слишком поздно. Журнал упрекает киевскую власть в том, что они ничего не делали раньше, а витали в облаках:
Правительство все еще мечтает о новом контрнаступлении и боится мысли о том, что нынешняя линия фронта может превратиться в нечто очень похожее на границу, которая отрежет пятую часть страны и лишит ее большей части выхода к морю.
Подводя итог The Economist считает, что сейчас это "наименее плохой вариант".
Аналитик газеты пишет, что шансы Украины победить «стремятся к нулю», а у Киева на руках сейчас фактически два сценария. Первый — заморозка боевых действий по линии фронта. Второй — дальнейшее отступление.
*** Вот тут-то и появляется Маск, который также начинает давить на Киев:
Давит через Х, само собой. Автоперевод.
Как видите, миллиардер ожидает падение Одессы, если конфликт затянется. И он в этом не одинок!
Японская газета Shūkan Gendai и вовсе заявляет, что "существование Украины как государства окажется под угрозой".
*** А теперь задумайтесь, совпадение ли то, что Зеленский пару дней назад резко переобулся и заявил, что готов начать мирные переговоры с Россией без выхода на границы 1991 года.
Теперь ему достаточно и границ 2022, правда, идти на переговоры он всё ещё не хочет, пока ВСУ до этих самых границ не дойдут. Но процесс пошёл:
*** Ну вот и всё на сегодня! С вами был @Ded.Banzay, и это... У вас спина белая! Всех с первым апреля!
Слежу за развитием событий в моём тг - https://t.me/Ded_Banzay_official, там ещё больше постов и краткие обзоры на самые главные новости. Всем рад! 👋
Присылает голосовое что-то про крипту. Понятно , что пятак аж из телефона лезет. Немного попробовал с него что-то вытащить. Оказалось ему людей жалко. Переписку удалил, но заскринил)
О.Ю. Кобылянская с внуками (детьми своей племянницы, которую она удочерила). Черновицы, 1940 г.
Справа от писательницы Олег Панчук (1932 – 2022) – будущий советский и украинский химик, доктор наук, профессор Черновицкого университета. Кроме того – политический эссеист-публицист, махровый антисталинист, ворсистый антисоветчик, в «перестройку» и 90-е один из закопёрщиков современного украинского национального самосознания на Буковине. По всеобщему мнению бывших студентов (в Интернете ни я, ни журналистка Наталия Фещук не нашли ни одного плохого отзыва), Панчук – «человек с большой буквы, история и душа химического факультета», «очень умный». Студенты также говорят: «слова «Панчук» и «взятка» вообще не совместимы!». Редкий, в общем, человек. Не знаю, что ещё про него сказать… Почти на 40 лет пережил жену – тоже, знаете ли, редкость.
Слава тебе господи! перемога!: В 2022 году в Черновцах улицу и переулок «тупорылого виршемаза» Пушкина наконец-то переименовали в честь очень умного человека с большой буквы Панчука.
В начале помянутых 90-х Панчук стал выступать в прессе с заявлениями, дескать, бабушка его, украинская писательница Ольга Кобылянская, в силу возраста и нарушения умственной деятельности уже не соображала, что подписывает просоветские и просталинские обращения. Это, мол, зятёк с дочерью, панчуковские папа с мамой, ей их подсовывали под видом финансовой документации (а после пары-тройки полученных таким макаром разрешений партийцы ставили её имя без спросу куда ни попадя). Сами же родители взяли столь тяжкий грех на душу потому, говорил человек с большой буквы, что побоялись преследования со стороны НКВД, если бабушкиного автографа под «документацией» не будет. (Наступавших в 41-м на Черновицы румын они так не опасались. Отец человека с большой буквы с 1942-го до осени 44-го служил интендантом полка в румынской армии).
Вестимо, что панчуковские заявления с большой дороги взяла на вооружение главный кобылянсковед – ныне покойная Ярослава Мельничук (1975 – 2022), кандидат филологических наук, доцент всё того же Черновицкого университета, патриотка-читатель и патриотка-писатель.
В 2008-м Панчук поведал:
«Текст был подготовлен, показан Кобылянской, и она спросила: «Что это?». Ей сказали: «Тётя, это новые налоги, документы». Так появилось приветствие в «Советской Буковине». <…>
– Как, по-вашему, Ольга Кобылянская на самом деле относилась к советской власти?
Она не понимала, что они уже здесь, но подсознательно чувствовала, что это зло» [20].
В 2013-м Панчук аж три раза в одном интервью высказался о последних годах жизни бабушки. Оказывается, в 1940-м «она уже была очень больна и не могла все чётко понять», в 41-м «не понимала, что они (злые большевики – Т.М.) уже здесь», в 42-м «не совсем осознавала, что происходит» [21]. Но все обращения были подписаны, общепонятно, до ареста писательницы. А согласно искренним и политически нейтральным воспоминаниям её внучатого племянника Августина Эрла, в июле 1941-го Ольга Юлиановна, уже находясь под стражей, пребывала, что называется, в здравом уме и твёрдой памяти. 8-летний Эрл виделся тогда с двоюродной бабушкой последний раз и в 2012 году достаточно детально ту встречу описал. Вот фрагмент его описания: «Мама и бабушка Оля просидели в деревянной беседке часа два. Разговаривали на немецком языке. Плакали, обнимались. Я играл рядом» [22]. Что-то это не похоже на поведение отрешённого человека, которому под видом финансового документа можно всучить что ни попало.
Плюс к тому Кобылянская, хоть и отошла уже к 1940 году от домашних дел, однако перед тем как от них отойти, всю жизнь была хозяйкой рачительной: готовила дёшево, но вкусно, экономила, скрупулёзно следила за бытовыми расходами. Сохранилась тетрадь, куда она эти расходы записывала.
Живая беседа Ольги Кобылянской (третья слева) с Хомой Коцюбинским (второй справа) – советским литературоведом и организатором музейного дела, директором Черниговского музея М.М. Коцюбинского, младшим братом этого украинского писателя. Также на фото семья
Панчуков. Уже советские Черновицы, 1940 г.
Должно быть, умственная деятельность у Ольги Юлиановны нарушалась моментами, аккурат когда ей заносили на подпись коммунистические материалы…
Приведу и пример искренности Августина Эрла: «Помню похороны (Ольги Кобылянской – Т.М.). На поминках меня больше всего интересовало, когда же, наконец, будут угощать калачами. Калачей так и не попробовал, зато были пряники и ситро…» [23]
А что Панчук? А Панчук, он весь – дитя добра и света, он весь – свободы торжество! Мельничук же после выхода интервью с Эрлом и в ус не подула, в не заслуживающей доверия версии человека с большой буквы не усомнилась.
Даже Наталия Фещук из Черновцов и Сергей Коломеец из Луцка, журналисты, нашедшие где-то на Волыни Августина Эрла, и те, как говорится, дали маху. Предварили публикацию его интервью на сайте «Факты» беседой известного содержания с патриоткой Мельничук и своими словами: «По горькой иронии судьбы в 1941 году, когда Буковину оккупировала Румыния, Ольгу Кобылянскую арестовали за… советскую пропаганду» [24].
Да неужто патриоту-эссеисту сильно не понравилось, что его бабушка оказалась в компании прогрессивных западных прозаиков и драматургов, дружелюбно настроенных к сталинскому СССР и лично к И.В. Сталину?! В одном списке с Бернардом Шоу и Гербертом Уэллсом, Теодором Драйзером и Лионом Фейхтвангером, Роменом Ролланом и Мартином Андерсеном-Нексё, но в разных списках со Стецько и Гиммлером, Красновым и Бандерой, Шухевичем и Солоневичем. Жаль, что Ольга Юлиановна после второго инсульта, случившегося в 1936 году, уже ничего не писала, а то бы наверняка проехалась по оккупантам своим иронично-боевым слогом, а о своей новой родине сказала бы что-нибудь нежное. Всё же статьи, вышедшие под её именем, несколько шаблонны.
К слову, прогрессивные западные авторы хвалили СССР, ясное дело, не в стиле какого-нибудь Сергея Плачинды или раннего Владимира Познера. Вот, допустим, три фрагмента из «Русского дневника» американского писателя Джона Стейнбека (он посетил послевоенный Советский Союз вместе с соотечественником фотожурналистом Робертом Капой):
«До войны Сталинград был большим городом с многоквартирными домами, а теперь их не стало, за исключением новых домов на окраинах. Но ведь люди должны были где-то жить – вот они и жили в подвалах домов, в которых раньше были их квартиры. Так, из окон нашей комнаты мы наблюдали, как из-за большой груды обломков неожиданно появлялась девушка, на бегу в последний раз проводившая по волосам расчёской. Опрятно и чисто одетая, она пробиралась через сорняки, направляясь на работу. Как это удавалось женщинам, мы не понимали, но они, живя под землёй, ухитрялись опрятно выглядеть и сохранять гордость и женственность. Хозяйки выходили из своих укрытий в белых платочках и с корзинками в руках шли на рынок. Всё это казалось странным и героическим шаржем на современную жизнь».
«Пока мы разговаривали, в кабинет архитектора зашёл служащий, который спросил, не хотим ли мы посмотреть на подарки, которые прислали в Сталинград люди со всего мира. Мы были уже сыты музеями по горло, но решили, что на такие подарки нужно взглянуть. Вернувшись в гостиницу, мы хотели немного отдохнуть, но едва вошли в свой номер, как в дверь постучали. Мы открыли, и в комнату вошла целая процессия мужчин, которые несли какие-то коробки, чемоданы, портфели. Они расставили всё это по номеру. Это были подарки сталинградцам. Здесь был красный бархатный щит, украшенный филигранным золотым кружевом, – подарок от короля Эфиопии. Здесь был пергаментный свиток с высокопарными словами от правительства Соединенных Штатов, подписанный Франклином Д. Рузвельтом. Нам показали металлическую мемориальную доску, которую привёз Шарль де Голль, и меч, присланный городу Сталинграду английским королём. Здесь была скатерть, на которой вышиты имена тысячи пятисот женщин одного маленького английского города. Нам принесли все эти вещи в номер, потому что в Сталинграде пока ещё нет музея. Нам пришлось просмотреть гигантские папки, где на всевозможнейших языках были написаны приветствия гражданам Сталинграда от разных правительств, премьер-министров и президентов.
И охватило нас чувство глубокой печали, когда мы увидели все эти подношения от глав правительств, копию средневекового меча, копию старинного щита, несколько фраз, написанных на пергаменте, и множество высокопарных слов. Когда нас попросили написать что-нибудь в книгу отзывов, нам просто нечего было сказать. Книга была полна таких слов, как «герои мира», «защитники цивилизации»… Эти слова и подарки были похожи на редкостно уродливые гигантские скульптуры, которые обычно ставят в ознаменование какого-то мелкого события. А нам в эту минуту вспоминались железные лица сталеваров, работавших у мартеновских печей на тракторном заводе. Вспоминались девушки, выходящие из подземных нор и поправляющие волосы, да маленький мальчик, который каждый вечер приходит к своему отцу на братскую могилу. Это были не пустые и аллегоричные фигуры. Это были простые люди, на которых напали и которые смогли себя защитить».
«Но видели мы и одно ужасное исключение. Перед гостиницей, прямо под нашими окнами, была небольшая помойка, куда выбрасывали корки от дынь, кости, картофельную кожуру и прочее. В нескольких ярдах от этой помойки виднелся небольшой холмик с дырой, похожей на вход в норку суслика. И каждый день рано утром из этой норы выползала девочка. У неё были длинные босые ноги, тонкие жилистые руки и спутанные грязные волосы. Из‑за многолетнего слоя грязи она стала тёмно-коричневой. Но когда эта девочка поднимала голову… У неё было самое красивое лицо из всех, которые мы когда‑либо видели. Глаза у неё были хитрые, как у лисы, какие-то нечеловеческие, но она совершенно не напоминала слабоумную, у неё было лицо вполне нормального человека. В кошмаре сражений за город с ней что‑то произошло, и она нашла покой в забытьи. Сидя на корточках, она подъедала арбузные корки и обсасывала кости из чужих супов. Часа за два пребывания на помойке она наедалась, а потом шла в сорняки, ложилась и засыпала на солнце. У неё было удивительно красивое лицо, а на своих длинных ногах она двигалась с грацией дикого животного. Люди из подвалов разговаривали с ней редко. Но однажды утром я увидел, как женщина, появившаяся из другой норы, дала девочке полбуханки хлеба. Та почти зарычала, схватила хлеб и прижала к груди. Словно полубезумная собака, девочка глядела на женщину, которая дала ей хлеб, и с подозрением косилась на неё до тех пор, пока та не ушла к себе в подвал. Потом девочка отвернулась, спрятала лицо в хлеб и как зверь стала смотреть поверх куска, водя глазами туда-сюда». [25]
Одно ужасное исключение… Теперь ясно: рабочий Сталинград был полнейшей противоположностью современной святобомжовской Руси, где вменяемый бездомный – диковинка. Был Сталинград и костью в горле у всего мира, включая полторы тысячи женщин безвестного английского городка, которых Левша скромнее. Да кому, блин, нужны ваши имена, вышитые на скатёрке!
Сталинграда (не столько, разумеется, как топонима) давно нет – из-за тысячелетнего слоя русской коричневой грязи.
В рассказе Ольги Кобылянской «Нищая» (1887 г.) эта самая нищая каким-то особенным и назойливым нытьём «Сжальтесь над несчастной, и бог вам подаст!» довела другого персонажа, образованного человека (судя по тексту, писателя или учёного), до кипения. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Не так давно игра Horizon Forbidden West вышла на ПК. И я, как истинный ценитель этого жанра, решила продолжить изучать историю прекрасной Элой(да, да, знаю, что ее "утолстили" во второй части, пофиг).
Кроме этого, я читала историю Guerrilla Games, об их движке, о честной(вроде как, подробностей не знаю) передаче движка для уникальной игры Кодзимы Death Stranding.
Но и здесь ребята не смогли обойти стороной политику. Ну за что? Красивая же игра.
Грустно...
P.S.: сама сразу не поняла, что слева логотип Герриллы...
Надо признать: наши критики и филологи, родители и педагоги (считай: всенародное восприятие русской литературы) расплодили и распространили куда больше ядовитых «лучей», чем сама русская литература. Для примера возьмём ещё Левшу, национального гения и героя, который на деле Кулигин и Катерина в одном флаконе.
Жил юродивый Левша как пуленепробиваемый ватник. И вера-то у него самая правильная, и английская женская одежда-то ему забавна, и от британского сладкого чая аж морщился. А умер как либеральный либерал. С последними словами, что, мол, в прекрасной России будущего ружья кирпичом не чистят. Но и с того света дважды крепко рассердил чёрного военного министра графа Чернышёва («пошёл к чёрту, плезирная трубка», со своими ружьями да кирпичами). А накануне смерти разозлил сперва своего аглицкого камрада полшкипера (тот внезапно предложил сбросить Левшу с корабля в море – и Левша согласился! – да матросы не дали), а потом выбесил российских правоохранителей (те русскому гению попросту голову об крыльцо раскололи).
В отечественной истории было как минимум два подобных Левше русских гения. Оба увлечённые наукой. Оба идейные гуманисты. Оба борцы за свободу… Оба, как Левша, оружейники – бомбы создавали. Это академик А.Д. Сахаров и революционер-народник Н.И. Кибальчич. Один работал в паре с неототалитарной сверхфурией Еленой Боннэр и на I Съезде нардепов, в 1989-м, даже «добродушного» собрата-демократа М.С. Горбачёва умудрился донять (атмосферное фото см. ниже). Второй в тройке с суперзлобной народофилкой С.Л. Перовской и её свободолюбивым подкаблучником А.И. Желябовым упорно охотился на царя, тряханувшего в кои-то веки тухлое крестьянское болото матушки-Руси.
Горбачёв вспоминал (есть видео съезда):
«Всё-таки я настоял предоставить ему пять минут (сверх всякой меры, он уже раз семь выступал, в ущерб другим желающим – Т.М.). Съезд только под моим давлением согласился. Он начал говорить, явно повторяя то, о чём уже говорил десять дней назад. Пошла шестая или седьмая минута, я напомнил Сахарову:
– Андрей Дмитриевич, время истекло.
Сахаров не слушает и продолжает говорить. Я ещё и ещё раз прошу его заканчивать выступление (а Васька всё-таки курчонка убирает – Т.М.). И когда наконец микрофон был выключен (минуте на 10-11-й – Т.М.), Сахаров воздел руки к небу как жертва произвола» [17].
Из статьи журналиста Николая Андреева, биографа Горбачёва и Сахарова:
«Микрофон отключили.
Сахаров продолжал говорить, хотя его голос достигал в лучшем случае первого ряда. Но его слышали телезрители: трансляция не прерывалась. Наконец он собрал листки бумаги на трибуне, подошёл к Горбачёву, положил их перед ним. Начал спускаться со ступенек. Горбачёв резко отодвинул от себя стопку, три листка соскользнули со стола и плавно закружились.
Грянул гимн Советского Союза» [18].
На снимке выше академик-диссидент на всё том же съезде толкает одну из предыдущих речуг.
В своём последнем слове на суде по делу об убийстве Александра II Кибальчич топил за «развитие всех нравственных и умственных сил человеческой природы». Русскому гению было невдомёк, что взрыв его бомбы вот-вот вызовет вакханалию совсем упоровшейся цензуры с зашкальным ростом стоимости университетского образования и циркуляром о «кухаркиных детях». По такому же принципу и ружья продолжили кирпичом чистить, из-за чего, как известно, Крымскую войну проиграли. В.Г. Белинский в письме критику П.В. Анненкову этот принцип объяснил на примере Тараса Шевченко и Пантелеймона Кулиша – двух гениев украинского свободолюбия:
«…Здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горелки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля – один на государя императора, другой – на государыню императрицу. Читая пасквиль на себя, государь хохотал, и, вероятно, дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за то только, что он глуп. Но когда государь прочёл пасквиль на императрицу, то пришёл в великий гнев, и вот его собственные слова: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но её-то за что?» И это понятно, когда сообразите, в чём состоит славянское остроумие, когда оно устремляется на женщину.
Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал (что, между прочим, доказывает, что они нисколько не злы, а только плоски и глупы), но уверен, что пасквиль на императрицу должен быть возмутительно гадок по причине, о которой я уже говорил.
Шевченку послали на Кавказ солдатом (в Оренбургский край послали, тут Белинский ошибся – Т.М.). Мне не жаль его, будь я его судьею, я сделал бы не меньше. Я питаю личную вражду к такого рода либералам. Это враги всякого успеха. Своими дерзкими глупостями они раздражают правительство, делают его подозрительным, готовым видеть бунт там, где нет ничего ровно, и вызывают меры крутые и гибельные для литературы и просвещения.
Вот Вам доказательство. Вы помните, что в «Современнике» остановлен перевод (французских романов – Т.М.) «Пиччинино» (в «Отечественных записках» тож), «Манон Леско» и «Леон Леони». А почему? Одна скотина из хохлацких либералов, некто Кулиш (экая свинская фамилия!) в «Звёздочке» (иначе называемой «Пёздочка»), журнале, который издаёт Ишимова для детей, напечатал историю Малороссии, где сказал, что Малороссия или должна отторгнуться от России, или погибнуть. Цензор Ивановский просмотрел эту фразу, и она прошла. И немудрено: в глупом и бездарном сочинении всего легче недосмотреть и за него попасться.
Прошёл год – и ничего, как вдруг государь получает от кого-то эту книжку с отметкою фразы. А надо сказать, что эта статья появилась отдельно, и на этот раз её пропустил Куторга, который, понадеясь, что она была цензорована Ивановским, подписал её, не читая. Сейчас же велено было Куторгу посадить в крепость. К счастию, успели предупредить (начальника III отделения – Т.М.) графа Орлова и объяснить ему, что настоящий-то виноватый – Ивановский! Граф кое-как это дело замял и утишил, Ивановский был прощён. Но можете представить, в каком ужасе было Министерство просвещения и особенно цензурный комитет? Пошли придирки, возмездия, и тут-то казанский татарин Мусин-Пушкин* (страшная скотина, которая не годилась бы в попечители конского завода) накинулся на переводы французских повестей, воображая, что в них-то Кулиш набрался хохлацкого патриотизма, – и запретил «Пиччинино», «Манон Леско» и «Леон Леони».
Вот, что делают эти скоты, безмозглые либералишки. Ох эти мне хохлы! Ведь бараны – а либеральничают во имя галушек и вареников с свиным салом! И вот теперь писать ничего нельзя – всё марают. А с другой стороны, как и жаловаться на Правительство? Какое же правительство позволит печатно проповедывать отторжение от него области? А вот и ещё следствие этой истории. Ивановский был прекрасный цензор, потому что благородный человек. После этой истории он, естественно, стал строже, придирчивее, до него стали доходить жалобы литераторов, – и он вышел в отставку, находя, что его должность несообразна с его совестью. И мы лишились такого цензора по милости либеральной хохлацкой свиньи, годной только на сало» [19].
«Пасквиль на императрицу» – это строки из сатирической поэмы «Сон» (1844 г.), в которых Шевченка ну совершенно как какой-нибудь рагуль издевался над сухопаростью, тонконогостью и болезнью супруги Николая I Александры Фёдоровны, попутно обругав «тупорылыми виршемазами» А.С. Пушкина и В.А. Жуковского. Русская царица была красивой, лёгкой, очень грациозной женщиной. Просила мужа помиловать декабристов. «Виршемаз» Пушкин перед нею благоговел, тихо и сильно любил с юности до конца жизни. Ну подумаешь, страдала частичным параличом лицевого нерва, отчего у неё при малейшем волнении тряслась голова, – нет бы Шевченке за это ещё больше её полюбить. Да к тому же эта «царица убогая» вместе с «тупорылым» Жуковским, никому не известным холстомазом К.П. Брюлловым и др. некогда вызволила перспективного «Тараску» из холопской зависимости.
В октябре 1860-го Шевченка написал уж совсем гадкие и злобные стихи на смерть Александры Фёдоровны, обратился к новопреставленной: «Тебе ж, о суко!». Через четыре месяца и сам умер. А как хорошо начинал крепостным художником.
Раннее сиротство, вконец опупевшая мачеха, бесконечные наказания за проделки сводного братца-акробатца… тяжелейшее крепостное детство Шевченку не озлобило, развило чуткость, нежность, талант. А на воле – балы, красавицы, лакеи, юнкера, любовь, шампанское и головокружения от первых творческих успехов довели до того, что возненавидел мачеху всея Руси и стал поэтом великого святого страдальчества и великого, якобы праведного, гнева.
У русских и украинцев (что одни, что другие генетические лакеи, подкулачники и холопы) настоящим зерцалом свободы и прогресса считается, естественно, тот, кто, как Шевченка, берёг и приумножал в себе, обществе и властях не развивающе-исправительно-трудовую (эту зерцала давили), а салтычихо-вертухайско-бандеровскую сущность крепостного права. Шевченку в предыдущем предложении можете заменить каким-либо другим певцом страдания и злобы, скажем, лагерно-шарашечным стукачом НКВД СССР А. Солженицыным, крепостное право – на ГУЛАГ.
Пётр Аркадьевич Столыпин хоть и был висельных дел мастер, но своей аграрной реформой устроил в тупой русской деревне переполох так переполох. А его за это пулей! Из револьвера борца за свободу (по совместительству агента царской охранки) Д. Богрова. И впрямь ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным.
Короче говоря, на квитках и стецьках в город въехали петлюры и бандеры, на пламенных народолюбцах-революционерах, наивных либерахах и прочих святокацапах – чёрные генералы врангели с казаками да колчаками, троцкими да дроздовскими, а на высокоморальных совках, всю жизнь шедших дорогою добра, – «новые русские» с дудаевыми да басаевыми.
Но вернёмся к Ольге Кобылянской. У неё в коротеньком рассказе «Мужик» (1895 г.) две знатных польских дамы знатно затроллили молодого украинца из простых. (Тот, надо полагать, сочинял стихи: одна из дворянок насмешливо называла его «Гейне»).
Сначала они втроём по-великосветски проводили время: рассматривали предметы искусства, невинно подкалывали друг друга («Гейне» панночек, а они его). Потом услышали полковой оркестр, чуть позднее увидели войско. Ну, украинец, само собой, подумал про строй: «теперь это не люди», «продукт насилия». Приметил идущего не в ногу хромого солдата и стал мысленно вспоминать мытарства собственной армейской службы. Ах, дескать, какие были почти сказочно грубые офицеры и какой был я «любящий свободу крестьянин». А полячки вслух: какая, мол, прелесть офицер с поднятой саблей, только «всю красоту этого уродует хромающий в последнем ряду хам!»
На «красивых свежих губах» девушек «ещё кривилась пренебрежительная усмешка», когда грянул гром. В руках украинца находился «Конрад Валленрод» Адама Мицкевича. «Не помня себя, с каким-то мгновенно вскипевшим раздражением, я швырнул его паннам под ноги и, поклонившись со зловещей улыбкой, направился к дверям». Женщины (одна из них, которая называла «Гейне» и произнесла слово «хам», ему точно нравилась) повели себя с ним искренно, а он не выдержал. Обидися. За гордую понюшку табаку продал дружбу полов и народов, теплоту и роскошь человеческого общения.
Так, может быть, родился украинский отменитель культуры (поскольку поэма «Конрад Валленрод» написана Мицкевичем до того, как он, подобно Шевченке остро возненавидев Николая I, стал «в угоду черни буйной» злобным поэтом и потерял восхищение Пушкина). А благородные полячки, это показано в конце рассказа, после выходки украинского «Гейне» только уверились в своём национализме и социальном расизме, мнении относительно рагульства крестьян и русинов (гм, будто их польское славянское всесословное bydło лучше). То есть «Гейне» и себе подножку поставил, и панночкам свинью подложил. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
*Мусин-Пушкин М.Н. – попечитель Санкт-Петербургского учебного округа. Как на попечителя, на него возложили обязанности председателя Петербургского Цензурного комитета при Министерстве просвещения.