Разговор с Луной
«А ты поправилась!», – сказал бы я Луне,
– Но не печалься, полнота тебе идёт.
Ты как в прекрасном, но давно забытом сне
О той весне, где было всё наоборот.
Мы были оба чуть моложе – ты и я.
Ты полумесяцем молоденьким была.
С тобой мы жили в удивительных краях,
Где было место для всего, помимо зла.
...Тебе к лицу туман, плывущий по реке.
Он твой нехитрый макияж дополнить рад.
Я руку дам, ты погадай мне по руке,
Как мы любили делать жизнь тому назад.
Сугробы белые, неделя до весны.
И ты, конечно же, останешься со мной,
А как стемнеет, я прошу, посмотрим сны,
Что мы с тобой не досмотрели той порой...
ВЫСОЦКИЙ За меня невеста отрыдает честно
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.
Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара — без струны.
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.
Мне нельзя на волю — не имею права,
Можно лишь — от двери до стены.
Мне нельзя налево, мне нельзя направо —
Можно только неба кусок, можно только сны.
Сны — про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару отдадут.
Кто меня там встретит, как меня обнимут
И какие песни мне споют.
1963 г.
Исторические байки о Пушкине
Пушкин был мастером саркастических экспромтов Александр Сергеевич явился как-то перед высокопоставленным лицом, которое валялось на диване и зевало от скуки. При появлении поэта высокопоставленное лицо даже не подумало сменить позу. Пушкин передал хозяину дома все, что было нужно, и хотел удалиться, но получил приказание произнести экспромт. Пушкин выдавил сквозь зубы: «Дети на полу — умный на диване». Особа была разочарована экспромтом: «Ну, что же тут остроумного — дети на полу, умный на диване? Понять не могу… Ждал от тебя большего». Пушкин молчал, а высокопоставленное лицо, повторяя фразу и перемещая слоги, пришло, наконец, к такому результату: «Детина полуумный на диване». После того, как до хозяина дошел смысл экспромта, Пушкин немедленно и с негодованием был выставлен за дверь.
Как убивали поэтов Серебряного Века или эпос о срубленном дереве
Русская культура начала XX века была как могучий сад. Корни уходили в вековую мудрость народа, ствол был крепок мыслью, а ветви — поэты, философы, композиторы. Этот сад давал свет, вдохновение, силу духа. Но революция обрушилась на кулътуру топорами: Ленин начал вырубку «старой интеллигенции», Сталин довёл её до крайности — страна превратилась в Гулаг, где уничтожались не только люди, но и сама душа нации.
В 1922 году «философский пароход» изгнал Бердяева, Лосского, Ильина — духовные корни были вырваны. Но ветви рубили ещё быстрее: Блок, Гумилёв, Есенин, Маяковский, Цветаева, Мандельштам. Тайные убийства, яды, голод, давление — свет искусства был слишком ярок для тьмы власти.
Александр Блок был, вероятно, отравлен. Он не получил возможности покинуть страну. Его голос мог разоблачить разрушение культуры, и власть решила его уничтожить.
Николай Гумилёв расстрелян как «контрреволюционер» в 1921 году. Его смелость и свободолюбие сделали его опасным.
Сергей Есенин был убит 100 лет назад. Поэт, певец русской земли, стал жертвой скрытых расправ и его убийство было своебразным ритуальным жертвоприношением.
Владимир Маяковский якобы покончил с собой, сломленный идеологией и изоляцией, но его смерть — грубая инсценировка, явное убийство.
Осип Мандельштам — символ сопротивления. Арест, ссылка, лагеря, пытки. Он умер в лагере в 1938 году, но память о нём осталась как крик в темноте.
Марина Цветаева — жизнь в страхе, лишениях и изгнании закончилась смертью.
Сад Серебряного века срублен. Корни вырваны, стволы сломаны, ветви обрублены. Гении падали под топоры власти, а страна теряла саму себя. Их свет пытались погасить, но их стихи и память о них осталась навсегда.
Смотрите это видео о поэтах Серебряного века, чтобы увидеть их свет и почувствовать трагедию времени, когда уничтожали, вырывали с корнем душу и совесть нации.
Хозяин погладил рукою ...
Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!
Эдуард Асадов
Бомж Василий
В припрыжку по жизни,с авоськой в руке,
Бомж я Василий,живу во дворе,
И жизнью доволен и на тачки плевать,
И на баб мне давно уже наплевать.
Кину окурок,хлебну из горла,
Жизнь наконец удалась у меня.
С утра пораньше когда еще спят,
Я выйду бутылки опять собирать
Машку свою заодно разбужу,
Спит она рядом со мною в кустах,
Ну а храпит,как собака опять.
Будем сегодня мы жрать голубей,
Крошки кидаем и машем рукой,
Ловим по тихому и на костер.
Когда проснуться люди все,
То мы лежим опять в гомне.
Мой, давно еще прикалывался над одним . По этому если уже видели в сети не чего удивительного.