Каждый булкохруст уверен, что будь сейчас Российская империя, он непременно был бы помещиком.

А пахать с утра до ночи в ободранной одёжде и лаптях, с обедом в полбулки чёрного хлеба, не хотите?

Ряд депутатов и сенатор Сергей Леонов предложили сделать семейных россиян помещиками. Как сообщает ТАСС со ссылкой на главу комитета нижней палаты по труду, социальной политике и делам ветеранов Ярослава Нилова, они внесут в Госдуму законопроект «О семейных поместьях и семейных поселениях в Российской Федерации».

Парламентарий указал, что в России реализуется программа «Дальневосточный гектар», однако и в других регионах имеются неиспользуемые земельные участки. При этом местные жители из-за отсутствия перспектив переезжают в более развитые субъекты.

Законотворцы считают возможным дать гражданам право на безвозмездное получение в упрощенном порядке земельного участка размером не менее одного гектара для создания семейного поместья, которое будет передаваться «из поколения в поколение». В этом случае владельцы «станут внедрять экологические системы земледелия, проводить мероприятия по охране природы, возрождать "исконные народные обряды, праздники и ремесла", популяризировать здоровый образ жизни», говорится в пояснительной записке к документу.

Ранее стало известно, что каждый пятый россиянин (19 процентов) не имеет загородного дома или дачи, но готовится приобрести загородную недвижимость в будущем. Почти у половины россиян есть дача или загородный дом, выяснили интервьюеры: небольшую дачу имеют 32 процента респондентов, капитальный дом — 14 процентов. Больше всего дачников в Москве и Подмосковье (38 процентов), меньше всего — на Северном Кавказе (18 процентов). 35 процентов граждан сообщили, что не намерены приобретать или строить загородное жилье.

Основными плюсами владения дачей или домом за городом россияне считают жизнь на природе и свежий воздух (88 процентов выбрали этот вариант), возможность отдохнуть от городской суеты (69 процентов), более просторную жилплощадь (45 процентов), возможность вырастить детей более здоровыми (33 процента).

https://tass.ru/obschestvo/12011909

https://lenta.ru/news/2021/07/29/pomestya/

Наткнулся на обалденную статью про крепостное право в России. Коротко и быстро рушит мифы и стереотипы по этому вопросу. Ниже - чистая копипаста.

В ходе обсуждения моего предшествующего поста, посвященного крестьянской реформе, я заметил, что многие плохо понимают, а что такое русское крепостное право в поздний период. Пожалуй, надо дать пояснения, в которых многие увидят новое для себя. Вообще–то, именно это надо рассказывать детям в школе, но не складывается.

Обратите внимание на то, что я пишу только о помещичьих крестьянах – на момент освобождения таковыми являлись 48% крестьян Европейской России. У государственных и удельных крестьян все обстоятельства были совершенно другие.

1. Классическое полное рабство, как в раннем Риме, в России не сложилось. Не существовало помещичьих хозяйств, в которых бы крепостные крестьяне обрабатывали поля помещика без платы, под бичом надсмотрщика, не имели бы ничего своего, жили бы в общем бараке, и получали бы еду и одежду от помещика по физиологическому минимуму, не располагая собственными деньгами. Все попытки ввести такой строй (так называемая «месячина») кончались плохо для всех.

2. Крепостное право в России – это как римское рабство в момент перехода в колонат, у всякого раба есть пекулий, то есть такое имущество, которое в чистой теории принадлежит хозяину, но на деле раб пользуется им как собственным; хозяйственные отношения раба и хозяина представляют собой отчасти принуждение, а отчасти добровольные сделки; у рабов есть на руках собственные деньги. Это не буква закона, но фактическое сложение обстоятельств, сильнейшим образом вошедшее в обычай, только дворяне бешеные, безрассудные могут решиться идти против данного обычая, принимая на себя большие риски.

3. Закон формулировал власть помещика так, что он вправе заставить крепостных безвозмездно работать на себя не более трех дней в неделю, то есть помещик располагал половиной трудового потенциала крестьян, и, в теории, половиной создаваемого ими продукта. На самом деле, так дело не шло – надо было еще разобраться на что при этом будут существовать крестьяне. Сложилось два хозяйственных уклада, барщинный и оброчный, из которых в первом к концу крепостной эпохи находилось две трети крестьян.

Оба уклада подразумевали, что помещичье имение поделено на две примерное равные части, крестьянскую запашку и барскую запашку.

4. Барщинная система выглядит следующим образом:

— помещик ведет хозяйство на своей части земли самостоятельно, крестьяне обязаны работать на барской запашке бесплатно; в теории, такой труд занимает половину их рабочего времени;

— поскольку крестьянам не платят, ни натурой, ни деньгами, они существуют своим трудом на предоставленной им помещиком земле (крестьянская запашка), крестьяне пользуются своей половиной земли бесплатно;

— внутри этой системы единственным ресурсом помещика выступает насилие (будешь работать лениво – мы тебя высечем), экономического рычага у него нет, так как он не вступает с крестьянами во взаимовыгодные сделки; крестьяне, как только надсмотрщик отворачивается, начинают работать плохо, но у них за это ничего нельзя отнять — зарплаты–то у них нет; при попытке отобрать у крестьян что–либо из состава их пекулия (а больше наказать их нечем) начинается массовый саботаж;

— конец барщинной системы настает тогда, когда у крестьян хватает ума вызнать у управляющего цифру дохода помещика, устроить раздражающую саботажную компанию в его хозяйстве и одновременно предложить ему оброк (см. далее) в размере чуть высшем по отношению к текущему доходу; помещик склонен принять это предложение, так как денег станет больше, а крестьяне надеются, что они потом как–то еще поддавят помещика, их же много, а барин один;

— с жестким и бестолковым помещиком барщинное хозяйство легко сваливается в штопор; крестьяне требуют облегчить их условия, притворяясь бедными и укрывая доходы – помещик не верит и больше нажимает на крестьян – крестьяне начинают с ленцой вести своё хозяйство, так как разбогатеть им все равно не дадут – ближайший неурожайный год действительно разоряет крестьян, не считавших нужным накапливать запасы – озлобившиеся крестьяне работают на помещика безобразно плохо, но их уже не прижать, так как они разорены.

5. Оброчная система выглядела так:

— крестьяне хозяйствуют на выделенной им части земли как желают, обычно приусадебными участками и домами они владеют как полной частной собственностью, а полевой землей пользуются общинным порядком, регулярно переделяя ее между дворами по каком–либо рациональному принципу; статус этой земли очень неопределенный, помещик является ее полным хозяином, но де–факто не решается отнять ее у крестьян, даже если ему это нужно; крестьяне могут переделять землю между собой, но не могут продать посторонним; помещик может продать всё имение вместе с крестьянами, но и новому владельцу будет непросто сократить крестьянскую часть земли, он столкнется с саботажем; в чистой теории, помещик имеет право отобрать у крестьян даже их избы, но никто не удивится, если после такого его прирежут.

— за пользование своей частью земли крестьяне платят оброк; никаких правил для установления оброка нет, но он в целом всегда приближается к половине годовой платы наемному работнику; если помещик нанимает крестьянина обрабатывать его землю (это отнимает у крестьянина половину времени, так как земля поделена между помещиком и крестьянами пополам), то заработная плата обычно покрывает весь оброк, и еще немножечко остается крестьянину наличными – чтобы у него был стимул;

— иногда оброк налагается на все крестьянское общество как единое лицо, а крестьяне распределяют его между собой как хотят; но помещик имеет право также и налагать индивидуальные оброки на домохозяйства – обычно это происходит тогда, когда в составе крестьян есть лица, имеющие большие внеземледельческие доходы, то есть торговцы или ремесленники.

— крестьяне не могут оспорить слишком высокий оброк, так как правил тут нет, основным методом их борьбы за улучшение своего положения является саботаж – помещик ведь либо сдает свою часть земли крестьянам, либо нанимает их, и в обоих случаях крестьяне, обиженные слишком высоким оброком, начинают вести себя агрессивно, непредсказуемо, работают плохо, платят плохо; помещик, в теории, может вообще отдать всю землю крестьянам и соответственно удвоить оброк, но так никто не делает – крестьяне на этих условиях просто взбесятся, вообще перестанут платить, помещику тоже нужен рычаг экономического давления, типа «ты плохо платишь оброк, я тебя не найму и ничего тебе не сдам».

— своей половиной земли помещик распоряжается в режиме свободных добровольных сделок – иногда сдает в аренду целиком всей крестьянской общине как единому лицу, иногда сдает в аренду по частям отдельным крестьянам, иногда обрабатывает самостоятельно, нанимая работников за деньги, или же как–то сочетает все эти способы.

6. Как легко заметить, и барщинная, и оброчная система в чистой теории подразумевали, что суммарный доход крестьян приблизительно равен доходу помещика. Это был не более чем экономический мираж. На самом деле, производительность труда крестьянина была настолько низка, что при изъятии половины дохода он немедленно умирал от голода, а за ним и помещик. Реалистическая оценка максимально возможного объема изъятий – 15%, и то только в крепких, устойчивых хозяйствах, хорошо обеспеченных землей и инвентарем. Таким образом, помещик и крестьяне находились в вечной борьбе, диапазон исходов которой располагался между теоретическим правом отнять у крестьян половину дохода (или труда) и практической возможностью отнять никак не более одной шестой. На стороне помещика было право на насилие, на стороне крестьян – обоюдная невыгодность их разорения при наложении на них слишком тяжелых обязательств.

7. Кроме крестьян, занятых полевым хозяйством, имеются две специальные группы:

— дворня, то есть домашняя прислуга помещика; если человек взят в дворню, у него нет полевого надела, он работает на барина целый день, не получает заработной платы, но барин обязан кормить и обеспечивать его жильем, одеждой и т.п. вещами, в том числе и тогда, когда он заболеет или состарится; на практике многие дворовые получали также и небольшие приплаты, более похожие на премии, так как без стимулов они работали плохо;

— крестьяне, занятые торговлей, промыслами и ремеслами; эти люди платили индивидуальный оброк, связанный с доходностью их промыслов; разумный помещик устанавливал оброк на том максимуме, при котором для крестьян сохранялся стимул развивать свое дело; такие крестьяне могли жить где–то далеко, в городах, присылая оброки с оказией; иногда такие крестьяне настолько богатели, что сами себя выкупали у помещиков за огромные деньги.

8. Важно понимать, что индивидуальные экономические отношения с каждым крестьянским двором были очень трудозатратны для помещика, особенно если речь идет о крупном поместье. В теории, помещику было бы выгодно индивидуально поощрять лучших крестьян, а худших продать на колбасу (сдать в рекруты), купив вместо них новых. На практике же крестьянское сочетание эмоциональной манеры поведения, общей невнятности мыслей и речи, тотальной ненадежности в исполнении обещанного и низкого уровня гигиены отвращало бар от идеи договориться с каждым дворохозяином индивидуально. Помещики предпочитали общаться с крестьянами как с общиной, представленной более или менее чистым, связно изъясняющимся старостой. Это обстоятельство затем дало огромные последствия, так как правительство восприняло общину как необходимейший институт, и не только сохранило при освобождении крестьян, но и принудительно организовало и зарегулировало.

9. Личный гнет в русском крепостном праве парадоксальным образом более тяжел, чем экономический; крестьян можно принудительно женить, можно продать их детей, оторвав их от родителей, можно наказать телесно без формального разбирательства. Не всё это разрешалось законом, но всё было возможным на практике. Наконец, у крестьян не было хороших средств для противодействия и явной уголовке со стороны помещика: изнасилования, безмотивные избиения или истязания должны дойти до очень высокого градуса, прежде чем в дело вмешаются власти. Регулярно проявления личного садизма со стороны помещиков заканчиваются их убийством, после чего крестьяне массой идут на каторгу.

10. Общая экономическая динамика помещичьего хозяйства была такова, что там, где крестьяне богаты и сыты, там высок доход и у помещика, и обратное. Если подробнее, то помещикам для максимизации своего дохода в многолетней перспективе (а они как раз и владели землей поколениями) было выгодно устанавливать такой уровень изъятий у рабов, при котором хозяйство худших крестьян было бы устойчивым, а хозяйство лучших развивалось. Заметим, что мы говорим о максимуме прибыльности для помещиков, а не максимуме общей экономической эффективности хозяйства.

К сожалению, эти общеизвестные соображения не могли помочь многим помещикам – они, ровно как и крестьяне, были предпринимателями поневоле, привязанными к своему роду деятельности по рождению. Разумеется, значительная их часть не имела агрономических познаний, деловой хватки, выдержки, спокойствия, расчетливости, такта, необходимых для успешного ведения дел с непредсказуемой толпой неандертальцев. Многие не умели удержаться от соблазна насилия, особенно сексуального, порождаемого самой природой отношений раба и хозяина.

В результате, отношения между помещиками и крестьянами регулярно омрачались по причинам не экономического, а личного свойства. Старые распри и счеты, борьба дурного нрава и коллективного упрямства, смешение личных мотивов с хозяйственными постоянно уводили экономику помещичьего имения от того весьма скромного оптимума, которого она могла достигнуть в идеале.

Именно многолетнее накопление этого раздражения я и считаю основной причиной крестьянской реформы. Стремление перейти от напряженных, эмоционально заряженных отношений с крестьянами к более безличным и хозяйственным; стремление распустить дворню и окружить себя более мотивированной и лояльной наемной прислугой; желание отказаться от бесплатного, но раздражающего домашних секса с крестьянками к платному, но засекреченному сексу с проститутками; желание сдать всё в аренду и, наконец, переехать в город – вот настоящий набор сильных стимулов, побуждавших дворян отказаться от экономического преимущества, даваемого им рабством.

Выстроив парней и девушек в две шеренги, дали команду: взяться за руки. Те, кто оказались ближе друг к другу, впоследствии и были повенчаны. Эту полуанекдотическую историю относят к российской действительности, к восемнадцатому веку. И есть основания верить, что крепостных – в некоторых случаях – женили именно так.

Рассказ о «приказной женитьбе» с этими самыми шеренгами связывают иногда с именем полководца Суворова. Хотя конкретно в его биографии историки не нашли подтверждения этим фактам. Зато обнаружили, что Александр Васильевич к своим крепостным относился вполне гуманно: оброк установил невысокий, 3-4 рубля в год с «одной души» (обычная "плата" начиналась с 6-8). Выделял по 10 рублей тем, кто вступал в брак – на хозяйство. И горячо ратовал за большие семьи. «Крестьянин богат не деньгами, а детьми… от детей ему и деньги», - писал Суворов в одном из своих писем.
В имениях полководца наблюдался перекос: мужского населения насчитали намного больше, чем женского. И тогда Суворов повелел: «Парни как дубы выросли – купить им будущих жен». Из приобретённых и создавались семьи. А как иначе? Не пускать же крепостных в чужой огород – это совсем не приветствовалось.

Дело в том, что большинство «владельцев душ» с большой неохотой разрешали браки между крепостными из разных угодий. «Вдов и девиц на вывод не давать», - сурово отписывал приказчику историк Василий Татищев. Дескать, от этого богатеют чужие деревни. А государственный деятель Петр Бестужев-Рюмин придумал в своих владениях правило: если кто уходит в чужое село жениться или замуж, пусть платит 5 рублей. И не когда-то «потом», а сразу. Попав в опалу и некоторое время проведя в своих новогородских имениях, Бестужев-Рюмин вообще увлёкся законотворчеством. Создал в 1737 году подробную «Инструкцию», в которой учёл все нюансы крестьянского быта.
Одним из таких нюансов был возраст женихов и невест. Еще император Петр I в 1724 году повелел: во-первых, чтобы под венец шли уже не отроки, а подросшие молодые люди, во-вторых, чтобы делали это добровольно. Только закон, как известно, пишется на бумаге. А в жизни его исполнять не очень-то спешат. Поэтому в своих поместьях крепостных женили, как хотели.

Правда, о возрасте пеклись. Да в другом ключе. Считалось, что к двадцати годам любой парень или девушка должны быть повенчаны. Не успели, не нашли по сердцу никого? Тогда штраф. Князь А.Б.Куракин не гнушался штрафовать «засидевшихся в девках» - и в конце XVIII века он был такой не один. Семейственность считалась признаком хорошего работника, крепкого, надежного. Такой будет о своих ртах думать, и трудиться как надо. А свободный еще себе голову каким вольнодумством забьёт…
Лично помещики редко вмешивались в дела брачные дела крепостных. Только если имение небольшое, а князь, например, вынужден в нём коротать время (как было с упомянутым Бестужевым-Рюминым). На местах женитьбу устраивали старосты и приказчики, по своему усмотрению. Если только не случалось что-то необычное. Как, например, с поэтом Владимиром Печериным (не путать с литературным персонажем!).

Печерин, 1807-го года рождения, получал образование в Москве. Однажды, на пороге своего московского дома, он увидел грязную старуху с посохом и торбой. Выяснилось, что она проделала длинный путь из южных владений Печерина, чтобы попросить у барина помощи. Староста собрался выдать замуж её любимую дочь, да выдать не за того. Девица глаза выплакала, а ничего было сделать нельзя: крепостная! Тогда-то старуха и собралась искать поддержки у хозяина поместья.Как она добиралась до Москвы - никому не ведомо.
Там же, на крыльце, Печерин подписал бумагу: «Выдать дворовую Акулину семнадцати лет за парня…» Дальше было указано имя крепостного, с которым девица мечтала пойти под венец, и подпись владельца. «Я совершил самовластный акт помещика, - писал Печерин, - это меня взбесило…и ожесточило».

У крепостных были свои правила для брака: сначала – строго! – выдавали замуж старших дочерей. Затем остальных. Если везло с хозяином, то венчали с любым понравившимся парнем. Граф Петр Александрович Румянцев в этом деле был очень либеральным «душевладельцем», и не возражал, если его крепостные уходили жениться в чужие владения. Но много ли было таких, как он?
До 1861 года крестьяне оставались бесправными. Работали, создавали семьи, всю свою жизнь проводили по чужому велению. Конечно, были и случаи-исключения, когда крепостные девушки выходили замуж за помещиков. Бывало, что владелец усадьбы давал вольную своим «подопечным», или помогал пробить путь наверх, если крепостной оказывался, например, талантливым художником. Но тех, кто женился по команде, кто весь свой век проводил не неоплачиваемой службе, все-таки несравнимо больше.

Из блога: "Ника Марш"

Кто жил лучше?

Российский помещик 19 века, который мог играть в карты на своих крепостных, сношать крестьянских дочерей, каждый день бухать и есть мясо.

Или современный человек который имеет комп, и доступ ко всей информации мира, иногда имеет секс, иногда девственник. При этом может отослать Рейчел Макадамс в инсту срамние сообщения

Курской «Салтычихой» историки прозвали Ольгу Брискорн (урожденную Маврогени), жену российского сенатора. Она известна тем, что создала нечеловеческие условия труда для своих работников и жестоко обращалась с крепостными крестьянами в Дмитриевском уезде Курской губернии (ныне – территория Хомутовского района).

Эту даму характеризовали как «энергичную и алчную», происходила она из рода бессарабских бояр. Брак с сенатором Федором Максимовичем Брискорном, заключенный в 1808 году, был для Ольги Константиновны вторым. Она являлась вдовой обер-провиантмейстера Анания Струкова, богатого помещика и конезаводчика из Малороссии, носила его фамилию. С Брискорном у них родились две дочери.

Курские деревни Прилепы, Обжи, Дубовицы, Клевень и другие по соседству, связанные с этой историей, император Павел I в марте 1797 года пожаловал принцессе Бирон и ее сыну – гвардии прапорщику Бирону.

Как в свое время писала «Курская правда», в 1817-м эти поселения вместе с крепостными выкупила у Биронов 40-летняя помещица Ольга Брискорн, решившая построить в Прилетах  крупную суконную фабрику. Уникальное по тем временам производство вступило в строй через год. На фабрике работала первая в Черноземье паровая машина, приводящая в движение современные ткацкие станки, приобретенные за границей.

В цехах трудились 379 крепостных, эксплуатировались и дети – в цехах работали 90 ребятишек, начиная с 7-летнего возраста. Условия были ужасные. Рабочий день длился 14–15 часов. Крестьяне спали на соломе на полу в этом же помещении. Кормили их плохо – хлеб со жмыхом, постные щи, по ложке каши и 7–8 фунтов червивого мяса на всех (8 граммов на человека!). После еды крепостных обыскивали, чтобы не уносили хлеб. При этом курская «Салтычиха» избивала работников: и детей, и взрослых. Люди стали массово умирать...

Не выдержали притеснений помещицы Брискорн и подневольные куряне. 25 января 1822 года они написали жалобу императору Александру I. В Центральном госархиве России хранится «Дело комиссии Брискорн». Секретное расследование, длившееся три года, повествует о бесчеловечном отношении госпожи Брискорн к прилеповцам. Крестьян, строивших мануфактуру, она заставляла трудиться по праздникам и в «свои дни», отчего те не успевали обрабатывать собственную пашню. Назначая людей на фабрику, помещица отбирала у них имущество, приказывала жить у станка. За 1820 год зарплату на мануфактуре получали дважды, и то крохи – деньги Брискорн удерживала за пищу и одежду. С октября 1820-го по май 1821-го от голода, болезней и травм умер 121 рабочий, из них 44 – моложе 15 лет. 74 человека были погребены священником, остальных зарыли в ямы без гробов.

Как установило следствие, из имения Брискорн бежали 300 человек, вскрылись жульнические операции с продукцией фабрики. В итоге Ольга Константиновна, к тому времени овдовевшая второй раз, была отстранена от владения фабрикой в Прилепах. Курскую фабрику передали под государственную опеку.

Федор Максимович Брискорн скончался в 1824 году и был похоронен в своем имении Пятая Гора под Петербургом. Вдова Брискорн построила в Прилепах как символ одиночества одноглавую Покровскую церковь. По ее же приказу здесь были посажены деревья, выкопан пруд, разбит парк, частично сохранившийся и сегодня. В конце 1820-х годов курская помещица постоянно проживала в Санкт-Петербурге.

Второй храм по тому же проекту, что и в Прилепах, – Крестовоздвиженский – был построен в имении Вышетарасовка Екатеринославской губернии (ныне – Днепропетровская область Украины), третий, уцелевший до сих пор, – в Пятой Горе Царскосельского уезда (ныне – Ленинградская область). Согласно данным Госархива Курской области, за стройкой наблюдал московский архитектор Дмитрий Байков, на чертежах имеются и его подписи – крепостной сенатора Алексея Васильчикова.

В Санкт-Петербурге дом №53 на улице Галерной (№52 на Английской набережной), ведущий свою историю с 1712 года, называют «дом Брискорнов». В 1829-м его купила вышеупомянутая курская помещица Ольга Константиновна Брискорн, которая вскоре стала тещей героя Отечественной войны, генерал-адъютанта Якова Потемкина. На ее старшей дочери – Ольге Федоровне, фрейлине при царском дворе, Яков Алексеевич женился третьим браком. В 1831-м генерал умер. После этого Ольга Брискорн-младшая вышла замуж за другого генерала – барона Егора Мейендорфа.

Они были знакомы с поэтом Александром Пушкиным и его женой Натальей, которым с осени 1831 года до весны 1832-го курская «Салтычиха» Ольга Константиновна Брискорн сдавала «довольно скромную квартиру» в только что отстроенном новом корпусе на Галерной.

В Санкт-Петербурге дом №53 на улице Галерной (№52 на Английской набережной), ведущий свою историю с 1712 года, называют «дом Брискорнов»

Прожив там полгода, Пушкины переехали на улицу Фурштатскую. Но Александр Сергеевич плодотворно провел время в доме Брискорн, из печати вышли его гениальные произведения «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы», 8-я глава «Евгения Онегина» и 3-я часть «Стихотворений Александра Пушкина».

После смерти Ольги Константиновны Брискорн в 1836 году наследникам остался капитал в 110 тысяч рублей и обширные поместья: 54 тысячи десятин земли, 2000 крепостных душ. Ее питерский дом отошел сыновьям от первого брака.

По одной информации, курскую усадьбу Брискорн позднее продали за долги. По другой – имение было передано младшей дочери Елизавете Федоровне, которая вышла замуж за соседского помещика Алексея Левшина, а затем внучке, внуку и правнуку курской «Салтычихи».

Источник : www.dddkursk.ru/number/1113/new/010775/print/