Странную традицию ночевок медсестер в женской палате ввела Инна – экзотическая красавица с цыганской фамилией и завидной жизненной стойкостью. Никто в здравом уме не принял бы ее за больную, и она сама посмеялась бы над таким предположением, но персонал и те, чьи кровати стояли в той же бетонной коробке, могли поведать, что Инна – из «стариков», пациентов, задержавшихся в отделении слишком долго. Со дня на день она ожидала письменного вызова из известной клиники для проведения операции, но, несмотря на все вложенные деньги, оставшиеся после продажи логистического бизнеса ее отца, несмотря на задействование «нужных» людей и рычагов, Инна оставалась в режиме ожидания, в неизвестности.
В этих условиях, чтобы не свихнуться, нужно чем-нибудь занять голову. Инна,к нашей безмерной радости, выбрала опеку среднего медперсонала – медсестер и медбратьев отделения, нищих, вечно голодных студентов местного университета. Истребовала для нас обеды у монструозной раздатчицы, объясняла нюансы работы, поскольку, из-за давности своего здесь пребывания, понимала в ней больше, чем мы, и наконец, главное – поставила в женской палате кровать для медсестер, совершенно справедливо мотивируя это тем, что в сестринской - сквозняки. А так как в сестринской, действительно, можно было обнаружить мамонта во льдах, мы согласились с таким порядком.
Жизнь катилась привычно, неспешно до декабря 2004года. Вместе с декабрем явилась бумага, направление на операцию для Инны, получив которую, она, исстадавшаяся, собралась и уехала настолько поспешно, что было не до прощаний и благих напутствий. И, спустя неделю после ее отъезда, в палате появилась Наташа. При знакомстве с ней можно было отметить необычное, но гармоничное сочетание внешнего облика с душевным наполнением, завершавшее образ рыболовного крючка. Наташа была мелкой, едкой бабенкой, сутулившейся, выбравшей для взаимодействия с миром сарказм. При этом она не была злой, просто она умирала и знала это.
Еще неделю спустя, во время моей ночной смены, я восседала на почетном месте за столом женской палаты, готовясь растерзать котлету, как вдруг, кто-то из женщин вскользь заметил, что Наташа что-то задержалась в туалете. Верите или нет, я сразу поняла, что она мертва. Выскочив в коридор, добежала до двери и, не спрашивая, выбила ногой дверь. Наташа лежала на полу в судорогах агонии. Внутренний порядок отделения запрещал реанимацию наших пациентов, но, на меня смотрели с ужасом и надеждой еще пять пар глаз и я не могла отделаться сухой строкой навязанного правила, поэтому я разыграла сценку с попыткой оживить, фактически, мертвого человека. Для реализации плана я вызвала врача отделения реанимации, вместе с которым мы погрузили Наташу на каталку, припустили бегом по коридору, забежали за угол и остановились. Оформление документов, перевозку тела Наташи в морг я завершила заполночь, чтобы, гарантированно, не столкнуться ни с кем из Наташиных соседок.
Заботы следующих трех дней немного притушили эмоциональный накал произошедшего. Во время моей следующей смены, после скромных поминок по усопшей, давших повод присутствующим пригубить по рюмке сухого красного, постоянные жители палаты выключили свет, чтобы лечь спать. Мне не спалось, я лежала с плейером в ушах, разглядывая сквозь немытое окно палаты больничный двор, освещенный гигантским прожектором, и вдруг почувствовала, что позади меня на кровать кто-то лег и, как будто предупреждая попытку к бегству, обхватил меня рукой. Рука выглядела как плеть из концентрированной темноты, тонкая, но тяжелая. От моей потуги подскочить, неудачной, как и последующие, наушники слетели с головы и лежали рядом, жужжа гитарным соляком. Я издала какой-то хриплый писк . По краю сознания скользнула мысль о приступе астмы и ингаляторе, забытом в сестринской. Говорить я не могла, и, от переживаемого ужаса, не особенно хотела, но шептала, как заведенная: «Ты кто? Ты кто? Ты кто?» Из-за спины раздался смешок. Панцирная сетка кровати, скрипнув, уменьшила кривизну, лишившись половины давящей сверху тяжести. Тонкая плеть, удерживающая мое тело, утекла в темноту. Несколько шаркающих шагов и передо мной , на стуле, на фоне яркого окна, уселся силуэт. Он был не мужским и не женским, просто, человеческим. «Ты кто?» - еще раз спросила я. «Наташа» - сказало нечто, едко хихикая, явно копируя Наташину манеру речи. «Зачем ты пришла?» - смогла я произнести. «Попрощаться!» - сказало оно. «Я боюсь!» - сказала я – «Уходи!» Существо как-то карикатурно изобразило огорчение, не переставая странно смеяться а потом сообщило: «Хорошо. Я пойду. Только, давай я тебя поцелую на прощание?» Встав со стула, тень склонилась над моим неподвижным телом и вдруг я почувствовала прикосновение к своим губам. Мертвенный холод пополз от губ дальше на лицо, парализуя мышцы, остановив даже движения глаз. Силуэт растаял, я обрела способность двигаться и, еле шевеля замерзшим языком, что-то шептать.
Я спрыгнула с кровати слишком резво, подскользнулась и рассекла бровь о край стула. Заливая кровищей себя и пол в палате, хрипя что-то невразумительное, я здорово напугала своих пациентов, и, решив, что не стану пугать их еще больше странным рассказом, сбежала.
Прошло время, многое забылось, потускнело, но тот ледяной поцелуй я помню очень отчетливо.