А здесь было невероятно интересно. Взять хотя бы этот бесконечный сад. Мы с Шери часто по нему вместе гуляли. Я рассказывала о том, что скоро у меня будет еще один братик или сестренка, а она говорила о чем-нибудь своем. Однажды мы забрались так далеко, что наткнулись на деревянную ограду, и я тут же попыталась пролезть под ней, чтобы посмотреть, что еще есть в этом мире, кроме сада (за оградой виднелась желтая песчаная дорога, и я подумала, как славно было бы по ней пробежаться), но Шери меня остановила.
Она сказала, что я слишком уж крошечная и беззащитная, чтобы гулять вот так одной.
После того раза мы каждый день доходили до ограды, чтобы посмотреть на песчаную дорогу. Шери понимала, как мне это нравится.
Потом мы устраивались под одним из яблоневых деревьев: я клала голову Шери на колени, а она гладила меня. И я знала, что она меня любит. Я же была такой миленькой, я позволяла ей повязывать цветные ленточки и звонкие колокольчики мне на шею и каждый день играла с ней в догонялки.
И тогда я думала, что, когда я вырасту, мы с Шери все же перелезем через эту ограду. Мы пойдем по длинной-предлинной песчаной дороге и дойдем до еще одного сада. И там тоже будет стоять много домиков, но они будут побольше — так я представляла себе город, — и там будут жить все мои родственники, которые когда-то уехали. И, кстати, не только мои.
Как-то раз, когда мы вместе лежали под яблоней, Шери рассказала мне о своем старшем брате. Что он был очень веселым, почти каждый день играл с ней в этом саду, а еще иногда приносил из школы конфеты. Шери сказала, однажды, в один зимний день, после их игр он лег в постель и так больше и не встал. А потом пропал.
Я тогда ответила, что, скорее всего, его повезли в город, чтобы вылечить, и он остался там. Шери ничего не сказала на это, но я подумала, что мне надо вырасти как-то побыстрее, чтобы отправиться в город и найти ее брата. Тогда мы смогли бы играть вчетвером.
Я говорю «вчетвером» не потому, что я не умею считать, а потому, что иногда к нашим играм присоединялась моя сестренка Милли. Шери любила и ее, но, разумеется, не так сильно, как меня. Все же, хоть мы с Милли и были сестрами, я считаю, что была капельку красивее. По крайней мере, мне всегда доставались самые новые ленточки и самые звонкие колокольчики, а еще именно мне Шери всегда приносила самые вкусности, а вот Милли получала то, что не доела я.
Хотя однажды я засомневалась в том, что Шери любит меня больше. Дело было утром, мы с ней и Милли играли в прятки. Милли пряталась под кустом, я — среди цветов, а Шери бегала между деревьями, выкрикивая наши имена.
В этот самый момент из их дома вышел седой человек, который держал меня, когда я впервые увидела Шери. Как я позже выяснила, это был ее отец. Он мне не особо нравился — в отличие от Шери он редко улыбался, а когда касался меня своими холодными и жесткими руками, то делал это всегда очень больно. Грубо. И он никогда меня не гладил.
Когда он по ступеням спустился к саду, я сильнее вжалась в траву, надеясь, что так он меня не заметит. Вместо него заметила Шери.
Сначала она подбежала к Милли, опустилась рядом и погладила ее, а после взяла на руки и приблизилась уже ко мне, усадив сестренку рядом. После этого она и сама села между нами, приобняв за шеи.
И вот тогда подошел ее отец. Он хмуро посмотрел на нас троих, и я почувствовала, как Шери сжалась под его взглядом.
— Юная леди, — строго произнес он, — хватит этих детских игр. Они — не игрушки. Выбирай, или за тебя это сделаю я. Еще немного, и они выйдут из нужного нам возраста.
Как я потом поняла, Шери выбирала, кто из нас двоих поедет в город. И она выбрала не меня! Я могла бы отправиться туда и жить в больших домиках, могла бы встретить ее брата, но… Вместо этого Шери кивком указала на Милли. А потом заплакала.
И больше я Милли не видела.
Хотя нет, вру. Я увидела Милли еще два раза. Первый — утром, когда мамочка с моими братьями и сестрами еще спали.
Было так рано, что из-под двери нашего домика еще даже не пробивались первые солнечные лучи. Меня разбудил, как мне показалось, тихий голос Милли. Это было странно, ведь еще вчера отец Шери забрал ее. Возможно, Милли стояла снаружи и звала меня, чтобы попрощаться.
Отец Шери на ночь всегда закрывал двери нашего домика, но у нас с Милли был свой тайный ход. Дыра в полу под одной из стен. Протиснувшись в нее, я выскочила в сад и тут же увидела розовеющий горизонт. А потом я увидела еще и огни среди деревьев. Поежилась от сырости. Хоть мне и было любопытно, идти туда не особо хотелось.
— Милли, ты где, глупенькая? — негромко произнесла я.
Несколько секунд все было тихо, а потом из сада, со стороны огней, вновь донесся ее тихий голосок. Пришлось сделать пару шагов в ту сторону.
— Милли? — спросила я уже громче.
Сестренка не отвечала, поэтому я, скрываясь среди высоких цветов, направилась в сторону огоньков.
— Милли, ты тут? — прошептала я.
Мои бока намокли от росы, пока я заходила все глубже и глубже в сад. Огни становились все ярче. Милли я больше не слышала, но вместо этого различала речь родственников Шери. Обычно я понимала, о чем они говорят, но сейчас... Их голоса монотонным гулом висели в воздухе, так что было сложно разобрать отдельные слова.
Одетые в темные балахоны, люди стояли полукругом.
Потом один из них замолчал. Скинул с головы капюшон, и я узнала отца Шери. Я спряталась за куст роз, чтобы он меня не увидел.
Отец Шери шагнул вперед. Наступил на край красной ткани, расстеленной на земле. Ткань иногда шевелилась. Кажется, на ней кто-то лежал, но из-за ног людей я не могла его увидеть.
Мужчина зарылся рукой в складки балахона, а через секунду извлек оттуда кинжал. Мой носик задергался, я задышала чаще. Лезвие холодно блеснуло в первых лучах солнца. Все родственники Шери резко замолчали. Я снова услышала голос Милли.
Я завертела головой, сделала несколько шагов на месте, ища сестрёнку, не понимая, где она, и тогда веточка под моей ногой хрустнула. Люди обернулись.
Я отшатнулась. Несколько шипов роз впились в шею и бока. Потекли струйки крови. Я притихла, надеясь, что меня не заметят, но они все равно заметили.
— Убери свое животное, Шери, если не хочешь, чтобы оно стало следующим, — грозно прорычал седой мужчина. — Как оно вообще тут оказалось?!
Шери выбежала из толпы в распахнутом балахоне, под которым виднелось светло-голубое платьице.
Бросившись ко мне, она подхватила меня на руки и потащила к ближайшей яблоне.
Ее место в кругу осталось пустым. Остальные постарались распределиться так, чтобы закрыть этот пробел. Они немного расступились, и тогда, пока Шери, сдернув со своего платья пояс, привязывала меня к яблоне, я увидела белое пятнышко на красном покрывале.
Нет, не пятнышко. Я увидела Милли.
Мою Милли, смотрящую на меня расширившимися от ужаса глазами.
«Помоги», — проблеяла она, а я задергалась и даже лягнула Шери копытом, но та лишь крепче привязала меня к яблоне, а после отступила и... Вернулась к своим.
— Милли! Милли! Милли, уходи оттуда! — выкрикивала я, пока мои маленькие легкие не начали гореть.
Пояс Шери впивался мне в шею, и это было так непохоже на цветные шелковые бантики!
— Прими эту жертву. Одари нас, благослови нас, помоги своим детям. Помоги нам! — прогремел голос отца Шери. — Надели эту овцу своей силой, передай нам ее.
Я увидела лезвие и услышала пронзительный крик Милли, когда оно ухнуло вниз. Я тоже закричала и, разумеется, кричала дольше, чем она.
Когда фигуры расступились, я внезапно вспомнила один из самых солнечных дней этого лета: тогда Шери вышла в сад вместе со своей бабушкой. Старушка села в вынесенное заранее плетеное кресло, Шери устроилась у ее ног, а мы с Милли положили головы ей на колени, наслаждаясь мягкими поглаживаниями.
Бабушка вязала, и мотки красной пряжи были раскатаны по земле, и некоторые нитки путались в наших с Милли шерстках.
И сейчас я подумала, что Милли, лежащая на покрывале со вспоротым животом и распахнутыми глазами, обернута в блестящую серо-красную пряжу. Поняв, что это выпущенные наружу кишки, я снова закричала.
Взрослые уже начинали расходиться, поэтому Шери, не теряя времени, бросилась ко мне. Упала на колени и уткнулась носом в мою белоснежную шерстку.
Я дышала часто и прерывисто, почти задыхаясь от сжимавшего мое горло пояска. Поняв это, она тут же отвязала меня, и тогда я дернулась вперед, но Шери не позволила мне вырваться. Она крепче обхватила меня ручками, ее пальцы впились мне в бока, и я заблеяла от боли.
Когда я перестала сопротивляться, Шери немного ослабила хватку. Тогда я легла в траву, прижала ушки к голове и закрыла глаза.
Второй раз я увидела Милли вечером того же дня.
Я лежала в саду, все на том же месте, вдыхая запах цветов и крови, когда отец позвал Шери ужинать.
— Я люблю тебя, — прошептала она мне.
Ее руки, поглаживавшие меня на протяжении всего дня, пропали. Я, точно в каком-то трансе, потянулась за ними.
Когда дверь большого дома Шери захлопнулась за ней, я запрыгнула на ящик и, оперевшись копытцами о подоконник, заглянула в окно. Это был обеденный зал. По центру стола из темного дуба стояло позолоченное блюдо.
Без шерстки, почти неузнаваемая, но… Я знала, что это она. Я чувствовала.
Я наблюдала за семьей Шери весь вечер, стоя на том самом ящике. Шери даже не притронулась к мясу Милли, хотя ее мерзкий отец то и дело пытался ее заставить.
Когда они доели, то собрали кости в небольшую тряпочную сумку, и тетя Шери вышла закопать их под одной из яблонь. Я следила за тем, как она копала яму, но только до тех пор, пока в саду не раздались голоса.
— Мы сделаем это через месяц, — произнес мерзкий отец Шери. — Сделаем, и нам подарят возможность наконец заключить эту сделку.
— Но я не могу. Я не могу так, — высокая женщина, редко выходившая в сад, разумеется, была матерью Шери. — Мы не можем так с ней поступить. Это бесчеловечно, она же… Наша дочка. Нет, нет, я не могу.
И в этот момент я все поняла. Мое сердечко снова забилось быстрее. Носик опять задергался. Я задрожала, оступилась и, потеряв равновесие, плюхнулась в траву. Со мной такое часто случалось раньше, когда я только училась ходить. Тогда Шери поднимала меня и вновь ставила на ножки, гладила по белым кудряшкам и говорила, чтобы я не волновалась и попробовала снова.
— Я не смогу себе простить этого, — прошептала мама Шери.
— Она как раз достигла нужного возраста. Если станет старше, ее кровь перестанет быть достаточно юной и невинной. Проведем ритуал в следующее полнолуние. Я все сказал.
Когда они вернулись в дом, я все еще лежала в высокой траве сада усадьбы «Пеликан». Мне не потребовалось подниматься, чтобы увидеть, как в одном из окошек зажегся свет. В проеме мелькнул силуэт Шери. Отец подхватил ее на руки, как она всегда подхватывала меня, после чего мать надела ей что-то на шею.
В их глазах, наверное, Шери была такой маленькой и милой. Наивной. Не понимающей, что ее тоже хотят отправить туда, в город, куда уже отправили Милли, куда каждый месяц отправляли моих братьев и сестричек и… Куда отправили ее брата.
Видимо, через месяц у семьи Шери будет не просто ужин, а ужин из Шери. Ужин с сюрпризом.
На следующее утро, стоило Шери выйти в сад, я сразу же вцепилась зубами в подол ее платья. Она, не ожидавшая этого, чуть не упала. Что-то зазвенело. Я подняла глаза и, увидев на ее шее бусы с колокольчиком, потянула лишь сильнее.
— Эй, эй, что ты делаешь? — Шери даже пришлось немного повысить голос, чего она никогда не делала со мной, ее любимицей, но я лишь потянула ее вглубь сада и тянула до тех пор, пока мы не достигли ограды. — Да что с тобой такое?
Я никак не могла понять, как она может оставаться такой спокойной, живя среди убийц. По тому, как они с ней обращались, выходило, что Шери была одной из нас, одной из моей семьи. Я понимала, что вчера она боялась сказать что-то против, но еще я понимала, что сейчас нам нужно бежать.
Будь у меня возможность, я бы забрала с собой и мамочку, и братьев и сестер, но сейчас опасность грозила не им.
Они хотели убить не мою семью. Они хотели убить Шери. Мою Шери, которую я так обожала, которая была моей любимицей среди людей и которая была такой милой, что, глядя на нее, просто не выходило не радоваться. Я не хотела, чтобы и ее внутренности превратились в блестящие влажные ниточки, разбросанные по красной ткани.
Я попыталась поднырнуть под ограду, но Шери вновь вонзила свои пальчики мне в бока. Я жалобно заблеяла, пытаясь вырваться. Колокольчики на наших шеях зазвенели в такт.
— Глупая! — огрызнулась Шери, резко дернув меня на себя. — Знаю, тебе нравится тут гулять, но хватит пытаться сбежать.
«Нам надо уходить! Они хотят убить тебя, как убили мою сестренку! Они даже нацепили на тебя этот колокольчик, чтобы всегда знать, где ты!» — все это я могла бы сказать Шери, если бы она меня понимала.
Вместо того чтобы прислушаться, Шери уверенным движением подхватила меня на руки и понесла к одной из яблонь. Сев под ней, она попыталась уложить мою голову себе на колени, но я постоянно поднимала ее, порываясь вскочить на ноги. Тогда Шери это надоело.
Она оттолкнула меня и, поднявшись, пошла в дом. А я осталась в саду.
Шери все еще выходила играть со мной в сад. Каждый день я тащила ее к ограде, и каждый день она послушно шла за мной, но всякий раз, когда я пыталась пролезть под забором, Шери ужасно злилась.
Наконец она сказала, что ей больше не нравится со мной играть, а я подумала: какая же она глупенькая. Ну почему она не может понять, что ей угрожает опасность?
Мою милую Шери хотели забить, точно ягненка, а она этого не замечала. Она обнималась с отцом, целовала мать в щеку и не осознавала, что совсем скоро они вспорют ей живот.
Каждый день, видя Шери, я жалась к ней все ближе. Я жалобно звала ее по имени и, когда она садилась на траву, проходилась языком вдоль ее лица в надежде, что это поможет ей понять, как сильно я ее люблю.
Она поняла, когда было уже поздно.
Я говорила, что умею считать, но на самом деле считать я умела только до четырех. Но я все равно смогла понять, когда прошел месяц.
В тот день Шери пришла в сад вся заплаканная. Она опустилась передо мной на колени и разрыдалась только громче, а я, вместо того чтобы привычно прижаться к ней, вновь потянула ее за платье. Настаивать долго не пришлось, она сама пошла к ограде. Когда Шери позволила мне поднырнуть под нее и выскочить на желтую песчаную дорогу, я поняла, что победила.
Моя маленькая голова наполнилась жгучим восторгом, я тут же радостно запрыгала и заблеяла, подзывая Шери к себе. Она почему-то не пошла.
Она продолжала стоять у ограды и смотреть на меня слезящимися глазами. Я снова несколько раз прыгнула, надеясь, что она перелезет через забор и пойдет ко мне, но она лишь сказала короткое:
Вместо этого я подошла ближе.
— Шери, пойдем. Давай же, — я снова потянула ее за край платья.
Обычно Шери не понимала меня, но в этот раз, кажется, поняла. Она замотала головой.
— Я не могу. Иди! — она повысила голос, и слезы вновь покатились по ее щекам. — Уходи!
Я не могла уйти без нее. Просто не могла. Не могла бросить тут мою милую подружку, почти что сестренку. Я, пригнувшись под оградой, вернулась в сад. Шери упала на колени и зарыдала. Я позволила ей вжаться лицом в мою шерстку.
Я чувствовала, как Шери дрожит, и понимала, как ей страшно. А еще понимала, что не могу бросить ее одну. Я не хотела, чтобы она была одна, как Милли.
Видимо, Шери смогла объяснить это своим ужасным, жестоким родителям. Я хочу верить, что они хоть немного, но любили ее, раз позволили на рассвете, когда в саду горели огни, прийти в сад вместе со мной.
Шери вела меня на атласной голубой ленточке и плакала. Мне тоже хотелось плакать, но вместо этого я жалась к ее ногам, пытаясь хоть немного подбодрить. Над нами высились яблони.
Мы зашли в круг людей в балахонах и встали на кусок красной ткани, расстеленной на земле.
И когда отец Шери достал свой страшный кинжал, блеснувший в воздухе, я поняла, что просто не могу позволить Шери умереть так, как умерла Милли. Я вообще не могу позволить ей умереть.
— Держи ее крепче, Шер! — крикнул кто-то из толпы.
Кинжал пронзил мое маленькое сердечко. И я поняла, что защитила ее.
