Эхо выстрелов разносится по пещере, вязнет в темноте. Отскакивает от свода, стен и возвращается. Множится само на себя, нехотя затухая. Ноль отвернулся к инопланетянину, пытающемуся уползти в темноту. Ствол пулемёта поднялся и опустился. Напарник прошёл мимо, поднял пленника одной рукой и поставил на ноги.
Спасённый не сопротивляется, смотрит на человека, как тушканчик на кобру. На морде, в свете фонарика, блестят крошечные пёрышки, фиолетовые с мягким лимонным отливом. Глаза огромные и расставлены чуть шире, чем у человека. Зрачок будто утоплен внутрь и скован двумя кольцами радужки. Зелёной и бесцветной.
Я бы сказал, что это самка, но... это антропоморфизм. Натягивание на чужих нормы человека. Даже у земных животных самцы куда ярче и красивее самок.
Пришелец чирикнул, склонил голову к плечам, по очереди глядя на нас, то одним, то другим глазом. Не то чтобы ему это нужно было, но, видимо, рудимент ставший частью культуры.
— Верп, ты можешь перевести? — Спросил я, до рези в глазах вглядываясь в сторону города.
С той стороны слышен грохот металлических ворот. Разведчики уже в пути, или каратели.
— М-м-м... — Протянул ИИ, помигивая жёлтым. — В базе не было языка скота. Я могу расшифровать язык, но на это нужно время.
— Не думаю, что оно у нас есть. — Сказал Ноль, беря «птенца» за плечо и подталкивая за спину.
Что ж, новый подопечный понял эти слова очень хорошо. Побежал между мной и Нулём, прижимая передние лапы к груди, словно придерживая доску. Позади нарастает шум и остаётся надеяться, что у преследователей нет приборов ночного виденья.
В груди нарастает острое желание наорать на Нуля. Вот так, на ровном месте, подставить весь отряд! С какой стати он вообще решил помогать чужаку? Ведь даже нам в учебке намертво вбивали, что другие расы, враги. А пустышек подобным пичкают с рождения, забивают в подкорку вместе со сто одним способом вскрыть пришельца ржавым гвоздём!
Птичка держит темп, даже лучше нас. Сказывается другое строение колен и стопы. Существо буквально создано для бега, а ускоряясь наклоняется вперёд. Пещера расширяется, ветвится на туннели разной величины. Одни уходят вверх, другие вниз, но самый большой тянется по прямой. Среди покорёженного металла проступает гранит и прочая скальная порода.
Удивляться нет времени. Лучше принять утверждение Верпа, что здесь есть абсолютно всё. Кроме места.
Позади вспыхивают лучи света, рассекают сумрак, тянутся в нашу сторону. Перескакивают на стены и истончаются, не в силах пробиться через дымку у «потолка».
Существо издало серию клокочущих звуков и начало забирать в сторону бокового коридора. Всем видом завлекая за собой. Делать нечего. Пространство вокруг сузилось до размеров туннеля метро. Эхо шагов дробью разлетается во все стороны.
Остановились только через час, когда на лбу выступила испарина, а бок начало рвать болью. Будто пёс вцепился и мотает головой. Я привалился спиной к стене, стиснул винтовку, всматриваясь в сумрак позади. В коридоре почти нет света, а его единственные источники, лохмотья флюоресцентного мха.
Птичка сорвала пару лоскутов, принюхалась и бросила в крошечный «клюв», скорее напоминающий ороговевшие губы. Ноль занял позицию за выступом. С наслаждением зажевала, на подбородок брызнула светящаяся жидкость. Мох задрожал и начал втягиваться в щели. Верп осторожно пискнул, Птичка повернулась, с озадаченным видом качая головой. Пискнула в ответ. Вот и начался межкультурный диалог.
— Вот зачем ты это сделал? — Спросил я, глядя на Нуля.
— Это было правильно. — С неловкостью ответил бывший биоробот, пожал плечами, впервые с момента рождения, и добавил. — К тому же это согласуется с директивой тридцать три.
Я поперхнулся вопросом, нехотя кивнул. Тридцать третья велит при нахождении потенциального союзника наладить связь. Вот только на роль союзника больше подходили сороконожки, как доминантный и незлонамеренный вид.
— Прошлые пришельцы были... — Начал Ноль, вяло жестикулируя и смотря на кисти. — Потенциально опасны, а поддержав угнетаемый вид, мы обретаем союзника и можем ослабить возможную угрозу.
Доля истины в этом есть, но... в пекло. Я мысленно махнул рукой. Что сделано, то сделано. Не пойду же сдавать Нуля и Птичку правосудию чужих. Тем более, если окажется, что люди местный деликатес...
— Её зовут Цкх-вун. — Сказал Верп, помигал всеми цветами радуги. — Седьмая этого имени... если это имя. Кажется, в их лингве имя обозначает должность.
— Замечательно. — Буркнул я. — Куда она нас ведёт?
ИИ обменялся с Птичкой щелчками и клёкотом. Чужая вскинула руки, взмахнула и потянулась носом дальше по туннелю.
— В их город. Её захватили во время вылазки, остальные сумели сбежать.
— Дикая природа... — Пробормотал я.
— И не говори. — Вздохнул Верп.
Я покосился на короб, лежащий возле Птички, он действительно воспроизвёл вздох. Есть нечто жуткое, в том, как ИИ копирует человеческие повадки. Пожалуй, люди всегда боялись, что Искусственный, станет по-настоящему человечным.
Однако хорошая у меня компания собралась. Очеловечившийся биоробот, копирующий человека ИИ и чужак. Хоть развлекательное шоу запускай...
Мох, успокоившись, расправил отростки, те вытянулись, покрывая стены светящейся паутинкой. Начали мягко пульсировать. Птичка, продолжая щебетать, покосилась на них.
— Она благодарит вас за помощь и клянётся вознаградить.
— Угу... хотелось бы знать как.
— Вот и узнаем. — С натянутой весёлостью сказал Ноль.
Похоже, до него стало доходить, в какой расклад нас затянуло. Вот бы заглянуть под шлем, насладиться выражением морды лица. Не успели освоиться в новом месте, а уже лезем с головой в чужую войну.
Птичка поднялась, покачивая головой и с весёлым чириканьем, пошла по туннелю вперёд. Периодически оглядываясь и покачиваясь. Жестами приказал Нулю идти за ней и быть готовым открыть огонь. Сам проверил заряд прицела и двинулся за ними, прижав винтовку к груди, стволом вниз. Готовый одним движением развернуться и упасть на колено.
Туннель достаточно узок, чтобы я мог в одиночку сдержать, и даже остановить, преследователей. А они точно есть.
Прислушавшись, далеко позади различил шум голосов и торопливые шаги. А может, просто показалось. Второй ярус полнится звуками. Эхо, треск разрядов и тревожные шорохи внутри стен. Будто за ними, в уцелевших отсеках звездолётов, сохранилась жизнь. Явно враждебная.
ИИ и чужак общаются отрывистыми фразами. Всё-таки мне крупно повезло, не только выжить, но и найти карманного переводчика. Впрочем, как показал визит в город, это небольшая редкость.
— Верп, спроси её про уцелевшие корабли.
— Уже, говорит у них таких нет, но разведчики находили на поверхности.
— Похоже, удача нам улыбается! — Сказал Ноль и я вздрогнул от его голоса.
Привык, что напарник только отвечает, его говорливость щёлкает по нервам.
— Главное, чтоб не скалилась и не поворачивалась задом.
— Ну, если повернётся, — хохотнул Ноль. — Можем пристроиться!
Неприятный холодок скользнул вдоль хребта, я посмотрел в широкую спину товарища. Эту шутку любил повторять Пять-Семнадцать, пока не поймал снаряд рельсотрона грудью. Видимо, пустышка в заданиях пропитывалась не только боевым опытом.
Как-то раз Элис долго не могла уснуть, и я согласился спеть ей ту колыбельную. Она весьма знаменита и звучит так:
Sleep, little one, go to sleep,
So peaceful birds and the sheep,
Quiet are meadow and trees,
Even the buzz of the bees.
The silvery moon beams so bright,
Down through the window give light.
O'er you the moon beams will creep,
Sleep, little one, go to sleep.
Good night, good night…
Я помню, как кто-то напевал эту колыбельную, когда я был еще совсем маленьким — вот только не помню, кто. Точно не Хайд и не Фернандес. Но и не монсеньор. Он, кажется, вообще не пел — только иногда, очень-очень редко мог лишь тихо напевать под нос какой-то печальный мотив, и то это было очень давно, когда мне было всего семь… В первое время я не мог спать, потому что мне снились кошмары. Запутанные, странные, я уже и не помню, что конкретно в них видел, но точно помню, что объединяли их огонь, характерное тиканье часов, карты и острый запах джина. Сейчас я всего этого не боюсь, но раньше мне страшно было находиться в одной комнате с камином и я всячески старался ее избегать. Местная кухарка Фаина иногда смеялась, но чаще злилась, что я шарахаюсь такого маленького и безобидного каминного огонька, хотя монсеньор быстро объяснял ей, что на самом деле ничего смешного в этом нет: ребенок сжег дом и родителей с подачи демона, и сейчас его разыскивает не менее безумная тетка. Взгляда обычно бывало достаточно: я бы тоже от такого взгляда не смеялся. Даже жалко ее немного.
Как-то раз Элис впервые в жизни увидела шрам на моей спине. Я рассказывал ей, что во время пожара на самом деле не умер и что меня подобрал некий французский граф — но доказательства этому она еще не видела. Это случилось с подачи Рожера, местного дворецкого, в прямом смысле этого слова: его рука странно дрогнула, пока он передавал мне миску с едой, и тогда все содержимое посуды оказалось прямо на мне… Было ужасно обидно и противно, он стал часто извиняться, пришел Фернандес, ох-ах, мы принесем все чистое, вот, держите, ну-ну, не надо так… Обыкновенная дворянская суета. Джеймс только фыркал на все это, а Элис, как оказалось позже, смотрела неотрывно на мою спину, словно бы видела такие вещи в первый раз. Она и видела такие вещи в первый раз, ей не позавидуешь. Она была человеком-романтиком, мечтателем в этом серьезном и унылом мире, единственной горящей лампочкой в огромном темном зале, ребенком, который вечно ждал от мира каких-то чудес… А случались с ней вот такие несчастья, и я бесконечно виноват, что вообще во все это ее втянул. Навек прости, сестренка!
На следующий же день после пролитого супа подземелье навестил монсеньор. Он подошел к моей камере и заговорил… Я до сих пор точно не знаю, был ли это он, но только при одном виде его у меня язык не поворачивается назвать его сэром, мистером, господином или хотя бы месье. Я и стал обращаться к нему на монсеньора. Он был едва заметно удивлен, но продолжил разговор в том же тоне, что и раньше. Я извинился за свое начальное замешательство и странное поведение, ведь оно было совершенно non comme il faut, подтвердил слова Элис о том, что мы мирные люди и всего лишь жертвы войны, был вполне спокоен и даже опустил небольшую английскую шутку. Он понял, что я хорошо понимаю по-французски, и мы стали говорить на французском. Монсеньор стал спрашивать о моих товарищах, и я, как мог, заверил, что ничего, совершенно ничего плохого они сделать не хотят, а мой дорогой сержант всего лишь защищался. Вряд ли он поверил, но из камеры все-таки выпустил. Мы с ним прошли в его кабинет (очень редко бывал там, но и сейчас там почти ничего не изменилось), и там он, в изоляции ото всех, сказал мне, что позволит нам остаться и даже не на один день, если мне так угодно, что делает это, лишь потому что со мной хрупкая леди, которой необходима защита, и что мы тоже должны вести себя хорошо, потому что с этого дня мы его гости. Я поблагодарил его за милосердие и оказанную помощь, поклонился и с разрешения вышел вон. Рассказал все Джеймсу (Элис в это время была с Фернандесом на экскурсии по замку) — он был не особо доволен, но от драки воздержался. Графы ему не нравились, по его мнению, они словно вели какую-то странную игру. Я понял, что мы играем в переселение. Это игра на исполнение желаний. В нее нужно играть так: если кому-то удалось проснуться за час до рассвета, он должен мысленно объявить себя Жильцом. На рассвете Жилец становится перед закрытой дверью и говорит: «Время пришло. Пора собираться в дорогу». После этих слов дверь должна остаться закрытой. Если не получится — он больше не Жилец.
Я провел этот обряд через несколько дней. Я плохо спал в последнее время, и сон мой был прерывистый, неглубокий. По правилам, я поднялся с кровати в четыре утра, вышел в прохладный зал и встал прямо перед воротами. Пространство было превосходное: ни души (почти), тихо, спокойно, разлетаются реверберации эха. Камин еще не был затоплен, кресла были пусты. Воздух чистый, прямо горный. На мне были только домашние тапочки, носки в полосочку, длинная футболка и летние шорты. Прохлада обступила меня и мои почти лысые ноги. Я поднял голову и сказал ни тихо, ни громко: «Время пришло. Пора собираться в дорогу». Пока я все это делал и думал, что нахожусь в полном одиночестве, монсеньор наблюдал за процессом. Пока я не сказал слова, он молчал, а потом тихонько вышел из тени и встал рядом со мной. «Bonjour. Уже уходите?» — спросил он. «Good morning. Что вы, монсеньор. Просто играю», — сказал я невозмутимо, хотя его появление застало меня врасплох. Это странно, ведь монсеньор всегда просыпался рано-рано, а ложился всегда ровно в десять вечера, и сейчас как раз было время, когда он должен был встать — режим. Мне такой соблюдать было трудно. «Вот как? У этой игры довольно странные правила», — заключил он. Далее монсеньор прошел в сад, а я отправился обратно в комнату. Во второй раз мы с ним встретились на завтраке.
Сама комната тоже вообще не изменилась. Меня поселили в то же помещение, в котором я много лет назад жил. Все осталось на своих местах, но слоев пыли тут нет, что указывает на то, что здесь регулярно кто-то убирается. В комнате стоит странная атмосфера. В то утро, помню, невероятная призрачная сила манила меня к себе, и какой-то предмет в застекленном шкафу тянулся ко мне, как стальная гайка к большому магниту. На полках были в каком-то знакомом порядке расставлены декоративные чашечки, маленькие вазы, всякие прочие коллекционные вещи, предназначенные для визуального восприятия. На одной из полок находятся необыкновенного вида детские игрушки: детальные фигурки настоящих животных, одетых в настоящую, человеческую одежду, размером в несколько дюймов. Каждый «гражданин» подземного мира имеет свою профессию: фонарщик, аптекарь, дворецкий, гувернантка, некий иностранный торговец и кто-то вроде королевского доктора. Это все крупные грызуны: хомяки, белки, мыши и крысы… Мое внимание занимала большая, ростом около пяти дюймов красноглазая крыса-альбинос. Розового носика не видно: на голову куклы надета черная кожаная маска, чем-то напоминающая маску средневекового чумного доктора. На теле игрушки такое же темное длинное пальто со всеми атрибутами и деталями. На маленькие лапки натянуты миниатюрные докторские перчатки. Я аккуратно взял игрушку — она спокойно умещалась на одной ладони — и удивился тому, с какой точностью выполнена работа мастера. Каждый лоскуток, каждый стежок, даже каждый волосок шерсти — все идеально и подробно, словно это вовсе и не кукла, а небольшое чучело… Она все еще не вылезает у меня из головы, чем-то притягивает — то ли своей жутковатой, но поразительно детальной одеждой, то ли окраской, то ли размером, то ли всем этим вместе. Кажется, игрушка имеет свой собственный скрытый подтекст. Не знаю.
Помимо чучел грызунов, на полке стояла миниатюрная игрушечная модель собаки. В ней я разглядел породу английского фоксхаунда черно-белой окраски. Выглядит как настоящий, только маленький. Это и неудивительно, ведь монсеньор бы точно не разрешил завести в доме настоящую собаку. Помнится, этого искусственного щенка подарил мне Фернандес на мой восьмой день рождения, а монсеньор — незамкнутое кольцо с бриллиантом, явно с расчетом, что кольцо это я буду носить долго… Я и носил его долго, ровно до четырнадцати лет. Где же оно сейчас? В 2047 год я прибыл без него — это означает, что кольцо осталось с братьями. Это был чуть не один из самых важных дней в нашей совместной жизни: в этот день формировались мои новые представления о наших с ними отношениях. Ведь свой День рождения я толком до этого никогда и не праздновал: я всегда надолго уходил из дома, шлялся где-то по лондонским улицам (маленький мальчик, один-одинешенек, надеющийся, что кто-нибудь, наконец, похитит его и заберет из Дома безумия), иногда с Элис, но часто без нее, потому что к середине осени Фраи обязательно уезжали в Дублин, на Родину многоуважаемого мистера Фрая. Мистер Фрай часто был так сильно занят работой, что не успевал уделять время своей прекрасной дочери, и лишь когда она пропала, осознал, как мало она знала собственного отца. Он был безутешен, его компания стала нести убытки. В конце концов их дело потерпело крах, словно бы Элис всегда приносила в дом Фраев счастье и благополучие, а в один день они испарились вместе с ней. Что же, по крайней мере мистер Фрай ее любил…
Я долго не говорил о дате, когда появился в этом мире. Фернандес вспомнил об этом в начале октября, ведь с самого момента, как монсеньор меня нашел, мы ни разу не праздновали его. Я с неохотой назвал дату. «Не любишь День рождения?» — спросил он. «Нет, не люблю», — коротко сказал я. «Отчего же? Хороший праздник, ведь в этот день ты у нас появился!» — «Мадам Келли говорила, что тринадцать — плохое, несчастливое число и что она ненавидит осень в Лондоне, в особенности октябрь». Под мадам Келли я подразумеваю свою покойную мать. Еще, если возможности уйти из дома у меня не было, я сам прятался в различных, но надежных местах, где меня точно никто искать не подумает. Ни мадам Келли, ни Мэри Джейн, ни даже Хайд не могли меня найти. Тогда я стал делать вид, что ушел: прятал еще и верхнюю одежду с уличной обувью. Осталась вредная привычка… Таким образом, в 1882 монсеньору тоже пришлось меня искать, однако в прятки с ним играть бесполезно: у него такой слух, что его слуховой аппарат улавливает малейшие шорохи, которые вы издаете. Никогда не играйте с монсеньором в прятки. Он этого не любит.
В этот день, я привык, я делал для себя исключение и позволял себе все, что мне захочется: ходил далеко, катался зайцем и без разрешения играл в бильярдной Хайда. Он редко туда заходил. Вот и в тот день я нарушил почти все наказы монсеньора: тайно от него стащил с кухни какую-то сладость, без спросу ушел в комнату прислуги, спрятался ото всех и там уснул, никому ничего не сказал. По правде сказать, ни одно из этих действий не принесло мне сколько-нибудь удовольствия: я понимал, что просто бессмысленно и нагло нарушаю правила… Ничего более. День рождения — единица измерения времени в григорианском календаре, когда я позволяю себе делать что захочется, но ничего из этого не гарантирует мне счастье. Я чувствовал себя ужасно, ведь хотел, чтобы этот день как-то отличался от других, но понимал, что если буду вести себя как обычно, ничего не изменится. Вот дилемма…
Ругаться, как если бы это произошло в обычный день, монсеньор не стал. Ему было даже больше интересно, зачем и почему я так себя вел — а я и не знал. Только пожал плечами и сказал, что делаю так, с тех пор как начал сознательно жить. Тем не менее больше я так не делал. Монсеньор не любил никого искать.
В последние годы я вообще не отмечал этот день. Некогда, да и не люблю его. Пропади он пропадом, этот ваш «День рождения». Ненавижу. Я специально просил Элис ничего мне не готовить: «Не надо ничего. Не надо, отстань. Обычный день». А она: «Ну Лиам, ну это же праздник, я хочу сделать хорошо», — хотя знала, что на хую своем я вертел этот ваш праздник, жрите и подавитесь. Кое-что, впрочем, оставалось неизменным: Фредриксон каждый год таскал для меня что-нибудь вкусное и просил обязательно попробовать между сменами. Волновался, если я был с ним груб, если выглядел очень несчастным или измотанным. Парень видел во мне учителя, того, кто всегда заступится за своих подопечных, поможет нуждающимся, вылечит от всех болезней; врача с большой буквы; того, кто все видел, все знает и все умеет — хотя я был всего лишь его кардиохирургом, а он моим ассистентом. Джим очень молод: еще недавно он закончил медицинский, а сейчас стартовал со скромной профессии ассистента в операционной. В будущем, он рассказывал, он хотел бы стать настоящим хирургом, возможно, общего профиля, а может, и торакальным. У него было много хирургов, а у меня много ассистентов, но привязались друг к другу почему-то именно мы. Где же он сейчас?..
Я вспоминал об этом как раз перед завтраком. Когда настало время принимать пищу, я едва пересилил себя, чтобы скрыть отвращение. Ведь на стол подавали рыбу! А я и забыл, что это четверг! Я же играл в игрушки в своей бывшей комнате. Ихтиофобия — третья по тяжести фобия у меня после изофобии и инсектофобии. Я ненавижу рыбу. Меня тошнит от одного ее вида, от запаха, от упоминания. Я боюсь употреблять ее в пищу. Завтрак — самая тяжелая часть моего дня. А рыбный завтрак — худшее наказание. Не думаю, что кто-то из братьев это знал. Я просто ел только то, в чей состав не входили морепродукты, чем вызвал немалое удивление у хозяев замка. Отмазался, что у меня какая-то аллергия и что после употребления рыбы мне плохо, чтобы не выставлять себя грубияном. Джеймс бросил в меня недоуменный взгляд, ведь раньше и до сих пор кальмаров, устрицы, мидии, и (особенно) креветки я ем с удовольствием. В эти два месяца пришлось от них воздержаться…
Завтрак проходил удивительно. Элис все строила глазки Фернандесу, несмотря на то, что Джеймс все еще был в зале, Фернандес временами посылал ей такие же влюбленные взгляды, а мой несчастный сержант смотрел на это с чистой ненавистью и завистью… Несчастным он был, еще и потому что ел истинно по-военному, то есть слишком быстро. Пока я и монсеньор только подходили к середине блюда, Джеймс уже ждал новое, зорко наблюдая за братом собственника… Монсеньор тихо спросил у меня по-французски, чтобы никто, кроме нас троих, не понял: «Что с этим мессиром? Разве за ним погоня?» — Я поспешил объясниться: «Что вы, монсеньор, не подумайте… Так его обучили в армии», — «Вот как? Так он военный», — «Он только сопровождает меня и мою леди до Кракова», — «Разве вы не собирались в Москву?» — «Все верно, и план нашего пути не изменился. Но моего товарища не пускают на территорию той страны, в которой расположен этот замечательный город, поэтому сопровождать он нас будет ровно до Польши», — «Польши? Вы хотите сказать, Польской Республики?» — «Да, прошу прощения, монсеньор… Никак не могу привыкнуть к новым названиям». Он помолчал немного, а затем кратко добавил, заметно понизив тон: «Я тоже». Больше мы за завтраком не говорили.
Как-то мне было совсем плохо, и я ужасно хотел отказаться от завтрака. Отказаться открыто было нельзя — moveton. Мы снова собрались в столовой: монсеньор, Джеймс и я пришли почти одновременно, когда Фер и Элис опоздали на четыре минуты. Это происходило закономерно и закономерно происходит сейчас: Фернандес и Элисон регулярно опаздывают на завтрак и всегда на четыре минуты, а на обед — на шестнадцать. Сержанта это кошмарно злило. Он ясно давал всем понять, что Элис уже вроде как его девушка, что они, вообще-то, в отношениях и что за нее он порвет любого. Фернандес этого как будто бы не замечал и продолжал негласно за Элис ухаживать. Так они с ним однажды едва не подрались (я бы посмотрел, как бы они попробовали, не окажись рядом монсеньора): отношения испортились окончательно. С тех пор Фернандес не упускал возможности вставить во время обеда какую-нибудь колкость, которая, несомненно, могла Джеймса задеть, а тот, понимая, что находится здесь на птичьих правах, открыто нагрубить не мог, а лишь коротко отвечал похожей, но более плоской остротой. Это продолжалось ровно до того момента, пока монсеньор не подавал Фернандесу молчаливый сигнал о том, что пора прекратить, иначе скандала не избежать.
Я не понимал тогда и не понимаю сейчас, как Элис ко всему этому относится. Вероятно, ей, как и любой традиционной женщине, приятно осознавать, что за нее ведется борьба и оба мужчины хотят ее добиться. Но кого из них она любила по-настоящему, если вообще любила? Быть может, это просто мимолетное увлечение, что в ее возрасте совершенно нормально? Если посчитать, то Джеймсу в этом году 3 декабря исполнялось двадцать четыре, а Фернандесу (если это Фернандес, конечно) — минимум сто девяносто девять. Для сержанта это было почти дело всей жизни, а для младшего графа — развлечение на несколько недель. Быть может, Джеймс видел в ней свою будущую судьбу, а Фернандес — лишь временную рекреацию. Быть может… быть может… Не могу гадать. Спрашивать ни у кого не стал: чего вскрывать незажившие раны? Да и какое право я имею?
Обстановка на завтраке была напряженная. Я решил убить двух зайцев одним выстрелом: предложил развеять жуткое молчание какой-нибудь живой музыкой, спросил разрешения воспользоваться хозяйским фортепиано и сел за него, тем самым пропустив все блюда завтрака. «Извольте», — сказал монсеньор, а сам стал пристально за мной наблюдать. Это я понял, потому что спина и затылок в эти моменты чувствовали себя незащищенными, как будто на прицеле. Я подкрутил сиденье, сел за рояль и попробовал ноты. Настроено было превосходно, хотя я ни разу не слышал, чтобы кто-то на нем играл. Это был тот же рояль, на котором я играл в свои четырнадцать. Он пережил замену струн, но в остальном был точь-в-точь таким, каким я его запомнил: темный и блестящий, с изящными изогнутыми ножками и тонким пюпитром. Хотя нот там не было, какие-то произведения Моцарта, Мендельсона и Шуберта я помнил почти наизусть: почти каждый день монсеньор практиковал со мной бессмертную музыкальную классику, которая обычно приносила покой каждой мятежной душе. Из всего, что вспомнил, самым веселым оказался Моцарт. Взял самую известную его сонату, выпрямил спину, как перед концертом, и начал играть. Взгляд монсеньора стрелял прямо под мои пальцы крошечными молниями: он будто знал, что я вряд ли промахнусь, но все равно устраивал маленькие испытания с целью чистой проверки. Из уважения к исполнителю никто не разговаривал: внимание теперь было переброшено на меня, и натянутость испарилась сама собой. Я и сам на какое-то время забыл, что за мной наблюдают Элис и Джеймс, что идет война, что я переместился во времени — я подумал, что мне снова четырнадцать, что сейчас утро, минуты три назад закончился первый завтрак, Фернандес наслаждается десертом и монсеньор молча наблюдает, как мои тоненькие пальцы ходят по черно-белым клавишам в соответствии нотам… «Пиано, Винсент, не переусердствуй», — мог деликатно сказать он, если я допускал ту же самую ошибку.
В этот раз ошибок не было, но лишь часть сонаты закончилась — я протрезвел.
«C'est bon, — коротко заключил он. — Не желаете сыграть в четыре руки?» — «Будет честью. Что будем играть?» — «Бетховена помните?» — «А как не помнить?»
Он сел слева от меня, так что ему достались более низкие ноты, а мне более высокие. Играли сонату No 15 ре мажор, op. 28, часть первую. Конкретно эту часть я не помнил, так что местному дворецкому Рожеру пришлось бегать за нотами. Они, конечно, не были запрятаны далеко, но я бы их точно не нашел: кто-то положил их в такое место, где я бы никогда и не подумал искать. Мы играли, я посматривал на старенький пюпитр, и внутри меня носился торнадо. Монсеньор сказал «c'est bon» и сам предложил мне сыграть вместе с ним, даже не верится… Его изувеченные и загорелые толстые пальцы ложились на клавиши рядом с моими, бледными, длинными и костлявыми… Подождите-ка секунду, а это что такое? Ага, у него на указательном пальце! Мое кольцо! То самое, широкое, серебряное, с сапфиром trapiche… Получается, все это было реальным? Я не сошел с ума от тоски и безысходности? Элис, я и одежда, что была на нас, исчезли вместе с часами, а кольцо осталось в 1888 году? И вот сейчас оно, пережив много-много веков, снова меня встретило и снова ушло, сохранившись сквозь время. Таким образом, монсеньор хранил память обо мне, не зная, куда я мог неожиданно пропасть и не вернуться. Поэтому на рояле давно никто не играет. Поэтому большой фотоаппарат больше не стоит в гостиной! Поэтому дóма в Лондоне больше не существует!..
А быть может, поэтому я все это и выдумал… От одиночества. Жалко стало — вот и ищу причины, зачем все это так. Все выдумки. Beata stultica.
Утро следующего дня начиналось как обычно, но эта рутинность оказалась ложной.
Мы едва вышли из дома и двинулись в приют, завсегдатаями которого незаметно для себя успели стать, как, прорываясь через многоголосый шум города, над нами поплыл мерный и тягучий гул, очень сильно смахивающий на завывание сирен воздушной тревоги.
- Что это такое? – тотчас же насторожилась Сюин.
Айне же, ни словом ни обмолвившаяся о вчерашнем совещании, побледнела. В глазах её плескался страх.
- Собрание всех командиров, - прошептала она. – Случилось что-то плохое. Я пошла!
И она опрометью побежала в сторону штаба.
Мы переглянулись. Все знали о приезде в город командира бунтовщиков и понимали: ничего хорошего это не сулит. Что же, похоже, наконец-то нас ждёт немного определённости.
- Идём следом? – предложил Эрик.
- Однозначно, - кивнула ему китаянка. – Госпожа Ганья?
Бесовка молча кивнула, и мы поспешили вслед за дворянкой, а у меня внутри всё скручивалось от ощущения надвигающейся беды.
Когда мы появились возле штаба, тут уже собралась изрядных размеров толпа. Люди – напряженные, взволнованные, испуганные – перешёптывались, ожидая новостей, а их всё не было. Доблестные революционеры – не наболтавшись за вчера - заседали, наверное, добрый час. Наконец, в дверях появился наш знакомец Киан. Выглядел он мрачно, но решительно.
Остановив поднявшийся гул одним взмахом руки, революционер произнес:
- Я не могу сообщить все детали, но случилось нечто важное, а потому уже через два часа ударные отряды должны быть готовы к выступлению. Предстоит тяжелый бой, но верьте: наше дело правое, мы победим!
Я аж уши прочистить захотел, так милый и добрый переводчик удружил, но сдержался.
Киана, меж тем, заглушили радостные вопли. Я огляделся и с ужасом осознал, что местные ничуть не кривят душой. Эти поехавшие натурально хотят переться куда-то после обеда, чтобы ввалить сытных люлей парням в шинелях, виноватых лишь в том, что их рекрутировали. Ну и ещё – в отношении к собственному народу точно к врагам, да… Но думаю, что таких всё же – меньшинство.
Хочу верить.
Хотя, погодите... Камон, ребята, это ж Дамхейн…
А значит, любая, даже самая мерзкая мерзость, которую я могу выдумать, окажется лишь детским развлечением по сравнению с реалиями этого больного мирка.
Воодушевлённые бойцы, меж тем, начали расходиться, а мы решили подождать Айне. Может, старшая сестра нашепчет братику по секрету парочку военных тайн. Ну, чтобы хотя бы знать куда идти и зачем.
Наше ожидание оправдалось: красавица вышла из штаба спустя какое-то время, огляделась и, увидев нас, быстро махнула ладонью, уходя прочь от толпы.
Мы едва не бежали, с трудом поспевая за быстрой девушкой, и нагнали её в каком-то переулке.
Айне выглядела не слишком весело: на щеках подсыхали слезы, губы дрожали, а во взгляде появилась какая-то… обречённость, что ли?
- Что случилось? – выпалил Эрик, увидев сестру.
- Крепость Гласс пала, - убитым голосом прошептала та. – Паладины Эйри движутся на юг. Новость получили буквально два часа назад.
Я лишь очень большим усилием воли удержал рвущийся наружу нецензурный вопль. Перед глазами сразу всплыли харя Лехри, пулеметные гнезда на КПП, а ещё бесшумно движущийся броневик с прожектором, проверяющий границы заповедного леса.
Судя по окаменевшему лицу Сюин, китаянка тоже переживала далеко не самые лучшие секунды. Её глаза метали громы и молнии, а пальцы стиснулись на рукояти поясного кинжала так, что аж заскрипела кожа перчаток. Ну, не удивительно, если учесть, через что бедняжке пришлось пройти.
- Давно? – спросил Эрик, не предававшийся рефлексии.
- Точно не известно, связь с севером нарушена, мы не можем сказать когда это произошло. Предположу, что недавно.
- Ты же понимаешь, что всё кончено? – спросил брат.
- Нет! – воскликнула девушка. – Мы ещё дадим им бой. Нуада приехал не просто так, как чувствовал.
- Бой полноценному полку Эйри? – Сюин грубо и зло рассмеялась. – Они сметут вас. Разорвут в клочья. Хотите жить – бегите прочь и прячьтесь по лесам. Или сдохнете.
Злость, с которой китаянка произнесла это, не осталась незамеченной.
- Ты ненавидишь их? – спросила Айне.
- Всем сердцем, - процедила Сюин.
- Тогда помоги нам! Уверена, мы победим! Они всё равно не смогут быстро добраться досюда и будут вынуждены оставить часть войск для осад и защиты баз снабжения, а на пути с севера есть несколько городов и замков. Да и войска наши никуда не делись, Нуада же не просто так начал их собирать ещё неделю назад, как знал!
Она говорила уверенно, с лихорадочным блеском в глазах, явно пытаясь заглушить страх, соврать себе.
- И куда мы идём? – спросил я.
- На соединение со вторым, третьим и четвертым полками народного ополчения, - ответила она. – Мы объединимся и покажем им чего стоим!
- Айне… - начал было Эрик, но девушка не слушала брата.
- Мне не важно, что ты скажешь. Я не уйду. Хотите сбежать – вперёд, но я останусь. Всё ясно? И не пытайтесь меня остановить, я успею подать сигнал о помощи, поверьте. Я не брошу детей! Не оставлю стариков и женщин! Эти люди заслуживают лучшего!
Произнеся это, она с гордо поднятой головой покинула переулок, оставив нас смотреть на прямую, как палка, спину и вздыхать.
- Идём домой, - решил я, - Иоганн должен узнать о случившемся.
Сомнений в том, что нас отправят на передовую, у меня не было никаких.
***
- Так вы, значит, лютые бойцы? Это хорошо, нам такие не помешают. Усиление, значит. Пригодится.
- Угу, - безэмоционально буркнул Иоганн, поглядывая на полуденное солнце.
- Как думаете, сколько паладинов зарубим? Много?
- Угу.
- А магов?
- Угу.
- У них, грят, эти, бронеавтумубили есть.
- Угу.
Гормлейт болтала вот уже второй час подряд и, говоря начистоту, мне уже хотелось встретиться с гейскими паладинами. Всё лучше, чем слушать её.
Зато хотя бы стало понятно, чего это охотница так сдружилась с Айне, которая по личному распоряжению Киана была зачислена в наш отряд, и явно не понимала какого чёрта происходит. Впрочем, та же Гормлейт была рада присутствию подруги, равно как и возможности выбраться за пределы города. Похоже, надоело ей сидеть в штабе, соскучилась по делу. А уж как экипировалась…
Одета Гормлейт была в самую обычную мужскую одежду: рубаха, брюки, пояс. А вот сапоги отличного качества, кираса, со знанием дела подогнанная по росту, и шлем явно достались от какого-то зарубленного бунтовщиками офицера.
Вооружена она была видавшим виды арбалетом, с которым, судя по всему, до начала всей этой фигни, охотилась на зверьё. Впрочем, моё магическое зрение различило слабое свечение, идущее от болтов. Ну а ещё в седельном чехле у неё покоился ладный карабин.
Правда, патронташа я не заметил, из чего заключил, что Гормлейт не слишком ещё дружит с этим оружием, в отличие от старого верного арбалета.
Я ещё раз огляделся и вздохнул. Нас прикомандировали к крупному – почти в полторы сотни штыков – конному отряду, возглавляемому крепким лысым мужиком по имени Малоун. Отряд сплошь и рядом состоял из самой разношёрстной публики, и мы не слишком выделялись на фоне местных фриков. Впрочем, я так и не понял на какие должности назначили девушек, а потому решил задать вопрос.
- А, так ты комиссар, - кивнул я, с трудом сдерживая улыбку. – А где маузер?
Дворянка нехорошо посмотрела в ответ, после чего кивнула в сторону неожиданно притихшей охотницы:
- Она вызвалась сама. Киан не хотел отпускать, был грандиозный скандал, но Горм-таки продавила свою линию. Тогда он заставил её взять двух охранников.
Дворянка указала в сторону неприметных парней, вяло трясущихся в седлах ближе к хвосту колонны. Я бы даже сказал, профессионально неприметных парней. Мне они сразу не понравились, хорошо будет, если с этой парочкой произойдет какой-нибудь несчастный случай…
Я моргнул.
Последняя мысль ужасала своим запредельным цинизмом и безжалостностью. А ещё пугала тем, что принадлежит она явно не мне.
Если честно, ситуация вырисовывается паскудная. Кажется, после третьего шага в бездну моя крыша начала отъезжать, шурша на прощание шифером. А ведь Айш-нор с Сюин предупреждали о чём-то таком. Вот только очень уж время неудачное выбрал рассудок для того, чтобы сказать «дотвидания!». Ну вот вообще некогда сейчас заниматься ментальным здоровьем. Или проблема в чём-то другом?
Архидемона спрашивать бесполезно, он не ответит. Пожирательницу… Можно, конечно, но точно не сейчас. Не хватало еще, чтобы нас кто-нибудь подслушал.
Я вздохнул и бросил короткий взгляд наверх, туда, где в небе виднелась едва различимая черная точка. Ворон присоединился к отряду, едва только мы покинули базу повстанцев, и сейчас выполнял функции беспилотника.
Учитывая, что крепость пала как минимум вчера, предосторожность не лишняя.
Я прикрыл глаза, вспоминая брифинг.
Малоун, к которому нас прикомандировали, оказался ветераном, причём, как я понял, если и не офицером, то уж унтером точно. Поэтому объяснял он четко, понятно и, в целом, логично.
Идём быстрым маршем, без обоза и связи с прочими отрядами. Мы – боевое охранение, а потому выдвигаемся вперёд и проверяем дорогу на сюрпризы. Таких отрядов – добрый десяток, все идут по разным дорогам. Позади нас – основное войско, возглавляемое Нуадой. Это ещё почти пять тысяч человек, разбитых на батальоны и полки и двигающихся разными путями. Сбор нашего славного воинства состоится примерно в дне пути от крупного города, контролируемого бунтовщиками, название которого я не запомнил.
Дальше – действуем по обстоятельствам. Скорее всего, даём бой паладинам. Хотя бы части их сил. В случае успеха – идём на север и отбиваем крепость. Как именно – выясним в процессе.
Около двух тысяч бойцов во главе с Кианом остались в тылу – защищать штаб и следить за дорогами. Если честно, у меня это вызывало вопросы. Ну странно, чего это один из высших офицеров не пошел на передовую? Вряд ли зассал, а что тогда?
Спросить, понятное дело, было не у кого, а потому я выбросил эту мысль из головы. Надо - значит, надо. Правда, нам теперь придется рисковать жизнями.
Впрочем, перед самой отправкой Иоганн сообщил, что мы улучим момент, скрутим Айне по рукам и ногам, после чего дадим деру отсюда так быстро, что только пятки засверкают. А потому главное сейчас не разделяться и не попадаться. А значит, демоническая магия под запретом, Ганье ни в коем случае не снимать шапку, и вообще, скромнее надо быть.
Последнего он не говорил, но я интерпретировал слова охотника именно так.
И, в принципе, мне это понравилось.
Очень не хотелось участвовать в серьезном сражении. Вот только получится ли избежать драки?
Чуть отстав от говорливой Гормлейт, поравнялся с Сюин.
- Что думаешь? – шепнул я, наклонившись к уху девушки.
Китаянка ответила столь же тихо:
- Испытываю смешанные чувства. С одной стороны, очень хочу опробовать новые силы на этих уродах.
- А с другой?
- Боюсь, что сил этих окажется недостаточно.
Я вздохнул.
- Аналогично. Но какие у нас варианты?
- Верно, никаких, а потому едем за ублюдком, которому я и десять юаней не одолжу, готовясь под его началом вступить в бой с сильнейшей армией этого клятого мирка.
- Не зная возможностей союзников, - закончил я за неё.
- Именно.
- О чём шепчетесь? – между нами вклинилась Ананда. – Никак между вами промелькнула искра, значит, страсти, и планируете непотребства, да?
- Очень смешно, - фыркнула Сюин и отвернулась.
- Думаем, как выжить в грядущей заварухе, - прошептал я. – Что-то неохота упрощать жизнь Иоганну.
Южанка улыбнулась, в глазах её я прочел поддержку и нашёл даже искорки веселья.
- Не волнуйтесь, как-нибудь справимся. Время ещё есть, и я планирую заняться делом, чтобы успеть до того, как начнут стрелять. - Она кивнула в сторону Айне. – Я поговорю с юным Эриком, попробуем насесть с двух сторон. А не получится...
Она непроизвольно коснулась сумки с алхимическими зельями, явно намекая на то, что произойдет в этом случае.
- Ну да, ну да, - пробормотал я под нос, - всегда мечтал стать клофелинщиком.
Вот уж воистину: не мы такие - жизнь такая.
Ну и хрен со всем этим, надо усыпить девчонку - усыпим и свалим, раз уж она выскользнула из-под отеческого надзора Киана, чего голову забивать фигнёй? Займусь лучше самообучением. Заклинание само себя не освоит.
Решив так, я покрепче сжал копье, намотал поводья на кисть и погрузился в магические грезы.
Буду решать проблемы по мере поступления, глядишь, и выплыву как-нибудь из этого чана с фекалиями.
***
Морвин чувствовала смущение. К ней, вчерашней замарашке, обращались с уважением, как к равной. Её учили, ей оказывали знаки внимания!
Этот глупый и до смешного богатый парнишка Эрик, кажется, влюбился. Как? Во что? Почему?
Да, за последний месяц она изменилась, это нельзя было не заметить. Наверное, еда помогла.
Или сила, подаренная Владыкой?
Она никогда и подумать не могла, что станет такой сильной!
Как она двинула того парня! У него же сломалась шея! Это и пугало, и поражало. Сразу!
Стоило только потратить немного магии, как люди начинали двигаться точно сонные мухи, её переполняла энергия, а кулаки наливались силой.
Морвин получила именно то, о чём мечтала всю жизнь, и не могла нарадоваться своей удаче. Да, господину Аластару грозила серьёзная опасность, но она не сомневалась – тот справится! Иного и быть не может. А она поможет.
Пугал ли её обещанный Владыкой поход в мир мёртвых? Не слишком. Хуже, чем было, уже не станет точно.
Она бросила короткий взгляд на ушедшего в себя господина Аластара. Кажется, тот готовил новые чары, а потому не следовало беспокоить его. Но очень хотелось броситься в ноги и поблагодарить за новую жизнь.
Эти два месяца оказались интересней всей прошлой жизни. К такому можно и привыкнуть.
Морвин облизала губы и огляделась по сторонам.
Что-то в этом лесу было не в порядке. Она не понимала отчего, но очень хотелось спрыгнуть с лошади, исчезнуть, раствориться в кустах.
- Илэр, - она поравнялась с братом.
- Да? – тот отвлекся от созерцания спины Айне, этой красивой сестры глупого Эрика.
- Мне не по себе тут, - призналась она.
Брат нахмурился и аккуратно поправил ружье, перекинутое через плечо на ремне.
- Точнее скажешь?
- Не знаю.
- Может, предупредим господина Иоганна?
- И что я скажу? Что испугалась леса?
Илэр вздохнул.
- Я в последнее время научился верить ощущениям. Помнишь ту деревню, ну, где нас на подвал отправили, а потом в рабский фургон?
Она кивнула.
Ещё бы не помнить! Этот липкий ужас, наверное, не выветрится из головы до самой смерти.
- Так я чё сказать хотел, мне тогда туда вообще ехать не хотелось, вот прям хоть падай да за корягу цепляйся ближайшую. И, видишь, не подвела чуйка.
Во Францию мы прибыли 3 февраля рано утром. На таможне у нас проверили багаж и все документы, и нам едва не пришлось оставить Джеймса в порте. Впрочем, он довольно быстро выкрутился: мне даже не пришлось его отмазывать. Тогда я точно убедился, что он сможет позаботиться об Элис.
Бюджет у нас пока был профицитный. Свой фунт стерлингов я обменял на евро, и в цифрах получилось даже чуть больше, чем было, так как один евро это все равно, что 1.3 фунта стерлингов. Удивительно, что мне так повезло, потому что буквально несколько дней назад он обрушился и стал меньше американского доллара. Инфляция. Застой. Депрессия.
Нам нужно было где-то провести следующую ночь. Джеймс посоветовал «снять какой-нибудь дом на отшибе», и сказал, что это выйдет даже дешевле, чем снимать номер в отеле или квартиру. Он оказался прав, однако домишка неподалеку от Гавра стоял престранный: низкий и нескладный, он едва держался на земле, и в особо ветреную погоду всегда немного покачивался из стороны в сторону, как неваляшка. Хлипкая крыша, сооруженная из нескольких досок, соломы и чего-то вязкого, почти не грела и постоянно протекала, и во время грозы можно было услышать, как частые капли воды разбивались о дно банок и тазов. Там всегда было холодно, гниющие доски пропускали всю влагу и многочисленные потоки ветров. Согреться было нечем. У меня был только жалкий осенний плед, который тоже разваливался, как и сам дом, и почти догоревшая свечка. На кончике фитиля дрожала маленькая огненная капелька и скоро готова была погаснуть. А я думал, что электрические обогреватели теперь стояли везде.
Реальность на отшибе заметно отличалась от реальности в центре, и я решил, что, как только мы прибудем в Париж, я сниму номер в отеле. Плевать, сколько это стоит. Я не могу рисковать своим здоровьем или здоровьем Элис, иначе все наше путешествие было напрасно. Иначе зачем нам в Москву?
Тем не менее той ночью я все равно заболел. С утра нам уже надо было выезжать в столицу республики, и все уже было готово: и транспорт, и вещи, и Элис. А я еще нет. Но времени ждать совершенно не было: территорию нужно пересечь за кратчайшие сроки, поэтому до Парижа я добирался кое-как. Утром 4 февраля моей головы коснулось что-то большое и теплое. Мир повернулся на девяносто градусов, все потемнело, как помехи в телевизоре, закрутилось и стало меняться в размере. Чья-то широкая ладонь лежала у меня на шее: она поддерживала мою голову. Та, что располагалась под ребрами, тоже имела опорную функцию. Мои руки легли на грубую загорелую конечность. Чей-то низкий хриплый голос предупреждающе произнес: «Не надо, Ланкастер. Все равно упадешь». Данная фраза показалась мне совершенно непонятной, как будто была произнесена обрусевшим немцем на северном диалекте испанского. Я приложил невероятное усилие — и не сдвинулся с места. Некто продолжал грубым настойчивым тоном: «Я непонятно говорю? Тебе нельзя двигаться». Попытки занимали много сил, но минимальный порог преодоления силы Джеймса был явно выше. Он понял, чего я хочу: «Что, хочешь найти Нелл?» — Услышав знакомое имя, я кивнул. Джеймс стал говорить еще более настойчиво: «Она в безопасности. Ясно? В бе-зо-пас-нос-ти. Ждет нас. Ты меня не слышишь? Ладно, ладно… Хорошо. Мы пойдем и встретимся с ней. Но тогда…» — Дальше я его не слышал, потому что все мое размытое внимание сосредоточилось на груди Джеймса — большой, широкой, удобной… Дорога в моей памяти отсутствует.
Аморальный, безнравственный асей с большим носом и относительно неплохими зубами — так говорят обо мне многие, кому пришлось столкнуться со мной за границей. Я был иностранцем, хотя это насмешливое прозвище применимо обычно к американцам из-за их вечного и назойливого «I say». Самого факта того, что моим родным языком является английский, им хватило, хотя американцем я никогда не был. В Париже мне стало лучше, и я не смог удержаться, чтобы хотя бы мельком не осмотреть культурную столицу Франции. Она невольно напомнила мне о детстве, далеком и разноцветном, как ногти Элис. Впрочем, сейчас это уже не тот Париж, который я знал семь лет назад: мир довольно неспокоен в последние десятилетия. Страшно подумать, что же стало с Амстердамом или… или Тулузой! Раз Париж почти превратился в Новый Лондон, то как преобразились остальные крупные города Европы?
В местной библиотеке (единственной работающей во время войны) я нашел старое учебное издание, которому было уже больше сорока лет, и выяснил вот что: оказывается, XX век принес в Париж беспорядки, войны и бурные политические события. В годы Великой Войны город пострадал от обстрелов дальнобойной артиллерии и бомбардировок. В годы Второй Мировой — с июня 1940 по 26 августа 1944 — был оккупирован вооруженными силами Третьего рейха. С освобождением страны французский генерал Шарль де Голль возглавил парад победы на Елисейских Полях. С тех пор прошло более полувека, но Париж, древний и вечно юный, украсившийся десятками зданий и футуристическим районом небоскребов с аркой Дефанс, остается верным себе. Я помню Париж теплым… Столица прекрасной Франции чем-то напоминает героиню французской же сказки — Спящую Красавицу: она и молода, и стара, наивна и мудра, открыта и полна тайн. Город расположен на севере центральной части страны, на пересечении 48 градусов северной широты и 2 градусов 19 минут восточной долготы, в регионе Иль-де-Франс, на берегах реки Сены. Исторический центр невелик и занимает всего 41 квадратную милю. Город рос радиально. От острова Сите прослеживается система улицы магистралей в форме концентрических колец, которые последовательно с XII века огораживались укрепленными валами. Бульвар Периферик — кольцевая автодорога, образующая границу современного города, проложена на месте укреплений 1840-1845 годов, снесенных в 1919. Монсеньор рассказывал, что в годы правления короля Филиппа Августа границы Франции раздвинулись, и это не могло не сказаться благотворным образом на столице: в Париже появились новые аббатства, церкви, больницы, школы и товарные склады; центральные улицы города были вымощены камнем. Король приказал также выстроить укрепленный вал, а на правом берегу, за его пределами, возвести palais du Louvre для защиты города с запада. Лувр, один из крупнейших музеев мира, расположен на правом берегу Сены, на улице Риволи, в бывшей резиденции французских королей. Коллекция Лувра состоит из 35 тысяч экспонатов — от античных времен до конца XIX века. Здесь же хранится и «Ritratto di Monna Lisa del Giocondo».
Школы и колледжи объединились в университет, получивший название Сорбонна, и провозгласили самоуправление. В 1200 году они получили королевские привилегии, а через пять лет Папа Иннокентий III предоставил Сорбонне хартию вольности. На острове Сите был воздвигнут величественный Notre-Dame de Paris в стиле «пылающей готики». Его строительство началось в 1163 году при Людовике VII Французском. По различным данным, первый камень в фундамент собора заложили либо епископ Морис де Сюлли, либо Папа Александр III. Строительство было завершено спустя почти два века. Во время Великой Французской революции и в период culte de la Raison Нотр-Дам-де-Пари был переименован в Храм разума. Площадь Согласия, разбитая между Елисейскими Полями и садом дворца Тюильри, изначально носила имя Людовика XV. Она была спроектирована архитектором Габриэлем в 1755 году. Площадь украшала конная статуя Людовика XV работы Бушардона и Пигаля. В те же времена место статуи короля заняла гильотина. Нынешнее наименование площадь получила в 1795 в знак примирения сословий. На площади находится Луксорский обелиск, подаренный Франции правителем Египта Мехметом Али. На обоих берегах Сены появилось много элегантных особняков, однако всему этому великолепию нанесли немалый урон религиозные войны шестнадцатого столетия: кровопролитная борьба сторонников реформации — гугенотов и католиков — привела к гибели десятков тысяч жителей. Напоминает об этом печально знаменитая ночь с 23 на 24 августа 1572 года — massacre de la Saint-Barthélemy. Объективно считается, что организатором резни была Екатерина Мария Ромола ди Лоренцо де Медичи — супруга Генриха II Валуа и мать короля Карла IX. Двумя днями ранее также произошло покушение на Адмирала де Колиньи, а шестью — бракосочетание Королевы Марго и короля-протестанта Генриха Наваррского. Но неужели после всего этого хаоса все мгновенно забыли о Мишеладе в Ниме и сюрпризе в Мо?..
А сейчас все забыли Великую Войну и Вторую Мировую, и вновь мы наступаем на те же грабли во второй раз. Как не хочется об этом думать, вы бы знали! Фернандес умел отвлечь от постылых мыслей любого, будь то даже такой сложный и депрессивный ребенок вроде меня. Хотелось бы на несколько дней приехать в Тулузу, узнать, как она изменилась с тех пор. Стоит ли еще Летающий замок? Кто теперь им владеет? Осталось ли еще что-то от меня?
Я очень просил их об этой поездке: умолял, складывал руки, предлагал разделиться, едва не ползал на коленях — ведь понимал, что Тулуза от Антверпена далеко-далеко, и мы лишь потеряем драгоценное время и деньги, если отправимся туда. Но что ж поделать? Элис не могла противиться моему желанию, а Джеймс в конце концов со скрипом уступил. Завтра мы окажемся в Тулузе. Всегда буду любить этот город. A solis ortu usque ad occasum.
Летает над рекой Левиафан:
1 апреля 2054
Уже как два месяца я, Элис и мой дорогой сержант живем в (бывшем?) Летающем замке. Удивительно, как похожи нынешние владельцы участка на монсеньора и Фернандеса. Или это Белиал шутит со мной такие добрые шутки? Ведь они, должно быть, уже давно умерли…
В последнее время я стал интересоваться абсурдной теорией о существовании формулы Эликсира Бессмертия. Кэрролл как-то узнал о ней, хотя сейчас, в середине XXI века, человечество давно перестало верить в возможность вечной жизни (исключая, разумеется, метод криогенной заморозки, но это не совсем то, что нужно). Что если Эликсир действительно существует, и кто-то даже испытывал его действие на себе? Этому нет ни доказательств, ни опровержений — только многоуважаемые собственники территории Летающего замка. Если это правда, то они прожили все события XX и первой половины XXI веков. Это значит, что монсеньор и Фернандес пережили Великую Войну, Великую депрессию, Вторую Мировую, гонку вооружения Запада и Востока, смерть Сталина, контрреволюцию в СССР и реставрацию в нем же социализма 90-х и остались целы и невредимы. Невероятно…
Я сомневаюсь, что это просто галлюцинации. Я спрашивал у Элис и Джеймса, и они рассказали мне то же, что видел я.
«Ну, я никогда бы не подумала, что они братья, ведь, мой бог, они такие разные и внешне, и внутренне! Фернандес, он нежный, веселый, с ним легко и приятно общаться, и еще он красивый… У него даже волосы цвета как у меня, он такой смешной! Еще он играет на флейте. Мы сидели в саду, и он сыграл мне какую-то знакомую мелодию, кажется, папа тоже играл такую… А еще он обещал, что поможет нам добраться до Москвы, хотя здесь безопасно и так. Он такой милый, я не могу! Лиам, я же не влюбилась, верно? Ты выглядишь каким-то сокрушенным, что-то случилось?»
Это в точности Фернандес… С каждым словом, которое она произносила, мой взгляд становился все более узким и безжизненным. Даже сейчас, когда я перечитываю ее цитату, я не могу спокойно реагировать на его описание, я понимаю — это он. Это Фернандес. Нежный, веселый и легкий на подъем… Даже лицо такое же. Фер… Мой дорогой старший брат. Я же не могу быть совсем сумасшедшим!
«Мутный тип, не нравится он мне, хотя его братец ничем не лучше: закрытый, высокомерный, слишком мало говорит. Ведет себя, тьфу, как аристократ, словно бы он какой-то «прынц»… На обед к нему по расписанию приходите, а то моветон, бля… Я тебе говорил, Ланкастер, что не надо к черту на кулички ехать, а ты мне — Тулуза! Тулуза! Летающий замок! Ну и где мы сейчас?! Да если б я пушку не вытащил, нас бы тут же на мушку взяли — вот те и Тулуза… Болван ты, Ланкастер, ой, болван… И нечего так пялить на меня — я вас защитить пытался, не стрелять же мне тебе в руку…»
Это правда. Самым сложным в этой поездке было не достать билеты или найти сам замок, а остаться в живых и проникнуть на территорию.
Замок невероятно большой! Когда мы его увидели, я поразился почти так же, как и в первый раз. Спокойствия и уверенности, как у меня, у моих товарищей он не вызвал. Да, вокруг территории Летающего замка выкопан ров шириной 8.7 ярда и глубиной 4.3 ярда. Он был поначалу пустой, но лишь мы приблизились, невидимые с такого ракурса клапаны пришли в действие: искусственный канал с огнестойкой подкладкой на всей площади наполнился маслом на полтора ярда. Значит, думалось мне тогда, некоторые системы защиты сохранились и по сей день (сейчас же я убежден, что они все в целости и сохранности, все до одной, если их не стало больше). Монсеньор, говорили, всегда приказывал поднимать мост, открывать клапаны и поджигать масло, если чувствовал опасность, хотя эту процедуру я видел лишь один раз в жизни — два месяца назад. Тогда я не думал, не знал, что все осталось так, как есть… Все то время, что я провел в этом новом, странном, апокалиптическом мире, я думал, что замком давно владеет кто-то другой, что его собственник сменился далеко не один раз, что Летающий замок перешел кому-то по наследству, или же его продали на аукционе, что он много раз переходил из рук в руки, и в конце концов мог быть национализирован и переквалифицирован в какую-нибудь государственную резиденцию или военную базу… Как можно понять, этого не случилось.
Массивный перекидной мост был, как и всегда, опущен. Внутренний двор выглядел не очень-то и приветливо, прямо как в старые времена: в ряд были расставлены баллисты, требушеты, кое-где замок был оснащен современным оборудованием вроде боевых ракет и автоматических турелей. У Джеймса подобный вид вызывал удивление: он не понимал, зачем людям в XXI веке требушеты и баллисты. Скорее всего, думал он, это какие-нибудь коллекционеры-любители, пока не встретился с владельцами участка в реальности. Элис такие вещи даже пугали. Она, помню, удивлялась, как это я могу идти мимо всех этих машин для убийств так твердо и неспешно, словно бы это не боевые конструкции, а ухоженный английский сад в Виндзорском замке. Мы подошли к большим деревянным воротам — на них еще был выгравирован феникс, священный символ древнего рода Ревинсен — я взялся за массивное кольцо и постучался три раза. Поначалу никто не выходил. Я хотел только представиться, как и подобает всем культурным людям, рассказать нашу тяжелую ситуацию (зачем?) — но лишь один из собственников участка вышел на переговоры, лицевой и языкоглоточный нервы в моей голове потеряли всякую чувствительность. Я не мог ничего сказать! Я нагло рассматривал его, словно бы увидел перед собой мертвеца. Сначала я подумал, что это и есть мертвец — он так похож на Фернандеса, просто копия! Я невольно вспомнил ночь, когда оказался в лондонском особняке Ревинсен. Я смотрел на Фернандеса ровно так же, как смотрел на этого господина. И он… тоже повел себя похожим образом: он не на шутку забеспокоился о своей прекрасной внешности, достал откуда-то небольшой гребень, беспокойно поправил золотистые волосы и все время приговаривал: «Уволю, уволю своего цирюльника…» — то же самое говорил и Фер в тот день… Я подумал, что это галлюцинация. Что я один вижу его, что это мой дорогой друг Белиал так для меня старается, что на самом деле все другое, более реальное. Мой язык упал и не подчинялся нервным импульсам. Я не мог сделать ничего, кроме как закрыть ладонью дуло американского пистолета. Джеймс вытащил его (не знаю, чего он хотел этим добиться), потому что так ему было спокойнее. Свободный затвор угрожающе смотрел немного вниз, рассеяв вокруг себя и туман, и влагу, и тепло: взять стоящего перед нами на мушку Джеймс не решился. Совладелец (их на самом деле двое), разумеется, это заметил, и Элис тоже, и даже я. Но разве можно было сказать сержанту вслух, чтобы он убрал оружие? Обстановка была отвратительная, Элис паниковала, Джеймс был злой и упрямый, как дикий кабан, а у меня закружилась голова… Моя ладонь легла поверх опасного и холодного дула и слегка опустила ствол ниже. Вернее, это не моя ладонь опустила его, а Джеймс последовал моему движению. Выяснилось, что на самом деле он вовсе не собирался уступать мне, а просто знал по опыту, что руку я все равно не уберу, а специально стрелять в меня он не хотел, что делает оружие в его руках совершенно бессмысленным. Вот и опустил.
«Стал бы ты стрелять, не будь там моей руки?»
«Отвянь, Ланкастер. Без тебя тошно».
Ситуацию спасла Элис. Она первая заговорила с человеком, сильно похожим на Фернандеса (далее, если позволите, я буду писать просто Фернандес, надеюсь, дорогой брат не оскорбится такой наглостью по отношению к его памяти?), сама деликатно и грамотно рассказала всю историю и попросила, чтобы он оставил нас «ну хоть на день, потом мы совсем исчезнем». Фернандес… галантно поцеловал ее миниатюрную ручку, крепко пожал наши с Джеймсом руки и еще раз спросил у меня о его стрижке. Я поспешно извинился за такое свое поведение — высшей степени moveton, как сказал бы монсеньор, — заверил, что его стиль весьма оригинален, несмотря на многие стандарты красоты, которым он соответствует, и зачем-то сказал, что не нужны ему никакие камзолы без рукавов, хотя он о камзолах — ни слова… Дурак. Что ж поделать…
Мы, конечно, прошли, но остаться вот так, не допрошенными и не обысканными было нельзя. Внутреннее убранство зала представляет собой типичный антураж XVIII-XIX веков: по центру стены находится большой красный камин, в котором тогда уже потрескивал огонь, лицевой стороной к нему обращены два глубоких кресла с теми же синими подушками. Оттоманка монсеньора стоит подле одного из них… прямо на натуральной шкуре бурого медведя. Между креслами расположен низкий прямоугольный журнальный столик, на нем — большая салфетка нежно-бирюзового цвета и ваза из китайского фарфора… С лилиями. Отношение хозяев дома к охоте показывает уникальный карабин с вензелем на деревянном прикладе и огромная щетинистая кабанья голова с двумя белоснежными бивнями, торчащими из-под большого пятака. Левее от всей композиции находится рояль. Блестящий, черный, старенький, но звучащий превосходно. Ничего… совершенно ничего не изменилось, только убрали из виду старый фотоаппарат, который раньше стоял в углу и был частично закрыт мягкой темной тканью.
По винтовой лестнице спустился второй собственник, и тогда я едва не свалился в обморок. Он был точь-в-точь похож на монсеньора! В левой руке послушно лежал набалдашник тонкой трости в виде свирепого ястреба, мужчина хромал и передвигался медленно… Взгляд ясных голубых европейских глаз пронзил меня в саму аорту, и я невольно сглотнул небольшое количество слюны. Это было очень заметно, потому что когда я глотаю, мой кадык ходит вверх и вниз, словно сцепное дышло у паровоза. Я как будто испугался, но в то же время хотел заговорить, прежде — поздороваться, поклониться, спросить по-французски «Puis-je savoir comment ça se passe à la maison»… Быть может, броситься ему на шею… Но ведь нельзя. И ведь он так похож: те же глаза (такие холодные, но вместе с тем такие справедливые, как у Бога), такая же конституция тела, те же прямые, черные, обязательно собранные в хвост волосы до плеч, те же шрамы вокруг пальцев… Я вздрогнул, как и в первый раз, когда увидел их, правда перчатки в этот раз монсеньор не надел. И его нос… с маленькой горбинкой, прямо французский. И губы тонкие, аристократические. Да и чего мелочиться? Все его лицо и тело копировали внешность монсеньора. Даже, наверное, можно гордиться тем, что я так хорошо их помню после стольких лет разлуки. И все же… все же…
Я снова замолчал, но в этот раз замолчали и мои товарищи. Фернандес поспешил объясниться и сообщил по-французски (среди нас никто, кроме меня, по-французски не понимал), что понятия не имеет, кто эти люди, но что он уверен, никто из них не сможет никаким образом навредить, что эта девушка рассказала, будто мы ищем пристанище хоть на один день, а потом навсегда исчезнем из их дома и т. д. и т. п… Человек с тростью посмотрел на Фернандеса весьма укоризненно, показывая свое явное неодобрение, и на нас вскоре за такую наглость обрушилась настоящая кара: он дал резолюцию подержать всех троих в подземелье Летающего замка, пока он не примет решение выпустить нас. Все это время его тяжелый взгляд перемещался между мной и его братом. На Элис и сержанта он взглянул лишь пару раз. Он рассматривал меня так же пристально, как и я его, однако еще был в состоянии говорить, достойно держаться и принимать быстрые решения. Таким был монсеньор! Однажды, когда в наш дом впервые наведалась тетушка Оливия (лишь стало известно, что дом Хайда сгорел, а тела детей не были найдены, она начала искать меня и Мэри Джейн в округе: думала, что хоть так сможет иметь сколько-нибудь родного ребенка, хоть и считала нас обоих бастардами), дверь, по традиции, открыл Фернандес. Он увлек ее светским разговором, и тетушка Оливия поверила, что никакого Винсента у них нет. А вот я тогда сильно перепугался: мне казалось, что она прямо сейчас войдет и заберет меня к своему графу и бабушке, заставит что-нибудь делать для нее и все-все-все повторится. Панический, необоснованный страх сжимал меня, словно титановый пресс. Я готов был кричать и биться в конвульсиях (каким же больным я был ребенком), чем непременно бы себя выдал, и тогда все точно пропало: прощай, счастье, прощай, семья, прощай, не успевшее начаться детство! — но монсеньор среагировал быстро: прижал к себе, тем самым подавив крик, готовый исходить из самого живота. Это был первый в нашей жизни раз, когда он обнял меня. Его прохладные руки, его ровный бархатистый голос действовали как хлороформ: я постепенно, минута за минутой успокаивался, а вскоре и вовсе уснул. Я всегда хотел, чтобы у меня был кто-то, кто был бы способен привести в порядок мою светлую голову, кто был бы достаточно храбр и силен, чтобы спасти меня, и достаточно благороден, чтобы простить мне мою кабальную слабость. Словом, кто был бы fidelis et forfis. Тот, к чьим ногам я мог бы упасть, и чьи ноги не стали бы использовать меня в качестве объекта фурнитуры. Тот, кто… смог бы легко поднять меня, словно упавшую шляпу?
Итак, нас отвели в подземелья. За семь лет я никогда там не был: мы обычно уезжали из Англии в более солнечную Францию, когда Лондон был особенно дождлив и холоден, и, таким образом, осень и зиму проводили в Летающем замке. Однако за несколько лет я не успел осмотреть замок полностью, ведь есть в нем такие помещения, в которые мне заходить запрещалось: например кабинет монсеньора, комната прислуги, комнаты управления ловушками и боевыми машинами или вот эти подземелья. Ребенку это ни к чему, и такие походы могут быть даже опасными. Впрочем, Фернандес обещал мне, что, когда я подрасту, он все-таки покажет мне комнаты управления, даже если придется делать это втайне от Люца, но при условии, что я тоже его прикрою… Очень жаль, что этот момент так и не наступил.
Поэтому тогда я рассматривал темницу с большим интересом, чем вызвал у Элис легкий страх, а у Джеймса невероятное удивление и возмущение. У хозяев же — латентный интерес. Я и не знал, что там так холодно. Все верно, это же подземелье — оно под землей, а там всегда прохладнее, чем наверху, потому что горячий воздух легче холодного и в условиях земной физики поднимается вверх. Камеры в подземелье были открытыми: они представляли собой прямоугольные углубления в стенах, вход в которые был заблокирован стальной решеткой. Всех нас посадили в разные камеры: я, Джеймс по соседству и Элис напротив меня. Таким образом, сержанта избавили от созерцания ненавистной британской рожи, благодаря которой он оказался здесь. Мы проводили время за разговорами и бытовыми делами. В каждой камере были прикреплены к стене тяжелые цепи, хотя заковывать в них нас не стали, было по койке и по санузлу. Скромно, лаконично, ничего лишнего. Люблю такой стиль. Пока сидели, провел всем ликбез по истории Франции и патологии. Джеймс грозился набить мне морду, как только его оттуда выпустят, а Элис уговаривала его не делать этого, ведь я ну совершенно ни в чем не виноват, так получилось. Хотелось бы и нам с Джеймсом в это поверить.
Фрэнк Доминга, персонаж романа «Проклятое правое дело»
Когда Немессион окреп, руководители Компании задумались о том, кто придет им на смену. Под эгидой Компании по всему континенту были открыты детские дома. В них всегда в достатке было продовольствия и одежды, а детей обучали толковые наставники. Мельник, Плут и Константин и сами стали наставниками, взяв к себе в Немессион в общей сложности двадцати двух учеников. Мельник учил их мышлению и науке, Константин – военному делу, а Плут – магии и творчеству. Каждый из наставников тоже учился в процессе – учился учить. Беседы с учениками, споры, занятия и составление учебных материалов помогли основателям до конца сформулировать свою идеологию и выпустить ее в мир. Так Компания стала строить семью.
Обучение было тяжким, и не все шло так, как хотелось бы. Некоторые ученики не справились с нагрузкой, некоторые не оправдали ожиданий наставников по части талантов и способностей, а двое и вовсе погибли. Но тринадцать юношей и девушек прошли обучение до конца и разошлись по свету послами Немессиона. Кто-то из них стал управляющим землями и полигонами Компании, кто-то отправился в Старую Империю, чтобы овладеть Искусством, а кто-то… постарался забыть о своем детстве, как о страшном сне, и вернутся к обычной жизни.
Седрик тоже вырос в детдоме, но не в детдоме Компании. Молендиум был провинциальной дырой на попечении у местного графа. Точнее, на попечении у его «сердобольной» жены, которая вспоминала о своей роли благодетеля лишь в беседах на светских раутах. Дети в ее учреждении ходили в обносках и периодически голодали, потому что даже то немногое, что все-таки выделяла казна – тут же разворовывали мелкие чинуши. Молендиум держался на настоятеле, который вместе с двумя полуграмотными помощниками обучал детей, добывал провизию и лично латал протекающую крышу. Единственным достоинством этой богадельни были книги. Настоятель гордился своей библиотекой и старательно пополнял ее на протяжении всей жизни. Благодаря ему Седрик дни и ночи проводил за чтением. Настоятель радовался пристрастию мальчика, он видел в нем будущего помощника.
За тридцать дней до того, как мир изменился
В этот раз путники остановились в просторной комнате над трактиром «Топор тролля». Несмотря на название, место оказалось приличным. Чистая посуда, вкусная еда, большой выбор вин и пива. В общем зале трактира даже потрескивал аккуратно сложенный камин, возле которого они и расположились. Судя по слухам, Далсон с Бойером были в городе чуть больше суток назад.
— Если мы первыми получим доступ к переносным источникам, война ведь все равно начнётся? — Седрик выбрал несколько чурок из кучи в углу, чтобы подбросить их в огонь.
— Несомненно. Есть даже вероятность, что именно мы ее и начнем, — ответил Бланш, обдувая кружку с горячим пуншем.
— Мы можем это предотвратить?
— У нас нет такой задачи. Мы должны получить технологию, — Бланш зевнул.
— А если бы была задача предотвратить войну? Что для этого нужно?
— Не знаю, — шпион задумался. — Наверное, стоило бы уничтожить экспериментальные образцы, сжечь все записи и… убить изобретателей?
— Если это предотвратит войну… Может быть, стоит попробовать?
— Нет.
— Но почему?! Это решило бы все проблемы!
— Потому что нельзя стоять на пути у прогресса. Это бессмысленно, Седрик. Ты не можешь повернуть течение реки вспять, — Бланш говорил спокойно, почти с безразличием. — Сегодня ты сотрешь записи, убьешь Далсона с Бойером, а завтра какие-нибудь Палсон и Сойер придут к тому же открытию. Мир уже изменился. Это произошло. Этого не отменить.
— Но мы можем попытаться!
— Компания уже доказала, что переносные источники возможны и теперь вопрос их применения – это лишь вопрос времени.
— Но погибнут тысячи людей…
— Такова жизнь, Седрик.
Полулежащий за соседним столом мужчина то ли всхрюкнул, то ли всхрапнул. Неизвестно, сделал он это намеренно, потому как слышал разговор и таким нехитрым образом выразил свое к нему отношение, или же так просто совпало.
Он спал в удивительной позе. Ноги в вольной манере пребывали на краю стола, сложенные одна на другую, в то время как стул опасно отклонился, балансируя на задних ножках. Не рухнуть на пол в таком положении сумел бы не всякий бодрствующий и трезвый, в то время как мужчина явно был пьян. Его одежда выглядела потрепанной, но добротной. Кожаные сапоги, стеганая куртка, ножны с изящной шпагой на левом бедре и, наконец, шляпа. Видавшая виды, мятая, но целая и с игривым цветастым пером, шляпа была надвинута на глаза вплоть до самого носа. Левая рука его свесилась вдоль стула, а правая покоилась на ремне. На столе наблюдалась небогатая снедь и пара пустых винных бутылок.
Под столом лежала собака – крупная, мускулистая, с длинной и прямой спиной. Ее черная с рыжим шерсть была чистой. Стоячие острые уши и умные глаза делали ее вид чрезвычайно строгим, хотя она и не проявляла никаких признаков агрессии.
С улицы донеслись крики. Собака приоткрыла один глаз. В открытую дверь трактира юркнул невысокий, коренастый парень в монашеской рясе. Едва не споткнувшись на входе, он остановился и, пытаясь отдышаться, упер руки в колени. Найдя взглядом дремавшего под шляпой мужчину, он ринулся к нему.
— Фрэнк! Фрэнк, вставай! — на ходу начал он.
Мужчина издал что-то вроде усталого вздоха, передвинул шляпу на затылок и бросил на коренастого монаха укоризненный взгляд.
— Я же просил тебя не нарываться, Клетус! — видимо, монах не в первый раз прибегал к нему с проблемами.
— Я не виноват, Фрэнк! Они… — в дверях трактира показались двое.
Первый – с золотым зубом, в рваной рубахе и с коротким ножом в руке. Второй – в непонятном тюрбане и грязно-коричневой куртке. Оба, несомненно, были отборным отребьем. Когда они вошли, трактирщику внезапно захотелось сходить в погреб за вином, а немногочисленные посетители либо потянулись к выходу, либо молча уставились в свои тарелки.
— Ты куда, малой! Зачем бегаешь? — начал Золотозубый, поигрывая ножом. — Думаешь, тебе здесь кто-то поможет?
— Да тут всем плевать, даже если мы тебя выпотрошим! — подхватил второй. — Мы – люди Султана, так что за тебя никто тут не вступится, — его тонкие губы скривились в ухмылке.
Стул Фрэнка с гулким звуком встал на все четыре ножки. Он бросил на монаха еще один укоризненный взгляд, покачал головой и с явной неохотой встал между ним и незваными гостями.
— О! Смотри-ка, герой выискался! — Золотозубый сплюнул.
— Вали отсюда, пока цел, петух бристольский! — тот, что был в тюрбане, тоже достал нож.
Фрэнк снова покачал головой и примирительно выставил вперед левую руку. Из-под задранного рукава на его предплечье показалась потускневшая татуировка. Бланш узнал ее – клеймо Иностранного легиона Центральной Республики Грандверт.
«А этот Фрэнк не так прост, как кажется».
— Господа! Пока еще между нами есть пара футов, давайте остановимся. Прошу вас! — голос у Фрэнка был прокуренно-хриплым. — Мы дадим вам, скажем, по пять аргентов на нос, и вы пойдете своей дорогой. Идет?
Бандиты переглянулись и заржали. Было в их смехе что-то животное.
— А иначе что? Заколешь нас своей бутафорской тыкалкой, пьянь? — Тюрбан указал ножом в сторону шпаги Фрэнка.
«Это вы зря…».
Бланш отхлебнул пунша, с интересом наблюдая за развитием ситуации. Боевая шпага в умелых руках, это не тыкалка. Это опаснейшее оружие. Шпага Фрэнка была не парадной бутафорией – по очертанию ножен и тяжести эфеса Бланш видел, что она имеет довольно широкое лезвие. По сути, это немного облегченный меч, вполне подходящий для рубки. Исход боя предрешен, но Бланша интересовало, как именно поведет себя Фрэнк. Тот, очевидно, всеми силами старался избежать конфликта, даже предложил солидную сумму откупных.
«Может, боится этого Султана, кем бы он ни был?»
Бланш жестом приказал потянувшемуся за своим оружием Седрику не вмешиваться. Тем временем собака Фрэнка подобралась. Золотозубый с Тюрбаном не видели ее за стульями и монахом. Все их внимание было сосредоточенно на противнике.
Но это их не спасло. Фрэнк вынул шпагу из ножен и сместился вперед так быстро и естественно, что они даже не успели вскинуть руки.
Всего было три удара. Первым Фрэнк молниеносно отсек Золотозубому кисть, сжимающую нож. Но не успел тот взвыть от боли, как двумя следующими взмахами наемник посек крест-накрест грудь Тюрбана. Слева направо – от сонной артерии на шее к правому бедру и справа налево – от ключицы до паха.
В трактире поднялся визг. Редкие гости, не успевшие покинуть комнату до начала драки, теперь сломя голову бросились к выходу. Тюрбан осел, захлебываясь собственной кровью. Золотозубый выл под столом, державшись за кровоточащий обрубок. Собака Фрэнка внимательно посмотрела на хозяина и легла обратно.
— Твою же мать, Фрэнк! — воскликнул вернувшийся трактирщик. — Ну можно как-то убивать их менее кроваво?! — он окинул взглядом темную лужу густой крови под Тюрбаном. — Душить там, например. Мне же убирать это все.
Трактирщик присел над Золотозубым.
— Жить хочешь?
Тот судорожно закивал, сдерживая вой.
— Ну, давай посмотрим, что тут у нас — склонился он над новоиспеченным калекой.
— Слышь, Фрэнк?! — не отрываясь от осмотра, крикнул трактирщик, — Валите отсюда! И даже не вздумай говорить мне, куда вы отправитесь, понял?! — он чуть поднял голос. — И вам, господа хорошие, — трактирщик повернулся в сторону Бланша и Седрика, единственных оставшихся гостей, — Я бы тоже советовал проваливать. Скоро сюда нагрянут люди Султана.
Фрэнк коротко кивнул и быстрым шагом отправился на второй этаж. Собака и монах посеменили за ним.
Наемник с монахом покинули трактир минут через пять после стычки. Бланш с Седриком задержались чуть дольше – нужно было подготовить дилижанс. По воле злого рока, или же просто потому, что из города на запад вела лишь одна дорога – на выезде они снова встретились. К удивлению мага, Фрэнк с монахом шли пешком.
— Эй! Давайте к нам, — крикнул им Бланш. Ему было любопытно пообщаться с легионером. — Пешком вы далеко не уйдете. Дружки этих идиотов быстро вас нагонят!
— Они нагонят нас в любом случае, — пожал плечами Фрэнк. — Нам нужно пройти через ворота города пешком.
— Почему? — удивился Седрик.
Фрэнк глянул на монаха, махнул рукой и ответил.
— Долго рассказывать… подождите нас в паре миль за воротами, дальше поедем вместе.
Легионер оказался Фрэнком Домингой или Хмурым Фрэнком Домингой, как его называли знакомые. Он был ветераном Иностранного легиона Грандверта и сейчас сопровождал монаха-паломника по имени Клетус. Они направлялись в Джампур.
Клетус нанял Фрэнка, чтобы совершить паломничество к какой-то странной святыне, что затерялась в Южных землях Кентро. Судя по всему, никто, кроме Хмурого Фрэнка, не согласился сопровождать монаха. Но платил тот очень прилично, а Фрэнку было плевать, в какой части мира будет трактир, где он напьется и уснет в следующий раз. Лишь бы с собаками пускали. Собака, кстати, оказалась псом и звали его Донни. Он носил на ошейнике три побрякушки из белой руды.
Спустя час пути позади дилижанса, на горизонте возникло несколько темных фигурок, которые быстро росли.
— Люди Султана?
— Скорее всего, — пожал плечами Доминга.
— Что будем делать?
— Вы здесь ни при чем, — Фрэнк нахмурился и посмотрел на Бланша. — Оставьте нас на дороге и езжайте дальше. Я разберусь.
— Вас же убьют! — вклинился в разговор Седрик. — Их там не меньше дюжины!
— Я разберусь, — отрезал Доминга.
Клетус молча и отрешенно смотрел в окно. Бланш размышлял.
— Мы поможем, — наконец, спокойно произнес он. — Но ты будешь мне должен, Фрэнк Доминга.
Фрэнк коротко кивнул.
На пустынном участке дороги они ждали приближающихся всадников вдвоем. Фрэнк и Клетус. Просто стояли и ждали.
— Ссышь, парниша?
— Скорее испытываю негодование. А ты, Фрэнк? Ты боишься?
— Еще бы! Боюсь не успеть прикрыть тебя и потерять свои денежки!
— Конечно! У нас драный маг-изобретатель в кустах. Да и Донни им жару задаст. Ты, главное, под руку не лезь.
За сотню ярдов до них шестеро всадников натянули луки. Стрелы полетели вперед по крутой дуге, но приземлились сильно правее цели. Как будто лучники не учли направление и силу ветра.
— Надо стараться на каждое действие тратить как можно меньше энергии, — Бланш, как ребенку, расписывал Седрику основы боевой магии. Тот послушно кивал. Они стояли в зарослях кустарника, неподалеку от пустыря. Маг играючи творил заклинания, сопровождая их поучительной лекцией.
— Не пытайся создать что-то новое, используй то, что уже есть в природе! — Он снова сделал пару пассов руками и пробормотал заклинание.
Следующий залп также снесло в сторону. Всадники замешкались.
— Не пытайся сжечь или сломать стрелы, не пытайся поднять ураган. Используй уже существующие воздушные потоки, используй их силу, просто слегка сменив направление, — еще несколько замысловатых пассов и третий залп стрел тоже снесло. Всадники убрали луки за спины и переключились на оружие для ближнего боя.
— Это они! Это они! — Золотозубый, все еще подвывая от боли, указывал в сторону наемника пальцами уцелевшей руки. Подъехавшие всадники кружили вокруг Фрэнка с Клетусом, очевидно, размышляя о том, что делать дальше. Монах и наемник. Вести их к Султану особого смысла нет. Они бесполезны. Им просто не посчастливилось попасть на глаза Золотозубому и Тюрбану. И теперь их ждёт смерть.
У них не было времени обсудить план в деталях. Поэтому Бланш просто вышел из кустов и крикнул.
— Прошу прощения!
Головорезы обернулись к нему.
— Он тоже был в трактире! — завопил золотозубый калека.
— Прошу прощения! Вы, случайно, не люди Султана? — Бланш спокойно шел в окружение. Опешившие от такой наглости всадники расступались перед ним.
— Да, мы люди Султана, — ответил всадник с огромным рубином на гарде ятагана. — А ты кто такой? — и жестом приказал двум своим приспешникам обыскать ближайшие кусты на предмет новых сюрпризов.
«А вот это не по плану…»
Седрик, сидевший в кустах, был их резервом.
— Я доктор Бен Гимпель – известный путешественник и изобретатель, — Бланш сделал несколько плавных движений руками.
«Инсидиарум Игнис!»
Вести беседу и параллельно про себя читать заклинание было непросто. — А кто такой этот ваш Султан? — еще несколько пассов.
«Инсидиарум Фламмэ! Да подойдите вы ближе, чтоб вас черти драли.»
Они договорились, что Бланш войдет в окружение и применит Контур огня – заклинание, которое выжигает магическим огнем все в определенном радиусе. Но у него осталось мало энергии, поэтому нужно было, чтобы враги подошли ближе.
— Поймали еще одного! — двое в тюрбанах втолкнули Седрика к остальным. Тот непонимающе посмотрел на Бланша. Ситуация становилась напряженной.
— Он тоже был с ними! — снова завопил Золотозубый. — Их было четверо, можно больше не искать!
— Нужно, чтобы они подошли ближе, — одними губами прошептал Бланш, чуть повернувшись в сторону Фрэнка. Тот едва заметно кивнул. А затем молча закатал левый рукав куртки и демонстративно уставился на того, кого счел главным – на человека с рубином на ятагане. Часть бандитов подошла ближе, чтобы рассмотреть татуировку. Но этого все равно было недостаточно. Несколько всадников все еще кружили вокруг на большом расстоянии и даже не спешились.
— Это – клеймо Иностранного легиона Центральной Республики Грандверт! — огласил Фрэнк.
— Ты думаешь, это спасет тебя? — человек с ятаганом изменился в лице. Его глаза расширились, а щеки налились кровью.
— Как знать? — Фрэнк пожал плечами, — Не каждый осмелится убить кого-то вроде меня без особого повода. У этого поступка могут быть последствия.
— Ты только что дал мне повод, — взгляд главаря застлало пеленой ненависти, его губы скривились и чуть задрожали.
«Экстирпатио вэро игне!»
Бланш понял, что другого шанса может уже не представиться.
— Когда мне было двенадцать, части Иностранного легиона встали лагерем недалеко от нашего селения. Ваши солдаты без спроса врывались в ближайшие деревни, силой отбирая припасы и фураж для лошадей и вьючного скота. А тех, кто не хотел отдавать добро… их просто убивали на месте!
«Эксидиум вэра фламма!»
Бланш сосредоточился.
— И от кого я слышу эти сентиментальные сопли? — Фрэнка удивил рассказ главаря. — От бандита, что просто так хочет порешить четверых невинных путников?
— Убейте их! — закричал главарь и занес над Фрэнком ятаган.
Для Бланша время будто замедлилось. Он был опытным магом и понимал, что энергии уничтожить всех у него не хватит – слишком далеко они рассредоточились по пустырю. Но был шанс, что с Фрэнком и Седриком они одолеют оставшихся врагов в ближнем бою. На помощь монаха рассчитывать не приходилось – вступать в схватки ему не позволяла религия. Даже под угрозой собственной смерти.
«Инсидиарум Фламмэ!»
Бланш почувствовал как нестерпимое тепло, накопленное в теле, уходит в землю. Осталось лишь вовремя остановить его распространение и максимально сконцентрировать в нужном радиусе. Все шло, как обычно – спустя секунду после сброса энергии Бланш сжал кулаки и плотная огненная стена поднялась из земли.
Люди Султана, оказавшиеся в радиусе действия заклятия выли и корчились от боли, буквально за мгновения превращаясь в пепел, а стоявшие дальше – с ужасом наблюдали за их агонией, пытаясь обуздать обезумевших лошадей. Тут Бланш разглядел, как откуда-то снизу в воздух поднимаются мельчайшие крупинки песка.
«Это что еще за черт?!»
Оглянувшись, он увидел падающего без сил Седрика, которого подхватывает монах.
Желтые крупицы взмывали в воздух и, рассекая огненную стену, раскаленной смертью разлетались в разные стороны.
Всадники за стеной огня начали падать вместе с лошадьми. В Бланше закончилась энергия, он больше не мог поддерживать действие Контура и стена опала. Опасные крупинки перестали разлетаться мгновением раньше.
Маг ошарашенно огляделся. В воздухе пахло горелым мясом. События, которые он так ярко переживал, в реальности заняли около пяти секунд. Все головорезы и их лошади были мертвы. Не только те, что попали в огонь, а вообще все. Часть обгорела, а часть, вероятно, была посечена таинственными песчинками.
— Что это было, черт возьми?!
У них не было времени обсудить план в деталях. Поэтому Фрэнк просто тянул беседу, пытаясь собрать вокруг них с Клетусом как можно больше бандитов.
— Прошу прощения! — из кустов показался Бланш. Головорезы Султана отвлеклась на него, так что у Доминги появилось время оценить обстановку. Судя по амуниции и поведению, окружившие их люди не были искусным бойцами, но убивать умели и любили. Скорее всего, они привыкли действовать с позиции силы, нападая большим числом и убивая слабых ради наживы.
«Сомневаюсь, что хоть кто-то из вас бывал в настоящем бою с равным соперником.»
Фрэнк всегда презирал бандитов. Хочешь зарабатывать кровью – иди в наемники!
— Он тоже был в трактире! — противно вопил Золотозубый, указывая на Бланша.
«Вот же ж крыса, надо было тебя добить!»
— Прошу прощения! Вы, случайно, не люди Султана? — Бланш с абсолютно спокойным лицом продефилировал в окружение.
«Кто ж ты такой-то, Бен Гимпель? Неужто простой изобретатель так бесстрашно ведет себя перед лицом смерти?»
— Да, мы люди Султана, — ответил тот, что носил аляповатый рубин на гарде ятагана. — А ты кто такой?
Фрэнк заметил, что несколько человек отправились по ближайшим кустам, как раз туда, где засел Седрик.
«Мда-а, кажется, все идет к черту…»
— Я доктор Бен Гимпель – известный путешественник и изобретатель, — параллельно ответам Бланш начал делать какие-то странные движения. Видимо, готовил оговоренное заклинание.
«Давай маг, давай! Иначе мне придется работать руками, а против дюжины соперников сразу не устою даже я!»
— А кто такой этот ваш Султан? — Бланш, очевидно, не следил за тем, что несет – просто отвлекал внимание от своих замысловатых жестов. Фрэнк видел, что у него что-то идет не так, но не знал, как помочь. К тому еще и Седрика взяли.
— Поймали еще одного! — двое в тюрбанах втолкнули парнишку к ним в круг. Тот кинул на Бланша взгляд, в котором промелькнула паника. Ситуация становилась напряженной.
— Он тоже был с ними! — все никак не унимался Золотозубый. — Их было четверо, можно больше не искать!
— Нужно, чтобы они подошли ближе, — Фрэнк еле разобрал шепот мага, а если быть совсем точным, то большую часть он не услышал, а прочел по губам. И не придумал ничего лучше, чем просто рассказать присутствующим кто он. Раньше его биография вызывала ажиотаж. Не всегда положительный, но все же. Фрэнк закатал левый рукав куртки и продемонстрировал главарю татуировку. Часть бандитов подошла ближе, чтобы рассмотреть рисунок.
«Ну, хоть что-то» оценил Фрэнк.
— Это клеймо Иностранного легиона Центральной Республики Грандверт!
— Ты думаешь, это спасет тебя? — ощерился главарь.
— Как знать? — Фрэнк пожал плечами, — Не каждый осмелится убить кого-то вроде меня без особого повода. У этого поступка могут быть последствия. — Доминга знал, что Бланш готовит заклинание и тянул время. Но было не очень понятно, почему человек с ятаганом так озлобился.
— Ты только что дал мне повод! — главарь все сильнее выходил из себя. Седрик нервно переводил взгляд с Фрэнка на Бланша и обратно. Клетус безмятежно глядел на рубин в гарде ятагана.
— Когда мне было двенадцать, части Иностранного легиона встали лагерем недалеко от нашего селения. Ваши солдаты без спроса врывались в ближайшие деревни, силой отбирая припасы и фураж для лошадей и вьючного скота. А тех, кто не хотел отдавать добро… их просто убивали на месте!
«Да что ты мне лечишь, драный клошар!»
— И от кого я слышу эти сентиментальные сопли? — Фрэнк сделал удивленный вид. — От бандита, что просто так хочет порешить четверых невиновных путников? — Доминга пытался продлить диалог еще на какое-то время. В воздухе витало напряжение. По лицу Седрика было видно, что он не понимает, чего ждет Бланш, почему он не действует.
— Убейте их! — заорал главарь и занес над Фрэнком ятаган.
Естественно, Доминга оказался быстрее. Он насадил главаря на шпагу, как мясо на вертел, а затем, упершись ногой ему в грудь, вытолкнул прочь. В этот момент вокруг них взвилась стена пламени. А за ней, откуда-то снизу в воздух взмыли песчинки. Они ринулись сквозь огонь, словно разлетаясь из эпицентра взрыва. Фрэнк уже видел, как работает Контурогня и здесь явно было что-то не так.
Через секунды все закончилось.
— Что это было, черт возьми?! — Бланш ошарашенно вертел головой. Седрик, бледный и обессиленный висел на руках у Клетуса.
Чуть в стороне от широкого обруча из пепла, стонал в луже собственной крови человек с ятаганом. Когда Фрэнк в начале стычки оттолкнул его ногой, стремясь извлечь из тела свою шпагу, тот отлетел за пределы действия заклинания. И его практически не посекло огненными песчинками, так как он лежал на земле. Фрэнк подошел и присел рядом.
— Я был там, — прохрипел он на ухо раненому.
— Что?! — рот главаря наполнился кровью.
— Я был там, — повторил Доминга и перерезал бандиту горло.
У них не было времени обсудить план в деталях. Поэтому Седрик просто следил за развитием событий. Он привязал Донни в сотне ярдов от пустыря, чтобы пес случайно не попал под действие заклятия, а сам остался в ближайших кустах у дороги. Когда двое бандитов пошли в его сторону, бежать было уже поздно, и Седрик покорно пошел с ними.
Бланш был спокоен, так что Седрик пока не видел поводов для паники, хотя ситуация казалась опасной.
— Он тоже был с ними! — Золотозубый злорадствовал. — Их было четверо, можно больше не искать!
«Почему Фрэнк не прикончил этого придурка в трактире?»
Бланш медлил. Лицо его, внезапно потерявшее былую упругость, выглядело значительно старше, чем обычно. На лбу выступил пот.
«Что-то идет не так».
Седрик краем глаза заметил, как Бланш что-то прошептал Фрэнку, но разобрать слов не смог.
Доминга закатал левый рукав и уставился на главного головореза. Круг бандитов вокруг них сузился под напором любопытства.
«Что-то явно идет не так»
— Это клеймо Иностранного легиона Центральной Республики Грандверт! — Фрэнк держался уверенно, но то и дело поглядывал в сторону мага.
— Ты думаешь, это спасет тебя? — человек с ятаганом изменился в лице. Кажется, показать ему татуировку было ошибкой.
— Как знать? — Доминга пожал плечами, — Не каждый осмелится убить кого-то вроде меня без особого повода. У этого поступка могут быть последствия.
— Ты только что дал мне повод, — взгляд главаря стал безумным.
«Давай же, Бланш! Этот псих нас тут сейчас прикончит!»
Сердце билось в груди Серика с бешеной скоростью.
— Когда мне было двенадцать, части Иностранного легиона встали лагерем недалеко от нашего селения. Ваши солдаты без спроса врывались в ближайшие деревни, силой отбирая припасы и фураж для лошадей и вьючного скота. А тех, кто не хотел отдавать добро… их просто убивали на месте!
Седрик запаниковал. Сердце пульс начал зашкаливать, ладони вспотели. Липкий страх и предчувствие чего-то непоправимого начинали сковывать сознание.
«Почему Бланш медлит? Чего он ждет?! Сейчас будет уже поздно!»
— И от кого я слышу эти сентиментальные сопли? — Фрэнка, казалось бы, удивил рассказа главаря. — От бандита, что просто так хочет порешить четверых невиновных путников?
Седрик оставил надежду на наставника и прикрыл глаза в отчаянной попытке взять судьбу в свои руки. На лекциях в Службе учили, что прежде чем творить любую магию, нужно успокоиться и сконцентрироваться. Юноша выдохнул. На лекциях в Службе учили, что любая магия требует энергии и чем больше предмет воздействия, тем больше энергии потребуется. Седрик в плане энергии, как всегда, был практически пуст. А еще на лекциях в Службе упоминали, что маги Компании работают не с конкретными предметами, а с самой материей на глубинном уровне. С ее мельчайшими частицами. И Седрик решил рискнуть, сам до конца не понимая, что делает.
— Убейте их! — главарь замахнулся на Фрэнка.
В это мгновение время замедлилось не только для Бланша.
«Да михи вирэс!»
Седрик вошел в заклинание без подготовки. Он впервые действовал без предварительных пассов руками и без произнесения вслух магической формулы. По-другому было уже не успеть.
Он грубо вцепился мыслям в материю. Почувствовал, нет – ощутил ее не телом, а разумом. Не было привычного для его магии тепла, лишь давящая тяжесть и ощущение стремительно уходящей энергии.
«Эксургас эт обедиас!»
Интуитивно Седрик сосредоточил внимание на песчинках в почве. Эти маленькие, но твердые крупицы материи могут быть смертельно опасны, если придать им должную скорость. Юноша из последних сил сжал челюсти, распростер руки над головой и мысленно разорвался на тысячи частиц. Последнее, что он увидел, падая в бледный обморок – это стену огня и взмывающие в воздух песчинки.
— Что ты сделал? — Фрэнк все-таки решил задать вопрос напрямую.
— В каком смысле? — Бланш не стал торопиться с ответом.
— Что за заклинание ты применил?
— Контур огня, как договаривались.
— Не заливай мне, я видел, как действует Контур, тут было что-то еще, — Фрэнк не собирался сдаваться.
— Это не я, — Бланш замешкался.
— Не ты? А кто тогда?
Бланш кивнул в сторону спящего Седрика.
— Он?
— Да.
— Ты хочешь сказать мне, что этот сопляк одним ударом положил двенадцать человек с лошадьми на тридцати ярдах?!
Из нового все. Из-за радиации, которую я все еще мог разносить, Элис была одета в специальный антирадиационный костюм, из-за которого я не мог видеть ее светлых волос и прекрасных ушей, но зато мог видеть большие светлые глаза. Они довольно яркие, хотя защитные стеклянные очки немного искажают цвета переливчатой радужки. Костюм с тех времен уже преобразился: теперь он плотно прилегает к телу, прямо как водолазный, имеет какие-то флуоресцентные вставки и немного карманов. Такой же плотный и надежный, кожа так и не дышит, но лучше выбирать меньшее из двух зол.
Пора было заниматься водными процедурами. В адекватном состоянии я бы еще сходил в душ и полностью переоделся, но меня хватило лишь на чистку зубов, умывание и мытье рук с антибактериальным мылом. Человек в зеркале показался мне отвратительным: он изрядно себя запустил. Я чувствовал, что волосы должны были быть значительно короче и светлее, а лицо не таким… угловатым, что ли? Отчетливо было видно, что оно на самом деле острой треугольной формы, как равнобедренный треугольник с углом, противолежащим основанию, в тридцать градусов, но отчего-то выпирали скуловые кости. И… боже мой… нет… щетина. Нужно было срочно побриться, но где? Здесь не было ни бритвы, ни банально скальпеля, а если и был, мне бы его не дали. Зубы большие, но ровные (прямо-таки британские), серо-желтые. Может, кофе; может, курение. Может, все вместе. Из большого британского носа текла бордовая кровь. Я посмотрел вниз и обнаружил, что она капала на больничную рубашку, на холодный кафельный пол и на самом деле на мои руки. Скорее всего это из-за перепада давления: капилляры не выдержали и какие-то из них лопнули. Серая рука медленно встала под ноздрями, проехалась под ними тыльной стороной ладони. Что-то теплое потекло к локтю. Я снова поднял взгляд. В стеклянных глазах образовалось по маленькой гифеме. Я понял: это из-за контузии. Не так страшно. Ведь кровь не заполнила даже трети передней камеры глаз. Скоро пройдет само.
Позади меня раздался голос Элис. Было похоже, что она крикнула мое имя, но я почему-то не обернулся. Даже не вздрогнул. Прохладная ручка легла на мое жесткое плечо и мягко развернула. Я подчинился движению и попытался разглядеть лицо, но обнаружил, что зрение мое сильно ухудшилось… Я не видел ничего дальше четырех ярдов, да и сейчас не вижу. Еле пишу. Глаза устают…
Она вздрогнула: за эти дни она еще не успела увидеть гифемы. Странно… Что такого пугающего? Этого я не понимал как врач. Элис схватила мою голову, притянула к себе и заглянула в глаза своему страху. С кончика моего длинного носа сорвалось несколько темных капель, и они со стуком упали на ее широкие очки. Я признался, что болен. Я очень болен… Рассказал о той штуке с потолка. Почему я вижу все это, выглядывая наружу? Там такого не может быть. Это противоречит законам природы. Она, кажется, не поверила мне. Или поверила, но сильно испугалась, потому что сама не видела. Она зашла в туалетную комнату, потому что время, отведенное пациентам на личную гигиену (20 минут, только и всего), закончилось, все вышли из туалетных комнат, а я сделал все за пять минут и оставшиеся пятнадцать стоял в кровавой рубашке и пялился на свои зубы и треугольник в подбородке. Как овощ. Это немного пугает. Я слишком похож на ипохондрика.
Пока я нес ей всякий бред, она вставила мне в ноздри влажные тампоны из ваты, вымыла руки по локоть, аккуратно протерла кровавые губы, подбородок и шею. Так… терпеливо. Элис нежно взяла меня за ломаные руки и ненавязчиво потянула на выход из туалетной комнаты. Больше она не смотрела в мои глаза. Больничная рубашка на мне все еще была страшно заляпана кровью, словно бы я кого-то убил. Элис подготовила стерильную, полностью свободную от бактерий, мешковатую больничную рубашку и аккуратно положила ее на столик. Она взялась за нижний край окровавленной шероховатой туники и осторожно потянула его вверх. Чтобы ей было удобнее, мне пришлось совершить больших размеров труд: поднять руки вверх. Они показались мне такими длинными и в то же время такими тонкими и бледными, что я едва не перепутал их со свернутыми в цилиндры листами офисной бумаги. Они легко сминаются, и одно только неосторожное обращение оставляет на них заметные и некрасивые вмятины и складки. Больничная рубашка легла на меня, как сеть из колючей проволоки.
Время принимать пищу.
Элис принесла поднос с довольно скудным набором: стакан воды, какие-то таблетки, мятый картофель и две помидорки черри. Впрочем, даже такая маленькая порция выглядела как какое-то испытание. Я не уверен, полезен ли для меня свежий сок не особо свежих овощей. Можно ли мне крахмал. В состоянии ли я жевать. Я принял только таблетки, и вдруг мне стало дурно. Я вскочил и полетел. Нашел дверь с людьми на картинке. Врезался и навалился всем тощим телом на девственно чистую больничную раковину, на которую пару минут назад покусились темные капли крови. Живот скрутило, желудок стал ныть и извергаться. Я промыл рот и поднял к зеркалу слезящиеся глаза. У меня всегда были проблемы с желудком, так написано в медкарте. От еды я отказался. Она хотела возразить и сказать, что поесть необходимо, что у меня и так нет сил и долго я не протяну, если продолжу голодать, что, если я хочу, она сама может меня покормить, аккуратно, ненавязчиво, терпеливо — но тут я взял с тумбочки часы и спросил у нее, что это такое. Сперва она растерялась и начала очень осторожно: что эти часы достались мне от моего погибшего le père, что это очень ценный артефакт для меня и моей семьи, что их ни в коем случае нельзя терять или продавать и все такое прочее. Конечно, это было не все. Она поняла, что я ждал от нее более информативного продолжения, и тогда рассказала все.
Смотри же! Ведь настоящий владелец часов — не mon père и не я, а сакральное существо, сын Голода и брат Асмодея, борец с заповедями Белиал. Жадность его не знает границ, а сам он является настоящим вместилищем всех человеческих грехов и пороков. Белиал исполняет желания лишь подлецов и эгоистов, каковым и был mon père. Добродетель Белиал не признает.
Его нрав очень капризен, поэтому при ритуале призыва нужно быть крайне аккуратным и внимательным. Вам понадобится: пара компаньонов (мальчик-помощник и девушка (Верховная Жрица), оба обязательно девственники), большое количество черной ткани, купленной на уходящей луне, медный ламен, девять штук черных не освященных свечей, мел или уголь, какие-нибудь драгоценности в качестве подношения, благовония с приторным вкусом, две большие одинаковые металлические чаши, вода и трут. В новолуние необходимо создать алтарь в пустом и хорошо проветренном помещении, предварительно все участники ритуала должны постоять под холодным душем и соблюсти тринадцатидневный пост, отказавшись от всех развлечений. На них не должно быть никакой одежды или украшений, кроме свободных черных ряс. Первым делом маг должен начертить мелом или углем описанную окружность с девятиконечной звездой, образованной тремя треугольниками. По кругу написать имя демона на иврите. На алтарь положить ламен и установить благовония. Алтарь должен находиться за черной завесой. После этого мальчик-помощник должен расставить свечи по окружности, проходя при этом против часовой стрелки, и вернуться на место справа от демонолога. Далее Верховная Жрица по порядку зажигает свечи, проходя так же противосолонь, и встает слева от мага. Все трое должны произнести часть слов призыва.
Далее мальчик-помощник и Верховная Жрица должны налить воду и зажечь огонь соответственно в чашах напротив них, вернуться на места и сесть на колени, склонив головы. Проситель кладет подношения на черную ткань перед алтарем, возвращается и один читает заклинание.
Ожидайте появления князя лжи. Далее действуйте по ситуации: произнесите желание, если чувствуете присутствие демона. Ни в коем случае нельзя сходить со своего места! Иначе демон может навредить, а проситель останется ни с чем.
Так появились эти часы. Mon père отдал меня Белиалу взамен на возможность относительно контролировать такое явление, как течение времени, что, бесспорно, привело бы к необратимому росту энтропии, если бы в доме не случился страшный пожар, и я не остался единственным выжившим. Вот так! А потом Элис пропала по милости этих часов, и я исчез вместе с ней, и мы оказались тут. Такая вот коротенькая и простая история.
Картофель с помидорками я оставил ей. У медработников совсем нет на себя времени, и я понимаю это лучше нее самой. Как говорится, врачи не лечатся. Они умирают стоя.
12:21 pm. Как выяснилось, ключика от комода у нее нет. Невероятно досадно. А ведь там наверняка что-то важное, о чем мне догадываться не следует. Просто шприцы? Морфин? Как странно… Но она обещала, что обязательно его достанет, если мне так нужно то, что находится внутри. Какая хорошая девушка! По ее рассказам и поведению, понятно, что ради меня она готова на все. Так будем же друг другу родными.
Но что же о родстве? Кто мой отец? Я так часто вспоминал о нем, но при этом Элис говорит, что он ужасный человек, пожалуй, самый ужасный из всех людей, что она встречала, и что он очень долгое время меня истязал, пока не умер. Как я мог любить его? У меня сработал знаменитый и набивший всем оскомину стокгольмский синдром? Эта реакция стала так называться после захвата заложников в Швеции в 1973 году: по показаниям самих заложников, они больше боялись не преступников, а полиции и даже на собственные средства наняли им адвокатов. Ранее он назывался норрмальмсторгским синдромом, но название решили упростить. Похожая история произошла в Перу: 17 декабря 1996 года в городе Лима члены местной экстремистской группировки «Революционное движение имени Тупака Амару» захватили резиденцию японского посла с требованием освободить из тюрем их сторонников. Неожиданно освобожденные заложники стали выступать с речами о стойкой правоте преступников. Нестор Картолини, их непосредственный лидер, был человеком хладнокровным и жестоким, однако некоторые отзывались о нем как о «вежливом и образованном человеке, преданном своему делу». Этот случай стал поводом для появления лимского синдрома. Обратным примером стокгольмского синдрома являются случаи, когда террористы испытывают симпатию к своим заложникам и по этой причине не причиняют им вреда, а впоследствии освобождают их.
И у меня был стокгольмский синдром? Я спросил у нее, когда Элис пришла во второй раз измерить показатели моего здоровья, и она ответила, что я ненавидел отца лютейшей ненавистью и горячо желал ему мучительной и позорной смерти, что впоследствии и сбылось, и что называл я его преимущественно Хайдом, никаких «отцов». Тогда я ответил, что в обрывках своего дневника часто вспоминаю если не его, то какого-то другого отца: зову монсеньором, нежно называю иногда «мой дорогой отец», не смею подвергнуть сомнению правильность его действий и зову на помощь, словно Бога. Она ответила только, что не знает такого человека и что я никогда не называл Хайда монсеньором. Это уже совершенно меня запутало.
Но вот в чем радость: уходя, Элис оставила на моей койке ключ. Я взял его (он маленький, легко спрятать), открыл ящик, делая вид, что обронил таблетку (ведь тут наверняка были камеры, они все-превсе записывают, как я), а сам открыл его. (Ключ между страницами!!!) И вот что я там обнаружил помимо морфина и шприцев:
Прозрачные пластинки из фибрина
27 января 2057
Летим эконом-классом в Портленд, дабы не привлекать лишнего внимания бизнесом. Прикидываюсь гостем, наносящим визит близкому другу. Ведь, по сути, так и есть: я обещал Джеймсу, что приеду к нему, как только положение наше стабилизируется, и перелеты станут менее опасными. Безопаснее они не стали, но возможность у меня появилась. Вернее даже сказать, не возможность, а нужда: я должен сопроводить своих товарищей до самого Де-Мойна, а ведь именно там и проживает мой дорогой сержант. Не терпится увидеть его вновь. Он очень много сделал для меня и для Элис. Tu n'as pas chômé, mon ami!
Сатаневский, Ангелов и Линдберг остались с Элис в Москве. Они обещали мне, что позаботятся о ней, пока мы втроем будем решать дела в Северной стране, и я им верю. За пару лет нам удалось стать хорошими приятелями, я даже стал похоже думать. Они научили меня нетерпимости к национальной и расовой неприязни. Ведь разве я виноват, что родился англичанином, а Джеймс американцем, и сейчас наши страны имеют довольно враждебные интенции? Разве это мешает нашим доверительным отношениям? Мешает ли это его контактам с Элис?
Мой русский за это время заметно улучшился. Я полностью выучил эти долбанные падежи и даже понимаю разницу между глаголами «ходил» и «хаживал». Мое произношение все еще не идеально, но тот факт, что я могу произнести несколько скороговорок, немного мне льстит. Русский стал четвертым по популярности языком после китайского, английского и испанского, поэтому его изучение еще сильно пригодится мне в жизни — таков процесс языковой ассимиляции в обществе, хотя отказываться от английского я не собираюсь. Всегда приятно учиться чему-то новому. Монсеньор очень любил во мне это качество. Я помню еще, как учил французский. Этот язык дался мне нелегко: хоть он и принадлежит индоевропейской семье, он все же входит в ветвь романских языков, в то время как английский принадлежит германской ветви, а русский так и вообще восточнославянской. Ужасно, правда? Мне кажется это восхитительным: настолько разнообразна человеческая культура, столько всего еще можно было бы для себя открыть, если бы не человеческая лень и Третья Мировая.
Цель моих товарищей — остановить это как можно скорее при минимуме жертв. Я лишь помогаю им. Война никому не нужна. Почему так много здравомыслящих людей не думает об этом? Это очень печально, и я весьма разочарован нашим будущим. Прошло чуть больше сотни лет, а мы снова развязали Мировую войну! Ничему история нас не учит. Сомневаюсь, что наши предки были бы нами довольны. Как хорошо, что они не видят всего того, что происходит сейчас с человечеством. И все же я сильно скучаю по монсеньору… Быть может, существует способ вернуться? Хотя бы мои часы? Je ne sais pas si c'est possible…
Вот оно как было. Элис полетела за мной? Зачем же, если я по-человечески просил ее остаться? Женщины…
Я полностью убедился, что тот сержант, который понес меня в изолятор, и есть Джеймс. Я должен найти его. Нельзя нам вот так расставаться.
Снова монсеньор! Судя по всему, это очень хороший человек из моего прошлого. Надо к нему вернуться, как только завершатся мои дела здесь, а сделать это будет возможно, лишь когда я верну себе свою память. Если часы Белиала умеют перемещать владельца вперед, то должен существовать механизм, обратный этому. Это логично. Это закономерно. Так должно быть!
1:27 pm. Навещал Ангелов. В палату его не пустили, поэтому разговаривали через окно. Удивительно, что он приехал сюда! Оказалось, это он привез Элис в Де-Мойн, потому что она очень сильно просила его. Линдберг ни за что бы не согласился, а с Сатаневским она бы обязательно попала в беду, и они бы навели шуму. Женечка, говорит, до сих пор мозг ему выносит, мол, неправильно это, опасно, из-за них все может испортиться. Он не прав. Если бы Ангелов не привез Элис сюда, я бы так и не вспомнил, кто я такой. Я и сейчас слабо понимаю.
По его рассказу, я эмигрировал в СССР в конце 2054, а последние два года прожил в Москве. Давал клятву советского врача, работал хирургом общего профиля, но числился среди таких интересных людей, как Сатаневский и Соколовский. До переезда в Москву посещал университетские курсы по медицине, а на жизнь зарабатывал тем, что декламировал стихи и прозу русских классиков и других талантливых писателей. Получал какие-то суммы от Линдберга и Сатаневского, потому что на одном актерском мастерстве далеко не уедешь. Они быстренько сделали из меня местного, даже документы русские состряпали: теперь я, оказывается, Виктор Александрович Королевский, советский врач и народный артист. Последние два года жил хорошо, а сейчас сижу в стерильном боксе в Де-Мойне с лучевой болезнью и амнезией. Удивительно, как резко меняется жизнь!
Ну что же, Виктор Александрович, будем как-нибудь с вами вспоминать, чего мы еще такого учудили. Все так смешалось! Тяжело осознать, что все вот это — один человек, и это я. Не может такого быть! Не бывает!
Я взглянул на свое отражение и замер. Долго пялился и наконец заключил: «Прямо гадкий утенок».
Сказку про гадкого утенка рассказал мне Соколовский. Он знает много детских сказок, но сказка про гадкого утенка является с тех пор одной из моих любимых. Тогда я еще не знал, что конкретно значит выражение «гадкий утенок» — мне казалось, что так обычно называют какого-нибудь очень уродливого и отталкивающего наружностью человека, которому изначально суждено было родиться отвратительным.
«Гадкий утенок потом вырос и превратился в прекрасного лебедя», — ответил Ангелов. Хотелось бы верить ему. Возможно, Виктор Александрович поверил бы...
Въезд в долину Компании. «Проклятое правое дело» — Саша Моррисон.
Впервые о компании Miller&Cheat или просто Компании услышали лет сто пятьдесят назад. Говорят, что ее основали двое сирот из Старой империи – Мельник и Плут. Они экспериментировали с алхимией, лили металл и ковали доспехи на заказ. А потом на ежегодный турнир в Кастелло-дель-Оро из Старой Империи прибыл искусный фехтовальщик Константин де Броже. Прибыл и играючи победил.
До начала турнира толпа потешалась над его тонкими латами. Казалось, что они годятся лишь для парадов и будут смяты первым же хорошим ударом меча. Но в бою Константин оказался в разы быстрее соперников, а их редкие удары, что все-таки достигали цели – не оставляли и следа на его легкой броне. Имя де Броже гремело по всему герцогству, ведь в последний раз имперцы побеждали на Золотом турнире больше сорока лет назад.
Именитые воины и молодые бездельники из богатых семей заинтересовались необычными доспехами, с аккуратно выбитыми на нагруднике буквами M&C. По городу поползли слухи. На торжественном приеме по случаю окончания турнира де Броже подарил свои доспехи младшему сыну герцога и отбыл в Империю с внушительным списком заказов. Так Компания начала покорять Мегало.
Спустя два года вся знать континента щеголяла в доспехах Компании, а Мельник и Плут тихо выкупили никому не нужный, дикий клочок земли в океане. Остров был наречен Немессионом. Компания начала строить свой дом.
Еще через восемь лет, когда дом уже стал крепостью, Мельник и Плут перестали появляться на публике, а во главе компании формально встал Константин де Броже, тот самый победитель Золотого турнира. Тогда все сочли, что основатели просто ушли в тень, чтобы больше времени уделять стратегии и экспериментам. И действительно, Компания продолжила выпускать в свет новые и новые изобретения. Константин же отказался от дворянского титула, отсек от имени аристократическое «де Броже» и стал Управляющим. Этот жест положил начало идеологии Немессиона. Отказ от общепринятых титулов при поступлении на службу в Компанию стал традицией, которой уже более ста лет.
Формально остров до сих пор входит в «Союз четырех» и подчиняется королю, но на деле – это государство в государстве. В Немессионе свои законы, своя армия и своя воля. Когда-то давно руководители Компании отстояли такое положение острова умом и невероятным количеством денег, которыми по уши засыпали чиновников Союза всех мастей – лишь бы до определенной поры никто не обращал внимания на их дела. А потом было уже поздно что-то менять, Немессион под золотой завесой постепенно превратился в самую неприступную крепость на свете. С тех пор попасть на остров без приглашения хозяев не могли даже представители королевской гвардии.
А стремились туда попасть многие: кто-то – за лучшей жизнью, а кто-то – скрываясь от прошлых грехов. Во всем остальном мире сын крестьянина становился крестьянином, а сын кузнеца был обречен работать молотом, покуда способен его поднять. Жизнь человека определяется его родословной. Так устроено в Союзе, так устроено в Рухании, так устроено в Портсмуте. Но не в Немессионе. Потому что Компании плевать на происхождение. Если ты имеешь талант, готов усердно трудиться и можешь доказать свою полезность – добро пожаловать! Работа в Miller&Cheat давала людям возможность «перепрыгнуть» свою родословную, она давала им новый статус – статус работника Компании. И этот статус уважали. Может быть, не любили, но не уважать – не могли.
За тридцать девять дней до того, как мир изменился
Седрик почувствовал изменение магического фона. Едва уловимое, на самой грани восприятия. Ощущение, будто приближаешься к Источнику, но в десять, в сто, а может быть в тысячу раз слабее. Он удивленно взглянул на Бланша.
— У них есть свой Источник?
— Почувствовал, наконец? — усмехнулся Бланш. — Нет, это не Источник. Видимо, в этой местности усиленный естественный фон. Я уже видел такое в Старой Империи. Сила в таких местах не бьет фонтаном как из Источника, но общий фон выше обычного. — Бланш хмыкнул себе под нос, — Теперь понятно, почему Компания арендовала именно эти земли. Будь осторожен и не пытайся собрать энергию.
Солнце клонилось к закату, легкий ветерок, до того приносивший облегчение, теперь стал колючим и жестким. На подъезде к имению путников встречал массивный флагшток, увенчанный всем известной эмблемой Компании – на флаге был изображен минималистичный профиль утки на фоне двух перекрещенных мечей. По бокам от птицы размещались строгие буквы «M» и «C».
На ступенях террасы большого, но одноэтажного дома с плоской крышей, путников ждал короткостриженый седой мужчина.
— Меня зовут Израэ́ль. Я – управляющий здешними землями Компании — сообщил он.
— Приветствуем, Израэль! — Благодушно начал Бланш. — Меня зовут доктор Бен Гимпель, а это, — он кивнул в сторону подручного, — Мой помощник, Седрик Сталино.
— Нет, вас зовут Бенедикт Бланш и вы – глаза, уши, а главное, руки Секретной службы короля Союза.
— Так вы меня знаете? — Бланш быстро перешел на деловой тон.
— Каким бы я был управляющим, если бы не знал вас? — Израэль выказал дружелюбную улыбку.
— Мы можем поговорить с Грегори Далсоном или Мортимером Бойером?
— К сожалению, они сейчас в отъезде.
— И как давно они покинули сию прекрасную обитель? — в тон Израэлю произнес Бланш.
— Уже три дня как.
«Вот же черт!»
— Полагаю, обыскивать ваше имение не имеет смысла?
— Абсолютно никакого, — Израэль сочувственно покачал головой. — Но время уже позднее, предлагаю заночевать здесь, а утром отправитесь в погоню. У нас уютно.
— В погоню? Вам известно, зачем мы прибыли?
— Нет, но, честно признаться, я ожидал кого-то вроде вас еще утром. Доктор Далсон предупреждал, что кто-нибудь обязательно явится.
— Мы задержались. Мой помощник, гм… собирал травы.
— Что ж, похвально, — Израэль несколько удивленно приподнял бровь, — Пройдемте в дом? Лошадям нужен отдых, да и вам он не помешает.
— Это Лилит, — Израэль указал на девушку, сидящую за столом среди вороха бумаг. — Лилит, это Бенедикт Бланш и Седрик Сталино из Секретной службы короля. — Девушка оторвала взгляд от бумаг, коротко кивнула гостям и вновь погрузилась в чтение.
— Израэль! — вздохнула она, покачав головой. — Кажется, ваша новая система учета, о которой мне говорил Морти, — Лилит указала на огромную кучу мятых бумаг справа, — Очень похожа на вашу старую систему учета, — ее взгляд устремился на точно такую же кучу мятых бумаг слева.
— Да, Лилит. Я бы даже осмелился сказать, что это абсолютно та же самая система учета. — Израэль смущенно развел руками. — Вы же знаете, Грегори и Мортимер не любят возиться с бумагами.
— Они обожают возиться с бумагами, Израэль!
— Но только не с теми, что нужны для отчетности…
— Да, только не с теми, что нужны для отчетности, — Лилит снова вздохнула.
Седрик украдкой посматривал на Лилит. После ужина девушка снова села за бумаги и не обращала на него никакого внимания. Это задевало и привлекало одновременно. Одета она была необычно даже для прогрессивной столицы, не говоря уже о той глуши, в которую их занесло. Гармоничную фигуру обтягивала явно индивидуально пошитая светло-серая походная форма. Нарочитая строгость не скрывала, а подчеркивала ее черты. Черные как смоль волосы, собранные в хвост и перетянутые бечевкой, большие зелёные глаза. Она была красива и знала об этом. Свободная поза, горделивая осанка и расправленные плечи демонстрировали твердость характера и уверенность в себе. Лилит чувствовала себя свободно и просто занималась делом, не обращая внимания на посторонних. Эта строгость и отстраненность вызывала у Седрика желание. После нескольких дней в пути провести ночь в теплой постели и объятиях столь восхитительной девушки казалось ему прекрасной, а главное, вполне достижимой идеей.
— Прошу прощения, что прерываю ваши думы, юноша. Но кажется, вы не совсем представляете кто перед вами, — негромко произнес Израэль, бесшумно возникший позади кресла Седрика.
— Что вы имеете в виду? Она из какого-то знатного рода и мне не стоит даже подходить к ней? — внутри Седрика вместе с разочарованием росло раздражение.
«Сколько еще раз мое происхождение даст мне пинка под зад?»
— Нет-нет. Никому здесь неинтересна ваша родословная, мы не делим людей по такому принципу. — Израэль несколько удивился. — Но Лилит – гончая Компании, — негромко продолжил он. — Это что-то вроде вашей Секретной службы, только лучше. — Управляющий весь вечер соревновался с Бланшем в остроумии, оба регулярно пытались поддеть работу друг друга, но подручный не участвовал в этой пикировке, потому как вообще не улавливал большую часть уколов. Видимо, поэтому в разговоре с ним, Израэль решил высказать свое мнение о Секретной службе более прямолинейно.
— Лилит здесь, чтобы привести наши счета в порядок и разобраться с небольшим налоговым конфликтом. Ее специализация – деньги, но будьте уверены, молодой человек, она знает семнадцать разных способов убить вас и ей за это свершение ничего не будет. — Израэль смотрел на девушку с отеческой гордостью. — Ну, и кроме того, в соседнем с нами помещении отдыхают восемь человек ее личной охраны.
Седрик не мог поверить, что это прекрасное создание вообще способно убивать. Если только своей красотой. Но не доверять словам Израэля повода не было. К тому же известие о восьмерых охранниках по соседству несколько охладило его пыл.
— Не то чтобы я не рекомендовал вам подходить к ней, — продолжил Израэль, — но Лилит еще и праправнучка Константина де Броже. И как я слышал, ей в известной мере передались таланты знаменитого предка.
— Того самого Константина?! — Седрик всегда воспринимал это имя как легенду и даже не задумывался о существовании его потомков. А ведь у многих великих правителей, воинов, ученых и магов прошлого, наверное, есть внуки и правнуки, которые сейчас живут среди нас.
— Да. Того самого Константина, первого управляющего Компании, триумфально взявшего, взявшего Золотой турнир.
Израэль помолчал, давая юноше время подумать.
— Последний, кто пытался завоевать ее сердце без приглашения, теперь вполне может петь сопрано без каких-либо усилий, — напоследок добавил он, будто общей информации о возможности погибнуть семнадцатью разными способами Седрику было недостаточно.
Израэль ушел куда-то в сторону кухни, Бланш тихо дремал в кресле у камина. Седрик, наконец, решился подойти к Лилит, которая все еще корпела над бумагами. Проходя обучение в Службе, он неплохо схватывал темы, связанные с деньгами и законами. Поэтому план был предельно прост – невзначай заглянуть в бумаги девушки и поразить ее своими познаниями, указав на ошибку или подкинув полезный совет. Юноша счел это отличным планом, почему-то он казался ему надежным, как грандвертские часы…
Седрик постепенно приближался к столу Лилит, притворяясь, будто изучает книги на стеллажах вдоль стен. Чем ближе он подходил, тем сильнее стучало сердце. Когда до стола оставалась пара шагов, он повернулся и внезапно ощутил у горла холодную сталь. Тонкий стилет в руках Лилит уперся в его подбородок.
От нее пахло жасмином. Едва заметно, настолько едва, что даже тренированный Седрик почувствовал запах, лишь оказавшись с ней лицом к лицу. Видимо, это вид парфюма, чей запах предназначен лишь тем, кому позволено находиться в непосредственной близости.
— Ты знаешь кто я, парень?
— Д-да, ты – гончая Компании, — говорить было неудобно, приходилось задирать голову, чтобы стилет не пропорол горло. — Может, ты уберешь эту железку и мы поговорим нормально?
— Ты сказал мне «ты»?! — нажим стилета усилился.
— Вы! Вы! — спохватился Седрик. Он максимально задрал голову и поднял руки вверх в качестве жеста капитуляция. Сердце стучало как сумасшедшее, но повод теперь уже был другим. Или нет?
— Ты знаешь, для чего я здесь, гений?
— Чтобы разобраться с расходами? — неуверенно прохрипел Седрик, все еще держа руки на виду.
— Ты понимаешь, почему это делаю я, а не Израэль?
— Потому что… ему нельзя копаться в записях доктора Далсона? — до Седрика вдруг начала доходить вся тупость его плана.
— И что ты только что сделал?
— Попытался подкрасться к гончей Компании и заглянуть в секретные документы… доступа к которым нет даже у местного управляющего, — удрученно проговорил Седрик, заливаясь краской.
— Теперь назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должна тебя убить!
— Я хотел помочь, — юноша попытался улыбнуться. — И сделал это по глупости, а не со злым умыслом.
На лице Лилит промелькнула тень улыбки, но останавливаться девушка явно не собиралась. Седрику оставалось жить секунд двадцать, когда из коридора послышались шаги. Лилит обернулась на звук отворяющейся двери.
Израэль вошел в комнату с бокалом бренди. Молча посмотрел на Седрика, одними губами шепчущего «по-мо-ги-те!», затем перевел взгляд на посапывающего в кресле Бланша, снова вернулся к Лилит и едва заметно покачал головой.
— Ладно, живи, — девушка опустила стилет, Седрик глубоко вздохнул и закашлялся, отходя от стола.
— Спасибо, — просипел он, проходя мимо Израэля.
— Еще раз такое выкинешь и ты не жилец, понял? — бросила ему Лилит, возвращаясь за стол.
Седрик в ответ лишь несколько раз молча кивнул, потирая шею.
— Ты успел увидеть что-то полезное? — Бланш снова устраивался на походной подушке.
— Что? — Седрик притворился, будто не понял, о чем речь.
— Вчера, на столе у гончей. Во время этого цирка ты успел разглядеть что-то важное?
— Вы имеете в виду, смотрел ли я на бумаги в момент, когда висел на волосок от смерти, ощущая холодную сталь у своего горла?
— Как высокопарно, — поморщился Бланш. — И все же, именно это я и имею в виду.
— Да, смотрел, — сдался Седрик.
— И?
— Они закупают подозрительно много бристольского бренди.
Бланш взглянул на помощника с укоризной.
— Еще они в последнее время значительно увеличили закупку белой руды из Кирана.
— Как ты это понял?
— Доктор Далсон ведет записи хуже слепой курицы, но Лилит! Лилит очень скрупулезно относится к бумагам, — улыбнулся Седрик. — Месяца три назад они перешли на «новую» систему учета, — юноша показал кавычки пальцами. — Слева на столе лежали старые бумаги, а справа – новые. Для удобства Лилит разложила их по датам…
— И тебе оставалось лишь сравнить цифры, — осознал всю глубину везения Бланш.
— Ага, правда, я видел только два последних месяца.
— Из белой руды делают не так много вещей – это дорогое и редкое сырье. — Бланш задумался. — Украшения… и корпуса для охранных артефактов.
— Охранные артефакты Мельника могут долгое время работать вдали от Источника! — подхватил мысль Седрик.
— Да, в них заключена крупица магической энергии. Она настолько мала, что ее не хватит для традиционного использования. Да и со временем она уходит из артефакта, но все же… — Бланш завел руки за голову и пожевал нижнюю губу. Это помогало думать.
«Кажется, мы нащупали след совершенного в Компании открытия».
— Думаете, они научились с помощью белой руды удерживать приличное количество энергии? — спросил Седрик.
— Да, и, судя по всему, они готовятся к массовому производству.
Израэль советовал возвращаться тем же путем, но они решили иначе. На карте Службы был отмечен более короткий маршрут – основная его часть пролегала за пределами земель Компании. Путники буквально своими задницами почувствовали границу – дилижанс снова начало трясти.
Седрик проснулся от уже знакомого ощущения стали у горла. Рот его грубо зажимала чья-то грязная ладонь.
— Пикнешь – прирежу, — хрипло прошептали на ухо.
«Что за черт?!»
Костер был затушен, но вокруг горело несколько факелов. У соседнего дерева в аналогичном с Седриком положении пребывал Бланш. Возницы, стоявшего на дежурстве, в поле зрения не наблюдалось. Вокруг, негромко переговариваясь, сновали люди. В отблесках огня то и дело сверкали ятаганы и топоры.
Седрику еще не доводилось встречаться с живыми разбойниками. В столице он, конечно, видел парочку, так сказать, на закате карьеры – на виселице. Но романтика лесной жизни претила ему с детства. Пусть он и вырос в детдоме, но никогда не чурался гигиены, а спать предпочитал под крышей. Да и саму суть разбоя Седрик не уважал, предпочитая более изящные способы отъема денег у населения. Было в этом юноше все-таки что-то возвышенное, можно даже сказать, интеллигентное.
На поверку оказалось, что разбойники не только выглядят как последние клошары, но еще и нестерпимо воняют. Среди них выделялись лишь двое, что сейчас ожесточенно спорили, бросая взгляды в его сторону. Один – уверенный в себе, громкий мужчина с копной черных засаленных волос, его Седрик определил для себя главарем банды. Другой – худощавый, невысокий тип с густыми, пшеничного цвета усами. Судя по всему, усач при банде был кем-то вроде законника или писаря – Седрик видел у него сумки с книгами и письменными принадлежностями. Зачем бандитам законник юноша придумать не смог.
Длинноволосый и усач подошли ближе. Четверо разбойников грубо подняли связанных пленников и поставили их рядом. Теперь Седрик видел, что руки и ноги Бланша удерживают толстые веревки, а его массивное туловище оплетает Паучья сеть – дорогой артефакт, который блокирует энергию внутри мага, лишая его возможности применить свою силу. Однако на себе давления Паучьей сети Седрик не ощущал. Видимо, эти идиоты не распознали в нем мага, ведь после поиска трав для Скориуса он был практически пуст в магическом смысле – Бланш запретил ему восполнять энергию в аномальных землях Компании.
— Послушай, милый ребенок, — длинноволосый обратился к Седрику. — Я спрошу тебя в последний раз. — Седрик ощутил зловонное дыхание на своем лице. При свете факелов стали видны острые, восточные черты лица главаря. — И если ты снова начнешь заливать мне, что ты драный ученик драного изобретателя… я порежу тебя на лоскуты. — Он взял Седрика за подбородок, — Я хочу знать кто вы! И почему в вашем драном дилижансе драных денег больше, чем в местной казне!
Седрику нечего было ответить. Бланш запретил раскрывать свою личину даже под угрозой смерти. Особенно под угрозой смерти. Да и выглядел начальник подозрительно спокойным для ситуации, в которую они угодили. Честно говоря, за все время пути Седрик вообще ни разу не видел, чтобы Бланш был напуган или хотя бы взволнован.
— Черный коготь! — в свет факелов ступил Израэль. Как ему удалось пройти мимо дозорных, осталось загадкой, но Седрик еще в долине заметил, что управляющий обладает удивительной способностью появляться внезапно даже для подготовленных людей.
— Израэль! — С неохотой поприветствовал управляющего длинноволосый.
— Магнус! — Израэль кивнул законнику.
— Израэль! — усач кивнул в ответ.
— Я вижу, вы уже познакомились с моими гостями?
— Твоими гостями?! — Черный коготь понял, к чему все идет, но не хотел сдаваться без сопротивления. — Твои драные гости не ходят за пределами долины. А те, что ходят, становятся уже нашими гостями!
— И все же, — Израэль развел руками. — Я прошу вас освободить доктора Бена Гимпеля и его помощника. Они больше не станут докучать вам и покинут эту местность в кратчайшие сроки.
— А если я откажусь отпустить этого липового доктора? — сплюнул длинноволосый. На лице Бланша отразилось недовольство, и он позволил себе злобно зыркнуть на главаря. Пусть он и не был выдуманным Гимпелем, но все же доктором был настоящим.
— Тогда Компания, как ты выразился, «порежет на лоскуты» тебя и всех здесь присутствующих, — с деланным удивлением ответил Израэль. На этих словах вокруг стоянки разбойников зашелестела листва и на свет со всех сторон стали выходить темные вооруженные фигуры.
— За этих двоих? — не поверил разбойник.
— Я бы сказал – за невыполнение приказа, Гарри.
Черный коготь вздрогнул, услышав имя из прошлой жизни.
— Компания мне не указ, — прорычал он, подойдя к управляющему вплотную. — И ты мне не указ!
— И все-таки, ты их отпустишь, Гарри, — на лице Израэля не дрогнул ни один мускул.
Черный коготь снова сплюнул, отточенным движением руки вынул из-за пояса кривой нож и повернулся к Седрику. Бланш дернулся было вперед, но разбойник лишь разрезал на руках подручного веревки. После чего всучил оружие в его онемевшие пальцы.
— Доволен?! — зло бросил он Израэлю.
— Вполне. И верните им все, что было при них.
— Израэль! — по интонации главаря было понятно, что это уже перебор. Остальные разбойники, до этого с опаской поглядывавшие на людей в черном, потянулись к оружию. Израэль перевел взгляд на усача, тот покачал головой.
— Хорошо. Верните им все, что было при них, кроме денег и драгоценностей.
— Добро, — еще раз сплюнув, бросил черноволосый и пошел к дилижансу, пнув чей-то заплечный мешок, попавшийся на пути.
— А где возница? — в отсутствие главаря вопрос был адресован законнику.
— Сбежал. Мы местных не трогаем, уговор же.
Седрику очень хотелось обсудить случившееся, но Бланш не выказывал ни малейшего желания поговорить. После стычки с бандой Черного когтя Израэль отбыл обратно в долину, оставив с путниками восьмерых стонеров в черном.
Стонеры – так называли солдат Компании. Люди без лиц, без семей и без прошлого. Над вечной маской видны только глаза. Внимательные, живые глаза, которые замечают мельчайшие детали. Стонеры охраняют важные объекты и грузы, следят за безопасностью управляющих, сопровождают в поездах важные лица Компании. И иногда наказывают ее врагов.
Солдат Компании обучали исключительно в Старой Империи. Даже когда производство было полностью перенесено в Немессион, а полигоны для исследований открылись по всему континенту, тренировочные лагеря стонеров остались за океаном. Седрик точно не знал какова иерархия этого скрытного сообщества, но по нудным лекциям в Службе помнил о цветовой дифференциации формы. Вроде бы в черном ходили рядовые солдаты, после двух лет тренировок освоившие азы военного дела, в зеленом – мастера и командный состав, а в темно-сером – те, кто продвинулся в постижении Традиции дальше других. Те, кто не просто освоил ремесло на высшем уровне, а постиг искусство. Седрик за семь лет в столице ни разу не встречал стонера в темно-сером. Поговаривали, что во всей Компании таких от силы было две дюжины.
Восемь стонеров в черном сопровождали дилижанс через земли Черного Когтя. Один ускакал далеко вперед – на разведку. Двое других шли в паре миль впереди дилижанса, еще двое – в паре миль позади. Остальные рассредоточились вокруг.
— Доктор Бен! Мы ведь все еще преследуем Далсона и Бойера? — происходящее не укладывалось у Седрика в голове.
— Да, именно это мы и делаем. — Бланш взбил свою походную подушку.
— Мы открыто преследуем двух известных и уважаемых служащих Компании. И при этом нас сопровождают стонеры? — Седрик выглянул в окно и убедится, что всадники в черном все еще рядом.
— Верно, сейчас дела обстоят именно так. — Бланш устроился поудобнее и прикрыл глаза.
— Но зачем им это?
— Затем что я – Бенедикт Бланш. И случись со мной что в этих землях – все сразу повесят на Компанию. А лишние конфликты им сейчас не нужны, — терпеливо объяснил Бланш. — Ты, кстати, заметил, чем опутало меня это отребье Черного Когтя?
— Паучьей сетью.
— Да, Паучьей сетью. А ведь это очень дорогой артефакт, в производстве которого используется белая руда. Как думаешь, откуда у местной шайки клошаров такие штучки?
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Кастелло-дель-Оро – столица герцогства Золотой реки и самый богатый город Союза. Здесь пишется история континента. Здесь цветет культура. Здесь кипит жизнь.
Впервые Седрик попал в этот город совсем юнцом. Ему было четырнадцать, когда рекрутеры Секретной службы приехали в провинциальный детдом. Седрика не хотели отпускать из Молендиума, ведь в таких местах немного смышленых ребят, а настоятелям нужно хоть из кого-то готовить себе смену. Но мальчишка не планировал оставаться и ухватился за первую же возможность. Он добавил свое имя в список, подделал подпись настоятеля и убыл в новую жизнь.
Столица встретила Седрика непривычным и пугающим гулом сотен голосов. Он еще никогда не встречал так много людей в одном месте. Незнакомые, чаще всего хмурые лица мелькали вокруг хаотичным, нескончаемым потоком. Это казалось невероятным. Это казалось невозможным. И невозможно опасным. В такой обстановке глазеть по сторонам было непозволительной роскошью – отстанешь от своих, потеряешься и будешь мгновенно обобран местным жульем. Да и болезни при такой плотности населения наверняка распространятся тут быстрее слухов.
Но Седрик привык к новым условиям и всем сердцем полюбил этот город. Страх ушел, уступив место пониманию. Он быстро нашел логику в перемещениях людей и умело лавировал между потоками. Наставники Службы разглядели в нем организаторский талант и растолковали основные принципы управления толпой. По их заданию юноша частенько отправлялся в «поле» в качестве провокатора. Уже тогда Седрик осознал, что он умнее снующих вокруг зевак и без труда мог бы опустошить их кошельки. Но преступить закон за спиной у наставника означало вылететь из Службы и навсегда потерять шанс пробиться наверх. А потому Седрик первое время довольствовался лишь небольшим жалованием и восторгался преимуществами столицы в качестве наблюдателя.
После нескольких лет обучения, он с помощью своих организаторских талантов умудрился попасть в команду личных помощников Бенедикта Бланша – правой руки главы Секретной службы короля. На горизонте замаячили приличные деньги и жизнь готовилась засверкать новыми красками, но внезапно сам Бланш выбрал Седрика в попутчики.
Теперь они инкогнито направляются в какую-то долину Герцогства солнечных полей. Из столицы, с ее шиком, каменными дорогами, уличными театрами и самыми изысканными в мире развлечениями, они едут… к деревенщинам! Солнечные поля – это раздолье плодородной земли. Широкая, равнинная местность, мягкий климат и великолепный чернозем. Фермеры герцогства снабжают зерном и овощами весь Союз, добрую половину остальных стран континента, да еще и отправляют провизию кораблями за океан. Прямые как разрез на заднице, работящие как мулы, но… деревенщины.
За сорок один день до того, как мир изменился
Дилижанс перестало трясти. Нет, он не остановился, просто дорога внезапно стала ровнее. Седрик удивленно оглянулся: Бланш по-прежнему беззаботно спал, тихо похрапывая на походной подушке, возница привычно понукал лошадей, но пейзаж за окном неуловимо изменился. Подручный не сразу понял, что именно поменялось, просто почувствовал, что вокруг стало по-другому. Постепенно он стал улавливать детали. По обеим сторонам дороги стоял все тот же лес, но в нем уже не было сухостоя, отсутствовали старые, ссохшиеся стволы, не было и поваленных деревьев. За лесом ухаживали. Как и за удивительно ровной дорогой.
Признаки ухоженности должны были вселить в путников уверенность, но Седрик ощущал тревогу. Необъяснимое, скользкое чувство заставляло его внутренний голос шептать «уноси отсюда ноги, дурак!». И будь он сейчас на козырьке, с вожжами в руках – так бы и поступил. Но дилижанс двигался вперед, а Седрик сидел в оцепенении, не в силах отвести взгляд от проплывающих мимо деревьев. Казалось, что из леса за ними наблюдают.
Следующие пять миль стали для Седрика вечностью, но потом тревога отступила так же же внезапно, как и пришла. На душе стало спокойно. До путников донесся заливистый детский смех и далекий звон кузнечного молота. Из-за ближайшего холма показался дымок. Дилижанс приближался к развилке. Незримая сила тянула возницу свернуть направо, но он все же нашел в себе силы остановить дилижанс на перепутье. Бланш окинул заспанным взглядом пейзаж за окном и задумался. Поворота налево на их карте не значилось. На самой точной карте Союза, которой располагала Служба, слева от них был лишь непроходимый лес.
— Ну что же, Седрик, кажется, мы близки к цели нашего путешествия. — Бланш кивнул в сторону струйки дыма, виднеющейся на горизонте. — Сходи за холм, познакомься с местными. Узнай, куда нам двигаться дальше, чтобы найти Грегори Далсона или Мортимера Бойера.
— Ты откуда у нас, дядь? А куда идешь?
— Гля, какие ножны здоровенные! И с узорами!
— Вот это сапоги! Че, прям кожаные что ль?
— Дядь, а дядь, подкинь пару медяков, а?
На подступах к деревне Седрика окружила детвора. Галдеж, бесконечные вопросы и дерганья со всех сторон. Подручный умел манипулировать толпой взрослых, но тут – растерялся. Обычно его роль была неприметна: здесь бросить острую фразу, там толкнуть нужного человека под локоть, раззадорить народ, дать ему общую цель или врага и незаметно раствориться. Но сейчас внимание «толпы» было приковано к нему самому. И он понятия не имел, что делать. Прикрикнуть на них? Ударить? Убежать?
— А ну, брысь отсюда! — Детвора со смехом бросилась врассыпную от раскатистого баса, долетевшего с лесной тропинки. Навстречу Седрику вышел удивительно худой для такого голоса человек. Жесткие, чуть вьющиеся темно-русые волосы, голубые глаза, загорелые, жилистые руки. Мужчина шел, чуть прищурившись и как показалось Седрику, мусолил в зубах травинку.
«А вот и деревенщины… Ну ладно, хоть детей шуганул, и на том спасибо».
— Откуда в наших краях? Куда путь держишь? — Спокойно спросил жилистый, окидывая Седрика взглядом.
— Приветствую! Меня зовут Седрик Сталино, я помощник знаменитого странника, мага-изобретателя – доктора Бена Гимпеля! Мы приехали для беседы со служащим Компании – доктором Грегори Далсоном. — Подручному не впервой было притворяться другим человеком, но в этот раз с ним был попутчик, что серьезно осложняло задачу. Бланш заставил Седрика вызубрить и несколько раз отрепетировать легенду о странствующем изобретателе и его помощнике, поэтому сейчас тот звучал убедительно.
Собеседник перекатил травинку во рту на другую сторону и пробасил, — Как говоришь, зовут твоего изобретателя?
— Доктор Бен Гимпель! — Седрик вдруг понял, что они с Бланшем не обсудили, что именно изобрел этот Гимпель. Но жилистый деревенщина не стал об этом спрашивать. Он снова пожевал травинку и кивнул в сторону деревни, — Ну, пошли тогда, коль не шутишь.
Деревня, по которой они шли, сильно отличалась от мест, где вырос Седрик. Здесь не было разваленных, опустевших домов, по канавам не лежали калеки и пьяницы. Наоборот, казалось, что все были при деле. И, хотя жители косились на него, когда он проходил мимо дворов и делянок, Седрик не чувствовал в их взглядах зла, скорее любопытство и настороженность.
«Видать, чужаков здесь видят нечасто».
Жилистый привел Седрика к большому белёному дому, с необычно широкими окнами. Справа от двери примостилась деревянная лавочка.
— Жди здесь, — бросил жилистый и вошел в дом.
Седрик сел на лавочку и стал наблюдать. Он мало знал об этой местности. Говорят, что раньше окрестные деревни вымирали, а здешние леса были раздольем для бандитов. Но потом эти земли выкупила Компания, и новости о бандитских расправах приходить перестали. Да и деревни оказались не такими уж и вымирающими.
«Как-то здесь подозрительно хорошо».
Дверь отворилась, Седрика жестом позвали внутрь. Он вошел в сени, увидел в углу кучу обуви и в знак уважения решил тоже скинуть сапоги. Пройдя в основное помещение, он обнаружил там сидящего за большим столом старика и еще двоих мужчин, стоявших от него по правую и левую руки. Все трое были в сапогах. Все трое несколько удивленно смотрели на босые ноги Седрика.
— Кто ты и чого ищешь в наших краях? — Несколько кряхтящим голосом произнес старик, заметно окая.
— Меня зовут Седрик Сталино, я помощник знаменитого странника, мага-изобретателя – доктора Бена Гимпеля. Мы приехали для беседы с сотрудником Компании – доктором Грегори Далсоном.
Присутствующие переглянулись и еще раз осмотрели Седрика с ног до головы.
— Скажи, Седрик, — осторожно начал старик. — А этот твой доктор Бен Гимпель, он сейчас с нами, в этой комнате?
— Что… нет, конечно! Он в дилижансе за холмом. Мы остановились на развилке, и я пришел узнать, как нам найти доктора Далсона.
— Слава Вечному! Мы уж было думали, что ты бошкой пришибленный, — старик вздохнул с явным облегчением. — Проходи, садись, — указал он Седрику на лавку.
— Это, — старик покосился вправо, на крупного мужчину со шрамами на лице и левой руке, — Варс Невкусный, он с медведем повздорил, тот его пришиб моленько, но жрать не стал. — Это, — старик покосился на сухонького пожилого мужчину по левое плечо, — Скориус Милейший, травник наш и лекарь. — Старик перевел взгляд на собственные руки, — Ну а я, стало быть, староста местный, Турс Железный.
Седрик сдержанно кивнул в ответ, ожидая продолжения.
— Да, доктор Бен обладает магическими способностями.
— А ты?
— Что я? — не понял Седрик.
— Ты – колдун?
Этого они с Бланшем тоже не обсуждали, поэтому Седрик решил, что проще всего будет сказать правду. Чтобы потом не вспоминать, о чем и кому ты наврал.
— Да, я тоже маг, но способности мои невелики, — осторожно начал он. Услышав утвердительный ответ, вся троица заулыбалась.
— Колдун значит! А сделай нам дождь, колдун! А то засуха одолела, урожай погибнуть может. Наколдуй, а мы тебя проведем, куда надобно!
— Я не могу наколдовать дождь. — Седрик несколько растерялся от неожиданной просьбы. — Говорю же, способности мои невелики и магической энергии мне на такое не хватит.
Троица вновь переглянулась. Травник склонился к Турсу, и они о чем-то быстро пошептались.
— Смотри Седрик, какое дело, — старик уставился прямо на него. — Будешь нам врать, Невкусный тебе бошку открутит, а кузнец ее потом молотом расшибет. — На этих словах Невкусный смущенно пожал плечами. По его лицу было видно, что особо кровожадных желаний в данный момент он не испытывает, но если будет нужно, то «бошку» действительно открутит. — Хочешь к господам Далсону и Бойеру попасть, так и нам услугу окажи особливую, — продолжил старик. — А иначе плутать будешь по всей долине, да не найдешь ничего. Когда сюда ехал, тревожно небось было? Так это неспроста, мальчик. Места тут такие.
— Я готов оказать вам услугу, — воспоминания о неконтролируемом приступе тревоги были еще свежи, и Седрик не хотел его повторения. — Но вызвать дождь моих сил не хватит, да и умения тоже. Думаю, что и доктору Бену это не под силу, простите, — развел он руками.
— Ладно, хрен с ним, с дождем. Поможешь Скориусу редкие травы в полях найти – покажем путь. На поисковое-то заклятие тебя хватит, колдун?
«Драные деревенщины!»
Возвращаться к Бланшу без информации было нельзя. Это, очевидно, не сулило карьере Седрика ничего хорошего. Вступать в конфликт с местными тоже запрещено. Поэтому сейчас он с заплечным мешком, полным какой-то травы, шел через поле к березовой рощице. Травник наплел, что в прошлом году нужные растения хоть и в ничтожном количестве, но все же видели вблизи этой посадки. А в текущем году найти их не удалось и вовсе. Сам Скориус в такой зной через поле предусмотрительно не пошел – просто выдал Седрику ярко-синие вешки на случай удачных поисков. То ли не верил в его способности, то ли просто не хотел никуда тащиться в такое пекло.
«Драные деревенщины!»
При наличии подходящего образца поисковые заклинания не требуют большого количества энергии. А при должном умении даже слабый маг сможет провести поиск на достаточно обширной территории. По счастью, именно этим умением Седрик обладал вполне сносно – что-что, а искать в Секретной службе учили на славу.
«Драные деревенщины!»
Он остановился в десяти шагах от рощи и скинул заплечный мешок. В Службе учили, что перед тем, как творить любую магию, нужно успокоиться и сосредоточиться. Иначе заклинание может не сработать или сработать непредсказуемо. Но Седрика одолевали злость и раздражение. Успокоиться решительно не получалось. Он достал из мешка пучок сушеной травы, зажал его в правой руке, а левой вывел в воздухе замысловатый пасс.
— Кверэрэ дэсидэратум! — заученно прошептали губы. Еще один замысловатый пасс рукой и по телу начинает разливаться тепло – от пучка травы в кулаке к предплечью, потом через плечо в грудную клетку и через сердце вниз, по ногам – к земле.
— Кверэрэ дэсидэратум! — уже чуть громче и сильнее произнес он. Тепло заструилось из тела в землю.
— Кверэрэ дэсидэратум! — юноша уже почти кричал. Приятного тепла в теле не осталось, оно все ушло в землю, ушло на поиски.
— Кверэрэ дэсидэратум! — тепло ползет по земле в поисках желаемого. Через пару секунд его ход прерывается оглушительным хлопком, гулко разнесшимся по окрестностям. Седрик стоит неподвижно. У него получилось! Сейчас действие заклинания нельзя прерывать, совсем скоро магия поведет его в нужное место.
— Ты что творишь, колдун вонючий!! Я чуть за край земли не упал! — после хлопка из ближайших кустов с криком выскочил заспанный дед с палкой. Частично лысый, с полностью седой бородой и усами, он держался за сердце.
Правая рука Седрика непроизвольно дернулась вперед. Заклинание, сотворенное в раздраженном состоянии духа, сработало грубо – Седрика буквально тащило к месту находки. Причудливыми шагами, с вытянутой перед собой рукой он начал движение. От кустов к нему бежал разъяренный, чертыхающийся дед. Но отвлекаться сейчас было нельзя.
Шагов через тридцать дед нагнал Седрика и треснул его своей корягой по спине.
— Тут добрые люди ягоду собирают, али в кустах дремлють, а он шуметь вздумал! — дед еще раз огрел Седрика палкой. — Колдовство свое проклятое творит! Тебе кто разрешил, Сатаны ты отродье?!
Седрик не мог ответить ни словесно, ни физически, поэтому старался ускорить темп, чтобы дед не поспевал за ним. Заклятие тащило его западнее основной посадки, к трем небольшим деревцам, виднеющимся вдали. Дед чуть отстал и уже не дотягивался палкой, но все еще пытался преследовать юношу причитая.
— А если диавол услышит?! Урожай же нам погубишь, колдун вонючий! Предупредить не мог, люди бы разошлись хотя бы, гадина!
«Драные деревенщины!»
Хотя дед уже окончательно отстал, Седрик несся вперед со всех ног. Он чувствовал, что магическая энергия в нем иссякает. И если не успеть добраться до места, то заклинание рассеется. Физические тренировки в Службе помогли Седрику не выдохнуться на первых порах, но все же бежать по пересеченной местности, особенно когда тебя грубо тащит вперед магия – дело непростое. Чем ближе были три заветных деревца, тем жестче становились рывки. Во рту пересохло, мышцы ног горели, а правая рука была словно зажата в тисках. Не зря в Службе учили, что перед тем как творить любую магию, нужно успокоиться и сосредоточиться, иначе получается как-то вот так.
Когда до деревьев оставалось не больше тридцати футов, Седрик запнулся. Левая нога зацепилась за торчащий из земли корешок, и он по инерции полетел вперед, пропахав грудью небольшую канавку. Выставленная вперед рука разжалась, из нее, стертая в пыль, посыпалась сушеная трава.
«Это провал»
Седрик удрученно поднял взгляд и увидел прямо перед носом заветные фиолетовые цветы.
— Выпей отвар из трав, говорю, поможет восстановить силы. Ты, похоже, всю энергию потратил, теперь пустой совсем. — Скориус сочувственно зевнул. — Но траву нужную нашел, молодец. Мы свое слово тоже сдержим. А Оглушу нашего ты уж прости, что он тебя палкой отходил, — старик развел руками. — Он за ягодой отправился, задремал в кустах и перепугался шибко, когда ты свой могучий хлопок-то сотворил. Непривычные мы тут к такому, извиняй.
«Драные деревенщины!»
— Ладно, я зла на вас не держу, — Седрик постарался состроить дружелюбную мину. Получилось не очень. — Теперь говори, как Далсона найти!
— На той развилке, где встали – налево езжайте, потом всю дорогу налево сворачивайте и попадете в аккурат куда нужно. Тревога нападет – перетерпи и все равно левый поворот выбирай, заклятие это такое, чтобы незваных гостей отвадить. Справа что манить будет, все равно налево сворачивай, не поддавайся.
Седрик вернулся к дилижансу злым, помятым и с травой в волосах. Это несколько удивило Бланша, но он решил не доставать подручного, резонно предположив, что когда придет время, тот все расскажет сам.