ГЛАВА 29
…Новое утро оказалось таким же, что и предыдущее, дождливым и хмурым. Очередная моя священная роща находилась, по сведениям от местных «сарафанных» источников, где-то за селом. Но на Ниве туда не проехать. На пути — речка. Через которую — только пешеходный мостик.
…За речкой, издали увидел, что рощ — две. Похожие друг на друга исполинскими вековыми елями. «Которая из них священная?» Идти наугад, по мокрой траве под моросью — не очень-то хотелось. Потому, решил спросить у местных в доме, стоящем на отшибе, на берегу за речкой.
На мой стук в дверь никто не отозвался. Но тут послышалось тарахтенье лодочного мотора. Затем показалась и лодка, старенькая алюминиевая «казанка». Лодка направилась к берегу. Причалила к мосткам у дома. Из неё на мостки сошла пожилая пара. («В магазин ездили»). На появление в их владениях постороннего в моём лице они отреагировали, как на нечто, само собою разумеющееся: «Пошли в дом».
— Да вы мне только подскажите, которая из этих рощ — священная?
— Да подскажем. (Как впоследствии выяснилось — обе). Заходи давай.
В доме — традиционная простота и отлаженность поморского быта. Тепло. По-деревенски уютно. На горячей печной плите — кастрюли с готовой уже едой. Потому, хозяйка (Нина Фёдоровна) сразу накрывает на стол.
За обедом — традиционные расспросы: («Кто таков? Откуда — куда — зачем?»)…
Хозяин, Леонид Алексеевич. Бывший моряк — водолаз. («Я на Лабрадоре сети с винтов разматывал!»). Ныне — пенсионер. Живёт на своей малой родине, на берегу реки у впадения её в Кенозеро. Близ двух священных кенозерских рощ. (Прямо, как у «Наутилуса»: «На берегу очень тихой реки. На берегу очень дикой реки»). Живёт со своею Ниной Фёдоровной. Рыбачат. Собирают дикороссы. (Нина Фёдоровна — известная местная «травница». Бесподобного чая из её сборов я выпил — литра полтора. За одно застолье). Пьют, по-стариковски, водочку из стопочек — напёрстков. И, большими кружками, — «Несквик». (От южноамериканских индейцев Лексеич узнал: какао — проверенное средство от аритмии: («А у тебя сердчишко не фортелит ещё?»)
По-поморски — радушные и гостеприимные. Меня, невесть откуда явившегося на …берегу их дома, они сразу же зазвали к себе в гости.
Удивительные, порою, люди встречаются в российских глухоманях. А мне, на северах, везёт на знакомства с колоритными лексеичами. (В позапрошлом году встретился на Пинеге со старым геологом, Сергеем Алексеевичем. Потом ещё на Кольском познакомился с геофизиком — Лексеичем…
Леонид Алексеевич всю свою моряцкую жизнь снимал любительское кино. Теперь …мается, кому б эти свои киноархивы со смыслом передать. («Ты там, в Москве, в „цифру“ их перегнать — не поможешь?»). На случайного встречного готов положиться. Открыт и доверчив русский помор.
Нина Фёдоровна же отнеслась ко мне, поначалу, несколько более насторожённо. (С какими тайными целями я по Кенозерью путешествую?). Увы. У неё уже имеется негативный опыт общения с заезжими москвичами. Собирает Фёдоровна местный, кенозерский северный фольклор. (Здесь отмечу: Нина Фёдоровна родом — с Западной Украины. Как и упомянутый мною ранее лядинский энтузиаст — музейщик). И прознали про неё московские …дипломированные этнографы. Приезжали, — родных роднее были. Пока …не защитили свои диссертации. На её материалах. С тех пор — поминай как звали. Обида на московских осталась у Фёдоровны.
Ещё Нина Фёдоровна является хранительницей маленького деревянного храма на краю одной из священных рощ. (После она меня туда сопроводила и отперла для меня церквушку). Рассказала, что недавно в ней произошло маленькое мистическое событие. Была в храме икона. Новодел. Ценности для вероятных грабителей не представляющая. Так вот, однажды она исчезла. А вместо неё …появилось вот это.
(Фёдоровна достала из-за пазухи принесённый ею старинный старообрядческий широкий крест, покрытый резьбою на евангельские сюжеты. Следов взлома церкви, при этом, никаких не было обнаружено. Замок оказался целым…).
А Лексеич… Его манера говорить: подковыристая, поддразнивающая — очень напомнила мне моего деда. Внешне-то — никакого сходства. Дед был высокий и рыжий. Даже в старости. Лексеич — маленький и лысый. Но — интонации, ироничная, с подначками, манера общения были очень похожими.
— А почему один путешествуешь?
— …Потому, что в путешествии важно согласие. А оно легче всего достигается с …самим собою.
— Вот это — очень верно. Но ведь — и опасно. Места по Северу ведь — есть такие!… Там всякое может случиться.
— Да «всякое» где угодно может случиться. Это уж — как фишка ляжет. (А про себя подумал: «…ТАМ со мною может случиться …лишь благое. (Даже, если со стороны это будет выглядеть гибелью. Судьба, значит, такая). Так что, мне, как раз, — категорически не нужно, чтобы кто-то оказался бы рядом и, из самых лучших побуждений, внёс бы в путь моей Судьбы свои коррективы. По моему глубокому убеждению, в такие места следует приходить в одиночку. И путь не должен быть лёгким. Только так возможно пережить некоторый духовный опыт, ради коего люди и стремятся добраться до таких мест…).
Лексеич, уже раскрасневшийся от «принятой на грудь» привезённой из магазина «беленькой», видимо, не был расположен сейчас философствовать и неожиданно сменил тему. Посмотрев на мой промокший камуфляж, изрёк: «А куртку пропитай льняным маслом. Старики от веку так делали». И показал мне свою, пропитанную камуфляжную куртку с капюшоном. Она — чуть более жестковата, нежели мой «прикид». Но — сухая, в отличие от него. (А Лексеич, за полчаса до нашего знакомства, домой в ней плыл на моторке. Под тем же дождём мок, что и я).
…Давно меня занимал вопрос: Как люди на северах веками обходились прежде без прорезиненной или синтетической водозащитной одежды? Климат ведь тут — влажный, дождливый. И …не жаркий. Лексеич открыл мне очередной поморский секрет. Простой, доступный и эффективный.
А Фёдоровна, меж тем, принялась рассказывать, как прошлым предзимьем, уронила она обручалочку в омут Кенозерский. Так Лексеич (Ему, замечу, — за семьдесят) облачился в свой водолазный костюм. («Чтоб кольцо принести для суженой»). Погрузился в кенозерские пучины и …достал — таки потерянное кольцо. «Вот такая любовь у них»…
Показав мне свою церквушку у священной рощи, Фёдоровна навесила на её дверь замок, попрощалась со мною и пошла домой, к своему Лексеичу. А я направился в первую из рощ.
В мрачноватой, влажной глубине её — вросшие в мох остатки какого-то сооружения из больших, необработанных, лишь древним морем обкатанных камней. Что это было? Не ясно. Может, алтарь какого-то архаичного культа?…
Во второй роще меня ждало маленькое приключение. Там покоится огромный, в несколько тонн, валун. Покрытый мхом и наполовину погрузившийся в землю. «Подойди и положи на него левую руку» — (Это, наверное, какая-то из священных елей прошелестела).
— Х-м… Лишайник под ладонью был влажным и тёплым. И — …это всё. Какое-то время я так постоял, держа руку на камне. Ничего более не происходило. Никаких вам — сотрясающих, как Дункана Маклаута, электрических дуговых разрядов, ни слепящих вспышек, ни …внутренних озарений. Я направился к выходу из чащи.
…А на мокрой луговине возле рощ мирно паслось коровье стадо.
И, когда я проходил мимо, одна из бурёнок вдруг устремилась, почти бегом, ко мне. По глазам её я, в общем, сразу понял: бодаться не будет. Какие-то другие у неё намерения. А, достигнув меня, корова …стала жадно лизать мою руку. Ту, что я только что держал на камне, в священной роще. Как собака, прямо. Склонный к мистическому осмыслению необычных событий, сразу же загрузился размышлизмами: «Это …какую же сущность, неизвестно сколько томившуюся в камне, я перенёс к корове для слизывания? И в кого она потом, с её молоком, переселится? Говоря образно, не «раздавил» ли я, как путешественник во времени у Бредбери, …судьбоносную, для далёкого Будущего, бабочку?…
Помятуя просьбу Фёдора, фиксировать все, встречающиеся мне необычности, «забил» координаты рощи в память навигатора и, насквозь мокрый, потопал к своей НИВЕ.