Тайга дышала декабрьским холодом, выдыхая струи инея из черных пастей елей. Василий Шилов, «Шило» для немногих еще живых приятелей, шел по следу. Не просто следу - по его следу. Отпечаток лапы размером с добрую тарелку, четкий, влажный на краю, уходил вглубь заснеженного распадка. Амурский тигр. Самец. Легендарный «Старик», как шептали в поселках, зверь, избегавший капканов и пуль два десятка лет. Трофей, ради которого стоило забыть про сон, про страх, про законы, которые Шилов давно считал глупостью городских чинуш.
Недели выслеживания. Дни, слившиеся в монотонную пытку холода и напряжения. Но теперь уверенность, тяжелая и сладкая как самогон, грела его изнутри. Он видел его в бинокль на рассвете - исполинскую, медово-рыжую тень, скользящую по гребню. Зверь был огромен, даже на расстоянии чувствовалась его первобытная мощь. Шило прижал к щеке приклад карабина, знакомый холодок металла успокаивал. Сегодня он возьмет свое.
Он углубился в распадок, следы вели уверенно. Но потом что-то изменилось. Следы стали петлять, исчезать у скальных выходов, появляться в неожиданных местах. Знакомая тайга вдруг стала чужой. Ели сомкнулись плотнее, валежник превратился в колючий лабиринт. Солнце, едва пробившееся сквозь хмурь, скрылось за новыми тучами. Завыл ветер, закручивая снежную пыль.
Шило сбавил шаг. Уверенность сменилась настороженностью. Он сверялся с компасом - стрелка дрожала, словно испуганная. Карта в голове, отточенная годами, начала расплываться. Он шел час, два… ориентиры не сходились. Высокий кедр с обломанной вершиной, который должен был быть справа - не появился. Ручей, что должен был журчать впереди, молчал, скованный льдом. Сердце забилось чаще, уже не от азарта, а от щемящего укола тревоги.
«Заблудился?» Мысль казалась абсурдной. Шило в тайге? Да он здесь как дома! Но факты были неумолимы. Он кружил. Следы «Старика» теперь пересекали его собственные. И это были не следы бегства. Они были… расчетливыми. Огибали открытые места, прятались за стволами, вели по самому сложному рельефу. Как будто вели уже его.
Холод, не только декабрьский, а иной, изнутри, сковал Шилова. Он резко обернулся, вскидывая карабин. Ничего. Только шелест снега с ветки. Но ощущение было плотным, осязаемым - за ним наблюдают. Не просто зверь. Сама тайга. Деревья встали стеной, безмолвные и враждебные. Ветер выл уже не просто так - он выл на него, ледяными иглами впиваясь в лицо. Даже знакомый скрип снега под валенками звучал предательски громко, выдавая его с головой.
Он попытался вернуться, идти против ветра, к последнему знакомому месту. Но следы запутались окончательно. Он проваливался в снежные ловушки по пояс, царапал лицо о ледяные ветви, чувствуя, как силы уходят вместе с последними лучами света. Страх, настоящий, животный страх, которого он не знал даже в юности, сдавил горло. Он крикнул – коротко, хрипло. Ответом было лишь усиление ветра.
И тут он увидел его. Не вблизи. На противоположном склоне узкого ущелья. Тигр стоял на скальном выступе, огромный, как изваяние из бронзы и снега. Его мех пламенел в последних отблесках заката, скрытого тучами. Он не рычал, не готовился к прыжку. Он просто смотрел. Взгляд тяжелых, желтых глаз был спокоен, беззлобен и неумолим. Взгляд хозяина. Взгляд Судьи.
В тот миг всё рухнуло. Вся бравада, вся уверенность в своем праве брать. Шило понял, не он охотился на тигра, а тигр охотился на него. И тайга была на стороне зверя. Каждая ель, каждый камень, каждый порыв ветра - всё было против него. Он был не охотником, забредшим в угодья, а наглым вором, которого поймали с поличным и вышвырнули в самую глушь, чтобы там и разобраться.
Он уронил карабин. Тяжелое оружие бесшумно утонуло в снегу. В чем смысл? Против этой древней силы, против этой безмолвной ярости природы, против самого воплощения ее гнева - пуля была жалкой щепкой.
Картины пронеслись в сознании с пугающей ясностью. Не гордые трофеи на стене. А предсмертный хрип изюбря, подраненного неудачным выстрелом. Истекающая кровью кабарга с огромными, полными ужаса глазами. Медвежата, оставшиеся кричать у тела убитой матери… Сколько? Сотни? Он не считал. Ради чего? Ради азарта? Ради денег? Ради тупого самоутверждения? Ради того, чтобы вот так стоять сейчас, затерянный, брошенный даже ветром, перед взглядом истинного хозяина здешних мест.
Стыд. Жгучий, всепоглощающий стыд затопил его, смывая последние остатки страха. Он не просто заблудился. Он заблудился в жизни. Он переступил черту, которую нельзя переступать, и тайга вынесла приговор.
Тигр спрыгнул с выступа. Не спеша, неслышно ступая по глубокому снегу, словно он был невесом, зверь начал спускаться в ущелье. Каждый его шаг отдавался в тишине замершей души гулким ударом. Бороться? Бежать? Куда? В этой каменной ловушке. От него?
Шилов выпрямился в последний раз. Не для борьбы, для встречи. Он снял шапку и ледяной ветер мгновенно обжег вспотевший лоб. Он глубоко вдохнул воздух, пахнущий хвоей, снегом и… приближающейся смертью. Воздух своей тайги, которую он так бездумно грабил.
«Прости…» – прошептал он, глядя на приближающуюся тень. Не зная, к кому обращался, то ли к тигру, то ли к тайге, то ли к тем безымянным глазам, которые он навсегда закрыл?
Тигр подошел совсем близко. Шилов видел каждую полосу на его могучей голове, каждый ус, трепещущий на ветру, глубокие морщины у глаз. Видел спокойную, нечеловеческую мощь. Зверь остановился в двух шагах, его дыхание, теплое и влажное, коснулось лица Шилова, смешавшись с ледяным воздухом. Взгляд был все тем же - без гнева, без ненависти. Просто… окончательным.
Шилов не дрогнул. Он опустился на колени в снег. Не в мольбе. В покорности. В признании. Он поднял голову, подставив горло. В последний миг он увидел не клыки, не когти, а ту самую бескрайнюю, равнодушную вечность тайги в глазах зверя.
Удар был стремительным и страшным. Но Василий Шилов уже не чувствовал боли. Только странное облегчение. И последнюю мысль, пронзившую мрак: «Вот он мой последний трофей, который добыл меня».
Тигр стоял над телом, его рыжая шкура ярким пятном выделялась на фоне белого снега и черных елей. Он не торопился. Он просто был. Хозяин. Он ткнулся могучим лбом в безжизненную руку, обнюхал, затем отвернулся. Тихо, беззвучно, как и пришел, величественный призрак тайги растворился в сумерках, оставив за собой только алую растекающуюся звезду на белом снегу да все усиливающийся вой ветра, подхватившего и унесшего последний вздох браконьера в бескрайнюю, равнодушную темноту.
